гл. 1-1. Начало Михайловских начал

ВОСЕМЬ КРУГОВ БЫТИЯ
или Жизнь Ивана Булатова

Семейный роман-эпопея

Книга 1. ТЕПЛО ПОД КРЫЛОМ КУКУШКИ
или Злые усмешки судьбы

Глава 1. НАЧАЛО МИХАЙЛОВСКИХ НАЧАЛ
Краеведческая

Первые поселенцы. – Легенда Николая Ивановича Булатова о «младенчестве» села. – Легенда Ивана Кирьяновича Мечникова о становлении села. – Легенда о непоседливой семье самодеятельных металлургов. – Забавные родственники с горы-долины.


*   *   *
Михайловка – село молодое и по молдавским меркам не очень большое, всего-то около трёхсот дворов. Поэтому друг о друге здесь всё знают наперечёт, и между собой почти все являются родственниками или кумовьями.
Располагается село большей частью на бывшей панской земле, где оно стоит без малого полтора века. Весной 1883 года в этих местах закрепились первые пять семей поселенцев. Это событие не подтверждено документально, поэтому возраст села пришлось вычислять косвенно – по устным преданиям и по достоверно известным датам рождения самых первых михайловцев, а также их детей.

Михайловскими первопоселенцами стали выходцы из большого села Недобоевцы, располагавшегося в Хотинском уезде Бессарабии. Ныне это село входит в состав Хотинского района Черновицкой области. И здесь, в неповторимых по своей красоте местах северо-буковинского предгорья Карпат, которое привольно и протяжно раскинулась вдоль правого берега Днестра, в семье небогатого крестьянина Фёдора Портнова в 1880-м году родился один из главных героев нашего повествования – Потап, старший сын одного из первожителей села Михайловка.

Об этом автору несколько раз рассказывал Иван Васильевич Булатов, который ещё в детстве узнал о дате рождения будущего своего тестя. В ту пору он, Ванька-сирота, жил в доме своего родного дяди Николая Ивановича Булатова, 1888 года рождения. Эту дату с тремя восьмёрками Ванька запомнил легко и накрепко. Как хорошо запомнил и то, что Потап Портнов был на восемь лет старше своего друга и Ванькиного дяди Николая Булатова.

Эти две достоверно известные даты стали исходными для вычисления возраста села Михайловка и первых его жителей. Потому что Потапу, по его же словам, исполнилось всего два года, когда его отец, Фёдор Портнов, приехал в эти места, где сейчас находится Михайловка. В Пепенской (далее по тексту – Помпенской) волости Сорокского уезда, входившего в состав Бессарабской губернии Российской империи, на пологих землях Школьного Лота, лежащих к западу от Препелицы (далее – Перепёловки), на первых порах поселенцы организовали хуторок Новые Недобоевцы, который, к сожалению, не прижился на этом месте.

Когда Булатовы из Галиции в 1900 году приехали в село, оно было уже достаточно большим, называлось Недобоевкой и располагалась на месте нынешней Михайловки. Обо всём этом Николай Иванович Булатов знал не с чужих слов, а сам хорошо всё помнил, потому что в то время ему исполнилось двенадцать лет. Прожил он долгую жизнь, более девяноста лет. И во время неспешных бесед о «делах давно минувших дней» не раз говорил он Ивану Булатову о том, каким образом, когда и по какой причине в Михайловку попали Булатовы, когда и почему именно на этом месте появилось, а затем и выросло село.

*   *   *
ЛЕГЕНДА НИКОЛАЯ ИВАНОВИЧА БУЛАТОВА
О ЗАРОЖДЕНИИ СЕЛА МИХАЙЛОВКА

Изначально михайловское поселение было всего лишь жалким хуторком Новые Недобоевцы, состоявшим из пяти землянок (по-местному - бурдеёв), вырытых на Школьном Лоте. Хозяйкой этой земли и примыкавших к ней заливных лугов вдоль поймы речки Большой Чулук была довольно представительная дама – пани Музатецкая.

В наши дни память об этой пани сохранилась лишь в названии урочища Музатецкое. Так называлось небольшое болотце южнее Школьного Лота и примыкавшие к нему обширные заливные луга, которые вдоль речки протянулись далеко на восток, начиная от восточной околицы села. В книге эта немного обособленная часть села названа хуторком Перепёлкин Хвостик. Но не прошло и года после приезда хотинских первопоселенцев, как заливные луга с болотцем в виде компенсации картёжного долга пани Музатецкой выкупил пан Кальмуцкий, помещик из соседней Сынжерейской (в романе – Лозовской) волости Бельцкого уезда.

Пани Музатецкая жила недалеко, к северо-востоку от Школьного Лота, в поместье Отдыхалово, расположенном за Кишинёвской трассой на восточном склоне Леонтовского холма. Поместье это прилепилось к ручью, который из хуторка Шестихатка через Леонтовку протекает на юго-восток и возле Перепёловки впадает в Чулук. В советские времена на месте барской усадьбы располагался одноимённый хуторок в два-три дома, а западнее него сохранялись остатки старого панского сада. Кажется, один домик на месте бывшего панского имения сохранился до наших пор.

