Позитивизм. Персоналии. Идеи

В этом тексте  я хотел бы коснуться такого весьма влиятельного направления как позитивизм. Надо вообще здесь заметить, что позитивизм был широкой мировоззренческой программой, идейной платформой, на фундаменте которой зиждилась не только философия, ни и история, и социология, и педагогика. Расцвет позитивизма неразрывно связан с успехами науки в 19 веке, особенно с революционными прорывами в области естествознания  (физика, химия, биология, геология и так далее). Поэтому сциентизм является непременным спутником позитивизма, они идут вместе рука об руку.

Для позитивизма характерна уверенность в мощи и всесилии науки. Наука – это новая религия человечества, а ученый – это вдохновенный и бескорыстный жрец ее. Нет таких крепостей, таких  бастионов, которые рано или поздно наука не смогла бы взять. Ну надо признать, что научная революция 19 века давала основания для таких взглядов. Тогда казалось, что триумфальное шествие науки будет неостановимо и непобедимо, и нет таких сил, которые могли бы этому триумфу помешать.

Позитивизм определялся как сочетание полезного и конкретного. Ценно лишь то, что полезно. Как выразился один исследователь, между Шекспиром и сапогами позитивисты выбирают последнее. Главная задача эпохи – принести пользу обществу, а сделать это можно лишь тогда, когда все усилия направлены на решение конкретных задач улучшения жизни человека и научно обоснованы. Конкретность придает рациональности эмпирический характер. Эмпирическая наука оказывается ключевым способом решения всех проблем. Только то, что можно почерпнуть из сенсуалистического опыта, становится фактом, на который направляется научный интерес. Ученый – техник, инженер – практик становится основной ценностной моделью личности эпохи позитивизма. Это – человек, творческая мощь которого направлена на изобретение технических решений – устройств, проектов усовершенствования, конструкций. Это – человек, который подчиняет свою творческую уникальность общей социальной задаче улучшения жизни людей. Это – строитель, зиждитель, созидатель. Инженерный подход стал применяться и к политике. Социальная наука стала теперь рассматриваться как инструмент конкретных преобразований общественной организации. Таким образом, мы не ошибемся, если скажем, что позитивизм стал философской парадигмой индустриального общества. Итак, если суммировать, то позитивное означает: 1) реальное, не химерическое; 2) полезное, не негодное; 3) достоверно надежное, не сомнительное; 4) точное, не туманное; 5) положительное в смысле организующего, а не разрушающего; 6) относительное, не абсолютное[18]. У истоков позитивизма стоял Огюст Конт (1798 – 1857).   Если быть телеграфно кратким и не растекаться, что называется, мыслью по древу, то основные положения, основные философемы Конта можно свести к следующим:

