Контур

Упущенные фразы потерянных моментов
Мелькают в памяти затертой кинолентой.

I. Найди десять отличий

Красный

Осень дает прикурить. И я закуриваю.

Иду по ржавчине листьев сквозь сумрак Пристолицы. Возле бара галдят люди. Пахнет сырой землей и кленом.

Я тушу окурок об ладонь. Пепел, как напалм, прожигает кожу. Физическая боль на мгновенье позволяет забыть о душевной. Я смотрю на запястье и тереблю обугленную фенечку. В памяти вспыхивают языки пламени.

Я спотыкаюсь и падаю – грязь брызгает в лицо. Пальцы что-то нащупывают. Монетка. Ее очерчивает синий контур. Я беру червонец, хоть и знаю, что он достанется ему.

Синий

Он падает одновременно со мной. У него такие же темные волосы и глаза. Он одет в то же пальто, так же пахнет и так же смотрит на мир. Я причина всех его бед. Он причина моего счастья. Счастливчик.

Он это я.

Он забирает десятку и кладет в карман одновременно со мной. Вот только в моем кармане пусто. Счастливчик вытирает лицо, поднимается и уходит. Мы делаем это синхронно. Мы все делаем синхронно. Каждое движение, каждый вдох, каждое слово.

Но мыслит он по-другому:

– Нас опять вышвырнули! Все из-за тебя! Ты разрушаешь мою жизнь, чертов паразрит!

Красный

Жить в двух реальностях – это как играть в игру «Найди десять отличий». И первое отличие – это цвет.

Я истерично смеюсь и прикрываю лицо ладонью. Забавно, что я раньше об этом не думал. Два слоя: красный и синий – как будто я ношу стереоочки. Когда я смотрю двумя глазами, я не замечаю контур. Но стоит прикрыть один, как все линии окрашиваются в определенный цвет. Вот и приходится постоянно подмигивать, чтобы понять, что в каком мире творится.

А ведь еще двадцать минут назад я работал официантом, пока в очередной раз не напутал с заказом. Двое посетителей имели синий контур. А значит, находились только в мире Счастливчика. Принес бы я им заказы или нет, один из нас все равно бы ошибся.

Я достаю из-за пазухи портвейн и выпиваю залпом. Теплые струи скользят по шее. Улица размазывается, как картина, залитая спиртом. Я шатаюсь из стороны в сторону, будто не знаю, на каком боку хочу уснуть.

В зубах дымится фильтр. Я выплевываю его, достаю из кармана пачку «Smoking kills» и прислоняю сигарету к губам. Они как кислородные баллоны, необходимы для передвижения по зараженным осенью улицам.

За гаражами раздаются прерывистые смешки. Трое парней поочередно дышат из дырявой бутылки. Один напоминал Гремина. Хотя в таких потемках я мог и ошибиться. Неужели уже месяц прошел? Я разворачиваюсь и иду прочь.

Синий

– Ян, брателла, стопэ! – раздается сиплый голос.

Я ускоряю шаг. Сплетаются ноги: они вялые, как водоросли. Я валюсь на стоящую по пути лавку. Ко мне приближаются три силуэта, и один из них произносит:

– Тебя кто так приложил?

– Сам приложился. – Я достаю портвейн и демонстративно делаю глоток.

Мигающий фонарь освещает лицо собеседника. Я не ошибся – это Гремин.

– Давай лучше это бахни. За счет заведения. – Он протягивает бутылку с дымом.

– Заведение «За гаражами». Я завязал с такими.

Он давится смехом. Мелкий и худющий, с красными глазами. А вот двое парней рядом с ним делают переулок теснее, а их басистый смех звучит карикатурно по-злодейски, от чего вся троица еще больше впадает в истерику. Гремин перестает смеяться и говорит:

– У меня есть кое-что покруче. Достать почти нереально. Зацени, это вещество в каждом из нас есть. Его называют молекулой духа. Оно в организме вырабатывается при рождении и смерти, и даже во время сна. Можно свое тело со стороны увидеть, как при клинической смерти. А если повезет, то даже сможешь испытать смерть эго. Увидеть, что за гранью. Кайфа от него никакого, зато опыт незабываемый. Как раз для таких философов, как ты.

– С меня и так достаточно смертей. И да, денег у меня все еще нет.

– Ладно, дружище, крепись, а я снова тебя выручу. – Он отсчитывает пять тысяч и протягивает Счастливчику. – Вот, держи.

Я еще тот долг не вернул. Но где мне еще достать денег? Меня вышвырнули отовсюду.

Счастливчик всматривается в купюры «Билет банка приколов». Гремин смеется и достает нож.

– Я мог бы выбрить тебе почку, но дам тебе отсрочку, – он делает паузу, и гопники смеются, как гиены. – А в школе затирали, поэтом не бывать. Ладно. У тебя есть шанс превратить trash в cash, так что цепляй и вали. И жди звоночка.

Счастливчик тушит бычок об ладонь и уходит. За двадцать минут он добирается до дома. В моей голове раздается голос:

– Давай! Скажи, что тебе тоже нелегко. Вот только на кой ляд ты мне уперся? Это я тебе нужен! Я!

– Ты? Шибко надо. Мне нужен твой мир. Мне нужны они.

Красный

Я смотрю на синюю фенечку на руке Счастливчика. Обрывки воспоминаний вгрызаются в сердце.

Помню, как сидел у себя и играл на гитаре вместе с Таней. Вроде бы у нее тогда были темные волосы. Из одежды, скорее всего, рваные джинсы, она их часто надевала, и теплый серый свитер, который она стащила у меня.

В комнату ворвалась Алинка в пижаме с коалами.

– Ян! Давай запишем песню! Я тоже хочу петь, как Таня. У вас такой классный дуэт!

– То-то и оно, дуэт, а не трио. – Я отодвинул ее в сторону.

– Да не занудствуй ты. Пусть с нами поет, – вмешалась Таня.

– Ага, а потом придет мама, и репетировать мы уже не сможем. А завтра ты опять в ноты не попадешь.

Таня взяла меня за руку.

– Ну, это было же всего раз, да и все равно никто не заметил. Пусть поет, будет весело.

– Весело будет опозориться на концерте! Так! Хватит! Алина, вали в свою комнату! А ты не отлынивай от репетиции!

– Злыдень! – Алинка надулась, врезала мне по коленке и вылетела из комнаты. Я подскочил и схватился за ногу. Гитара брякнулась.

Щелкнул замок, и раздался голос мамы:

– Я дома. Что-то приболела, вот и решила отпроситься. Ян, надеюсь, ты готовишься к экзамену! Хотя, судя по Таниным туфлям...

– Черт! Все накрылось! Как же вы меня бесите! Из-за вас я всю жизнь проведу в безызвестности! – закричал я.

