Гримасы рыночной любви. Гадкий утёнок

Гадкий утёнок
Судьба подкинула мне снова дочь, когда ей было уже почти пятнадцать, как никому не нужного гадкого утёнка. Всё это время Люда жила с матерью. Но что это была за жизнь! С Людой в школе почти никто не дружил. Все считали её нищенкой и дразнили. А детская жестокость не знает границ. Я об этом мало что знал, так как почти не интересовался жизнью дочери. А жаль! Надо было бы! Это мой отцовский долг!
Люда росла нервной, замкнутой, неуверенной в себе девочкой. У неё была только одна подруга во дворе. Мать часто закрывала Люду на ключ, но если Люда вырывалась «на волю», загнать её уже домой до позднего вечера было невозможно. Радио в квартире всегда было выключено, старенький чёрно-белый телевизор еле показывал всего лишь одну программу. Неухоженная квартира скорее напоминала голодную ночлежку, в которой даже не было элементарных вещей: утюга, чистой расчёски, зубной пасты, хорошего душистого мыла… Вся мебель была старой и разломанной. Обновок из одежды тоже почти никогда не было. Мамаша часто подбрасывала дочери свои старые платья, которые сама ещё носила в школьном возрасте. Ничего! Сойдёт! Регулярной стиркой старого постельного белья Оля себя тоже не обременяла и не приучала к этому дочь.
Без лишних колебаний я решил забрать дочь к себе, не спрашивая мнения Оксаны. Я считал, что она не будет противиться. Однако моё решение сначала вызвало у Оксаны резкое раздражение, а потом такое же неприятие. Семейные скандалы участились, но я не очень обращал на это внимание.
Сначала я приодел Люду, но быстро понял, что одежду она не умеет носить, и надо следить, чтобы она вещи не занашивала. Люда напоминала мне Дикую Розу из нашумевшего мексиканского сериала. Она ничего не умела и не очень стремилась научиться. Приходилось и учить, и переучивать, и кричать, и наказывать, и заставлять.
Вскоре оказалось, что у дочери полная голова вшей, которые постепенно «переехали» и на наши волосяные «квартиры». Несколько дней мы дружно, всей семьёй, занимались их истреблением. Оксана только фыркала.
Но что мне нравилось, Люда была очень пробивной. Эта черта характера ей досталась от матери. Как-то через знакомых она узнала, что есть «горящая» путёвка в Артек. Она сделала всё, чтобы добиться этой путёвки. Я только дал деньги, и целый месяц Люда отдыхала в этом широко известном пионерлагере. Приехала она загорелой и посвежевшей, с массой новых впечатлений и целым альбомом фотографий. Люда захлёбывалась, рассказывая о своём пребывании в Артеке. Она впервые почувствовала себя равной среди своих сверстников (в лагере всех переодели в одинаковую форму). Люда по-настоящему была счастлива, её лицо постоянно сияло и излучало улыбку.
Зато Оксана, напротив, замкнулась, стала больше нервничать и кричать. Однажды даже, чтобы избежать скандала, я забрал детей и несколько дней жил с ними на Абрикосовой, благо было лето. Чтобы задобрить Оксану, я купил ей ещё один кардиган, говоря, что у меня трое детей. Но это помогло ненадолго. Раздражение Оксаны росло. Кроме того, её начали настраивать против меня подружки и «доброжелатели» говоря, что родная мать так не смотрит за своими детьми, как она за чужими.
На моё счастье, из квартиры, доставшейся мне от Ромколы, выбрались квартиранты. Я сразу же решил поселить детей отдельно, убеждая Оксану, что они не будут, живя здесь, ей мешать. Но Оксана меня уже не слышала. Она постоянно была раздражительной, затевала ссоры из-за любого пустяка. Часто повторяла, что не только не хочет, чтобы мои дети к ней заходили, но не хочет даже их видеть.
Я раздваивался. Я не хотел рвать с Оксаной, но мне было жаль и детей. Ещё несколько лет, и они станут на ноги. Они же не виноваты, что у них, как бы сказать помягче, не очень адекватная мать. Но Оксана меня не слышала. Мои доводы её не убеждали. Наша семейная жизнь дала трещину, и с каждым днём эта трещина становилась всё больше, превращаясь в непроходимое болото…