Именно с этой пани Музатецкой в конце 1881 года во время рождественских праздников будущие поселенцы договорились об аренде земли на девяносто девять лет – для обработки полей, разведения подсобного хозяйства, строительства жилых домов и возведения подворий. В то время такая возможность появилась у безземельных крестьян согласно прогрессивной аграрной политике, проводимой царской Россией в целях освоения малозаселённых причерноморских земель, долгие годы пребывавших под неласковой турецкой пятой.

На новое место хотинские переселенцы прибыли 30 марта 1882 года.
В своё время подростку Коле Булатову этот день запомнился потому, что на него приходится тезоименитство святого Алексия, в народе его называют днём Тёплого Алексея. По предварительному уговору с пани в тот день в Отдыхалово со своими семьями приехали два брата Байбаковы – Ульян и Якуб, Фёдор Портнов и два брата Петренко – Кирьян и Семён.

Пани Музатецкая благожелательно приняла их и согласилась выделить переселенцам землю на западной половине Школьного Лота, а также часть своих пойменных лугов, расположенные между Кишинёвской трассой и речкой Чулук и тянувшиеся к западу вплоть до торговой дороги на Теленешты (далее в тексте – Телешово). Лет через десять-двенадцать дорога эта стала плотиной большого Михайловского пруда.

Вопрос об аренде земли на Школьном Лоте решился довольно легко потому, что копаченские (далеее – копанские) крестьяне часто травили здесь панские поля, выкашивали луга и выпасали на них живность. А копанские земли в ту пору тянулись севернее Кишинёвской трассы вплоть до большого панского сада, располагавшегося через трассу от Школьного Лота и протянувшегося до Леонтовки. Поэтому пани, имевшая много неприятностей и тяжб с «копанскими нечестивцами», с облегчением решила избавиться от беспокойной части своих владений.

Из Помпен привезли землемера, и он разделил поле на пять участков. Каждому переселенцу досталось примерно по тринадцать десятин земли. Затем по жребию распределили места будущего жительства. Два участка, примыкавших к трассе более длинной стороной, достались братьям Петренкам. А три земельных участка своими торцами примыкали к речке. Из них ближний к панской дороге-меже участок отдали Фёдору Портнову, а оставшиеся два участка взяли братья Байбаковы.

Вначале крестьяне горячились и предлагали землемеру нарезать все участки на пять равных полос протяжением от трассы до речки. Но тот по-своему рассуждал о дальнейшем развитии поселения на новом месте:
- Сроить хутор в одну дорогу по краю поля – это неправильно. Когда подрастут ваши дети, они захотят выделиться из отцовского надела. Тогда придётся нарезать землю очень узкими полосами или с другого края поля строить дома вдоль речки и прокладывать там ещё одну дорогу.

Поселенцы согласились с разумными доводами знающего человека: лучше пусть будет одна дорога посреди будущего поселения, чем две по краям поля. Поэтому землемер первым делом забил четыре колышка – обозначил будущую хуторскую улицу. Дорожную эту полосу шириной в пять метров засевать и застраивать запрещалось. Начинаясь от панской дороги, которая по Школьному Лоту вела к панским же заречным лугам в Музатецком урочище, будущая хуторская дорога шла на запад параллельно Кишинёвской трассе и упиралась в луг, который в советские времена при участи Ваньки Булатова, к тому времени ставшего уважаемым Иваном Васильевичем, превратится в обширный Лиман.

При помощи колышков землемер разметил все пять наделов. И вот, кучкуясь поближе друг к другу, прямо посреди поля и вдоль будущей хуторской «дороги» переселенцы вскоре соорудили неприхотливые жилые помещения – неглубокие землянки с камышовой крышей наподобие шалашей. Братья Петренки и Байбаковы вырыли свои землянки рядом, а Портновская землянка стояла чуть в стороне. Новыми соседями Фёдора стали Ульян Байбаков с запада и Семён Петренко через дорогу.

В землянках соорудили печки для приготовления пищи и пристроили к ним широкие лежанки, обогреваемые теплом с дымом от печек. Единственное малюсенькое оконце в землянке обычно устраивалось возле низкой входной двери. Крыши землянок сделали из толстого слоя тростникового камыша, нарезанного здесь же в пойме речки. Камыш щедро прикрыли землей, которая вскоре заросла луговой дерниной. Под густым дёрном камыш не мокнет и долго не гниёт, крыша не протекает, и тепло лучше держится в землянке. В те времена подобный тип временного степного жилища был широко распространён, и называлось такое жильё – бурдей. Возможно, это название произошло от слова «бурт».

Дело в том, что весна уже шла полным ходом, а переселенцы припозднились с посевами. Поэтому им некогда, да и не из чего было строить типичные в ту пору для Украины дома-мазанки. Как известно, каркасом для стен мазанок служат своего рода плетни из жердей, которые с двух сторон обмазываются саманом – то есть, глиной, перемешанной с соломой, реже с сеном или осокой. Но ни глины, ни леса поблизости не было. А для оформления разрешения на добычу строительных материалов и порубку леса нужно было претерпеть долгую бумажную волокиту и при этом потерять много драгоценного времени. Поэтому хуторяне приняли решение: строить дома на новом месте начнут на следующий год летом, когда за период времени, свободный от полевых работ, оформят нужные бумаги о покупке земли и для строительства домов.