Это последний раз, когда мы собирались все вместе. Я стряхиваю пепел на асфальт, как бы ни хотелось посыпать им голову.

В закоулке между зданиями ворота светятся синим по краям. Я не ходил тут где-то с неделю, но прекрасно помню, что раньше их не видел. Подхожу ближе и пытаюсь перелезть. Я цепляюсь за контур, дергаю ногой, и мы падаем. Ожидаемо. Если преграда только перед одним из нас, то мы оба не сможем перелезть. Никто из нас летать не умеет. А что, если...

Мы поднимаемся с земли, и Счастливчик пытается сделать шаг.

Синий

Его колено врезается в прутья, и Счастливчик, рыча, ставит ногу на место. Сквозь стены ходить тоже не выйдет. Никаких преимуществ, одни недостатки. Придется идти в обход. Интересно, толкни меня кто-нибудь в эти прутья, проскочил бы я через них?

II. Цвет крови

Красный

Дверь стонет под тяжестью руки, словно зовет прежних хозяев. Я вхожу в одиночество своего мира, оставляя Счастливчика с самыми дорогими людьми.

– Мам, Алин, я дома!

Но никто не отзывается, с кухни не пахнет домашней едой, из квартиры не веет уютом. Обувь пылится в коридоре и лишь на мгновенье позволяет забыть, что больше не нужна. Темно. Рука тянется к выключателю. Напрасно. В этом доме больше нет света.

Синий

– Привет, сынок. Ну, как первый день? А ты чего, как чушка-то, измазался? Да и рановато ты что-то. Что за вонь? Ты что, пил?! А ну, покажи ладони! Опять тушил об себя сигареты! Я же говорила, прекрати себя увечить! – она укоризненно машет пальцем.

– Это все неважно.

– Как это – не важно? У нас денег на еду едва хватает, а ты, вместо того чтобы найти хоть какую-то работу, попрошайничаешь на улице. Алинины одноклассники тебя видели и теперь над ней смеются. Ты ни с кем не общаешься, и даже Таня, которая была нам как родная, совсем перестала заходить. Она же такая чудесная девочка, а ты умудрился ее упустить. И мои коллеги говорят, что ты просто лентяй и бездарь, мне же стыдно за тебя! – кричит мама.

– Это чужие люди, какое им до нас дело. Вас вообще не должно волновать их мнение.

– Да тебе ни до кого нет дела. Мне все говорят, что тебя нужно сводить к психологу. Ты и дня не можешь продержаться ни на одной работе. Когда ты уже за ум-то возьмешься?

– Мам, успокойся. Я не могу объяснить, что со мной происходит, но я правда стараюсь все исправить. И мне надоело ссориться.

Я хочу добавить, что они единственные, кто мне нужен, но не могу произнести вслух.

– Сынок, я же переживаю за тебя. Ладно, мы что-нибудь придумаем.

Счастливчик с дрожью в руках тянется к маме. Он сопротивляется, но я всеми силами стараюсь завладеть нашим телом.

– Нет! Прекрати! Что еще за нежности, хватит лезть в мою жизнь, – прозвучало в голове.

– Ты не ценил их и сейчас не ценишь. С ними должен быть я, – ответил я мысленно.

С трудом, но он все же обнимает маму. Она сжимает его до хруста в позвонках. Его обдает теплом, и сердце пытается сбежать из грудной клетки.

Красный

Но в моих объятьях оказывается лишь воздух синего силуэта. Я чувствую прикосновения через Счастливчика. Суррогат, фальшивка – это не мои ощущения, всего лишь особая форма эмпатии. Я завидую ему и ненавижу. Ненавижу самого себя.

Синий

Мама роняет слезу, хлюпает носом и переводит взгляд на свой халат.

– Ян! Ты меня извозил! А ну живо мыться!

Она вытирает глаза тыльной стороной ладони. Из своей комнаты выходит Алина и с недоумением смотрит на эту сцену.

– Мам, если он опять кинется со мной обниматься, то я запущу его в окно! – Алина взмахивает рукой.

Месяц назад ей бы исполнилось семнадцать.

Счастливчик ухмыляется и шагает в ее сторону.

– Лучше бы ты так и оставался черствым болваном! – Алина вздрагивает, разворачивается и ныряет в комнату. Дверь хлопает.

– Ты все еще дуешься? Уже месяц прошел. – Я рассматриваю наклейки с коалами на двери. – Мне всегда нравилась вот эта: в цилиндре с моноклем.

Снизу раздается периодичный стук. Должно быть, Алина прислоняется спиной к двери и долбит в нее пяткой.

– Вы обещали.

– А потом перестали общаться.

– Ну и что! Я-то с ней не ссорилась. И день рождения мой, а не твой. Таня из-за тебя не пришла!

– Тогда не стоило приглашать меня.

– Не неси чушь. Думала, она придет, и вы помиритесь. А потом сыграете вместе.

– Ты так и не сказала, что она тебе ответила.

– И не скажу. Я-то держу свои обещания. Все, уйди! Сейчас DreamFreedomLove стрим подрубит. Не мешай смотреть.

Я провел ладонью по двери и повернулся к центру комнаты.

– Давай живей. – Мама ставит тарелку супа на стол.

Счастливчик повинуется наваристому запаху мяса и специй.

Красный

Я открываю кран, как будто воду еще не отключили за неуплату. Протираю ладонями лицо и одежду, размазывая грязь. Выхожу из ванной и сажусь за стол. В моей руке только синий контур ложки. Я хлебаю суп из параллельного мира. Тарелка Счастливчика пустеет, но я никак не могу наесться.

Встаю на весы – похудел.

– Посмотри, в кого ты меня превратил. – Счастливчик потирает живот.

– Я не могу есть то, что готовит мама. Должен же я чем-то питаться.

– Зато я могу. Из-за тебя я ем в два раза больше! Лучше бы ты подох с голоду вместе со своими проблемами.

Я иду на балкон и закуриваю. Дым устремляется в небо, присоединяясь к тучам. Я тушу сигарету об ладонь, оставляя очередной ожог. Корчусь от боли, но не отдергиваю руку.

Вновь вспоминаю дни, когда я жил по-настоящему. Когда мои близкие жили по-настоящему. Но эти грезы застилает тот роковой момент.

Зря я не вернулся домой после универа, а поехал на дачу. Рухлядь тянулась крышей к земле, а доски в заборе кривились. Немая калитка сорвалась с крючка и болталась на ветру. Я уселся на бревно во дворе и разжег костер. Зачетка горела не спеша, тлея, как и потраченные годы. Водка обжигала горло, а никотин забирался в легкие.

Вечерело. Позвонила мама. Я не ответил и поставил на вибрацию. Помню, как шел в дом и чуть не упал, споткнувшись об порог. Будь так, я бы уснул в дверях до того, как закурил. И все, что было дальше, не произошло бы. Нелепая случайность. Одна бы меня спасла, а другая погубила.