Он – родоначальник позитивизма как широкого идейно – мировоззренческого и философского течения, подчеркивавшего роль наук, особенно естественных. Он полагал, что и при изучении общества следует ориентироваться на естественнонаучные методы, прежде всего, методы физики, которую он считал образцом научности, поэтому его концепцию еще аттестуют как физикализм. Недаром, свои взгляды он еще называл социальной физикой по аналогии с физикой природной. Наука об обществе должна объективно и точно объяснять социальные факты и прогнозировать события. (В скобках, кстати, укажем на один интересный момент: Конт называл еще свой метод «мозговой гигиеной». Когда он писал свои сочинения, то он вообще ничего не читал, дабы не быть в плену чужих идей, мыслей и иллюзий, не попадать в зависимость от них). По этому поводу (гипертрофированная абсолютизация физики) только еще заметим, что здесь прослеживается явный редукционизм, игнорирование того, что общество – это особый и весьма специфический уровень организации материи, что у социальной реальности – свои законы, что в обществе действуют сознательные субъекты и агенты, преследующие свои цели, имеющие право и возможность выбора. Так что, все – таки социальная реальность сложнее физической реальности, и для ее описания законы физики вряд ли пригодны. Здесь нужен особый специфический методологический аппарат, особый исследовательский инструментарий. Конт, попавший под обаяние магии физики, это не в полной мере учитывал, но, повторюсь, учитывая тогдашнюю ситуацию в естествознании, царившую всеобщую опьяненность его успехами, Конта вполне можно понять.
Конт – основоположник социологии как особой гуманитарной дисциплины, которая, по сути, «вышла из шинели» философии, отпочковалась от нее. Если философия занята очень абстрактными, всеобщими, далекими от опытной проверки проблемами и вопросами (Бог, Душа, Идея, Мир и так далее), то социология – это философия, но только спущенная, что называется, с небес на грешную землю, перенесенная с заоблачных высот в царство эмпирии, приближенная к реальной жизни.   Или уж позволю себе еще символически выразиться так: социология – это философия, покинувшая величественные чертоги метафизики и переместившаяся в хижины эмпирической повседневности. Предмет социологии – это ткань нашей повседневности, тот воздух повседневности, которым мы все дышим. Социология – это особый способ изучения общества, получения нового знания, когда делается установка на проверяемость эмпирических представлений. Социология изучает эмпирически фиксируемые, типические и повторяющиеся образцы человеческого действия и взаимодействия. Эмпиризм есть сердцевина социологического знания. В этой науке преобладает установка на получение результата, имеющего количественное, статистическое выражение. Такое понимание социологии идет, во – многом, именно от Конта. Причем Конт пытался совмещать в своем творчестве и социологический, и философский подходы, старался сделать их взаимодополнительными, комплементарными, обосновывающими и поверяющими друг друга. Недаром его аттестуют как «философа в социологии и социолога в философии», говорят о «нерасторжимой связи между социологом и философом», представленной в его идеях  (Р. Арон).
Он считал, что каждый человек погружен в социальную среду, некий социальный эфир, социальную эссенцию, и возможности человека преуспеть в обществе зависят от господствующих социальных отношений. Именно поэтому данные отношения и нужно внимательно изучать и дать каждому человеку научные ориентиры в жизни, дабы жизнь личности строилась не стихийно, не хаотично, но осмысленно, на основе рационального видения механизмов взаимодействия людей.
Социология и философия изучают все стороны социальной жизни людей и групп (интересы, мотивы, потребности, стимулы, ценности и так далее). Изучая все это, они показывают, как надо сглаживать социальные противоречия, нащупывают механизмы относительно безболезненного разрешения этих противоречий, показывают, как надо управлять общественным развитием, дабы оно шло плавно, эволюционно, без потрясений и катастроф.
Конт обосновал два важных понятия – социальная статика и социальная динамика. Социальная статика описывает общество в состоянии покоя, стабильности, устойчивости. Социальная динамика интересуется периодами брожения, нестабильности, стохастичности, изучает законы изменения, трансформации социума. Причем Конт доказывал, что периоды, к которым применимы понятия и термины социальной статики, периодически сменяются периодами, описываемыми в терминах социальной динамики. И вот роль социологии и философии в периоды нестабильности, непокоя особенно возрастает, ибо они стремятся выработать приемлемые для социума рецепты успокоения, рецепты стабилизации, что в такие моменты является для социальной системы очень важным.
Конт обосновал закон трех стадий интеллектуального развития человечества, полагая его в качестве универсального, всеобщего закона. Первая стадия – с древности до 1300 года = теологическая. Здесь разум еще находится в зачаточном состоянии, все явления природы и социума объясняются вмешательством Бога или Богов. Это – фиктивные объяснения. Вторая стадия – с 1300 до 1800 года = метафизическая. Здесь наступает расцвет философии, и все явления природного и социального порядка объясняются действием неких латентных, абстрактных, всеобщих сил, сущностей и причин (идея, материя, субстанция, форма, энтелехия, дух, энергия и так далее). Но на деле эти «объяснения» тоже ничего не объясняют. Это – абстрактные, пустые, безжизненные, оторванные от реальности конструкции, эквилибристика разума. Наконец, третья стадия – с 1800 года – современная Конту эпоха. Он назвал ее позитивной или научной. Здесь появляется подлинная наука, которая отыскивает действительные, а не мнимые связи и отношения в мире природы и социума, открывает научные законы. Здесь главная фигура – ученый. Наука становится реальной промышленной и производительной силой. Философия пропитывается духом науки. Это – колоссальнейший интеллектуальный рывок для человечества, прогресс его духовного развития. На эту стадию Конт возлагал особые надежды в духе сциентизма.
Наконец, Конт даже обосновал новую позитивистскую религию – религию Великого Существа, где место традиционного Бога занимает Великое Существо, под которым понималось все Человечество. И каждый отдельный, единичный человек есть лучик, эманация этого Великого Существа, а потому заслуживает уважения к себе, к своей личности. Конт активно пропагандировал это свое новое учение. Он писал послания и к европейским монархам – Николаю I, Наполеону III, – но, как и следовало ожидать, «сильные мира сего» остались равнодушны к нуждам, чаяниям и исканиям «малых сих». Вместо ответа – ледяное молчание и, вероятно, плохо скрываемая ирония. Призыв Конта не вдохновил европейских владык. Их вполне устраивало официальное христианство.
Однако, несмотря на элементы утопизма, определенную непоследовательность и, местами, противоречивость, учение О. Конта явилось важным событием, вехой в интеллектуальной истории 19 века. Обоснованная им программа, парадигма позитивизма заняла свое прочное место в истории идей и продолжала уже и в 20 веке оказывать серьезное влияние на философские, научные, интеллектуальные искания.