И, как это показалось на первых порах, тогда они поступили вроде бы очень правильно: 1882 год выдался плодородным, и крестьяне не могли нарадоваться богатому урожаю на новом месте. Но молодые арендаторы рано обрадовались своим тринадцати десятинам земли. Не зря же в народе число тринадцать считается несчастливым, как бы проклятым. Поэтому и благоразумное решение о переносе сроков строительства мазанок на следующий год оказалось для них роковым.

Дело в том, что однажды в зиму на 1883 год пани Музатецкая всего за одну ночь, ставшую чёрной для неё самой и для будущих михайловцев, во время игры в карты проиграла много денег пану Кальмуцкому, своему соседу из Лозовской волости Бельцкого уезда, который имел также земли и в Помпенской волости Сорокского уезда. Для погашения долга пани решила рассчитаться с ним всё той же беспокойной западной частью Школьного Лота с заливными лугами. То есть, пани проиграла пану Кальмуцкому те земли, которые отдала в аренду хотинским переселенцам, и на которых расположился злосчастный хуторок Новые Недобоевцы.

Новый хозяин этих земель, пан Кальмуцкий, давно уже положил глаз на Школьный Лот и прилегавшие к нему луга, чтобы «выровнять» свои владения, которые с приобретением этой земли приобрели вид почти правильной трапеции. Но пан Кальмуцкий не захотел оставлять плодородные земли за переселенцами и предложил им обосноваться на новом месте для жительства, которое располагалось в Лозовской волости между крутыми холмами километрах в шести-семи к северо-западу от волостного центра. Эти земли находятся по левую руку от дороги, если из Лозовой ехать в Радово. Но, осмотрев эти неудобья, люди заартачились и не захотели покидать своё едва обжитое и такое благодатное место, обращённое пологим склоном к югу.

В отместку пришлым строптивцам, ранней весной 1983 года пан Кальмуцкий распахал свою часть Школьного Лота по самые землянки, разворотив при этом огороды хуторян. И всё поле сплошь засеял пшеницей, не оставив места не то, что для дороги, но даже для тропинки. При этом поставил условие:
- Не дай бог, будете травить мои посевы! Всех в тюрьму пересажаю.

К несчастью для себя и своих потомков хуторяне к тому времени не успели построить жилые дома, а землянки к жилым постройкам не относились. Не смогли они оформить и купчие бумаги, так как ссылались только на устный договор об аренде этой земли с бывшей владелицей земли, пани Музатецкой.

Видимо, пан Кальмуцкий переговорил также и с пани Музатецкой, чтобы она не уступала хотинским крестьянам восточную часть Школьного Лота: ему нужны были постоянные крестьянские руки на землях своей пустошки, располагавшейся на территории Помпенской волости.

Так что бедолагам-переселенцам пришлось поневоле разобрать свои землянки, сложить пожитки и со слезами покинуть Школьный Лот. А вскоре они уже заново рыли землянки на том месте, которое пан Кальмуцкий самолично определил для их поселения, на крутых восточных склонах Пшеничнецкого холма.  Это место находится примерно там, где и в наши дни сохранился узкий и кривой старинный переулок, который начинается от подворья дяди Васи Кобивника по прозвищу Мать-ЧестнАя и ведёт к кладбищу.

Это были далеко не лучшие панские земли, но выбирать горемыкам было не из чего, да и некогда: их снова поджимали сроки очередной пахоты и посева: через пару недель пребывания на новом месте хуторян застал очередной праздник тёплого Алексея. И вскоре в будущей Михайловке на восточных склонах Пшеничнецкого холма было закончено обустройство первых жилых строений – пяти землянок-бурдеев.

Жить в землянках неуютно и вредно из-за сырости и холода. К тому же, питание хуторян стало отвратительным: люди обнищали после продажи почти всех своих запасов для расчёта за аренду земли с бывшей хозяйкой и для предоплаты новому хозяину за аренду земли на новом месте. За проявленное хуторянами упрямство на Школьном Лоте разозлившийся пан Кальмуцкий теперь не хотел идти ни на какие уступки для отсрочки платежей.

Голодающие переселенцы кое-как перебивались крупяной баландой и похлебкой из ранней крапивы и дожидались травы, в том числе печально популярных в голодовку «калачиков» травы просвирник. При таких ужасных условиях проживания и питания не могла идти речь о здоровье людей. Взрослые сами часто болели, а уж о детях и говорить нечего. Они постоянно мучились животами и простужались, подхватывали детские инфекции, чахли и умирали. Этим и объясняется расположение Михайловского сельского кладбища именно на Пшеничнецком холме: умиравших младенцев переселенцы хоронили невдалеке от своих землянок.

Больше всего на новом месте людей мучил недостаток питьевой воды. Вода в колодце, вырытом у подошвы Пшеничнеского холма, сильно горчила. А наверху возле землянок колодцы пересыхали, ведь холм этот, считай, состоит из одной глины, поэтому здесь есть только вода-верховодка. Летом питьевое безводие обернулось настоящей бедой: горькую воду из колодцев даже скотина отказывалась пить, и для водопоя её водили на Берестовый ручей или на речку. Здесь же барахталась ребятня вперемешку с утками и гусями...

