Мотив борьбы сына и отца в осетинском фольклоре

Одним из наиболее важных мотивов персидского эпоса является борьба витязя Рустема с его сыном Сохрабом, где сын ведёт войска враждебного Ирану туранского правителя Афрасиаба. Исследователи рассматривают Рустема как персонажа систанской эпической традиции, восходящей к богатырским сказаниям среднеазиатских скифов – саков. В Авесте он не упомянут. По мнению востоковедов, все сказания о Рустеме возникли среди аборигенов Систана и Заболистана иранского происхождения. Позднее, с приходом на эту территорию так же ираноязычных сакских племён, эти легенды сгруппировались вокруг систанских богатырей сакского происхождения (Короглы 1983: 36-37, 93-95, 97-102, 147). Вместе с тем, именно такого мотива нет в нартовском эпосе осетин – северокавказских потомков скифов, сарматов и алан, что усложняет признание его общеиранским.
 В качестве параллели предлагалось нартовское сказание о непредумышленном убийстве вождём нартов Урызмагом своего безымянного сына, хотя уже Всеволод Миллер, который первым её предложил, отметил, что обстоятельства случившегося с Урызмагом не имеют ничего общего с трагедией Рустема и Сохраба (Миллер 1892: 17; Абаев 1990: 147, 171; Сатцаев 2008: 31). По мнению Елеазара Мелетинского, это сказание вовсе не следует рассматривать как результат влияния иранских сказаний о Рустеме и Сохрабе, наоборот, в нем содержатся более архаические элементы, чем в типичном героико-эпическом сюжете о бое отца с сыном (Мелетинский 2004: 189). Юрий Дзиццойты тоже отметил, что южноиранский мотив борьбы отца и сына сильно отличается от осетинского мотива нечаянного убийства отцом своего сына (Дзиццойты 2017: 235). К его суждению примкнул Зураб Джапуа (Джапуа 2003: 78).
В то же время мотив вражды отца и сына содержит историческое предание осетин, зафиксированное тонким знатоком осетинского быта и культуры Ахмедом Цаликовым в автобиографическом романе «Брат на брата» (1926):
«– Бог проклял нас! – заявляет он с неожиданной решительностью и горячностью. – Проклял! Проклял!.. А проклятие то висит над нами давным-давно...
– За что проклял, что мы такое сделали? – стараюсь я вызвать Дриса на разговор.
– За что? – Дрис опускает голову так, что борода его закрывает грудь. – За что? – поворачивает голову в мою сторону. – Послушай, мальчик, ещё дед рассказывал мне то, что он слышал от своего деда. А было это так...
Дрис концом плети поправляет сбившуюся в ненадлежащую сторону гриву коня.
– Было это давным-давно, и счет годам прошёл. Когда-то и где-то в Азии народ наш осетинский имел свое царство. И царём был старик. А у старика был сын. И восстал сын против отца. И началась между ними война. Долго они воевали друг с другом. Перебили много народа. Разорили много городов и сел. Наконец отец победил сына. Сын вместе со своими сторонниками бежал на Кавказ. Но отец, видя, сколько зла наделал сын, – проклял его вместе со всеми теми, кто бежал с ним. И проклятие царя-старика было таково: «Да будет вечная междоусобная брань в потомстве вашем, из рода в род! Да не будет у вас никогда единого языка! Да восстанет брат на брата, сын на отца!». И постигло нас это отцовское проклятье... Постигло... Больше я тебе, мальчик, ничего не могу сказать. Ничего...» (Цаликов 2002: 323).