Еще один весьма специфический, оригинальный вариант позитивизма разработал Герберт Спенсер (1820 – 1903).  Оценивая главную интенцию творчества Г. Спенсера, А. В. Семушкин находит, что «исходная установка Спенсера – примирение науки и религии. И эта установка не идеологическая прихоть. Она отражает реальную антиномию человеческого знания: антиномию познаваемого и непознаваемого, конечного и бесконечного, абсолютного и относительного. Дм. Мережковский справедливо назвал миросозерцание Спенсера «научным мистицизмом»: это миросозерцание научно рационалистично, поскольку мир познается с помощью рациональных средств. Оно же и мистично, поскольку дух наш немощен перед неисследимой тайной бытия. Спенсер мыслит примирение между наукой и религией не на пути их сближения или смешения. Он предполагает способ их мирного сосуществования. Они уживутся, полагает Спенсер, если не будут притязать на права и компетенцию друг друга, если будут верны своему назначению. Интересы и предметы религии и науки различны; они не могут подменять друг друга. Границу между ними составляет опыт, сфера явлений. Все, что находится по ту сторону опыта (Таинственное Непознаваемое, лежащее в основании вещей и мирового процесса – А.К.), – сфера религии и религиозной метафизики, все, что по эту сторону опыта, – сфера научного знания».   Семушкин А. В. Избранные сочинения. Т. 2. – М.: РУДН, 2009. – С. 425 – 426.  Эту исходную идеологему = философему Спенсера, на наш взгляд, важно иметь в виду, приступая к знакомству с его взглядами.
 Ему присущ биологизаторский подход к изучению строения общества. (Если у Конта – физикализм, то у Спенсера – биологизм). Жизнь общества он сравнивал с функционированием живого организма, каждый орган коего делает свое дело, а все вместе они обеспечивают выживаемость целого. И общество, и организм растут, развиваются, увеличиваются в массе, и там, и там происходит дифференциация и специализация органов и их функций. И социум, и организм состоят из отдельных единиц – клетки в организме, люди в обществе, причем эти единицы постоянно обновляются, но целое остается. Спенсер был убежден, что сословное деление общества и составляющие общество социальные институты (производство, государство, семья, религия, армия и так далее) и другие структурные элементы выполняют свои функции, а в единстве они все образуют целостную социальную систему. И если происходит дисфункция, сбой в работе какого – то одного социального блока, то заболевает общество все в целом. Поэтому, отсюда вывод: общество нужно ежеминутно, ежечасно, ежедневно изучать, проводить постоянный мониторинг, держать, что называется, руку на пульсе. Спенсер доказывал закономерность эволюционных изменений в обществе, считал революцию болезнью, патологией социального организма. Само развитие общества идет по пути эволюции от примитивных, насильственных форм организации социальной жизни (военные общества) к современным промышленным обществам, расширяющим диапазон личной свободы.