*   *   *
Зловещая личность пана Кальмуцкого со временем превратилась в легендарную. Для михайловцев жестокий пан стал как бы подобием румынского графа Дракулы (чёрта). Панским именем пугали непослушных или капризных детей даже через восемьдесят лет после описываемых событий.

По крайней мере, Витька, младший сын Ивана Булатова, в глубоком детстве трепетал от ужаса после угроз сестёр или брата, что «вот сейчас придёт зубатый пан Кальмуцкий, засунет тебя в мешок и утащит в лес. А там если не сам сожрёт тебя, то бросит волкам на съедение. Этот пан очень злой, он страшно не любит вредных детей. Так что выбирай: ты или делаешь, что положено, или попадёшь в мешок пана Кальмуцкого».

Страшный пан казался малышу каким-то горбатым, лохматым и клыкастым дедом Кощеем, который был как бы мужем бабы Яги. Про этих страшил Витька знал из сказок, и не раз ему реально становилось страшно...


*   *   *
ИСТОРИЧЕСКАЯ СПРАВКА

О зарождении села Михайловка сохранилось несколько легенд. Может быть, в них показана чистая правда, но мы знаем её только со слов старых людей. Хотя не исключено, что в архивах могут сохраняться документы, свидетельствующие о времени появления в восьмидесятых годах XIX века нового поселения в Пепенской волости Сорокского уезда. Бумаги эти можно поискать. Ведь сохранилось же решение IV Государственной Думы Российской империи о присвоении селению Недобоевке статуса села с названием Михайловка и установлением дня него престольного праздника – 21 ноября, в Михайлов день.

А днём рождения села всё же следует считать 30 марта 1882 года, на которое приходится празднование тёплого Алексея. Этот день календаря знаменателен также тем, что ровно через год, 30 марта 1983 года, на месте нынешнего расположения села появились первые жилые строения. Через одиннадцать лет, в 1894 году, и тоже примерно 30 марта в будущей Михайловке произошла вторая волна заселения села.

А ещё ровно через полвека после этой даты, 29 марта 1944 года село Михайловка было освобождено от фашистско-румынской оккупации воинами 1239-го стрелкового полка, входившего в состав 373-й стрелковой дивизии Второго Украинского фронта.

*   *   *
ВТОРАЯ ЛЕГЕНДА О ЗАРОЖДЕНИИ СЕЛА МИХАЙЛОВКА

Эта легенда связана со второй волной михайловских первопоселенцев. Ниже эта история приведена согласно рассказу Ивана Кирьяновича Мечникова, знающего человека и общественного сельского активиста. Поведал он эту легенду со слов своей матери, Евгении Олесиевны, в девичестве Ромодановской. Несколько раз в детстве и юности он слышал от матери о том, как весной 1894 года зародилось село. Но согласно этой легенде получается, что Михайловка на одиннадцать лет моложе реального срока своего зарождения, не считая первого года жизни поселенцев на Школьном Лоте.
Впрочем, обе легенды легко увязываются между собой.

*   *   *
В январе 1894 года Никита Ромодановский, прадед Ивана Кирьяновича, торговал в Бельцах на базаре, куда из хотинских Недобоевцев приехал на однолошадных санях-розвальнях. Товар у него был лёгкий, кожевенный – каракуль, смушка и овчина, так что ему не было резона запрягать вторую лошадь в длинную дорогу с возможной ночёвкой, если погода вдруг завьюжит и все дороги заметёт. Никита снял с саней дышло, прикрепил к ним две оглобли и переоборудовал пароконные сани в одноконные – всего-то и работы для умелых рук и знающей головы.

Довольно быстро и удачно распродав шкуры, Никита решил оставить коня с санями под присмотр своего односельчанина, Олеся Кайдановского, кума и лучшего друга с детства. А сам решил присмотреть гостинцы, в том числе для своего сынишки, названного Олесем в честь отца и кума-друга Никиты.

Кайдановский торговал разной всячиной, но у него плохо расходились сухофрукты и орешки лещины. Олесь попросил кума прикупить заодно что-нибудь и для его сына Оськи, крестника Никиты. После того, как Никита с Олесем покрестили друг у друга сыновей, их детская и юношеская дружба стала ещё крепче и дороже. Поэтому Никита тщательно присматривал гостинцы – чтобы они были недорогими, интересными и полезными.

Во время праздного шатания по базару из любопытства осмотрел большую и высокую округлую тумбу для всяких объявлений. Совершенно случайно на глаза ему попалось бумага, которая гласила, что некий пан Михаил Кальмуцкий из Лозовой сдаёт свою землю в аренду с правом последующего выкупа. Объявление это привлекло внимание тем, что Никита был малоземельным, а где-то под Лозовой жили несколько его односельчан и дальних родственников. Более десяти лет назад они уехали из родных Недобоевцев на юг в поисках лучшей доли.

Прочитал Никита это объявление и заинтересовался им, хотя понял, что земли предлагается маловато. Но всё же решил съездить к пану Кальмуцкому, чтобы разузнать от него лично, что да как он хочет делать с этой землёй. А вдруг что-нибудь и выгорит из этой затеи. Зимняя езда на санях намного легче и быстрее летней. Поэтому Никите нужно было не более часа езды, чтобы одолеть двадцать пять километров пути до Лозовой – об этом он легко узнал от людей на базаре.