Помню, как пролил водку на ковер, диван и шторы. Как прилег и достал последнюю сигарету. Как кинул пустую пачку на пол. Моргал медленно, вдыхая дым, и глядел на раскаленный табак. Чувствовал, как жжется пепел. Чувствовал, как...

Меня треснули по щеке. Я проснулся и увидел маму. Повсюду жар. Огонь охватил дом. Тело не слушалось. Мама кричала и пыталась поднять меня. В дом вбежала Алина и подхватила меня за плечи. Мама гаркнула на нее, указывая пальцем на выход. Алина вертела головой и продолжала тянуть меня. Они прикрывали рот мокрыми платками. Я кашлял. Дым резал глаза. Мама с Алиной подняли меня, кряхтя и сгибаясь, дотащили к порогу. Потолок загромыхал. Крыша рухнула, и я вылетел наружу. Ударился затылком. Вход завалило, и из дома донеслись крики. Они становились все тише, пока совсем не пропали. Треск огня снова усыпил меня. Веки стиснулись.

Красный – цвет крови моей семьи. Он Счастливчик, потому что не потерял их. Хотя, наверное, я сошел с ума. Раздвоение личности, галлюцинации — побочные эффекты сотрясения и сильного стресса от потери близких. Так бы объяснил это психолог. Но диплом я так и не получил, так что постараюсь найти другое объяснение.

Человек либо есть, либо его нет. Единица и ноль. Ну, есть и третья позиция: неопределенность. И то, и другое одновременно, как в квантовой механике. Это и произошло с ними. Коробка с котом одна, а варианта два. И меня два, только это уже две единицы, а может, и ноль появился в тот же момент, только я о нем никогда не узнаю.

Мама же всего лишь бухгалтер, а Алина школьница. Не могли же их жизни так сильно повлиять на мир. На людей, которых они даже не знали. На вещи, о которых даже не думали. Поначалу отличий практически не было, но со временем становилось все больше. Даже не знаю, удивлюсь ли я, если завтра один из миров уснет под радиоактивным пеплом.

Как там говорится? Взмах крыла бабочки может обернуться цунами на другом конце света или же предотвратить его.

III. Блюз

Кто-то живет настоящим, не вспоминая о прошлом и не думая о будущем, а кто-то прозябает в мечтах, позабыв обо всем. Ну а моя жизнь – это череда флешбэков. Мне нравится вспоминать, как мы все вместе ходили на роллердром.

Алина и Таня натянули ролики и выскочили на площадку. Я остался стоять рядом с мамой, держась за бортик. Ноги разъезжались в стороны.

– Эй, Ян, на коньках-то ты хоть катался? – закричала Таня.

– Ни на чем он не катался. Увалень он, – сказала Алина.

– Шибко надо.

– Давай. – Мама оттолкнула меня от бортика.

Я, чуть не падая, поехал вперед. Алина и Таня подхватили меня под руки и разогнались.

– На счет три отпускаем, – сказала Алинка

– Что значит отпускаем! На кой ляд? Только попробуйте!

– Раз коала. Два коала. Три!

Я зажмурился и вцепился в девчонок.

Они захохотали, но все еще держали меня. К нам подъехала мама.

– А теперь разделимся по парам. – Мама схватила Алину.

– Ну, я хочу кататься с Таней. Вон лучше Яна возьми, пусть по бортику ползает.

– Алина, не вредничай, – ответила мама.

Они уехали в сторону.

Мы с Таней взялись за руки и кружились в танце. Она смеялась. Ее волосы развевались на ветру.

Ноги подкосились. Я свалился на пол, потянув за собой Таню.

– Точно увалень, – сказала Таня, потирая бок.

Я сижу возле кинотеатра «Ноябрь», первого в Пристолице. Вот и настал последний день ноября. В обоих смыслах. Завтра его закроют, и наступит декабрь, а ведь мы постоянно ходили сюда с Таней. На наше первое свидание она не пришла и позвонила мне:

– Ты уже на месте?

– В отличие от тебя.

– Ах да, я поэтому и звоню. Мне что-то перехотелось, ты такой нудный. – Таня засмеялась и повесила трубку.

– Что? Перехотелось! Тебе, блин, перехотелось! Ты совсем дурная!

Я развернулся и собирался уходить, но увидел Таню.

– Еще какая дурная! Говорила же, не связывайся со мной. – Она сфотографировала меня на смартфон. – Такое злющее лицо. Переименую тебя в гремлина.

– Да уж, затея века. Ну-ну. А как тебе такой прикол: я забыл кошелек, и за билеты придется платить тебе, а еще я проголодался, пока тебя ждал.

– Не занудствуй. Ты же теперь намного больше рад меня видеть?

– Еще чего.

– Вот, глянь фотку, только не удаляй!

Я выхватил у нее телефон, взлохматил ей голову и стал фотографировать.

– Да у нас тут чупакабра!

Весело тогда было.

Усталые прохожие куда-то плетутся. На стене кинотеатра красуется надпись «Вадимус лжец». Видимо, кому-то не угодил этот видеоблогер, впрочем, какое мне дело. Я держу в руках гитару и перебираю струны, наполняя улицу нотами. Начинаю петь:

Я развилку двух миров
Потерял в густой траве.
Пинту боли – свой улов
Снова спрячу в рукаве
Синий

Рядом проходит парочка и болтает о снах. Их контур синий. Русый парень стирает краску с руки, а коротконогая блондинка неуклюже пятится перед ним, пожевывая косичку. Зачем она жует волосы? Видимо, недалекая. Парень знает себе цену.

Сейчас они вместе, но надолго ли? Люди берут друг друга в аренду, не называя сроки. Чей же срок кончится первым?

Стой!
Воспоминаний рок
Отныне под замок.
Пусть светофор мигает синим.
Скрой!
Истинный свой цвет,
Ведь красный столько бед
Приносит, пока мы не сгинем.
Девушка пританцовывает в сторону Счастливчика и кладет сотку в банку.

– Эй! Таланты должны поддерживать друг друга. Только не отдавай эти деньги рэкетирам. Ладушки?

Счастливчик кивает и провожает парочку взглядом.

Красный

На телефоне семь пропущенных от Гремина. Я слышал, он с ребятами трясет бродяг в городе, но не помню, в каком районе. Хотя сейчас сильнее всех ему хочется тряхануть меня. И еще несколько пропущенных от того толстого парня в баре. Единственный человек, которому я решился рассказать, что со мной происходит. Не нужно было так нажираться и оставлять ему свой телефон.

Он что-то там на супергероев намекал, хотя я больше похож на суперкалеку. И как я должен изменить мир, если и свою жизнь-то не могу наладить?