Это предание, очевидно, из родного писателю Ногкау, где жили выходцы из Куртатинского ущелья, ещё не служило предметом подробного рассмотрения ни литературоведов, ни фольклористов, а, между тем, оно отражает тот же мотив противостояния отца и сына и победы отца, что в «Шах-наме» Фирдоуси (Фирдоуси 1994: 7-96; Короглы 1983: 146-152). Есть мнение, что данный мотив попал в эпос Ирана именно как результат культурного влияния скифо-сакских племён. Причём, помимо Сохраба, Рустем точно так же борется с двумя другими своими сыновьями (Короглы 1983: 103, 147). Южноиранская традиция относила истоки многовековой борьбы Ирана и Турана к началу вражды сыновей Трайтаоны (Фаридуна) и войны двух старших – Туры (Тура), родоначальника туранцев-саков, и Сайримы (Салма, Сельма), родоначальника сарматов, за наследие отца с самим отцом и младшим братом, праведным родоначальником персов Арьей (Аириком, Иреджем), которому при разделе достались лучшие земли. Старшие братья, объединившись, вместе пошли войной на Иран, восстав против отцовской воли. Разгневанный отец в своём послании устыдил восставших сыновей, призвал их обратиться на путь добра и объявил, что не выполнит их требования о пересмотре земельных владений. В ответ старшие братья убили младшего, пытавшегося убедить их в неправоте и даже обещавшего сложить венец, а голову его отправили отцу (Рак 1998: 198-200). Таким образом, схватка Рустема и Сохраба – лишь один из эпизодов длинного противоборства, в котором время от времени повторяется мотив отца и сына или сыновей, стоящих по разные стороны. Но есть в предании ещё одна важная деталь.
Дело в том, что аланский военно-этнический союз, давший начало предкам осетин, действительно возник «когда-то и где-то в Азии», когда под ударами коалиции восточноиранских племён пала Греко-Бактрия. Письменные и археологические свидетельства позволяют противопоставлять аланов собственно сарматам и считать их выходцами из Центральной и Средней Азии. Опираясь на сведения античных источников, исследователи предполагают, что в середине – конце II века до н.э. какая-то часть алан, оторвавшись от основной орды, завоёвывавшей Туран и Восточный Прикаспий, вышла к границам Азиатской, а затем и Европейской Сарматий, где очень скоро заняла абсолютно доминирующее военно-политическое положение. Археологические материалы свидетельствуют об их родстве с бактрийскими юечжами. Эти аланы, которых следует рассматривать как субэтнос в составе единого аланского этноса, именовали себя роксаланы ‘светлые аланы’, отражая свою привилегированность и правящий статус. Страбон (VII. 3. 17) сообщал о помощи крымским скифам в борьбе с Диофантом со стороны роксолан во главе с Тасием в конце II века до н. э. «У них в ходу шлемы и панцири из сыромятной бычьей кожи, они носят плетёные щиты в качестве защитного средства; есть у них также копья, лук и меч. Таково вооружение и большинства прочих варваров. Что касается кочевников, то их войлочные палатки прикрепляются к кибиткам, в которых они живут. Вокруг палаток пасётся скот, молоком, сыром и мясом которого они питаются. Они следуют за пастбищами, всегда по очереди выбирая богатые травой места, зимой на болотах около Меотиды, а летом на равнинах». В декрете в честь Диофанта они названы ревксиналами, а у Птолемея – ревканалами, что, возможно, с учётом осетинского н;л ‘самец, мужчина’, должно пониматься как ‘светлые мужи’.
Здесь следует вспомнить, что аналогичные «светлые» племена были известны уже у среднеазиатских скифов-саков, которые и образовали вместе с другими аланский племенной союз – это сакараулы (сакараукы) Страбона и са(ка)рауки Помпея Трога. В разных частях сармато-аланского этнополитического ареала происходят схожие процессы. В западной части ареала окончательно уничтожается военная мощь скифов, и принуждаются к данничеству греческие полисы Северного Причерноморья. В центре ареала аланы около 79 года до н.э. подчиняют своему политическому протекторату племена саков и массагетов, завоевывают и заселяют страну Яньцай в Мугоджарах, получивших впоследствии у китайцев название Аланьляо, устанавливают новую границу с Парфией по северо-западным отрогам Копетдага и притоке Узбой. На востоке в 71-70 годах до н.э. асы Усуни наносят решительное поражение хуннам – представителям монголоидного расового типа, после чего держава хуннов теряет свою ведущую роль в Восточной Скифии, а хуннуский этнос распадается на ряд остро конфликтующих друг с другом кочевых орд. Подобно роксаланам на западной стороне этнополитического ареала, асы Усуни стали периферийным, но только восточным субэтносом аланской этнической системы. Характерно, что этногенетические легенды усуней перекликаются с осетинским нартовским эпосом, в частности, со сказаниями о Сауае, вскормлённом волками, и фамильными преданиями осетин о животных-покровителях рода.