Сговорился о своей поездке с кумом Олесем, торговля которого продвигалась всё так же ни шатко, ни валко. А тому только на руку было предложение кума Никиты: из дальней поездки не хотелось везти товары обратно. Так что пока кум съездит в Лозовую и обратно, он часа три ещё поторгует.

Приехал Никита в Лозовую, нашёл панский дом у церкви и попросился к хозяину на приём. По счастью, пан был дома. Кальмуцкий выслушал залётного арендатора, пожелавшего взять землю, расположенную поближе к ранее переехавшим в этот край родственникам. Пан расспросил о проблемах хотинских крестьян, после чего заявил:
 - Хорошо, дам я тебе землю рядом с твоими земляками. Это на хуторе Новые Недобоевцы в соседней Помпенской волости. Но только собери компанию побольше. А то чего ты один приехал? Приезжайте все вместе, я договорюсь с землеустроителем, и он выделит вам столько земли, сколько вы сможете выкупить или взять в аренду.

Никита выслушал панские доводы и согласился с тем, что нужно собирать команду добровольцев-переселенцев. Ведь в компании всякие дела решаются менее хлопотно, чем попытки одолеть их в одиночку. И на обратной дороге в Бельцы он крепко задумался, кого из односельчан можно соблазнить землёй на новом месте.

Поделился мыслями с Олесем, и тот сходу одобрил его план:
- Кум, можешь считать, что я уже еду с тобой. Земли у меня очень мало, сам знаешь. Приходится даже в лесу орешки собирать и прочей ерундой заниматься, лишь бы прокормить семью. А у меня, как и у тебя, она только прирастать начинает.
Никита улыбнулся словам кума: их жены снова с заметными животами ходили.
- Значит, продаём дома с землей и переезжаем в Бельцкий уезд, – твёрдо сказал он куму, будто уже принял окончательное решение.

Домой друзья-кумовья отправились незадолго до сумерек, и с небольшими остановками ехали почти всю долгую зимнюю ночь, воодушевлённые планами переезда и преисполненные надеждами на лучшую жизнь. Хорошо, что морозец держался небольшим, и в дороге обошлось без метели.

К весне Никита с Олесем сагитировали более десятка таких же малоземельных, а то и вовсе безземельных хозяев, решившихся попытать своё крестьянское счастье в чужих краях. Как только установилось тепло, ближе к концу марта мужики эти всей компанией, налегке и без семей, поехали в Лозовую. Условились при этом, что их жёны с детьми, скарбом и скотиной-птицей прибудут на новое место ближе к лету, то есть после хотя бы какого-то обустройства мужей на новом месте жительства и установления достаточно тёплой погоды, чтобы с детьми можно было ночевать под открытым небом.

Напротив дома пана Кальмуцкого, стоявшего рядом с церковью, располагалась Лозовская волостная управа. В ней переселенцы обговаривали с паном помещиком условия аренды земли и с изумлением рассматривали висевшую на стене огромную карту землевладений Лозовской волости. Но по их желанию пан выделял землю не в этой, а в соседней, Помпенской волости Сорокского уезда. Поэтому на столе лежала другая карта, намного меньше – размером в разворот советской газеты «Правда».

И правда, пахотной земли предлагалось не очень много. Зато местность изобиловала заливными сенокосными лугами и пастбищами на склонах. Также росли небольшие леса. Здесь же можно было в небольших количествах добывать камень и песок, и было много глины. В заболоченных местах в пойме речки в изобилии росли камыш и осока с рогозом. То есть, в достаточном количестве в наличии были строительные и кровельные материалы для возведения жилья и хозпостроек. Всё это заинтересовало и оживило крестьян: да тут можно жить!

Обговорив с арендаторами все интересовавшие вопросы, пан отправил эту делегацию вместе с инженером-землеустроителем и картой на место будущего их жительства. И напутствовал их: «Берите землю и пользуйтесь ею, люди добрые».

Поехали они по Кишиневской трассе в сторону Перепёловки. Дорога эта имела губернское значение, но была грунтовой. И в марте её так сильно развезло, что местами телеги по самые оси уходили в грязь.

До Школьного Лота переселенцы не добралась, и совсем не потому, что даже не знали о его существовании. А потому что по указанию землемера свернули направо – на дорогу, которая через высокий холм вела напрямую к Телешововскому торгу. За речкой по полевым дорогам приехали в Стодолу.

То есть, они приехали на то место, где в наши дни находится Михайловка. А на несчастные пять домиков, далеко разбросанных друг от друга и утонувших в зелени, а также на одинокую и далеко отстоящую летнюю барскую усадьбу в Раю они вначале не обратили никакого внимания. Так что первое Михайловское поселение до их приезда даже хутором назвать было сложно, хотя пан назвал его чётко – это хутор Новые Недобоевцы.

Землеустроитель начал распределять землю. Кто-то мог сразу выкупить её, кто-то брал в аренду. Поэтому и документы позднее оформлялись соответствующим образом. За выкупленную землю крестьян впоследствии платил только налог, а за арендованную землю, кроме налога, вносил ещё и арендную плату.