В банке звенят монеты.

Я поднимаю голову и вздрагиваю, услышав знакомый голос:

– Давно не виделись, Ян, – сказала Таня.

С каждым порывом ветра ее темные локоны будто разрывают землю у меня под ногами. Они пахнут ежевикой. Окунуться в ее аромат, поддаться дивной сказке. Вдохнуть не легкими, а сердцем, вспоминая, как быстро оно может биться.

Синий

Счастливчик видит ее, но с рыжими волосами. Так и хочется запустить руки в этот неукротимый огонь, обжечься и оставить след тепла в своих венах.

Таня улыбается и печатает что-то в телефоне, ни на секунду не отрываясь от экрана.

Захотелось проверить сообщения. Когда-то она так же активно строчила их мне. Она не могла меня не заметить. Гитара играет слишком знакомую музыку.

Я вспомнил, как она забавно хмурилась, когда я называл ее Танчиком. «У меня нет ни брони, ни пушки», – говорила она.

Нет. Я не должен думать о ней. Это неправильно. Семья – единственное, что важно. Я заставлю Счастливчика думать только о них и ни о ком больше. Он не должен их потерять.

К Тане подходит высокий парень. Он хорошо сложен, с прямой осанкой и уверенным взглядом. Они целуются.

Счастливчик чувствует, как вспыхивают щеки.

Взрыв. Адреналин заполняет тело, струится через шрамы. Разум становится как стекловата. Жжется. Не находит себе места – сыплется гроздями.

Красный

– А ты все такая же дрянь, – напеваю я в такт музыке.

– А ты все такой же...– Таня наклоняется и берет монеты обратно.

– Псих? Боишься, накинусь на тебя? – продолжаю напевать, чтобы прохожие не решили, что Счастливчик болтает сам с собой. Хотя в ноты попадать не удается.

– Знаю, я не должна была оставлять тебя в такое время. И тогда я ляпнула сгоряча, но ты и вправду вел себя странно. – Она на мгновенье замолкает, чтобы перевести дух, и продолжает: – У меня есть два билета на «Меломана». Фильм про парня, который подбирает музыку под разные моменты своей жизни: когда дерется или убегает, когда целуется или грустит. Мы могли бы...

– Да уж, затея века. А что, твой приятель заболел? – песня выходит совсем уж поганой.

– Ты знаком с Кириллом? Его вызвали на работу, а у нас живые билеты, даже не сбагрить толком. Говорила я ему, ну не надо брать заранее, а он мне: «это гарант того, что мы на него сходим, а не как обычно с тобой бывает». Вот тебе и гарант. Сходили.

– Слушай, вали куда шла!

Синий

Таня оборачивается на крик и, наконец, замечает Счастливчика. Кирилл хочет среагировать, но она подхватывает его под руку и уводит в кино.

Запищал мобильник. Новое сообщение от Гремина:

«Ну, наконец-то я тебя нашел, дружище. Твоя сеструха спалила, где ты любишь тусоваться. Но ты не парься, я с ней по-доброму. Я твоих в наши терки не вмешиваю. Я человек чести, а ты?»

Счастливчик высматривает в равнодушных прохожих и замечает, как в его сторону движутся три озлобленных рыла с синим контуром. А вот и Гремин с ребятами. Значит, без помощи Алины они меня не нашли. Надо узнать, все ли с ней в порядке, но позже.

Красный

– Знаю, я заслужила. Прости. Надеюсь, ты больше не живешь прошлым. – Таня пропадает в дверях кинотеатра.

Сердце уходит за ней.

Она как плюшевая игрушка, обмотанная колючей проволокой: теплая и мягкая, если быть осторожным. Но если в порыве страсти прижать ее к себе, то иглы изрешетят сердце, а она так и будет мило улыбаться.

Но у Счастливчика сейчас проблемы поважнее. Бежать с гитарой не вариант, нам бы спрятаться. Нужно место, куда они не станут врываться.

Черт, я только что послал свой билет на спасение!

Синий

Обе Тани покупают попкорн. Рыжую обнимает Кирилл.

Входная дверь скрипит. Стучат человечьи копыта. Счастливчик понимает, что лучше не оборачиваться, и быстрым шагом направляется в женский туалет. Туда они сунутся в последнюю очередь.

Внутри никого нет. Но мне везет меньше.

Красный

Из дальней кабинки раздастся щелчок. Я проскальзываю в свободную и запираюсь. Вслушиваюсь. Цокают каблучки. Скрипит кран, шумит вода, жужжит сушилка. Дверь хлопает.

Синий

Счастливчик звонит Алине.

Из трубки раздается визг.

– Алина?! Ответь! В чем дело?!

– Отвечаю. Я упала с кровати, пока тянулась за мобильным. Надеюсь, я не напрасно рассекла коленку.

– Значит, в порядке. На кой ляд ты сказала Гремину, где меня искать?

– Он же твой друг. Говорит, не видел давно. Ну, так я подумала, что хоть какой-то друг у тебя появился. А в чем дело-то?

– А если бы пришли головорезы со стволами и сказали, что они мои друзья?

– У тебя проблемы? Я скажу маме, нет, лучше наберу в полицию.

«Я человек чести, а ты?» – В голове раздается голос Гремина.

– Не нужно. Все нормально. Просто прежде чем что-то кому-то обо мне сообщать, спрашивай у меня. Все, пока. Спи дальше, лентяйка.

Счастливчик вешает трубку и выходит из кабинки. Кто-то резко дергает дверь. Они нашли меня?!

– Ты совсем поехал, придурок? Поешь идиотские песни, кричишь, врываешься в женский туалет!

Шлеп. Таня пылает, отвешивая пощечину. Пламя ее волос могло бы испепелить душу Счастливчика, но та уже и так обуглилась от сигаретного дыма.

Красный

– Что ты здесь делаешь? Пошел сюда за той девушкой? – Таня подозрительно смотрит.

Я захохотал. Она с поразительной точностью оказывается в обоих мирах одновременно, несмотря на все отличия. Я еще не встречал таких людей. Может, она тоже застряла в двух мирах? Хотя ее движения несинхронные.

Синий

Дверь снова открывается. Счастливчик хватает Таню и затаскивает в кабинку, затыкая рот. По кафелю стучат ботинки.

Таня кусает Счастливчика за руку и выбирается наружу. Он едва сдерживает крик, забирается на стульчак и сжимает дверную ручку.

– Сюда один утырок не забегал? – спросил Гремин.

Пожалуйста. Ты же не настолько меня ненавидишь. Молчи. Я прошу тебя, молчи.

– Забегал.

Черт! Счастливчик берет в руки крышку от бачка и готовится вышибать дверь. Сначала замочу этих козлов, а потом и до нее доберусь.

