1 Повесть о запретной любви. Начало

Он умирал и знал это. Знал, что эта больничная койка станет его последним местом на этом свете. Он понял это еще в тот момент, когда нога предательски заскользила по покрытому снегом льду и знакомая резкая боль пронзила всю левую сторону груди и уперлась в левый локоть. Инфаркт, третий, и второй за последние полгода, а ведь еще тогда, четыре месяца назад, выписываясь из больницы после второго инфаркта, врач предупредил:

- Мы Вас сейчас вытащили, но в третий раз боюсь, не сможем, у Вас не сердце — а рубец на рубце. Так что берегите здоровье, не волнуйтесь, ходите медленно и осторожно.

Через стеклянную дверь палаты, куда его поместили в отделении скорой помощи, он видел заплаканное лицо Оленьки, любимой внучки, стоящей в коридоре напротив двери и неотрывно смотрящей на него. Видимо врачи уже поговорили с ней, поскольку в ее взгляде  ясно читался ужас близкой потери и робкая надежда — а вдруг врачи ошиблись.

К смерти он был готов, как можно быть вообще к ней готовым, и лишь одно расстраивало его, что его сын Юра вряд ли успеет приехать к нему из очередной своей командировки до того как все это закончится.
К боли он притерпелся, и она почти не мешала ему думать. Перед его мысленным взором протекали картины минувшего, и он сам поражался сложностям и переплетениям своей жизни.

Эта история началась около пятидесяти лет назад, когда после окончания 9-го класса всех учеников его и параллельного классов на месяц оставили приводить школу в порядок после прошедшего учебного года. Они должны были мыть окна, двери, стирать сообщения о любви и ненависти со стен и парт, в общем, пытаться привести школу в хоть немного удобоваримый вид.

В первый рабочий день немногочисленные оставшиеся в школе учителя, которым «выпало счастье» провести в школе лишний месяц, разбили их на группы и поставили «производственные задачи». Их – восемь девушек и двух мальчиков, отправили на четвертый этаж мыть окна, стены и двери во всех кабинетах коридора. Ну, вернее, мыть должны были девчонки, а он и его друг Андрей, представляли из себя «грубую мужскую силу», которая должна была таскать воду из туалета, передвигать парты и столы, открывать и закрывать заржавевшие шпингалеты, ну, в общем, быть на подсобных работах.

Классная руководительница, Валентина Александровна, поставив нам задачу, сказала:
- За Вами все кабинеты этого этажа, вымоете и можете быть свободны до следующего учебного года. Сделаете работу за две недели так за две, за три – так за три, а если будите лодырничать, то сидеть Вам в школе весь месяц. А чтобы вы хоть что-то сделали, не вывалились из окна и не подожгли школу, за вами будет смотреть Наталья Владимировна, она окончила два курса педагогического училища, была у нас на практике и осталась на месяц в школе, любезно согласившись приглядывать за вами. Вы уж ее не обижайте «оболтусы», а то затретируете бедную девушку, насмотрится на то, во что превращаются ее любимые первоклашки и сбежит она из училища на все четыре стороны.

И тут в класс вошла она – Наталья Владимировна, Наташа, Ната. Стройная, не высокая, с золотистыми волосами, стянутыми в конский хвост и огромными, в пол лица, ярко голубыми глазами, цвета бескрайнего неба в ясный солнечный день. Он смотрел на Наташу и не мог оторвать взгляда от этих глаз, ему казалось, что ее взгляд  проникал прямо в его сердце. В общем, как говорили у них тогда, он мгновенно в нее «втюрился».

Вообще Саша был, что называется «маменькиным сынком». Всю жизнь он прожил вдвоем с мамой, которую беззаветно любил. Отец его ушел из семьи когда Саше не стукнуло и четырех лет, не оставив у него никаких воспоминаний и мама, забросив личную жизнь, посвятила всю себя сыну.

