Мои земляки

Не зря говорят, что яблоко от яблони недалеко падает.  В этом можно убедиться, если посмотреть, как складывалась судьба моих земляков из далекого северного рабочего поселка, который долгое время назывался прииском. И у меня в метрике о рождении написано: прииск Херпучи.

Почему так назвали поселок, никто уже не скажет.  Через него протекает речки Херпучинка, в которой еще 150 лет назад обнаружили крупицы россыпного золота и стали добывать золото мускульным способом.  Херпучинкой назвали речку местные жители – негидальцы, что в переводе с их языка якобы «деревянная лопата».  Уже позже появились геологи, обнаружившие золото, первые старатели, которых нанял благовещенский купец Харлампий Тетюков.  Он откупил у государства, которое разрешило добывать золото частных лицам после многих лет государственной монополии, эти земли,  и создал здесь несколько небольших приисков. Золото обнаружилось во многих местах, и в дальнейшем стало называться Херпучинской группой приисков .  В районе Приамгунья было и вторая, Кербинская группа.  Все эти небольшие прииски принадлежали частными лицам, которые жестоко эксплуатировали старателей, получая до 300% прибыли.

Помните истории о Клондайке в Америке, куда огромные толпы приехавших их Европы белых людей хлынули, когда там нашли золото.  Но вот такого потока золотодобытчиков в Приамгунье никогда не было. Очень уж суровые климатические условия, да и добраться сюда можно было только  по реке в навигацию.  Поэтому освоение этих мест шло медленно, пока в 30-е годы прошлого века молодой республике Советов не потребовалось золото, чтобы закупать за границей оборудование для индустриализации.  Вот тогда и появились в 1932-1933 году прииски Кербинский и Херпучинский, уже государственные. По государственному подошли и к добыче золота, стали собирать на приисках мощные электрические драги, плавучие фабрики золота. Но они не могут появиться из воздуха по мановению волшебной палочки, согласитесь.  Для их сборки и дальнейшей эксплуатации нужны люди. Нужны они и для строительства электростанции, домов, где могли бы жить труженики прииска, больницы, где могли лечиться, школы, где получали знания их дети. 

Это были суровые времена после первого этапа  Гражданской войны, когда воевали с оружием в руках бывшие хозяева земли, фабрик, заводов, с теми, кто пахал землю и выращивал урожай, трудился на заводах и фабриках, получая за это гроши.  Вторых было больше, они и победили. Но первых не извели под корень, хотя поубивали немало, а многие уехали за границу проедать, пропивать нажитое в России богатство. А многие остались, и начали вредить советской власти. Хватало всяких – и бывших помещиков, офицеров, кулаков и подкулачников. С ними стала бороться советская власть.  Не обошлось и без перегибов, очень уж малограмотный был наш народ и представители его – чекисты. Явных и мнимых врагов советской власти хватали, переселяли, отправляли за решетку. Явные себя позже проявили, с ними разобрались,  а вот мнимые враги и стали заселять далекие приамгуньские земли, где надо было добывать золото.  Но не всякий человек может обращаться с техникой, поэтому стали привлекать людей с техническим образованием, предлагая им высокие заработки, т.е. вербовать.

Вот и получилось, что в моем родном поселке часть людей была на спецпоселении, часть состояла  из вербованных, а еще часть приехала работать по распределению после окончания институтов, техникумов, училищ. Не знаю, как наши родители, но мы, родившиеся уже на прииске в предвоенные, военные и первые послевоенные годы, не знали, кто из какой семьи, дружили, ходили друг к другу в гости, помогали, как могли, своим родителям, ходили в детский сад, школу.

Увы, сейчас многое забылось и просто потерялось в прошедшем веке.  Я очень жалею, что школе не было предмета, который бы изучал историю родных мест. Тогда школьник могли бы беседовать со старожилами, записывать все, составлять своеобразную летопись.  Когда я на старости лет задумал написать историю Херпучинского прииска, опирался на немногие знания своих сверстников, нашей учителей и предшествующего поколения.  Многое почерпнул из рассказов моего хорошего знакомого, старшего друга Виктора Глотова, который описал прошлую жизнь на прииске в своих произведениях.  С его разрешения почти все его рассказы есть на моей странице в литературном сайте Проза.ру, желающие могут с  ними познакомиться.