Спенсер разработал теорию эволюции. Он считал эволюцию вселенским, космическим, универсальным процессом. Он выделял следующие виды эволюции: 1) неорганическая; 2) органическая; 3) социальная – самая важная =  переход от военных к промышленным обществам. В ходе эволюции  (любой) вещество переходит от простого к сложному, от гомогенного  (= однородного) к гетерогенному ( = разнородному). Нарастает разнообразие, специализация и дифференциация отдельных структур.

Но здесь опять же встает далеко непраздный вопрос: до каких границ можно абсолютизировать биологию? Подходит ли язык и аппарат биологии для описания социальной реальности? Здесь напрашиваются весьма серьезные сомнения. Все –  таки социум – это особая, гораздо более высокоорганизованная материя, нежели чем живая природа. Социум обладает свойством субъектности, чем не обладает ни один вид, класс, ареал животных или растительных организмов. В социуме действуют субъекты, являющиеся носителями мышления и сознания, ценностей, речи, обладающие целеполаганием, свободой выбора, определенной непредсказуемостью поведения. Поэтому вряд ли аппарата биологической науки достаточно для изучения такой реальности. Тут, для описания этой социальной реальности нужен свой специфический язык, свой методологический инструментарий, свои методы. Абсолютизация принципов биологии здесь вряд ли уместна.  Социальное следует объяснять через социальное же – был уверен Э. Дюркгейм. Однако, опять же, как и Конта в его пылкой увлеченности физикой, Спенсера  с его абсолютизацией биологизма здесь можно понять. 19 век – век величайших открытий в области биологии: дарвинизм, клеточная теория, генетика. Поэтому мало удивительного в том, что ряд мыслителей (Спенсер в их числе) увидели именно в биологии модель, образец описания всех форм реальности, в том числе и социальной. Велик был соблазн распространить и на социум биологизаторскую модель описания и объяснения происходящих в нем явлений.

И кроме того, у Спенсера имеется определенное противоречие в его учении, вытекающее именно из его биологизма, и доказывающее тем самым его несомненную ограниченность: если общество – это организм, а люди в нем – это клетки (а у Спенсера это именно так!), то тогда получается, что клетки лишены права выбора, ибо ведь из биологии известно, что клетки в организме не выбирают, их деятельность заранее закодирована, генетически запрограммирована на определенную функцию. Значит и человек = клетка тоже лишен свободы, права выбора?! Тоже запрограммирован, закодирован  (неведомо как и кем) на какую – то одну функцию, один вид деятельности. Однако, все развитие общества и истории говорит, что это не так. Напротив, свобода – это атрибутивная характеристика человека, без нее он невозможен. Спенсер здесь противоречит сам же себе, своим же утверждениям о том, что  социальная эволюция идет в направлении перехода от военных обществ, основанных на силе, к промышленным обществам, расширяющим диапазон личной свободы. Но если далее признать, что человек – это клетка, то это означает отказать ему в таковой свободе. Очевидно, что данное противоречие (видел ли он его?)  Спенсер так и не смог разрешить. Однако, в любом случае он вошел в историю как крупнейший и влиятельнейший социолог и философ 19 века. Ни один серьезный и объективный исследователь не может этого отрицать.

Итак, если резюмировать все сказанное по позитивизму (в лице тех же Конта и Спенсера), то нужно указать на следующее: позитивизм рассматривает общество как стабильное целое. Главное условие стабильности – это согласие большинства членов общества по поводу основных базовых ценностей, например, таких как: 1) уважение рыночных отношений; 2) уважение законных прав и свобод личности, демократия, права человека; 3) приверженность семейному благу. Главное для позитивистов – социальная статика, стабилизирующий фактор, обеспечение инструментов стабильности. Инструменты развития общества, социальная динамика почти не рассматриваются. Позитивистские идеи найдут свое продолжение и развитие уже и в 20 веке.