Примечательно, что всем переселенцам, в том числе и первой пятерке первожителей села, в ту пору бесплатно выделялись места для строительства жилья и развития подсобного хозяйства. Каждому хозяину, то есть женатому человеку с семьёй, безвозмездно выделяли по гектару земли.

Ко времени прихода второй волны поселенцев на пологом южном склоне Пшеничнецкого холма оставалось только одно подворье Семёна Петренки, который первым нашёл здесь хорошую воду, но колодец был слабым для пяти семей. Остальные крестьяне покинули этот холм и построили свои мазанки возле найденных ими родников и вырытых колодцев с хорошей питьевой водой. Поэтому жили они довольно далеко друг от друга: Фёдор Портнов пристроился под крутым холмом, впоследствии названным Тимофеевым Пупом, а Ульян Байбаков – в устье Жолуба. И только крепко сдружившиеся кумовья, Якуб Байбаков и Кирьян Петренко, жили поблизости и напротив друг друга по разным берегам ручья, впоследствии названного Горянским.

Таким образом, согласно второй легенде о зарождении Михайловки, только в конце марта 1894 года по-настоящему началось освоение здешних земель. И опять же в памяти всплывает дата 30 марта – день тёплого Алексея. К этому дню в обширной и пологой балке, образовавшейся в развилке Длинного холма и Пуповины, молодые хотинские крестьяне построили общинную стодолу – то есть, высокий, просторный и длинный навес из тростникового камыша. С трёх сторон сделали стены из того же камыша. Общий стол устроили под навесом. Впереди стодолы соорудили летнюю печку для приготовления пищи.

Кроме того, по бокам стодолы отгородили два небольших помещения для хранения вещей и ночлега на случай дождя. Настелили там сена, накидали тряпья – вот и готова постель. Главное, чтобы ветром не продувало и дождём не мочило, а в апреле ночи в Бессарабии стоят уже довольно тёплые. Неприхотливым прикарпатским крестьянам до этого доводилось ночевать и в худших условиях – зимой в лесу или открытом поле.

На первых порах переселенцы жили настоящей коммуной: вместе столовались и по очереди варили еду, помогали друг другу пахать и обрабатывать поля, сообща косили сено – ведь ни у кого в достатке не было нужного инвентаря. Приехали только с кое-какими косами и граблями, тяпками и лопатами, топорами и плугами – вот и все их инструменты. Да и работа в компании, как известно, всегда идёт быстрее и веселее.

И только в начале лета прибыли семьи новых поселенцев с детьми и птицей-скотом. История о том, как семьи второй волны михайловских поселенцев добрались до этих мест – это целая эпопея!

Больше месяца женщины вместе с детьми, скарбом, утварью и живностью огромным табором передвигались из-под Хотина. Здесь были волы и кони, кобылы с жеребятами, овцы с ягнятами, коровы с телятами, свиньи с поросятами, куры и прочая птица с их птенцами – зрелище невообразимое! Потихоньку продвигаясь в сторону Лозовой, за день одолевали примерно пять-шесть километров пути. А в непогоду и вовсе на месте стояли: по грязи тащиться со всем добром и детьми было невмоготу. Так что добирались до нового места жительства очень долго – как могли.

Для ночёвки расставляли телеги в круг. Доили коров, овец и коз, ужинали, птицу загоняли в общую загородку посередине круга. Скотину привязывали к телегам или к штырям-препонам. Детей укладывали спать в телегах, а сами ложились под ними или между ними. И дежурили по ночам, опасаясь лихих людей.

Утром снова в путь-дорожку отправлялись. Одна баба правит волами или лошадьми, другая за детьми присматривает, третья скотину гонит, четвертая птице не позволяет разбежаться... В дороге каждому находилось занятие. очень трудно передвигаться, когда на руках имущество, дети, скотина и прочее, когда неоткуда ждать помощи в виде крепких мужских рук.

Приехали хуторянки с детьми в Новые Недобоевцы и через пару дней оказались на пепелище...
Полевые работы были в самом разгаре, и неизвестно из-за чего вдруг загорелась стодола. Это стало настоящей трагедией! Сухой камыш занимается очень быстро и так же быстро выгорает дотла. А ведь в стодоле хранилась значительная часть имущества! Под открытым небом оставалось только такое добро, которое было хорошо увязано и не могло пострадать под дождем.

Как только люди заметили дым и огонь, кинулись тушить пожар. Да куда там! Протекавший в низине ручеёк к тому времени почти пересох. До ближайшего колодца в огороде Фёдора Портнова было далековато, а до Горянского ручья и того дальше. Так что не спасли стодолу люди, как ни старались.

При тушении пожара Никита Ромодановский сильно пострадал. На плечо ему упало горящая толстая жердина, и он получил сильнейший ожог шеи. Долго лечили его разными народными средствами, в том числе мёдом от Ульяна Байбакова и привезённым с собой барсучьим жиром. Намучился он с этой обширной раной...