– Вот только не один, а сразу три. А ну пошли вон отсюда! – голос Тани дрожит, и она выбегает первой. Они уходят следом.

Красный

Таня смотрит на меня, подергивая краешком губ. Не моргает и не дышит. Я кладу крышку на место и открываю дверь кабинки. Ее глаза слезятся. Она смотрит на выход, потом на меня. Резко разворачивается и вылетает из туалета.

Я и вправду мог ее ударить?

IV. Стереоочки

Я покупаю билет. Оставляю гитару у охранника и прошу спрятать под стол.

Вхожу в зал.

– И что ты тут делаешь? Пришел сюда, чтобы спрятаться? Сам-то в это веришь? Ты мог просто выбежать из кинотеатра, пока они тут рыщут. Семья, ты должен жить ради семьи, а сам бежишь за девчонкой в кино. Я-то понятно, у меня они в печенках сидят... – начал Счастливчик.

– Не говори так! Тем более, когда ты на меня давишь.

– А Алину я не выношу. Собственно говоря, из-за ее языка у нас проблемы.

– Ты не думал бы так, если бы потерял их!

– Стал бы таким лицемером, как ты?

– Как думаешь, что будет, если один из нас умрет? Ну, вот ты, например, Счастливчик? Я потеряю связь с твоим миром, а может, займу твое место, а может, мы и вовсе станем одним целым?

– Так вот что ты задумал, ты решил им попасться. Чтобы получить мою жизнь, тебе нужна моя смерть. Верно?

– Шибко надо. Я бы предпочел проверить это на себе. По крайней мере, в случае провала я просто умру, а мама и Алина будут жить с тобой. Я знаю, что делать. Нужно валить отсюда подальше, найти Гремина в моем мире и напороться на нож. Тогда мы оба станем свободны.

– Затея века. Ты псих! Совсем рехнулся!

– Заткнись и предложи что-нибудь получше!

Я успокаиваюсь.

Таня сидит в одиночестве на местах для поцелуев. Удивительно, что она не ушла после моего представления. Зато на него билетов не потребовалось.

Она смотрит на меня и вздрагивает.

В тот день, когда мы поцеловались в последний раз, мы были у нее дома.

– Может, тебе тогда станет легче, если ты наконец поплачешь? Если ты не можешь сделать это один, то просто прижмись ко мне и выпусти горе. Это нормально. Гораздо более нормально, чем твое поведение. А еще лучше сходи, наконец, к психологу.

– Я с пяти лет не плакал, уже разучился. Да и не поможет это.

– Посмотри, во что превратилась твоя жизнь. Да тебе больно, и эта боль никуда не денется. Ты ведешь себя как ненормальный. Разговариваешь сам с собой, бегаешь не пойми от кого, боишься заходить в автобусы. От тебя все отвернулись.

– Главное, что ты рядом.

Я наклонился к ней, дотронулся до щеки и поцеловал.

– Рядом, – отозвалась Таня с грустью.

Тогда я еще не расслышал, что наши сердца больше не попадают в ноты.

Синий

Таня сидит в объятьях Кирилла. Счастливчик чувствует, как сердце ломает ребра, а кровь разъедает вены.

Свет гаснет.

Счастливчик подбирается к Тане и садится на соседнем ряду. Она в недоумении хмурится. Смотрит в потолок, оглядывается и царапает стеклышко стереоочков.

– Ой, Кирилл, кажется, мне испорченные дали.

– Возьми мои, Рыжик. – Кирилл протягивает ей очки.

– Не-не-не. У тебя мужские, а мне женские нужны. – Таня отмахивается.

– И с каких пор они отличаются?

– С тех пор, как ты их надел. Все. Меньше вопросов, больше очков. Иди, меняй уже. – Таня указывает пальцем на выход.

– Прикалываешься, что ли? – Кирилл чешет затылок.

– Не занудствуй, сюрприз у меня, покажу, как вернешься.

Он пожимает плечами, целует ее и уходит. Таня надевает его очки.

Счастливчик переваливается через сиденье и плюхается на место Кирилла.

Вот так сюрприз.

Красно-синий.

Голос Тани раздваивался эхом. Я с трудом разбирал слова:

– Ты пугаешь меня...

– Ты бесишь меня...

– Что произошло?

– Куда ты вляпался?

– Ты ведешь себя, как тогда.

– Ты все такой же чокнутый.

– Зачем ты здесь?

– Какого черта приперся?

Я молчу. Пытаюсь что-то придумать. И как мне говорить с ней? Как подобрать слова, чтобы отвечать им обеим?

– Не молчи.

– Отвечай.

– Ты так и не начал ходить к врачу?

– Ты из дурки сбежал или вас погулять отпускают?

Что же делать. Черт. Зря я пришел. И на что я надеялся? Я же ненормальный. Ничего не будет, как прежде. Единственное, что я могу – быть с семьей. Через Счастливчика. Я думал, этого будет достаточно. Невыносимо жить такой жизнью, но потерять их навсегда еще хуже. Хуже, чем сойти с ума.

Фильм начинается. Глаза болят. Картинка на экране мелькает красным и синим. Смотрю на билет, название одинаковое. Один и тот же фильм, но начало в нем разное.

Я надеваю очки. Линзы прозрачные, хотя цветные подошли бы мне гораздо лучше.

Таня молчит.

Рыжик трясет меня за плечо и тараторит.

Я прижимаю ее к креслу. Она вырывается. Кожа мягкая, как охапка кленовых листьев.

Отводит глаза.

Прожигает Счастливчика взглядом.

Перестает сопротивляться.

Пытается пнуть Счастливчика.

Я впиваюсь в губы. Забытое ощущение. Осколки сердца протыкают язык. Я перемешиваю их во рту, еще не зная, проглотить или выплюнуть.

Но Рыжик знает, что с ними делать. Она кусает Счастливчика за язык и отвешивает пощечину.

Я мычу и отдергиваю голову, не позволяя Тане растаять у себя во рту.

Рука мелькает из-за затылка и сдавливает горло Счастливчика. Еще два амбала закрывают ряд с двух сторон. Все оборачиваются на них.

– Все нормас. Мы активисты проекта «Грема против». Ловим насильников. Вы же видели, как он приставал к девушке? – говорит Гремин и тащит Счастливчика к выходу.

Несколько голов кивают. Рыжик трясется.

Я цепляюсь за воздух около шеи и пячусь к выходу. Таня начинает рыдать. Из зала раздается недовольное шипение и оханье.

Я вываливаюсь наружу. Таня в слезах бежит за мной.

Счастливчика вышвыривают на улицу. Рыжик выбегает к нему. Она мечется, задыхается и кричит:

– Да что с тобой творится?!

– Не трогайте его! Он просто болен!

Гремин смотрит на Таню и говорит:

– Емана, вот это совпадение. Мы как раз его искали, когда ты нас выставила.

