de omnibus dubitandum 120. 426

ЧАСТЬ СТО ДВАДЦАТАЯ (1919)

Глава 120.426. И ЧТО ДЕЛАТЬ?..

    12 августа казачьи разъезды и небольшие отряды появляются в районе к северо-западу от Козлова у станицы Радостная и, в направлении на Грязи у станицы Песковатка.

    13 августа показались разъезды казаков в районе Богоявленки и Раненбурга, а 14-го вечером боковой отряд из трех сотен казаков с артиллерией подошел к Раненбургу. Гарнизон города разбежался.

    Подошедший красный бронепоезд “Непобедимый” и подоспевший из Ряжска отряд коммунаров, пытались, помешать казакам занять город, но неудачно. В 19 часов казаки ворвались в город. В 21 час, продолжая движение на Митякино и Остапово, казаки оставили Раненбург, взорвали мост у Митякино и взяли направление на город Лебедянь; 15 августа город Лебедянь занят без боя; запасной батальон и революционный комитет разбежались, когда казаки находились еще в 18 верстах от города.

    Красное командование продолжает реагировать пока лишь приказами, угрозами и паническими инструкциями. Наступали тяжкие, критические для красной Москвы дни.

    В середине августа белополяки захватили Житомир и Новоград-Волынский, петлюровцы ворвались в Фастов и Белую Церковь, вместе с Добровольческой армией двигались на Киев. Колчак отдышался и наступал на Тобольск, англичанин Мюллер с севера шел к Вологде и Петрозаводску, Юденич прорвался в окрестности Петрограда.

    Но главное совершалось на юге: корпус Мамонтова 18 августа взял Тамбов, до ставки Южного фронта, города Козлова, оставалось семьдесят верст. Штабы и прочие учреждения фронта начали упредительную эвакуацию. Близ Воронежа, по слухам, мамонтовские "волки" захватили на путях личный поезд наркомвоена Троцкого со всей хозяйственной обслугой, аптекой и любимым псом английской породы с обрезанными ушами. Сам генерал Мамонтов пожелал отобедать в салоне красного вождя и теперь приучал английского тупорылого бульдога ходить чинно подле его генеральского лампаса...

    В штабе Миронова кто-то пустил слушок: комкор будто бы съязвил по этому поводу, что сбылась-таки давняя мечта товарища Троцкого о глубоком рейде казачьих частей. Другие слышали, что Миронов в горячности называл Троцкого предателем и кричал, что никакой он не коммунист, а базарный жид и махинатор...

    Вполне возможно, что Миронов и позволил себе такую дерзость: военные сводки летели из высших штабов, как осенние листья, и все ложились к нему на стол. И что делать прикажете в нынешней нелепой и жуткой обстановке, как не дерзить и не смеяться сквозь слезы?

    Мамонтов прорвал фронт на том самом месте, под станцией Анна, где месяц назад началось формирование корпуса Миронова. Если бы не эти подлые передислокации!

    Сейчас нудятся части без дела в Саранске: четыре тысячи бойцов пехоты, около тысячи конных казаков, голутвенной партизанской бедноты, каждый из которых отчаюга, "оторви да брось!", готов хоть сегодня идти лавой на кадетов... А с ними всего четырнадцать пулеметов без патронов, две пушки с запасом учебных холостых снарядов, две тысячи винтовок с единой обоймой патронов в каждой магазинной коробке! Кто и над кем тут вздумал шутить? Что на свете творится? И что делать, Миронов?

    Написал в Казачий отдел письмо: "Мне доподлинно известно, что некоторыми политработниками поставлен в центре вопрос о расформировании корпуса... Это работа предателей, требую открытой политики со мною и исстрадавшимся казачеством!". Ждал неделю, ответа не было.

    ...Кутырев, сволочь, не без ведома Ларина, на последнем митинге пытался высмеять перед бойцами: "Вы, товарищ Миронов, не потому ли сопротивлялись в душе передислокации корпуса из-под Липецка в Саранск, что вашей драгоценной супруге, которая находилась в тягостях, было бы тряско на нынешних поездах? А?".

    И что же, кое-кто услужливо захохотал подхалимски-собачьим смешком, превращая обычный спор и выяснение причин в пошлый содом! Смеются, сволочи, у гроба революции, за которую лучшие люди... цвет народа... сотню лет уже борются, жизни свои кладут!

    Смеются под сатанинский хохот карателей Мамонтова и Шкуро! Им что, им, возможно, и выгодна со шкурных позиций эта волокита в корпусе: чем больше неразберихи, тем дольше не пошлют на фронт под огонь того же Мамонтова, который, слышно, идет, собака, чуть ли не под колокольный звон, "освобождает поруганную Русь"...

    А тут - эти... Лисин и Букатин! Услышали, что в штабе свара, тут же за наганы! Размахивали кулаками и наганами, ходили по лагерю и кричали, что разнесут скворечник - так они называют штабной вагон командира корпуса, - вот до чего партизанщина довела! И вот до чего дожил ты, Миронов, боевой командир!