Как и многие дети, выросшие в подобных семьях, он был стеснительным, плохо сходился с людьми, особенно с девочками, с которыми у него не было ни одного даже мало-мальски значительного романа. Он даже ни с кем, ни разу не целовался, конечно, не считая мамы. В его жизни было только два увлечения — музыкальная школа (по классу фортепьяно и факультативно гитары), куда он поступил по настоянию матери, и волейбол. В волейболе, да, он не стеснялся никого и ничего, был капитаном и заводилой школьной команды, выигравшей почти все первые места на соревнованиях школьных команд своего возраста.

Выглядел Саша совсем не плохо –  был достаточно стройным, высоким, хорошо развитым физически и, как многим казалось, достаточно красивым. При этом он казался значительно старше своих лет и незнакомые люди никогда не подумали бы, что он только перешел в десятый класс.

Начались их «суровые трудовые будни». Наташа, а именно так она попросила называть себя, как только ушла представившая ее учительница, просидела, наблюдая за ребятами только один день, а со второго, принеся из дома длинный рабочий халат и резиновые перчатки, стала во всем помогать им, стараясь выполнять наиболее трудную часть работы.

Саша старался всегда быть поближе к ней, выполняя малейшие ее желания. Иногда ему удавалось, якобы нечаянно, коснуться ее руки, а один раз даже поддерживать ее, когда она, стоя на пошатывающемся столе, мыла верхнюю часть огромного окна в учительской. Однажды, зная, что следующим по порядку кабинетом, в котором они будут работать, станет кабинет физики, пробрался туда после работы и крупно написал на доске мелом «Саша любит Наташу». Он постарался первым подойти к двери кабинета, открыть ее и пропустить вперед Наташу, наблюдая за ее реакцией. Посмотрев на доску, она только слегка усмехнулась и сделала вид, что ее это не касается, хотя и покраснела до кончиков ушей, а он, под шуточки ребят быстро стер надпись тряпкой.

Потом он притащил из дома гитару и в перерывах работы пел песни любимых им авторов-исполнителей, а также всеми любимые «дворовые» песни. На эти импровизированные концерты сбегалась половина школы и ему казалось, что и Наташа с интересом слушает его. Но все было тщетно, кончался концерт, и Наташа вновь переставала обращать на него внимание. Или ему только так казалось?
Так бы и закончился, не начавшись, этот школьный роман, если бы не случай. Наташа, чтобы казаться немного повыше, всегда носила туфли на высоких шпильках и вот однажды, наступив в мыльную лужу у окна, она поскользнулась, упала и довольно сильно разбила колено о батарею отопления.

Прибежавшая на крик одной из девчонок, Валентина Александровна, долго охала, а затем попросила его довести хромающую Наталью до дома, который  был расположен в трех кварталах от школы.
Наташа смутилась, почему-то покраснела и стала говорить, что сама спокойно доковыляет до дома и провожатых ей не нужно. Саша же молил бога, чтобы учительница не изменила решение и та, не смотря на протесты Наташи, настояла на своем.

Наташа сняла рабочий халат и они медленно пошли к ее дому. Сначала она, наступая на больную ногу, только немного опиралась на Сашину руку, но постепенно, по мере приближения к дому, хромота становилась все сильнее и сильнее и, в конце концов, она буквально повисала на его руке. Они как раз проходили мимо скамейки у какой-то парадной и он, посмотрев на искаженное болью лицо, предложил:
- Может быть немного посидим, отдохнем, а потом двинемся дальше?

Они присели и постепенно разговорились и он, который в компании мало знакомых девушек не мог сказать и пару слов, вдруг почувствовал в ее присутствии легко и свободно, будто бы он знал Наташу многие годы. Чтобы отвлечь ее от мыслей о больной ноге он рассказал пару веселых историй из его волейбольной жизни и она весело смеялась, слушая его. Потом разговор перешел на его школьные концерты, которые так нравились Наташе, и  он рассказал ей о том, что через учителя игры на гитаре ему часто удается доставать билеты в «клуб самодеятельной песни», где выступали все поющие тогда барды.