На улицу выбегает Кирилл.

– А ну, отвалили от моей девушки!

– Слышь, чепушила, иди кино позырь. Пропустишь. – Гремин скалит зубы.

– А может, ты по роже пропустишь? – Кирилл заслоняет Таню грудью.

– Лучше надрессируй свою телку с левыми поцами не зажиматься.

– Он сам на меня набросился! – Таня толкает Счастливчика.

– Что он сделал?! А ты за «телку» ответишь!

– Да завалитесь! – Счастливчик замахивается.

Он целится в одного из амбалов, но разворачивается и вспахивает физиономию Кирилла. Таня визжит. Пелена застилает глаза. Кирилл кидается на Счастливчика, как горилла на обнаглевшего павиана. Слышу глухой стук. Костяшки проминают висок – боль сдавливает скулы.

Мир барахтается, и Счастливчик оказывается на земле. Ботинки пляшут перед глазами, а в щеку вонзаются стекляшки и камни. На губах металлический привкус, и в ноздри лезет запах табака. Рядом валяется окурок, такой же израсходованный, как и я. И даже туча плюет в меня первой каплей.

Поднимаюсь. Драка продолжается без Счастливчика. Кирилл набивает синяки, а Таня судорожно роется в сумочке. Счастливчик хватает ее за руку. Таня кричит, достает баллончик и прыскает во все стороны. Глаза режет перцем, а горло сдавливает изнутри. Задыхаюсь. Амбалы приплясывают на месте, протирая глаза. Кирилл бьет одному в ухо, а второму с ноги под колено. Оба падают на асфальт. Гремин подпрыгивает и с локтя разбивает противнику нос. Кирилл отскакивает в сторону и пробивает апперкотом в челюсть. Гремин складывается, как перочинный нож.

Дождь становится все сильней.

Таня, не переставая рыдать, вырывается и бежит в переулок. Счастливчик откашливается и преследует ее. Впереди забор светится синим контуром. Рыжик останавливается возле него, вцепившись в баллончик. А Таня пробегает во дворы, не встретив препятствий. Позади слышен топот, Счастливчик оборачивается и видит, как Кирилл несется на него.

Хлоп. Счастливчик врезается в забор.

V. Где синий?

Я кубарем качусь по асфальту, вскакиваю и несусь за Таней. Странно. Стало легче дышать, и движения больше не скованные. Я оглядываюсь и не вижу погони. Ни Кирилла, ни рыжей Тани. Стоп. А куда делся забор?

Эй, Счастливчик! Счастливчик!

Я возвращаюсь в переулок. Провожу рукой по воздуху и, не чувствуя преграды, шагаю вперед. Пот омывает тело, волосы встают дыбом, а кожа становится как у шарпея под прессом. Я жмурюсь так, как будто хочу, чтобы глаза лопнули, но все же оказываюсь по ту сторону. Пусто. Ни забора, ни Счастливчика, ни контуров.

Я свободен! Теперь я смогу жить нормальной жизнью, как все. Ходить на работу, ездить на автобусе, быть с Таней.

Я бегу за ней, погрузившись в мысли.

Так вот что будет, если кто-то другой толкнет в препятствие лишь с одним контуром. Для всех остальных есть только один мир, и законы физики не изменятся из-за меня. Наконец-то мы разделились. Кирилл исцелил меня заборотерапией. Теперь я снова нормальный. Все будет, как прежде.

Вот только...

Небо сочится, как пыльная марля под напором воды.

– Мама. Алина. Нет! Глупец! Что ты наделал! Этого не может быть! – я кричу, схватив Таню за руку.

Я даже не заметил, как нагнал ее. На секунду в ее заплаканных глазах мелькает жалость. Замазанное тушью лицо, дрожь ее хрупкого тела: все это так далеко, так нелепо. Она пытается что-то сказать, но я отпускаю ее руку и убегаю в сторону дома.

– Да перестань ты уже жить прошлым! – кричит она вслед.

– Но это моя единственная причина, чтобы жить, – шепчу я себе под нос.

Вспомнилось, как мы с Алинкой, насмотревшись «Форт Боярда», прыгали с кровати на диван. Пол это – лава: детское воображение любило подвиги. Я перепрыгнул и стал подгонять Алинку:

– Давай-давай! Я-то справился, и ты сможешь.

– У тебя ноги длиннее. – Алина уперлась руками в бока.

С кухни раздался мамин голос:

– Ян, Алина. Пирожки готовы! Правда, повидла только на один хватило, так что пополам его съешьте. А остальные с капустой.

– Кто первый доберется до кухни, тот забирает пирожок целиком. – Я перелез на тумбочку и прыгнул на простыню, висящую на двери. Вытащил из-за резинки штанов тапки и кинул на пол. Пробежал по ним в следующую комнату и прыгнул на кресло.

– Нечестно, Ян! Ты уже был впереди.

Я оглянулся и увидел, как Алинка болтается на простыне. Она зарычала, как коала, пробежалась по тапкам и прыгнула ко мне. Я оттолкнул ее и перелез на стул, а затем и на мамину кровать. Опрокинул гладильную доску в углу, и она легла прямо до стола на кухне. Я пробежал по ней и схватил пирожок с повидлом.

Мама среагировала на грохот:

– Так, Ян! А ну, перестань буянить! И расставь все, как было. А потом за стол садитесь.

Я поставил доску на место и сел за стол, облизнувшись на пирожок с повидлом. Алинка села рядом и с надутыми щеками принялась ковырять вилкой капусту в пирожке. Я отдал свой приз Алине.

– Повидло, наверное, уже залежалось, на кой ляд мне такой.

– Спасибо, Ян! – Алинка улыбнулась, разломила пирожок и протянула мне половину.

Я отрицательно покачал головой.

– Какие вы у меня молодцы. На самом деле я испекла два с повидлом, просто хотела посмотреть, умеете ли вы делиться. – Мама потрепала нас по головам и наградила меня пирожком. От него пахло вареньем.

Мы дружно засмеялись.

Я ловлю себя на мысли, что в этом воспоминании не было Тани. Впервые за долгое время я думал только о своей семье. Но думать о них уже поздно.

Ботинки хлюпают по лужам, а ветер хлещет по лицу листьями. Машины одна за другой поднимают волны и поливают грязью. Я даже не пытаюсь уклоняться, эта полоса препятствий не сравнится с той, что мы преодолевали в детстве. Влетаю в подъезд, открываю дверь. Забегаю в комнату.

Пусто.

Я падаю на колени. Мокрый, грязный, я рыдаю так, как должен был рыдать в тот день. Я понял только сейчас, понял, что потерял их навсегда.

– Счастливчик! Прошу тебя! Вернись! Отдай их мне! Отдай!