И еще хочу здесь в продолжение темы о позитивизме остановиться, думаю, это будет логично, на так называемом «втором позитивизме» или махизме. Это учение еще именуется эмпириокритицизмом. Это весьма интересное явление в философской мысли 19 века.  Его видными представителями были Р. Авенариус (1843 – 1896) и Э. Мах ( 1838 – 1916). И, пожалуй, с философской точки зрения именно Э. Мах внес наибольший вклад в его разработку.

Но здесь следует заметить, что весьма долгие годы в советской философской науке не было условий для объективного и аутентичного постижения основных принципов и идей этой философии. Все дело в том, что еще в 1909 году В. И. Ленин написал труд «Материализм и эмпириокритицизм. Критические заметки об одной реакционной философии». Ну а поскольку в СССР, как известно, учение Ленина было объявлено единственно верным и непогрешимым, истиной в последней инстанции, ревизия которой рассматривалась как уголовное преступление, то эта ленинская оценка, сделанная в запале идейной борьбы начала 20 века, мешала объективно и непредвзято излагать Маха. Часто разбирались не столько сами аутентичные идеи Маха, сколько их не всегда адекватные интерпретации. Хотя, заметим, как нам представляется, его философия была не более реакционна и не более прогрессивна, нежели чем множество других идейно – философских течений рассматриваемого столетия.

Как отметил в этой же связи один современный исследователь «в нашей стране ситуация с эмпириокритицизмом сложилась довольно специфично. В силу обстоятельств, достаточно далеких от его философского содержания и внутренней логики развития… «русский» эмпириокритицизм оказался настолько тесно связан с российскими политическими событиями, что почти целиком превратился из философского учения в идеологическую конструкцию, не так уж много сохранившую от первоначального содержания. И содержание споров, и форма их ведения были в России далеко не философскими, а целью их было что угодно, но не установление смысла философских утверждений, и еще менее достижение истины. Самый известный из российских оппонентов эмпириокритицизма, В. И. Ленин, был, прежде всего, политическим деятелем, а для него самым важным стал как раз политико – идеологический аспект, который приобрел «российский» вариант  эмпириокритицизма в силу причин, случайных для философского содержания этой концепции. После смерти В. И. Ленин был превращен идейными наследниками в средоточие всей, в том числе и философской, мудрости; это обстоятельство создало почти непреодолимое препятствие для адекватного представления эмпириокритицизма в учебных курсах. Случай этот – пример идеологической трансформации, которая может происходить с философскими идеями в общественном сознании, после чего философская концепция представляет интерес не столько для философа, сколько для политолога или социального психолога».

Попытаемся же отбросить идеологические клише и ярлыки и по возможности аутентично рассмотреть Маха. В общем и целом можно сказать, что ядро махизма = эмпириокритицизма составляют нерасторжимо связанные между собой концепции «экономии мышления», идеал «чисто описательной науки» и проект так называемой функциональной онтологии.

Согласно Маху, поскольку действительность слагается из ощущений, каковые понимаются как некие онтологические элементы, нежели как форма данности внешнего мира субъекту, как нечто третье, не являющееся ни внешним явлением, ни внутренней сущностью, так вот поэтому необходимо отказаться от содержательных объяснений, заменив их функциональным описанием. Единственным объектом исследования могут быть только данности, ощущения, любой эссенциализм, поиск неких сущностей представляет собой метафизику, против коей энергично восстает принцип «экономии мышления», истоки которого восходят еще к знаменитой «бритве Оккама»  (14 век). Р. Авенариус называл его «принципом наименьшей траты сил». Этот принцип выводится из естественной и неистребимой потребности человека приспосабливаться к среде. Данный принцип обеспечивает также гносеологическую координацию, позволяющую одновременно снять метафизические проблемы и постулировать единство опыта для различных субъектов познания.