Посидев минут пятнадцать на скамейке, они решили двинуться дальше, но едва Наташа попыталась наступить на больную ногу, как с громким стоном упала обратно. Он спросил:
- Что очень болит колено?
Наташа, немного подумала, поморщилась, покачала больной ногой и с какой-то жалобной улыбкой сказала:
- Да нет, колено, конечно, болит, хоть и не так сильно, но разболелась ступня и чем дальше – тем больнее становится.

Он сразу понял, что у нее растяжение мышц голеностопа, это одна из самых распространенных травм в волейболе, сначала почти не больно, а затем становится все больнее и больнее. Единственное что помогает – минут на десять лед, тугая повязка эластичным бинтом и два, три дня покоя. И еще он понял, что пока нога не опухла окончательно надо как можно быстрей доставить Наташу домой и сделать перевязку.

- Ничего не поделаешь, надо все равно идти. Не стесняйтесь опираться, а еще лучше, просто держась за меня и прыгайте на одной ноге, не опираясь на больную ногу.
Наташа вздохнула, собралась с силами и медленно поднялась со скамейки. Сейчас она уже не стеснялась, взяв его под руку, буквально висеть на нем. Так они и шли, вернее, ковыляли к ее дому. Последние десятка два метров она, опираясь на его руку,  буквально скакала на одной ноге. Но, подойдя к старой «хрущевской» пятиэтажке, где на втором этаже жила Наташа, они столкнулись с новой, казалось неразрешимой, проблемой. Лифта в доме не было, а прыгать на одной ноге в туфле на длинной шпильке со ступеньки на ступеньку это прямой путь к травме уже второй ноги.

Она попыталась это сделать, но после второго подскока действительно чуть не повредила и другую ногу и в растерянности остановилась. И вот тут Саша сделал то, на что еще несколько минут назад даже не мог представить, что может решиться. Как будто щелкнул какой-то спусковой крючок, и от его застенчивости не осталось и следа. Как можно более нейтральным тоном он предложил:
- Давайте я Вас подниму по лестнице на руках.

Наташа прекратила попытки скакать вверх, густо покраснела и с возмущением произнесла:
- Ты что, с ума сошел, допрыгаю как-нибудь!
Но его было уже не остановить:

- Допрыгаетесь до перелома, перестаньте стесняться, я аккуратно возьму Вас, донесу и поставлю у квартиры. Хватайтесь за шею и поехали!
Не слушая больше возражений, он подхватил Наташу на руки и медленно понес вверх. Ее руки обхватили его шею, голова лежала на плече и он вдыхал легкий аромат ее духов и буквально балдел от счастья. Хоть и было достаточно тяжело, он специально шел как можно медленнее, желая продлить это удовольствие.

Наташа сначала как-то пискнула от неожиданности, затем покраснела еще больше, хотя ему казалось, что больше уже не возможно, а потом покорно ждала окончания подъема. Но все когда-то кончается, кончились и два с половиной пролета лестницы, и он поставил на ноги Наташу у ее квартиры.

Но какая-то сила продолжала вести Сашу, он сам себя не узнавал и как только они вошли в квартиру, он, не давая ей опомнится, стал командовать:
- Садитесь на диван и положите ногу на стул.

Наташа, с абсолютно растерянным выражением на лице, подчинилась и молча села.
- У Вас есть лед в холодильнике и эластичный бинт?
Льда не оказалось, тогда он принес из морозилки два куска замороженного мяса и через тонкое полотенце привязал их с обеих сторон к подъему, а сам пошел, следуя указаниям Наташи, искать эластичный бинт.