Может быть, если я снова получу сотрясение, мы снова соединимся.

Я рыдаю и истерично смеюсь. Бью головой об стену, оставляя на обоях кровь. Глаза жжет от слез, и с каждым ударом все труднее шевелиться. В бессилии я падаю на пол и смотрю, как в окне рябина теряет последние листья. Достаю сигарету из промокшей пачки. Щелк-щелк. Огонек оплетает ее, как змея, но во рту только вкус табачной влаги. Говорят, организм человека на восемьдесят процентов состоит из воды, но мой организм полностью состоит из никотина.

Сегодня воскресенье, мама опять затевает уборку. Помню, как мы с Алиной еще в детстве прятались в шкафу, чтобы не помогать. Она тогда запуталась в мамином платье и плюхнулась, сорвав все вешалки. Еще бы, отец так внезапно открыл дверь. Хотя туда он заглянул в последнюю очередь, знал же, что мы там сидели; должно быть, тоже убирать не хотел, вот и искал нас якобы.

«Учись, пока я жив» – эту фразу больше некому произносить. Я снимаю со стены рамку и достаю оттуда орден героя России. Да даже миллионы таких не стоят человеческой жизни. А чего стоили их жизни: бутылки водки и непотушенной сигареты? Я ведь обещал беречь их. Обещал. А сберег только обугленную фенечку. До сих пор не верится, что мама все же научила Алинку рукоделию. И зачем я тогда смеялся над каждым неверным стежком? Они сделали мне подарок. Вместе. А я... Какой же я был мразью. Счастливой мразью.

VI. Где красный?

Кирилл прижимает Счастливчика к забору и сдавливает локтем горло. Счастливчик теряется и хрипит.

– Кажется, ты хотел извиниться. – Кирилл ослабляет хватку.

Счастливчик оглядывается по сторонам. Контура нигде нет, и голос в голове не мучает. Что-то произошло, но пауза коротка, а кулаки слишком жесткие.

– Хорошо, твоя взяла. Извините, что испортил вам вечер. А теперь отпусти, мне пора. Можете без меня развлекаться с теми амбалами.

Дождь усиливается.

Таня вытирает слезы, подходит к Кириллу и шепчет ему на ухо. Он отступает в сторону. Счастливчик отскакивает от забора, обеспечивая путь отхода.

– Я бы предпочел, чтобы он отошел еще дальше, а вот ты можешь нарушать мои границы сколько хочешь.

Кирилл улыбается на его колкость. Таня выхватывает новый баллончик из сумки.

– Ты там что-нибудь другое вообще носишь? – спрашивает Счастливчик.

Таня прыскает перцем ему в глаза.

– Да твою мать! – Счастливчик задыхается, но продолжает говорить: – Я думал... ты... просто... похвастаться... хотела...

Прищурившись, он видит мир, как на старой кинопленке. Два силуэта, взявшись под руки, идут в закат. Вот и хэппи-энд для их истории.

Но история Счастливчика еще не закончена. «Я не сумасшедший», – думает он. Сквозь вкус крови и запах перца слышится зов свободы. Весь в синяках и ссадинах, Счастливчик хочет сперва залатать раны, но мысль о том, что ему придется все объяснять и выслушивать мамины нотации, гонит его прочь от дома. Теперь он может садиться на любой автобус и ехать, куда захочет. Он задумывается о том, почему так часто истории заканчиваются там, где начинались, и почему его вновь тянет на дачу.

– Ах, вот ты где, бестолочь! Ты что устроил? Таня мне все рассказала! Разве я этому тебя учила?! Ты не работаешь, сидишь у меня на шее, пьянствуешь, а теперь еще и пристаешь к девочкам!

Счастливчик, затерявшись во времени, не понимает, откуда тут оказывается мама. Из-за ее спины выглядывает Алина и ждет своей очереди высказаться. Так она все-таки сказала маме про «старого друга», и Таня успела пожаловаться. День получается насыщенным, и Счастливчик, хоть и понимает, что теперь все станет, как прежде, но больше не может сдержать поток слов, которые я скрывал за губами:

– Да завались! Ты хоть представляешь, что мне пришлось пережить?! А ты, малявка, даже не вякай! Твоя самая большая проблема – это забыть дома дневник. Вас мне сейчас еще не хватало! Да лучше бы я поменялся с ним местами!

Он замолкает, опускает взгляд и убегает.

Несется вдоль дороги, пока не замечает нужный автобус. Садится в него и уезжает на дачу.

Проходя по старой, но целехонькой халупе, он воспроизводит картину пожара, что видел моими глазами, и ему становится смешно от того, что он так и не придумал для меня кличку, а сам свыкся с ролью Счастливчика и вовсе перестал звать себя по имени.

Присев на бревно, где когда-то сжигал зачетку, он вспоминает, как очнулся в больнице, а рядом с ним сидели мама и Алина.

Они нашли его в проходе без сознания. Сказали, что он чуть не умер от кровоизлияния. Тогда до дивана он так и не добрался, и пожар не случился.

Он оказался в больнице. Пачка лежала на тумбочке и светилась синим контуром, а в ней и единственная сигарета. Та, которую он так и не выкурил. Он смял ее в кулаке. В тот момент я хотел бросить, но уже не мог. Именно тогда он впервые и увидел контур, именно тогда он впервые почувствовал меня.

– Ну как ты, сынок? Врач сказал, что у тебя сотрясение. – Мама погладила меня по голове.

– В глазах двоится, синие и красные линии. Видимо, я дыма надышался. Хорошо, что вы выбрались, я так испугался, когда рухнул потолок. Вы так кричали. Вспоминать страшно.

– Какого дыма? Это ты сон рассказываешь? – спросила Алина и тут же добавила: – Кстати, звонила Таня, извинялась, что не сможет приехать из Питера.

Дверь палаты открылась, и вошла Таня в черном платье.

– А Алина сказала, что ты не придешь. Опять твои шуточки.

Алина с мамой переглянулись.

– Мы пойдем, позовем врача.

Таня зарыдала и кинулась меня обнимать.

– Я знаю. Тебе больно. Но не надо так говорить.

– Почему ты плачешь? Все же хорошо, никто не пострадал.

– Их больше нет, Ян. Не сходи с ума!

Сердце скрипит, и Счастливчик видит, как красный контур вырисовывает обугленные сваи. Мы снова вместе. Я вспоминаю все, что делал Счастливчик, а он вспоминает все, что делал я. И мы оба понимаем, почему нас магнитом тянуло к этому месту. Здесь мы оба получили сотрясение, и в тот момент наши миры наслоились друг на друга. Стоит нам разъединиться, как контур снова приведет нас сюда.

Мы как куклы, болтающиеся на нитях судьбы, обреченные играть вдвоем в театре одного актера.

Vll. Где я?

