Три раза

Три раза
Рассказ ветеринара
           Прислали в хозяйство к нам как-то одну практикантку. Из нашего института, с четвертого курса. Деваха  насколько  смазливая, настолько и бедовая, из казачек.
Ходила всегда нарядная, свежая такая, в общем, позитив один.
   Любой ее звали, она быстро как-то сдружилась с коллективом, свинарки ее тут же Любочкой стали погонять:
-Синенькая юбочка, ленточка в косе.
-Кто не знает Любочку? Любу знают все!
Тогда такой шлягер ходил.
    Поселили мы ее к одной бабушке, на квартиру. Бабулька та была человек души добрейшей, да только вот и глуха и слепа, а домик у нее стоял на отшибе, близ колхозной  свинарни, был у нее домик большой, места хватит. Да и от скуки. Гляжу, а Люба  этой бабкиной слепоте да глухоте только рада. Не пойму, от чего.
   Определил я ее на свиноферму практику проходить. Пять тысяч поголовья, маточное стадо около тысячи. Там быстро станешь доктором. Если сам того захочешь, конечно.
          Вообще, раньше в каждом хозяйстве было две-три свинофермы, по пять-десять тысяч поголовья,  и справлялись! Никакой африканской чумой и не пахло. А теперь осталось по три поросенка на село - и тем ума не дадут.
    Так вот. Отвлекся я. Известное дело, у этой гарной дивчины тут же завелся поклонник. Из местных пацан, в гараже после армии работал. Кланялся это поклонник  ей недолго, вскоре стали бабы вокруг нашептывать, что паренек тот, пользуясь глухотой бабулечки,  уже и ночует у нашей практиканточки. А что? Дело ведь молодое!
      А я приезжаю на ферму и сам вижу, ходит практикантка Люба как сонная муха, от хронического недосыпания. Мне что? Работу делает и славно. А этот самый период недосыпания, он ведь в жизни у каждого бывает. Ладно.
    А тут пошла валить поросят дизентерия. Лето к августу, пруд под фермой цветет, гниет, пересыхает, а воду для поения качают как раз из этого самого пруда, а там простейшие, амебы там разные, трепонемы, вот они у молодняка свиней и вызывают эту самую дезентерию. В массовом порядке, причем.
   Нет бы скважину пробить, башню Рожновского поставить, да и поить поросяток свеженькой чистейшей артезианской водицей. Так дорого, говорят экономисты. Лечите, мол…
       Ну, мы с этой практиканткой Любочкой меры, конечно приняли, массовые лечебные процедуры путем выпаивания противодезентерийных препаратов провели.
    Но, несколько десятков поросят все же потеряли. Сами понимаете, переживания, хлопоты…Упреки начальства.
      А я что? У меня и так каждый день с этой фермы начинается и заканчивается ею же!
И вот приезжаю я как-то утречком, в самый разгар инфекции.
         Навстречу, известное дело, идет заспанная Любочка. Кое-как, видно, на скорую руку,  марафет навела, подкрасилась, причепурилась, да и на работу!
Один и тот же вопрос я задаю ей с порога вот уже почти две недели:
-Привет, Люба. Че там сегодня. Ночью. Было что? (В смысле, сколько пало прошлой ночью поросят?)
Ну о чем я еще могу ее спросить?!
            Любочка, которая знает, что ни для кого в колхозе давно не секрет некоторые пикантные особенности  ее личной жизни после работы,  несколько секунд смотрит на меня широко раскрытыми, воспаленными от бессонницы глазами с наспех крашенными ресницами, краснеет, густо наливаясь краской,  и, чуть заикаясь, после небольшой  паузы выдает буквально следующее:
-Б-было… Сергей Николаевич. Три раза!!
   Тут уже я смотрю в ее по-детски наивное, открытое, заспанное лицо. С мелкими редкими крапушками веснушек по щекам. И понимаю, что этот чистый душой человек только что просто и честно ответил мне на мой прямой вопрос, нисколько не задумываясь об этической стороне этого дела. Ну, ты спросил, я сказала.
      Хотя, я спрашивал, конечно, о другом.
А до того дела мне, разумеется,  нет никакого дела.
     А вот ей, молоденькой практикантке Любочке, все еще пребывающей в жарких объятиях этой августовской ночки… В уютной постели в домике глуховатой бабульки… Весь окружающий ее мир, вся Вселенная, вся ее небольшая пока еще жизнь, все-все, что у нее уже было и все-все, что ее окружает теперь, все, и ее прошлое и ее настоящее, и я, и эта ферма,  и эти несчастные поросята, которым выпало, едва появившись на свет,  умереть от дизентерии этой ночью, все это  напрочь ею забыто, вычеркнуто, выброшено далеко за пределы ее воспаленного сознания и все ее нынешнее существо и существование теперь сводится только к одному:
-Три раза! А что?
   И наивное, так легко читаемое мною, чистое, как слеза, типично женское недоумение на сонном лице:
-А зачем тебе это?
Вот такой случай из практики.