    Приказал обоих арестовать, посадить под замок. Что еще?

    Народ портится, вот что главное. Слишком много любопытных, а то и недоброжелательных взглядов, нелепые шепотки вокруг... Перестают люди верить, охватывает уже многих и странное равнодушие: эта катавасия, мол, долгая, теперь уж любой конец был бы хорош! О, люди, люди - почти, как в стихах у Некрасова, которые он читал когда-то, еще молодым, на новочеркасской гауптвахте:

Когда являлся сумасшедший.
Навстречу смерти гордо шедший,
Что было в помыслах твоих,
О Родина!
Одну идею
Твоя вмещала голова:
"Посмотрим, как он сломит шею!"

    Были стихи и еще более грустные, чуть ли не заупокойные:

Блажен, кто в юности слепой
Погорячится и с размаху
Положит голову на плаху...
Но кто, пощаженный судьбой,
Узнает жизнь, тому дороги
И к честной смерти не найти...

    Много писем поступало с Юга, с Дона. И вот одно - от Блинова. Боже мой, не ему бы, отчаянному коннику, писать, не твоим бы глазам читать, Миронов!

    "...Меня, Филипп Кузьмич, за Донцом тоже разжаловали, сделали командиром полка, а потом послали в Усть-Медведицу и там начали формировать новую кавгруппу. Поэтому знаю лишь из вторых рук, как наши бедствовали на переправах...

    А в хуторе Александроневском 2-й кавполк был окружен в десять раз превосходящим противником, при прорыве из окружения погиб комполка, наш незабвенный друг т. Мироничев...

    Пока дошли до Селивановки и Добринской - без остановки, - много погибло, а на переправе через Чир потеряли весь обоз и два пулемета... Такие вот успехи, дорогой Филипп Кузьмич! Да и с этой "группой" тоже.

    Непрестанная работа в тылах, неумение комдивов пехотных использовать конницу... Наша 23-я дивизия потеряла больше половины состава, полное истощение лошадей, и ропот людей. Выбыло из строя пять комполков...".

    "Граждане, обратите внимание! - чуть не закричал Миронов от душевной боли.

    - Генерал Мамонтов бьет безнаказанно красную кавалерию, которую собрал и обучил воинскому умению сам Миронов! Бьет - не умением, правда, а числом, но ведь не легче от этого, не легче!" А что сделаешь в нынешнем положении?

    На миг возникла почти шальная, предерзостная мысль: а если бы со своей бывшей дивизией, неудержимой в атаке и беспощадной, как божья кара, появиться бы с нею сейчас в тылу Мамонтова? А? Чтобы у них глотки перехватило от панического вопля: "В тылу - Миронов! Спасайся, кто может!"

    Горячая кровь ударила в голову. Заколотило в виски от полубезумной мысли, как бывало в конной атаке, в рубке, когда человеком владеет смесь отваги и помрачения духа: без атаки, без сражения даже можно одним паническим криком остановить, смять, разнести в пух и прах весь мамонтовский корпус! Как бывало весной, когда они сдавались десятками полков на милость Реввоенсовета ударной группы войск под Морозовской и у самого Донца!

    Да. Можно было бы с одной 23-й дивизией повернуть весь фронт острием к югу, да где она теперь, родная 23-я? Стоит на отдыхе, где-то под Царицыном...

    Миронов ходил по кабинету из угла в угол как затравленный в клетке, стиснув виски руками, думал на пределе сил. Мысль начала работать более трезво, но из этой трезвости все основательнее вставал почти сумасшедший рейд с недоформированным корпусом и одной - зато мироновской! - дивизией в тылы Мамонтова.

    Да! Можно разгромить арьергард, забрать обозы с продовольствием и, главное, боезапасом, отбить пушки! Рассеять головные части Деникина, пленить самого Мамонтова, черта, а после доложить Ленину о главной причине всех наших провалов, о прямом предательстве наркома Троцкого со всей его свитой!

    Спокойнее, спокойнее, Миронов. Ведь нет приказа, ты не имеешь права поднять корпус, штаб фронта, безусловно, не одобрит такого самоуправства... Да. Но вокруг идет не какая-то другая война, а именно гражданская! На панику под Воронежем и Тамбовом разве был приказ? На катастрофическое бегство 8-й и 9-й армий разве были санкции штабов?..

    17 августа 12-я конная дивизия, составлявшая правую колонну корпуса, к ночи на 19 августа расположилась в селах в районе станции Боборыкино на железной дороге Ефремов - Елец. Две другие дивизии генерала Мамонтова из Лебедяни двинулись на Елец.

    В ночь на 19 августа Мамонтов занимает Елец; гарнизон не только не оказал сопротивления, но встретил казаков с музыкой. Занятие Ельца произошло настолько быстро, что большинство советских учреждений не успели эвакуироваться и были захвачены. Все объекты, имевшие военное значение, были уничтожены казаками.