Делая вид, что усердно ищет бинт, Саша осмотрел небольшую, довольно скудно обставленную двухкомнатную квартиру. В основном он смотрел на фотографии – нет ли среди них какого-либо парня, с которым она могла бы встречаться, но на стене висели только фотографии двух женщин – более молодой и совсем пожилой. Как он потом  узнал - это были мать и бабушка Наташи.

Отец Наташи умер от рака, когда ей было десять лет, а с отчимом, который появился через два или три года после этого, отношения не сложились совершенно. Ни он ей, ни тем более она ему были абсолютно не нужны, они часто ссорились и мать всегда становилась на сторону нового мужа. Через некоторое время их отношения абсолютно испортились, и она переехала жить к бабушке. За год до их встречи бабушка скончалась и Наташа осталась в квартире одна.

По прошествии примерно пятнадцати минут он снял полотенце с уже начинавшим подтаивать мясом, приготовил бинт и с интересом посмотрел на Наташу. Она смущенно улыбнулась, но все же медленно подняла ногу с пола и положила ее на стул, стоящий напротив дивана.
Саша не шевелился, наблюдая за ней. Так прошло около минуты, тут она не выдержала:

- Ты почему не перевязываешь ногу? Мне же больно так сидеть.
Он посмотрел на нее с улыбкой и спросил:
- А спать Вы в колготках будите?
Только тут до Наташи дошло, что она как была в колготках, так и осталась в них, это  не мешало ему приложить к ноге лед, но делало невозможным накладывание тугой повязки. Она снова покраснела как рак, зарделись даже мочки ушей, отдернула ногу и заявила:

- Тогда я сама потом завяжу!
- Ну, попробуйте дотянуться до стопы со своим больным коленом.
Наташа взяла бинт, нагнулась и попробовала обернуть его вокруг стопы, но боль в колене была такой, что она сразу со стоном откинулась на диван и чуть не заплакала. Она растерянно посмотрела на Сашу и тогда он предложил ей:
- Давайте я уйду на кухню, а Вы спокойно переоденетесь и когда будете готовы, то позовете меня.

Так он и сделал и примерно через пять минут его позвали в комнату. За это короткое время Наташа успела не только снять колготки, но, стянув юбку и кофточку, переодеться в длинный темно синий халат с яркими красными и белыми розами.
Он сел на стул и Наташа положила ему свою ногу на колено. Саша был счастлив, он мог на законных основаниях трогать ногу любимой женщины, поэтому не торопясь стал осторожно гладить ее подъем. Наташа вновь покраснела, как это у нее получалось так быстро, он не понимал.

- Ты что делаешь? Ты же хотел просто перевязать голеностоп, а сам нахально гладишь меня по ноге.
- Вообще-то я не глажу, а определяю, до какого места Вам больно, а во-вторых, я уже закончил и сейчас буду Вас перевязывать, сказал Саша и сделал ей тугую повязку.

- Ну вот, теперь все будет хорошо, только на пару дней надо дать ноге покой. Я скажу завучу, что два — три  дня Вас не будет в школе.
Посидев еще минут пять, Саша стал мысленно собираться на выход, не зная какой придумать предлог, чтобы остаться подольше. Вдруг на полочке, где стояло несколько книг, он увидел зелененький четырехтомник Есенина – своего любимого поэта, страсть к стихам которого ему привил дед, последние годы работавший старшим мастером на заводе, но собравшим за свою жизнь огромную многотысячную библиотеку. Есенин, Пушкин и Блок были его любимыми поэтами. Но Есенин был его кумиром, он знал его всего наизусть и привил и у Саши любовь к нему.
 
Он спросил Наташу: - Вы любите Есенина?
- Да это мой самый любимый поэт!
- Но это и мой любимый поэт, я знаю его почти всего. Не верите? Давайте поспорим, что я смогу полчаса читать наизусть его стихи, ни разу не повторившись.
Наташа заинтересовано посмотрела на него и спросила:
- На что спорим?