Олесику Ромодановскому было два годика, когда он вместе с другими детьми и матерями приехал на новое место жительства. Третий год едва пошёл и его ровеснику, Оське Кайдановскому. У Олесика на память о старой жизни под Хотином осталась только детская рубашонка, в которой он бегал, да глиняная свистулька, которую папа зимой из Бельц привёз. Мальчик раскопал её в остывшем пепле: он примерно помнил, где в стодоле спрятал свою игрушку. Свистулька не пострадала, только краска обгорела с одного бока.

А Оська в тот день голышом бегал. И в свистульку свою дудел. В неё воду нужно было набирать, и тогда она так заливисто свиристела! Но в суматохе из-за начавшегося пожара Оська свистульку выронил, и её растоптали. Так что от жизни в хотинских Недобоевцах на Днестре у него вообще ничего не осталось на память...

После пожара женщины ходили в копанскую и перепёловскую церкви за подаянием. В Копанке они нашли сочувствие и большую поддержку у попадьи, которая организовала, как сейчас говорят, сбор гуманитарной помощи. Прихожане копанской церкви помогали погорельцам продуктами, одеждой и обувью, постельным бельём – кто чем мог. Не скупо подавали и перепёловские прихожане. В этом и состоит извечное сердоболие людей: как же не помочь погорельцам в большой беде?..

Сразу после пожара каждая семья стала рыть свою землянку на участках, выделенных землеустроителем под огороды и приусадебные хозяйства. В землянках строили печки с лежанками, на них и зимовали первый год.

Весной 1895 года начали строить домики-мазанки. Для этого переселенцам выделили участки леса по шесть пражин* с разрешением рубить только кустарники, подрост и те деревья, которые лесничий обозначал срезом на стволе и ставил там клеймо. Рубить деревья нужно было так, чтобы клеймо оставалось на пеньке. Лесничий потом тщательно проверял, чтобы не было незаконных порубок. За самоволие строго наказывали, ведь лесов в Бессарабии всегда было мало.

* ПражИна –  местная мера длины, равная 175 см.

Нарубили мужики в лесу кольев и прутьев и стали вместе с женами лепить мазанки. Забивали в землю колья, к ним привязывали поперечины, переплетали их прутьями и в несколько слоёв обмазывали саманом. Домики покрывали осокой, рогозом или камышом, реже – соломой или дорогой дранкой. В Михайловке кое-кто из старожилов помнит ещё эти столетние мазанки. Строили также хозяйственные помещения для скота и птицы. Вначале это были утеплённые навесы из камыша. А потом лепили сараи-мазанки и курятники-мазанки. Обживались, кто как мог. Вторую зиму некоторые семьи провели уже в тёплых домиках. А часть переселенцев, особенно многодетных, жила бедно. Несколько зим провели они в землянках.


*   *   *
ЛЕГЕНДА О НЕПОСЕДЛИВОЙ СЕМЬЕ САМОДЕЯТЕЛЬНЫХ МЕТАЛЛУРГОВ

В самом конце XIX века к Недобоевке с востока прилепился хуторок Перепёлкин Хвостик. Располагался он на банковой земле восточнее старой торговой дороги и протянулся вдоль подошвы Межевого холма и Лысого горба. Поскольку все более-менее пригодные для жилья места в селе были уже заняты, то семья Булатовых поселилась на ближней к селу околице хутора, слева от торговой дороги, если ехать со стороны пруда. За торговой дорогой начинался Коготь – северное и довольно узкое окончание Межевого холма.

В Михайловку Колька Булатов приехал двенадцатилетним подростком вместе с семилетним братиком Жориком, трёхлетним Игнатиком и годовалой сестрёнкой Марийкой на руках у мамы Софийки – то есть, со всей семьёй своего отца Ивана Николаевича. До этого Булатовы жили в прикарпатской Галиции – в подольском селе Долина. Сейчас это село стало посёлком и райцентром, который находится в сорока километрах к западу от Ивано-Франковска, в ту пору называемого Станиславом.

В Галиции Булатовы копали и плавили железную руду, отчего их прозвали Рудницкими. А до Карпат Рудницкие жили в Курской губернии. И там у них была совсем другая фамилия – Филимоновы. Но и на курские железные рудники приехали они откуда-то с Урала. Из-за вечных поисков богатства и в погоне за удачей очень беспокойной и непоседливой стала семья этих самодеятельных металлургов и кузнецов.

Под Курском прадед Кольки Булатова, Иван Филимонов, вместе со своим сыном Николаем продолжали осуществлять заветную родовую мечту, зародившуюся на Урале. Очень хотели они получить замечательный по своим качествам булатный сплав и за счёт него обогатиться.

Другие местные железоделы об этой затее прознали. С интересом и ухмылками присматривали они за многолетним и безуспешным, но упорным трудом Филимоновых по получению чудо-сплава. А булат всё никак не давался им. Так что спустя годы за горе-плавильщиками закрепилось прозвище Булатовы – в насмешку за пустое упрямство. О родовой их фамилии Филимоновы постепенно забыли.

Спустя некоторое время царские власти решили применить санкции в отношении кустарных рудокопов и металлургов за незаконные разработки государственных залежей железной руды с целью личного обогащения. Но Колькин дед Николай, похоронивший к тому времени своего отца, сбежал от российских властей в Карпаты, в зарубежную Галицию, входившую тогда в состав Австро-Венгерской империи.