Теперь становится понятным, почему эта концепция именуется еще эмпириокритицизмом. Эмпириокритицизм – критика опыта. Какого опыта? Метафизически нагруженного, зараженного метафизикой. Значит нужно эту метафизическую нагруженность снять. Нужно очистить опыт от метафизической шелухи, метафизических наслоений.  Так. Авенариус доказывал, что научное мышление не сразу сумело отличить, что в его содержании дано предметом, а что привнесено мышлением. Лишь постепенно обнаружилось, что обычно опыт как таковой смешан с некоторыми посторонними представлениями (апперцепциями): тимематологическими (ценностными – от древнегреческого timema, оценка) и антропоморфическими. Первые – это этические и эстетические оценки, присоединяемые наивным мышлением к предмету и рассматриваемые так, как если бы они характеризовали сам предмет. Например, мы называем предмет хорошим или дурным, красивым или безобразным, но ведь это всего лишь наша субъективная оценка = апперцепция, не выражающая свойств объекта, предмета. Эти апперцепции должны быть из опыта устранены. Вторые же, антропоморфические апперцепции подразделяются на три группы: 1) мифологические апперцепции – это представления о желающем и действующем «Я», якобы обретающемся в нашем теле; 2) антропопатические – представления о том, что будто телесные движения осуществляются под воздействием «страстей души», таких, как гнев, любовь, сила воли и тому подобных; будучи на наивной стадии развития знания источником всякого рода антропоморфических истолкований природы, эти апперцепции успешно устраняются наукой; 3) интеллектуально-формальные, вопрос об устранении коих, согласно Авенариусу, впервые ставит именно эмпириокритицизм. Ежели, допустим, Кант считал необходимыми для научного познания привносимые мышлением в опыт априорные категории, то есть наиболее общие понятия, то он, Авенариус, как твердый и последовательный эмпириокритик, полагает, что они должны быть безжалостно устранены, как произвольное привнесение. Прежде всего, Авенариус объявил крестовый поход против понятий субстанции и причинности, как не данных ни в каком опыте и ни в каких ощущениях. Итак, «чистый опыт» эмпириокритицизма – это содержание человеческого сознания, очищенное от объективной действительности как его источника, от субстанции, от причинных связей, от ценностных и антропоморфических представлений. Этот «чистый опыт» и есть предмет познания.   Об этом – Современная буржуазная философия / Под ред. А. С. Богомолова, Ю. К. Мельвиля, И. С. Нарского. – М.: Изд-во МГУ,1972. –  С. 84 – 85.


Опыт должен пониматься как нечто чистое, нейтральное, не идеальное и не материальное, не психическое и не физическое, а именно нечто третье. (Но здесь опять же в скобках заметим, точнее, зададимся вопросом: насколько это возможно? Насколько осуществима начертанная здесь эмпириокритицистская программа? Насколько возможно очистить опыт = весь внешний мир, данный в ощущениях, от элементов метафизики? Возможно ли полностью деметафизировать опыт? Вынести метафизику за скобки, элиминировать ее? Это сомнительно. Ведь еще Кант заметил, что человеческому разуму выпала странная судьба: вновь и вновь возвращаться к так называемым вечным, именно метафизическим проблемам: мир, свобода, причинность, субстанция и так далее, зная при этом, что они неразрешимы. Стало быть, разум не идет по пути «экономии мышления и наименьшей траты сил». Напротив, он хочет большего. Видимо эта укорененность метафизических проблем, вечное возвращение к ним есть некое глубинное и неистребимое свойство человеческого сознания и человеческого духа. Без метафизики не было бы и подлинной философии. И сегодня в 21 веке это также очевидно, особенно когда мы наблюдаем за попытками постмодернизма провести очередные «похороны метафизики»).