Я и до этого знал, что большинство моих земляков достойные люди, тяжело, но честно трудились, воевали, воспитывали детей, которые тоже вышли в основном настоящими гражданами социалистической Родины.  Вот о них-то я и хочу рассказать в этом своем произведении.  Достойных людей очень много, к тому же память уже временами подводит, но выполнить такую работу я считаю своим долгом перед земляками.  Все они замечательные люди, и вы в этом, уважаемые читатели, убедитесь, прочитав мое повествование до конца.

Несколько лет назад я убедил несколько земляков, что способен издать альманах с их воспоминаниями, и они откликнулись на мою просьбу. Так появилась книга под названием  «По волнам нашей памяти». Кстати, такое название предложила наша землячка Зоя Девятова. В книгу вошли воспоминания Пастернака Виктора Степановича, бывшего ученика Херпучинской школы, ставшего последствии председателем Хабаровского крайисполкома, первым секретарем крайкома партии, заведующим отделом ЦК КПСС; Виктора  Глотова, о котором я уже упомянул; Татьяны Куликовой (Чеботарь); Ангелины Ивановны Черкашениновой (Шохиной), учительницы нашей школы; Ирины Глотовой, племянницы Виктора Глотова, которая написала воспоминания свои и своей матери, Людмилы Глотовой; Веры Фоменко (Малининой);  Галины Егоровой (Коршуновой); Альбины Исаковой (Зиганшиной); стихи Людмилы  Кетовой и Александра Урванцева, члена Союза писателей СССР; два моих произведения – о прииске и об отце, многолетнем учителе и директоре двух школ – Оглонгинской восьмилетней и Херпучинской средней.  Электронная версия этой книги есть на моей странице литературного сайта.

В альманахе авторы вспоминают о некоторых наших земляках. Например, Татьяна Куликова (Чеботарь) упомянула о тех, кто воевал и получил боевые награды в Великой Отечественной войне, я в своем воспоминании на прииске перечислил всех орденоносцев, получивших награды за доблестный труд, Ангелина Ивановна Черкашенинова (Шохина) рассказала о учителях школы, которую она окончила как ученица,  потом вернулась в неё уже как учительница, ставшая в последствии директором школы.  Да и все другие авторы дополнили наши знания о разных сторонах тружеников прииска, ставшего в 80-е годы самым крупным в Хабаровском крае, где в отдельные дни добыча золота достигала 18 кг.  Этот альманах имеется в краевой научной библиотеке, которая сейчас носит другое название, но располагается там же, в доме углу Комсомольской площади и улицы имени Муравьева-Амурского в Хабаровске.

Но  то, что будет рассказано ниже, есть только в электронном варианте.  Людей, о которых будет написано, я видел в раннем детстве, но ничего о них не знал. Поэтому два раздела – о ветеране Гражданской войны на Дальнем Востоке Антоне Никифоровиче Бутрине и о чудесном враче  Алексее Михайловиче Нечаеве, я «слямзил» у Виктора Глотова.  Вот первый рассказ.

С самого раннего детства и до тех пор, когда я в последний раз приезжал на прииск к родителям после окончания института, этот шустрый, неугомонный старик был всегда перед глазами. То он приходит в клуб задолго  до начала киносеанса и, собрав вокруг себя людей, оживленно жестикулируя, о чем-то рассказывает, то в столовой сидит среди подвыпивших мужиков, тоже поддатый, обсуждает какие-то проблемы, то в конторе прииска кого-то материт, чего-то добивается, то в предбаннике о чем-то торопливо и уверенно говорит. Невысокого роста, плотный, с пышной седой бородой и усами, с неизменной папиросой или самокруткой в зубах, часто под хмельком, торопливой походкой идет по улице поселка по своим делам.  Таким я запомнил Антона Никифоровича Бутрина – подвижного, неутомимого, несмотря на свои 70 лет, старика.  Летом он занимался рыбалкой, сенокосом, собирал ягоды. Зимой часто бы там, где собирался приисковый люд, и, почти всегда подвыпивший, включался в любой разговор, активно перемешивая свою речь матом. Жили они с бабкой, худой и молчаливой старухой, на самом краю поселка в бараке на так называемой «Камчатке». Была у них корова или даже две. Бабка вела нехитрое хозяйство и не вмешивалась в беспокойную жизнь мужа. Правда, рассказывали, что они иногда дрались, причем бабка деду спуску не давала. Как-то заходил я к друзьям в этот барак, и мы заглянули в приоткрытую дверь их комнатушки. Больше всего меня поразило то, что на стене над кроватью висела шашка в ножках. Все это было необычно и таинственно. Кроме того, мои друзья побаивались его за крикливый и необузданный нрав. Так в моем представлении родился  загадочный образ этого человека.