Прослышал он, что в тех краях тоже есть руда. Беглецы остановились и осели в большом селе Долина под Станиславом. Памятуя о насмешках курских рудокопов и плавильщиков, на новом месте Николай снова стал называть себя Филимоновым – по старой фамилии. А заветное родовое занятие не только не бросил, но и приохотил к нему своего старшего сына Ивана, Колькиного отца.

Какими ветрами Булатовых занесло именно в Долину, неизвестно. Может быть потому, что в ней сроили железную дорогу, а беглецы могли позариться на это название: дорога-то ведь железная! Но никакой руды в Долине не оказалось, здесь испокон веков добывали только горную пищевую соль.

Устроившись с сыном работать на австрийскую железную дорогу, Николай Филимонов продолжал дома попытки выковывать булат из тех запасов железа, что привёз с собой из России. Когда железную дорогу в Долине закончили строить, Филимоновы остались без работы. А вскоре и железо закончилось, так что пришлось искать карпатскую руду.

Стали они людей расспрашивать и рыскать по окрестностям в поисках руды, чтобы семью прокормить. Из-за этого их прозвали Рудницкими, и это оказалось к лучшему. Поскольку паспортов в те времена не было, то переселенцы легко могли сменить своё родовое прозвище. Так что деду Николаю, бывшему в детстве Филимоновым, ставшему затем Булатовым и снова Филимоновым, кличка Рудницкий оказалась на руку. Благодаря этому, видимо, окончательно потерялся его криминальный курский след.

Но не задалась жизнь Рудницких в Долине. Местные «чёрные» металлурги невзлюбили переселенцев-рудокопов и стали всячески вредить им, ведь никому и никогда не нужны конкуренты. К тому же, с промежутком в двенадцать лет в Долине случились два сильнейших пожара. Оба раза выгорало более половины села. К несчастью, во время второго пожара, случившегося в 1897 году, погибли родители Ивана. Вот таким печальным образом, хоть и в соляном крае, но в огне, упокоилась мятущаяся душа последнего в роду Булатовых старого металлурга-самоучки...

Уходя от очередных преследователей, теперь уже местного галицкого разлива, а также от австрийских властей, к тому времени ужесточивших национальную политику в отношении православных славян-иноверцев, бывший железнодорожник и железодел Иван Николаевич Рудницкий с семьёй снялся с обжитого места и от греха подальше отправился на поселение в Бессарабию. В ту пору на юг потянулись многие безземельные и преследуемые властями крестьяне.

К большому облегчению, на новом месте ни гор, ни руды не было, поэтому Иван Николаевич без сожаления расстался с давней родовой мечтой. А заодно в очередной раз сменил фамилию и снова стал именоваться Булатовым. Поступил так из ностальгии по заброшенному плавильному делу, а также для того, чтобы сохранилась в потомках память об их упорном предке, основателе кочевой династии самодеятельных металлургов и кузнецов...

*   *   *
ИСТОРИЯ ПРО СТРАННЫХ РОДСТВЕННИКОВ С ГОРЫ-ДОЛИНЫ

После того, как в 1930 году младшего сына Василия разбил паралич, Иван Николаевич Булатов быстро сдал и сильно разболелся. Поэтому однажды осенью маленький Ванька Булатов с удивлением узнал, что к его деду Ивану приехали родственники откуда-то «с-горы-с-долины».

Мальчик заинтересовался людьми, говорившими со своеобразным акцентом. Но мальчика не занимали их разговоры о болезнях отца и деда, в этом он ничего не смыслил. Зато к рассказам о жизни людей где-то в горах прислушивался очень внимательно. Даже с расспросами лез к взрослым. Но всякий раз, коротко ответив малышу на очередное «почему», его мягко, но настойчиво отставляли в сторону.

А Ванька никак не мог понять, как это долина может оставаться ровной в горах, если там кругом одни только скалы и камни, ведь об этом сами гости сказали, когда зашли в гости к дяде Николаю. Когда малышу ответили, что в Долину никакие камни с гор не скатываются, он озадачился и надолго задумался. Получалось, что долина эта стоит выше горы? Но как она там держится? Как капелюх* на голове? И никуда не сваливается? Ведь наверху гора узкая и острая, как ему объяснили, а долина вон она какая широкая – и мальчик недоумённо смотрел на пойменные луга, простиравшиеся по обоим берегам Большого Чулука.

* капелюх (укр.) – соломенная шляпа с полями.

Озаботился он и тем, как же с широкой долины можно спуститься на узкую гору? И заулыбался, когда живо представил себе, как люди, чтобы слезть с долины, висят на её краю, болтают ногами и нащупывают, где же там внизу опора находится. Ему стало смешно и даже стыдно из-за такой глупой несуразности людей, придумавших жить на такой долине, которая выше горы поднялась. Ведь там один ветер дует, а на сквозняке жить холодно. И залезать на эту долину, и спускаться с неё очень неудобно. А из-за ветра она, наверное, всё время шатается на макушке той самой горы...

И только годы спустя, уже в юности, разобрался он, что Долиной называется большое село в карпатских горах, и что там живут его родственники.

Продолжение следует.