Возможность более широкого и эффективного применения на западе своих военных и организационных способностей, а также засилье китайского этнического элемента в Усуни способствовали постоянному, а с 55 года до н.э. – всё более массовому оттоку населения в центральные и западные части сармато-аланской ойкумены. Это способствовало резкому усилению военно-политического потенциала Кангюя, который, занимая центральное положение в границах сармато-аланского этнического ареала, к рубежу новой эры превратился в крупнейшую азиатскую кочевую империю. Китайские источники объясняли, что это «кочевое владение» и «в обыкновениях сходствует», с одной стороны, с юечжами, а с другой – с Яньцаем. Отток активной части населения на запад, а также его гибель в разного рода военно-политических эксцессах, резко участившихся с разделом усуньской державы на два владения, привело к ослаблению политического потенциала асов Усуни. Усилению этой негативной тенденции споспешествовали китайские эмиссары Хань в Восточной Скифии, которые инициировали и всемерно поощряли процесс самоуничтожения асской этнической элиты. Всё это, вместе взятое, по мнению Николая Лысенко, привело к утрате асской Усунью того лидирующего положения среди кочевых держав «северных варваров» Восточной Скифии, которое страна асов по праву заняла после сокрушительных походов её армии и разгрома империи хуннов в 71-70 годах до н.э. Замедлившись на востоке иранского ареала, этногенез алан по-прежнему полнокровно развивался на западе. В 35 году н.э. армия алан (или, возможно, роксалан) впервые вторглась через Дарьял в Закавказье, где разгромила армянские и парфянские войска. В 72 году аланы Кангюя, пройдя по территории Гиркании, вторглись в Мидию и Армению. Была захвачена богатейшая добыча, а парфянская армия во всех крупных сражениях неизменно терпела поражение. Продолжая методичные военные балцы в Парфию, аланы дошли в 135 году до Каппадокии, где выдержали жёсткое столкновение с римскими легионами. Приблизительно в этот же исторический период, в I веке н.э., роксаланы энергично штурмуют линию римских оборонительных укреплений по Дунаю, неоднократно вторгаются в пределы римской провинции Мезия. В 62 году н.э. римскому легату Мезии Плавтию Сильвану пришлось столкнуться на поле битвы уже непосредственно с аланами. К концу I века н.э. сармато-аланский этнос в полной мере устанавливает своё военно-политическое господство в евразийских степях к западу от Тарбагатая (Страбон 1964: 280-281; Стрижак 1991: 14, 25-29, 60-63, 65-70, 95-99, 125-128, 150-159, 194-200; Габуев 1999: 121-130; Вайнберг 1999: 266-285; Гутнов 2001: 84-92, 102-103; Лысенко 2002: 246, 273-409, 419; Габуев 2002: 9-10, 38-44; Зуев 2002: 17-19, 21; Туаллагов 2014: 271-304, 329-330, 367). Отражением миграций этого времени исследователи считают некоторые фольклорные повествования осетин (Туаллагов 2014: 338). Например, согласно одной из легенд о происхождении осетин-дигорцев, записанной в 1913 году, их предок Дигорук в незапамятные времена жил в далёкой стране, где были широкие, «как море, безбрежные» степи, спокойные реки и озёра. Но на него напал злой враг, с которым Дигорук воевал с переменным успехом долгие годы, пролив много своей и вражеской крови. В конечном итоге, Дигорук истощил свои мощные силы и, не выдержав жестокой борьбы, вынужден был покинуть родину. После многолетнего перехода («семью семь месяцев и столько же недель») он прибыл в нынешнюю Дигорию, ещё девственную, где поселился и стал поклоняться небожителям (Периодическая 2006: 197-198). Эта легенда о полуисторическом первопришельце в Дигорский край, положившем начало местному населению и давшем ему своё имя, выглядит значительно архаичнее других, касающихся происхождения дигорцев (Гутнов 1989: 23). Таким образом, у предания, воспроизведённого Ахмедом Цаликовым, есть некоторые параллели, что подтверждает его достоверность.