- Если выиграю, то я Вас поцелую, а если нет – выполню Ваше любое желание.
Наташа засмеялась:
- Хитрый ты, однако, ладно поцелуешь, но только в щечку, а если проиграешь – сходишь в магазин. Я собиралась после школы за продуктами, но видишь, как получилось, а в доме шаром покати.
Он с радостью согласился, так как совсем недавно выиграл такой же спор у своей двоюродной сестры и бессовестно забрал у нее два билета на концерт Городницкого.
- Засекайте время, я начинаю!

И Саша начал читать Есенина, он мог читать его и дольше, так как одно время буквально бредил его стихами, особенно персидским циклом и «Москвой хулиганской». Время прошло незаметно и вот Наташа сказала:
- Все, сдаюсь! Выиграл!
Он подошел к вновь зардевшейся Наташе, нагнулся и осторожно поцеловал ее в щеку, а потом сказал:

- А сейчас я сбегаю в магазин, давайте деньги и список того, что надо купить.
Получив не очень длинный список необходимых продуктов и деньги на их приобретение, он вприпрыжку бросился в магазин, благо он был через дом от них. Быстро закупив все, что просила Наташа, Саша в кондитерском отделе купил небольшой тортик весь покрытый толчеными орехами.
И на вопрос: - А тортик зачем?

Весело ответил: - А чтобы Вам было не так грустно и горько болеть!
На самом деле у него был другой расчет, который полностью оправдался.
- Ну, тогда давай пить чай, произнесла Наташа, и он конечно сразу же согласился».
Он сходил на кухню, вскипятил чайник, и они сели пить чай с тортом и баранками, которые нашлись у Наташи в буфете. Во время чаепития они болтали о разных пустяках и он все больше и больше  с удивлением  убеждался, какие же у них одинаковые вкусы. И она, и он зачитывались Ремарком, любили исторические книги и обожали авторскую песню, Кукина и особенно Клячкина, чем Саша сразу воспользовался, пообещав принести запись его последнего концерта в «Клубе самодеятельной песни».

Как-то незаметно в середине разговора они, вернее Саша, перешел на «ты» и Наташа молча это приняла. Иногда их руки за столом встречались и сначала и он и она тут же отдергивали их, потом постепенно эти движения становились все медленнее и медленнее и в конце разговора ее рука прочно обосновалась в ладони Саши.
Посидев за чаепитием около получаса, Саша стал собираться домой, клятвенно пообещав завтра же принести записи Клячкина и еще нескольких любимых бардов.

 Так бы он и ушел от Наташи в тот вечер, если бы она, как говорила потом, не решила в знак благодарности поцеловать его на прощанье в щеку. А может быть она просто так говорила, а на самом деле все было не так или не совсем так, или совсем не так?

Саша же, увидав, что любимая им девушка тянется губами к лицу, в меру своей «испорченности», понял это абсолютно по другому, схватил ее в охапку и стал покрывать поцелуями ее лицо и шею.
Дальше говорила только Наташа:

- Саша, прекрати немедленно! Перестань! Сашенька,  ну, пожалуйста, перестань! Это же не правильно! Так не может быть! А будь что будет! Да, да, да!
Когда же он на руках нес ее к дивану, она прошептала ему на ухо:
- Сашенька, только ты учти – я еще никогда не была с мужчиной.
- Если ты думаешь, что я был с женщиной, то глубоко ошибаешься. Ничего разберемся.

И разобрались, да так, что когда много позже они пытались вспомнить, как все происходило в дальнейшем, они так и не смогли вспомнить никаких подробностей, кроме всепоглощающей страсти и восторга от случившегося. И почему-то никто из них в течение этого вечера ни разу не вспомнил о больной ноге Наташи.
Саша ушел от теперь уже его любимой женщины через три часа, абсолютно счастливым человеком.

Продолжение http://proza.ru/2021/07/05/577