Иногда к нам на прииск с побережья Охотского моря приезжали эвенки, и всегда останавливались у деда Бутрина. Расположившись шумным табором, с женами и детьми, жили несколько дней, забивали оленей, продавали или меняли на махорку мясо, делали в магазинах покупки и уезжали.  Было так – приезжают караваном, в каждые нарты запряжено по два оленя, да еще два бегут сзади на привязи, а возвращаются лишь на одном – остальных съели или продали.

Почему они приезжали именно к деду, жили возле его дома, пили спирт вместе с ним, я этого не знаю. Видимо, он был для них каким-то авторитетом, они его за что-то признавали и чтили, а вот свой, местный народ, этих качестве не видел в старике. Что же это за загадочная личность?

У Антона Никифоровича на прииске жило двое детей: дочь Валентина, которая работала продавцом, и сын Иван – геолог. У сына-геолога тоже было двое детей – сын и дочь Людмила. Как-то, учась в 9 или 10 классе, я попал к Людмиле на день рождения. После угощения сидели и просматривали семейный альбом. Там, к своему удивлению, я увидел фотографию бравого мужика с черной бородой, с усами, в папахе, во френче, подпоясанном ремнями. Надпись на обороте гласила: «Командир красного партизанского отряда «Старик» А.Н.Бутрин».  Вот, оказывается что! Это же знаменитый человек, известный на Дальнем Востоке и в Забайкалье своим подвигами в годы гражданской войны! Но почему же он, если так можно выразиться, в загоне?   

Поступив в 1953 году в Благовещенский сельхозинститут, я с друзьями как-то зашел в краеведческий  музей. На стенде, посвященном гражданской войне на Дальнем Востоке, увидел знакомую фотографию Бутрина, только увеличенную, с библиографической справкой и описанием боевых дел. Теперь мне все окончательно стало ясно. 

После смерти Сталина в 1953 году, началась не только реабилитация репрессированных, но и вспомнили о других так или иначе «обиженных» режимом. Из Хабаровска пришло указание разыскать таких людей и дать о них сведения в крайком КПСС. О Бутрине сообщили «наверх», и вскоре его вызвали в Хабаровск, долго беседовали, выясняя, кто он и что он… Короче – Антон Никифорович Бутрин наконец-то вновь стал народным героем! Почему же раньше он был в забвении? Поговаривали, что он в силу своего характера, во время приема у какого-то высокого начальства в честь установление советской власти на Дальнем Востоке, устроил пьяный дебош, за что его и «пнули». Но все это сплетни, истины никто не знает. Возможно, он сам не искал славы, и о нем после окончания войны забыли.

А вот второе повествование о человеке, которому я обязан жизнью, впрочем, как и многие другие мои земляки.

На Руси говорят: «От тюрьмы  да от сумы не зарекайся», а один знакомый доктор перефразировал это выражение, и говорил: «От болезней не зарекайся». В детстве я часто болел и несколько раз лежал в больнице: то получил сильное сотрясение мозга, когда меня сбросила лошадь, то воспаление легких, то ужасно болели ноги, покрытые болячками и коростами. Да и с простудами и недомоганиями обращался много раз. Так что больница была для меня едва ли ни «родной хатой», а лечащим врачом был Нечаев Алексей Михайлович. Проработал он в нашей больнице, наверное, около 15 лет: был  главврачом, хирургом, принимал роды, вел прием больных в амбулатории, занимался тяжкими хозяйственными делами – делал все то, чем обременен на селе заведующий больницей. «И швец, и жнец, и на дуде игрец». Больница у нас была большая, работало в ней несколько врачей, медсестры и прочий медицинский персонал. Имелось солидное подсобное хозяйство: огороды, лошади, прачечная, кухня и прочее. В ведении больницы был целый куст близлежащих сел и деревень, разбросанных на десятки километров от прииска.  Из всего сказанного понятно, что Алексей Михайлович был на прииске человеком уважаемым, широко известным и даже почитаемым. Был он выше среднего роста, почти высокий, хорошо сложенный с интеллигентным лицом в очках.  Ходил быстрой походкой, когда говорил, то жестикулировал. Голос имел громкий, иногда резкий. Манера поведения менялась в зависимости от обстоятельств: мог спокойно и душевно что-то рассказывать или внимательно слушать говорящего, но вдруг, сделав протестующий жест или махнув рукой, резко изменить тон разговора и начать говорить громко, почти кричать, затем, повернувшись, уйти.  Мог накричать на персонал или на больных, когда считал, что они неправы или совершали, с его точки зрения, чудовищное несоблюдение распоряжений и предписаний. Мог повысить голос на врача в присутствии больного, но тут же отходил, успокаивался и продолжал разговаривать уже в спокойном тоне.  Он был незлобив, не злопамятен, и все вспышки недовольства, были действительно лишь вспышками.  У нас дома он гостил часто, редко какое застолье обходилось без него. Тут он был душой компании: медицинские истории, шутки, смех, анекдоты про медиков. (Прим. – теперь мне понятно, почему хорошо знали Нечаева мои родители. Они были в одной компании вместе с Глотовыми, а мать обязана Алексею Михайловичу жизнью после очень тяжелых родов – А.Щ.)