    Красноармейцы и население охотно отозвались на объявленную Мамонтовым мобилизацию. Охрана города была возложена на отряд из местного населения; из красногвардейцев было образовано три отряда для охраны обозов.

    Первая колонна группы генерала Мамонтова - 12-я конная дивизия, - простояв 19 августа в районе Боборыкино, 20 августа перешла на станцию Измаилково на железной дороге Елец - Орел, распустив предварительно слухи о движении на Ефремов.

    Простояв до 22 августа в районе Ельца и станции Измаилково, конная группа утром 22 августа выступила тремя колоннами на юг, в общем направлении на Воронеж: одна колонна, правая, двинулась на Касторную и, сделав переход в 80 верст, в тот же день после артиллерийского боя овладела станцией Набережная, что в 16 верстах северней Касторной.

    Средняя колонна выступила из Ельца на Задонск и к утру 23 августа заняла город. Левая колонна из Ельца взяла направление на юго-восток, и 23 августа разведывательные сотни появились у села Боранский завод (20 верст южнее Липецка), у села Кривки (30 верст южнее Липецка) и разобрали железную дорогу у станции Дрязги, станции Прибытково (линия Воронеж - Грязи) и станции Казинка (линия Грязи - Липецк).

    За этой колонной двигался обоз длиною около 30 верст. Красные, занимавшие Задонск, отошли в село Хлебное, в 25 верстах южнее Задонска по шоссе на Воронеж. 24 августа, в полдень, части правой колонны заняли станцию Касторная, причем один полк с бронеавтомобилем двинулся на Воронеж. Левая колонна в тот же день заняла Грязи.

    Бой под Касторной длился почти сутки. Казачий отряд состоял из шести конных сотен, двух рот пехоты и восьми орудий. Оборонял Касторную красный отряд товарища Козицкого, состоявший из трех полков коммунаров и одного полка 3-й стрелковой дивизии. Красные принуждены были очистить Касторную и отойти на юг и на запад к станциям Суковкина и Лачиново. Интересно отметить меры, принимаемые красными, по их же сведениям.

    Отряд товарища Фабрициуса, бывший в Ливнах и имевший задачу прикрыть пути на станции Касторная и Ливны, занял село Микульниково (23 километра к северо-востоку от Ливны) и выслал разведку на станцию Измаилково и станцию Казаки (на линии Елец - Орел).

    Ефремовский отряд, наступавший на станцию Рассоши (той же линии) с задачей ударить во фланг и тыл отходящей правой колонны казаков, сосредоточился у села Полевые Локутцы, в 20 километрах северо-западнее Измаилково.

    Из Лебедяни было выдвинуто два отряда: один к селу Малинки (25 километров юго-западнее Лебедяни), другой к селу Теплое (10 километров южнее Лебедяни). Эти отряды, конечно, не только не могли, но и не дерзали выполнить возложенные на них задачи, а лишь символически изображали окружение, ибо корпус Мамонтова был уже далеко к югу.

    Следуя по красным источникам за описанием набега и мер, принимаемых для его ликвидации, видно, что, кроме переброшенной в распоряжение командующего Южным фронтом 21-й стрелковой дивизии, еще предполагалось перебросить 37-ю стрелковую дивизию, но на это требовалось не менее двух недель и, кроме того, дивизия еще не вся имела винтовки. Предполагалось также снять с фронта 9-й армии 22-ю стрелковую дивизию и также отправить в распоряжение командующего фронтом, но командующий 9-й армией воспротивился, так как, по его мнению, эта дивизия была необходима на случай замены ею 23-й дивизии, весьма ненадежной, которой раньше командовал Миронов, поднявший восстание в Пензенской губернии.

    Командующий 9-й армией товарищ Шорин {ШОРИН Василий Иванович (1870-1938 ) - полковник русской армии, участвовал в Первой мировой войне, с января по апрель 1918 г. - выборный начальник 26-й пехотной дивизии. В сентябре 1918 г. добровольно вступил в РККА и, был назначен командующим 2-й армией Восточного фронта, с июля 1919 г. - командующий Особой группой (в составе 9-й и 10-й армий) Южного фронта (а не 9-й армией, как ошибочно пишет А.В. Голубинцев), с сентября - командующий Юго-Восточным (с 16 января - Кавказский) фронтом, с февраля 1920 г. - помощник главнокомандующего всеми Вооруженными силами Республики, с апреля 1920 г. по декабрь 1921 г. - помощник главкома по Сибири, с февраля по октябрь 1922 г. - командующий Туркестанским фронтом} имел основание думать, что 23-я дивизия могла открыть фронт и принять своего бывшего начальника.

    Красный главком находил также необходимым приготовить Конный корпус Буденного, части которого около 28 августа были в районах станиц Усть-Медведицкой и Иловлинской. 30 августа Буденный сосредоточился у станции Арчада для дальнейшей переброски на Урюпино.