Мах настаивает, что относительно более устойчивые и постоянные ощущения запечатлеваются в памяти и получают выражение в нашей речи. Они получают особые названия и их называют телами. Мах убежден далее, что вовсе не тела вызывают ощущения, но, напротив, комплексы элементов, комплексы ощущений образуют тела. Здесь уже чувствуются явные реминисценции из берклианства. (А в скобках заметим, что если еще взять маховский тезис принципиальной координации субъекта и объекта, суть коего в том, что невозможно мыслить объект как таковой, взятый сам по себе, безотносительно к тому, для кого он является объектом, то есть к субъекту, и что нет объекта без субъекта и наоборот – так вот если взять все это, то тогда дыхание берклианства будет ощущаться очень отчетливо).

Повторимся еще и еще раз: эти элементы ( = элементы опыта) нейтральны – не психичны и не физичны, не идеальны и не материальны. Эти элементы обеспечивают непрерывный переход от физического к психическому в рамках единого знания, где и физика, и психология выступают всего лишь как разные направления исследования одних и тех же элементов опыта, очищенного от метафизических наслоений.

Феноменалистический принцип определения понятий через наблюдаемые данные в махизме доводится до выделения основных элементов, которые непосредственно чувственно даны и лежат в основе всякого познания. Вещи – это условные наименования комплексов элементов (ощущений). Характерное для эмпириокритицизма снятие дуализма физического и психического было в дальнейшем подхвачено и развито такими философскими направлениями как неореализм, имманентная философия.

Мах также повлиял на Джемса, на бихевиоризм, на неопозитивизм, на философию науки. В России в начале 20 века предпринимались попытки обновить гносеологию марксизма с помощью идей и концепций Маха. А. Эйнштейн сказал о Махе, что тот подорвал догматическую веру в механичность физических процессов, открыв тем самым дорогу квантовой механике 20 века.

В. В. Бибихин говорит о величии скепсиса Маха, о том, что Мах был действительно каким – то мостом между столетиями, о том, что третий позитивизм ( Рассел, Мур, Пирс, Шлик, Нейрат, Карнап) был таким смелым в немалой мере именно благодаря Маху. То, что известно как «Венский кружок», первоначально называлось «Общество Эрнста Маха». Современный исследователь А. Ф. Зотов, оценивая в целом онтологию эмпириокритицизма, находит, что она несет на себе следы «картезианского импульса», коим была заряжена вся европейская философия, начиная с Нового времени. Ведь эмпириокритицизм, поясняет Зотов, есть ни что иное, как разновидность самоанализа познающего субъекта. Специфика этой концепции – биопсихологизм. На место декартова Cogito в ней поставлено «триединство» сознания, живого организма и изначальной, «нейтральной» «мировой субстанции». Очевидно вместе с тем и ее существенное отличие от картезианства: картезианское Я в роли «островка бытия», «связующего центра мироздания», который только и выдержал натиск урагана универсального сомнения, эмпириокритиками тоже отброшено как метафизический предрассудок. Оно, это самое Я, растворяется в «чистых восприятиях». В свою очередь, мир перестает быть  «внешним миром», коль скоро различия между res cogitans и res extensa размыты, мир «внешний» и мир «внутренний» в своем истоке слились – или, что то же самое, распались в онтологии Маха на несвязные фрагменты.

Авенариус, правда, не зашел столь далеко: он остановился перед последним шагом анализа, на ступени «принципиальной координации» Я и мира, тем самым сохранив Я как некий «центр мира», что значительно ближе классическому картезианству. Эти весьма обширные разъяснения помогают, на мой взгляд, лучше понять принципы и саму суть эмпириокритицистской онтологии, поэтому я и привел их здесь. В целом же обобщая и подытоживая, еще раз заметим, что отказ от метафизической проблематики = очищение опыта (такой, к примеру, как проблема причинности, субстанции и им подобные) приводит к идеалу чисто описательной науки, целью которой является выявление функциональных зависимостей между элементами опыта. В результате любой объект, и в том числе, Я преобразуется в функцию и представляется как некий комплекс ощущений, связанных между собой определенными функциональными зависимостями. Вот такими представляются автору данных строк основные интенции философии Маха, как он их для себя понял и сумел здесь изложить.