Определенная неуравновешенность в его поведении все же была, и это привело его однажды к нервному срыву, так что пришлось самому лечиться в психиатрической больнице в г. Николаевске. Он очень любил ребятню. Бывало, идет зимой по улице, а рядом с горкой катаются лыжники и прыгают с небольшого трамплина. Он обязательно останавливался и начинал подзадоривать, чтобы все прыгнули и показали свою удаль. Если идет «война» на какой-нибудь снежной крепости, Нечаев непременно останавливается и начинает  пулять снежками, получая такие же в ответ. Помню, мы катались на лыжах с горки возле конторы, смотрим – идет Алексей Михайлович. Остановился и подзывает нас, человек пять или шесть, и говорит: «Цепляйтесь за меня». Один ухватился за хлястик его пальто, другие подали друг другу палки, и он повез нас, да еще бегом. Хлястик оторвался, и он – в снег. Мы испугались, а он ничего, засмеялся и пошел себе дальше.

Всех перелечил он на прииске и в округе, не было ни взрослых, ни детей, кто был бы обязан своим здоровьем, а может, и жизнью. (Прим. – таким ребенком, который не умер при рождении благодаря доктору Нечаеву, бы я, родившийся недоношенным с весом 2200 грамм – А.Щ.)

В 1946 году после страшного Ашхабадского землетрясение, фактически уничтожившего город, он был мобилизован и пробыл в Средней Азии несколько месяцев. Помню, вернулся в военной форме, молчаливый, какой-то придавленный. Об этом землетрясении мы знали лишь из краткого сообщения по радио – и всё. О жертвах и разрушениях совершенно ничего не сообщалось. Как-то, будучи у нас в гостях, по приезде, он негромко рассказывал о том ужасе, который пришлось ему там пережить. Мне запрещено было находиться со взрослыми, но кое-что из его рассказа я все-таки услышал, и был поражен. Например,  он говорил, что под развалинами домов остались лежать  тысячи людей,  и стоял такой смрад от трупов, что трудно было дышать.

Как-то, учась в 8 классе, угораздило меня взяться отвести верхового коня по кличке «Стрелок» на конный двор. Ехать шагом я не захотел и стал понукать коня, поддавая  пятками по бокам. Он пробежал немного, но скоро ему это надоело, и он стал взбрыкивать, поддавая задними ногами. Я не удержался в седле и свечкой, через голову коня, улетел на землю. Ударился головой (как не сломал шею?), и тут же потерял сознание. Очнулся в больнице и, как оказалось, уже на следующий день. Первые часы чувствовал себя отвратительно: тошнота, головные боли, вялость и полная апатия. Нечаев ежедневно бывал  у моей кровати, внимательно осматривал, расспрашивал, чувствовалось, что он встревожен моим состоянием. Но никаких лекарств до поры до времени не давали, лишь битый лед в пузыре на голову.  На третий день мое лицо стало сильно опухать, и дело дошло, что я не мог открыть глаза, делал это пальцами.  Доктор еще больше встревожился и, как я потом узнал, подумывал, не сделать ли мне разрез на голове, чтобы выпустить скопившуюся жидкость.  Но, помню, после обеда из носа пошла кровь и ничем её не могли остановить.  Текла до вечера, к ночи опухоль спала. Это меня и спасло, но сделало чрезвычайно слабым и вялым.  Уже после больницы, в течение нескольких лет, стоило некоторое время побыть в наклонном положении, как начинала течь кровь из носа.  Лежа в постели и ощупывая голову, я почувствовал, что часть лобной кости проминается вовнутрь. На следующий день об этом я сказал доктору и добавил предположение, что раскололся череп. Он накричал на меня, чтоб я не болтал чепухи, если ничего не соображаю, но велел прийти в рентгенкабинет. Я впервые поднялся с постели и почувствовал, что не могу идти – ноги меня не слушались, кружилась голова, нарушилась координация движений. Кое как добрался до рентгена, держась за стенки. Осмотр, по-видимому, утешил доктора. Худо-бедно, а после этого я стал помаленьку поправляться, учился ходить, стал есть.