– Да какого черта! Отвали от меня! Это мой мир! Моя семья! Моя жизнь! – Счастливчик сжимает кулаки и щелкает пастью.

– Завались! Ты этого не заслуживаешь! Как ты мог такое наговорить им! Они не виноваты в том, что происходит с нами. – Я закуриваю.

– В этом виноват ты.

Я прижигаю руку окурком. Счастливчик невольно повторяет за мной и кричит:

– Да прекрати ты!

– Видишь. Я сильнее тебя. Я управляю нами обоими, а ты можешь лишь исполнять. Твоя жизнь нужна мне больше, чем тебе самому, поэтому ты не в силах сопротивляться. Но ты прав, пора заканчивать.

Я имею две формы, и мир две. Так? Это суперпозиция. В квантовом компьютере и ноль, и единица на месте одного символа. Как избавиться от суперпозиции и оставить лишь один вариант? Провести наблюдение: заглянуть в ящик. Для всех наблюдателей со стороны есть лишь один мир, тем самым единственный, кто видит суперпозицию – это я. Значит, нужно избавиться от единственного наблюдателя. То есть не заглянуть в ящик, а сыграть. Кот Шредингера либо жив, либо мертв. Нужно определиться, кто из нас, Счастливчик, выпрыгнет на волю.

Ливень соединяет небо с землей толстыми и холодными струями. Капли отбивают барабанную дробь. Молния разрезает небо, и оно стонет. Гром закладывает уши. Шпалы воняют гнилью, а мокрые рельсы заливает грязью. Я падаю в кучу листьев и смотрю, как ветер разносит их по лужам.

– Да уж, затея века. Твое сознание может просто исчезнуть, – говорит Счастливчик.

– Да, но ты в любом случае станешь свободным. Но если сработает, то наши сознания соединятся. Воспоминания-то у нас общие.

Раздается гудок, и я вскакиваю на ноги. Пора.

– Ты бы мог просто запрыгнуть на поезд и уехать. Мы бы никогда больше не встретились. Ты начал бы все заново: продолжил бы жить.

– Некоторым людям не дано отпустить прошлое. Но только у меня есть возможность его вернуть. Только смерть освободит нас от контура навсегда. Там должен был умереть я. Моя реальность неправильная. Фальшивая. Когда исчезну я, останется только единственно верная реальность. Там, где они живы.

– Смотри! – Счастливчик указывает вдоль рельс.

Поезд в его мире идет почти вровень с моим.

Не понимаю, мой поезд должен прийти гораздо раньше. Я смотрю на часы. Он опаздывает на двадцать минут. Черт! И почему об этом никто не объявил?

– Отступать уже поздно. Пары секунд хватит. Должно хватить. Мне придется прыгать.

– Ты убьешь нас обоих! – Счастливчик швыряет меня на землю.

– Как ты это сделал? Я же всегда брал вверх!

– Раньше тебе была нужна моя жизнь, а теперь ты и свою не ценишь, а я жить хочу!

Я поднимаюсь, тело становится чугунным, каждое движенье дается с неимоверным усилием. Я как будто плыву против течения, и меня сносит назад.

Поезд близко. Я жмурюсь от света фар. Ноги прилипают к земле, и тело охватывает судорогами. Нет времени на раздумья. Надеюсь, что ты успеешь проскочить. Я пытаюсь прыгнуть, но Счастливчик когтями цепляется за коробку и никак не хочет выходить.

– Знаешь, Счастливчик, а ты прав. Лучше уж так, чем вообще никак. В конце концов, кто о них позаботится, если мы оба умрем.

Я расслабляюсь и отдаю контроль.

– Рад, что ты понял.

Я чувствую, что Счастливчик тоже ослабляет хватку, и тогда что есть мочи кидаюсь вперед. Раздается гудок. Сердце бьется, как колеса по рельсам. Я быстро и тяжело дышу, рот сохнет, а ноздри как будто заливает водой. Пахнет гнилью. Сосуды в носу лопаются, и на кончике языка чудится вкус крови.

Играет музыка. Гулкий стук, и болью сводит мышцы. Разрывая нервы, хрустят кости. Я беззвучно кричу и смотрю, как тьма выедает глаза...

Прозрачный

И ни одной мысли. Вообще ни одной. Хотя нет, тогда это что? Я, наконец, могу думать? И сколько я пробыл в темноте? А может, нисколько и не прошло вовсе?

Это и есть смерть эго? Я не осознавал себя и даже не могу понять, сколько по времени это длилось. Но это не похоже на сказочные сны, хотя когда тебя сбивает поезд, наверное, только кошмары и увидишь.

Может, когда я ударился головой в избе, то тогда и умер на самом деле?

Или моя душа металась между двумя телами?

Темнота? Вечность наедине с мыслями. Хотя бы так. Без них совсем уж неуютно. Ни ада, ни рая, не перерождения. Хотя лучше, чем просто исчезнуть. Или нет? Плохо лишь то, что я ошибся...

Чем заниматься вечность во тьме?

Фантазия чертит тонкие линии, те, что мы видим каждую ночь перед сном. Эскизы вымерших улиц и пустынных домов. Пока еще блеклые и неясные, снова и снова смываемые волнами новых мыслей. Не так-то просто представить картину, а еще сложнее удержать ее в голове. А где голова, кстати? И руки где? Нужно начать с них. Благо времени у меня предостаточно.

Попытка за попыткой, и город обретает каркас, поглощает палитру красок. Поезд гудит, и снова играет эта музыка. Вернее, она и не переставала играть, затаилась и ждала, пока я очнусь. Каждое облачко и каждый лучик на своих местах, словно я просто моргнул.

Дождь уже не идет.

Я лежу на другой стороне рельс и слышу, как скрипят тормоза поезда. Я ощупываю себя. Кости целые. Оглядываюсь – ни одного контура. Прислушиваюсь – никаких голосов в голове.

Немного прихожу в себя и понимаю, что музыка раздается из телефона. На экране вызов от мамы. Сердце вздрагивает.

– Ян, с тобой все хорошо? Я забрала гитару из кинотеатра и вернула деньги той шпане. Они тебя больше не тронут.

– Спасибо, мам. Я продам ее и все тебе верну, а остальное отработаю. Честно.

Из телефона раздается голос Алины:

– Уже полночь, Ян! Я уснуть не могу из-за тебя. А мне в школу завтра. Если ты не придешь домой, я прогуляю!

– Скоро буду. Люблю вас.

На прощанье Алина довольно рычит и взвизгивает, как коала.

Я тереблю синюю фенечку на запястье, достаю последнюю сигарету и ломаю.

В небе появляется маленькая белая точка. Снежинка приближается и становится крупнее. Касается ладони и тает, оставляя приятный холодок на месте ожога.

– Вот и закончилась моя осень.