Мотив вражды отца и сына, в которой сын проигрывает, не попал в нартовские сказания, но сохранился в этногенетическом предании о взбунтовавшемся царевиче, который потерпел поражение в борьбе за трон и был проклят. Это лишний раз доказывает необходимость тщательного изучения как мифологических и исторических сведений, наличествующих в осетинской несказочной прозе, особенно исторических и фамильных преданиях, так и фольклорных элементов в осетинской литературе ХІХ – первой половины ХХ века, авторы которой сохраняли связь с народной культурой.

Абаев В.И. (1990), Избранные труды: Религия, фольклор, литература, Владикавказ.
Вайнберг Б.И. (1999), Этногеография Турана в древности. VII в. до н.э. – VIII в. н.э., Москва.
Габуев З.К. (2002), Этногонические представления древних кочевников Великой Степи: Иранцы и тюрки, Москва.
Габуев Т.А. (1999), Ранняя история алан (по данным письменных источников), Владикавказ.
Гутнов Ф.X. (1989), Генеалогические предания осетин как исторический источник, Орджоникидзе.
Гутнов Ф.Х. (2001), Ранние аланы. Проблемы этносоциальной истории, Владикавказ.
Джапуа З.Д. (2003), Абхазские архаические сказания о Сасрыкуа и Абрыскиле (Систематика и интерпретация текстов в сопоставлении с кавказским эпическим творчеством. Тексты, переводы, комментарии), Сухум.
Дзиццойты Ю.А. (2017), Вопросы осетинской филологии, том I, Цхинвал.
Зуев Ю.А. (2002), Ранние тюрки: очерки истории и идеологии, Алматы.
Короглы X. Г. (1983), Взаимосвязи эпоса народов Средней Азии, Ирана и Азербайджана, Москва.
Лысенко Н.Н. (2002), Асы-аланы в Восточной Скифии (Ранний этногенез алан в Центральной Азии: реконструкция военно-политических событий IV в. до н.э. – I в. н.э. по материалам археологии и сведениям нарративных источников), Санкт-Петербург.
Мелетинский Е.М. (2004), Происхождение героического эпоса: Ранние формы и архаические памятники, Москва.
Миллер В.Ф. (1892), Экскурсы в область русского народного эпоса, Москва.
Периодическая печать Кавказа об Осетии и осетинах (2006) (составление, примечания и комментарии Л.А. Чибирова), кн. 6, Владикавказ.
Рак И.В. (1998), Мифы древнего и раннесредневекового Ирана, Санкт-Петербург-Москва.
Сатцаев Э.Б. (2008), Нартовский эпос и иранская поэма Шахнаме (сходные сюжетные мотивы), Владикавказ.
Страбон (1964), География в 17 книгах (перевод, статья и комментарии Г. А.Стратановского), Москва.
Стрижак О.С. (1991), Етнонімія Птолемеєвої Сарматії. У пошуках Русі, Київ.
Туаллагов А.А. (2014), Ранние аланы: монография, Владикавказ.
Фирдоуси (1994), Шахнаме, т. 2, От сказания о Ростеме и Сохрабе до сказания о Ростеме и хакане Чина (перевод Ц.Б. Бану-Лахути, комментарии A.A. Старикова), Москва.
Цаликов А. (2002), Избранное, Владикавказ.