Из воспоминаний Юры Трофимова: «Медицине в детском доме уделяли должное внимание. Детей регулярно проверяли, прослушивали, делали профилактические прививки,  регулярно водили мыться в баню, меняли белье и постельные принадлежности. Всем этим руководил врач приисковой больницы Нечаев Алексей Михайлович, который регулярно посещал детский дом, выслушивал жалобы на здоровье, назначал лечение и сам строго контролировал.

Он любил детей, был балагуром, веселым и жизнерадостным человеком. Прослушивая детей, он обязательно говорил им какие-нибудь веселые и колкие слова. Например, при процедурах он всегда поддавал под пухлый зад Иванову Полю и приговаривал: «Певичка, рваная рукавичка», другим говорил: «Вот тебе, дружок, вернешь должок», «Катись веселей, будь смелей»… (Прим. – мои родители говорили, что при входе в квартиру он делал поклон,  и говорил: «От лица до яйца, низко кланяюсь вам». Видимо, это случалось, когда Нечаев приходил в компанию друзей - А.Щ.) Много людей, старых и малых, прошло через его добрые руки».

Вот несколько воспоминаний о хорошем человеке, замечательном враче Алексее Михайловиче Нечаеве. 

Жизнь его самого оборвалась случайно и нелепо. Это случилось летом 1949 года, а, может, 1950. Он с помощником на моторной лодке поехали в райцентр, поселок Тахту. Это довольно далеко – два дня туда и три обратно. Дело по тем временам обычное – получить медикаменты и кое-какое оборудование. На обратном пути их застала непогода, и Нечаев, укрывшись брезентом, спал на мешках и ящиках. Здесь он и угорел от выхлопных газов мотора.  Когда хватились, сделав остановку, в Серго-Михайловске, он уже был без сознания. Там он и скончался.

Хоронили его всем поселком. Гроб, для прощания, был выставлен в клубе, приходил и стар, и мал. Могилу вырыли на сопке, на месте старого кладбища. Были речи слова прощания и благодарности, были цветы, был троекратный ружейный салют.
Я уже довольно много написал о своих земляках-херпучинцах. Подавляющее большинство из них очень тепло вспоминают годы жизни, хотя давно покинули родные места. Но поддерживают связи, выпускники Херпучинской средней школы регулярно встречаются, например, выпускники 1966 года это делают каждые 5 лет в течение полувека.  Есть энтузиасты, организаторы этих встреч, две месты Коршуновы – Галя и Лида, им благодарные за эти встречи многие земляки.

Поэтому я не хочу повторяться, а тем, кого интересуется, познакомиться с моей заметкой под названием «Херпучинские труженики». http://proza.ru/2018/04/28/440.

А это произведение под названием «Наши учителя» http://proza.ru/2018/04/24/412.

В этом рассказывается о херпучинских медиках http://proza.ru/2018/04/24/412. 

А это рассказа о земляках, награжденных государственными наградами. http://proza.ru/2018/04/23/328.

Есть отдельный рассказ о людях, незаслуженно репрессированных, часть из которых не вернулась к своим семьям. http://proza.ru/2019/04/09/481.

Так что желающие больше узнать о моих земляках, скромных золотодобытчиках на севере Хабаровского края и тех, кто был рядом с ними, лечил, кормил, учил их детей, могут это сделать, познакомившись с вышеуказанными произведениями, и почти полная картина жизни на далеком прииске и в поселках рядом предстанет перед вашими глазами.  Я специально на заставку поместил фотографию с панорамой  центральной части поселка, на которой хорошо видно и  дома, и высокое двухэтажное здание школы, и окружающие поселок отвалы камней, остающиеся после переработки драгами породы и извлечения из неё золота. Со временем эти отвалы заросли деревьями, лес подступил к домам, количество которых сильно уменьшилось после закрытия прииска и отъезда многих жителей поселка.  Но таков удел большинства приисков на Дальнем Востоке, которые умирают после извлечения из земли природных ресурсов. Остается только память  тех людей, кто там жил, трудился. И чтобы она не ушла вместе с её носителями, чтобы помнили их потомки, я и написал это небольшое произведение.