Ворожея

История эта относится к началу 90-х., когда я работал в клинике Илизарова, отделении устранения деформаций конечностей у детей. Наш центр тогда был на пике славы, поэтому на лечение к нам приезжали не только со всех уголков Советского Союза, но и из ближнего и дальнего зарубежья. И, поскольку в то время других эффективных методик лечения большинства ортопедических патологий не было, клиника была перегружена, по причине чего очереди на лечение ждали годами.
Это было время титанов – клиницистов-профессионалов высочайшего класса, которым по плечу было все или почти все. Они получили свою закалку на волшебном симбиозе реальной науки и насыщенной клинической практики. Увы, позже эти две вещи отдалятся друг от друга, и, вместо животворящего их сочетания, мы получим бесконечные противоречия и упадок. То были могикане метода, многих из которых давно нет в живых. От их острого взгляда не могла ускользнуть ни одна деталь. В то время клинике была жесткая вертикаль власти, поэтому от «могикан» нам, молодым, часто доставалось. «Мочили» больно, иногда очень, но обиды как таковой не было или же, если и была, то быстро улетучивалась. Потому, что их авторитет и профессионализм были выше этих мелочей. Но, почему-то именно начиная с 90-х они, один за другим, стали покидать центр. И тому были свои причины. Увы, в последующие годы специалисты такого уровня были редкостью.
Было лето 1992 года, знойный июньский день. Конец рабочего дня. Я стоял у окна ординаторской и созерцал огромную территорию клиники с газонами, тротуарами и беседками. Тихий час в отделениях только закончился и на прогулку один за другим, иногда парами, стали выходить пациенты с закованными в аппараты Илизарова конечностями. Но выйти удавалось далеко не всем – не позволяли тяжесть патологии и огромные аппараты, ходить с которыми было не так просто.  Поэтому больных обучали ходьбе специальные инструкторы перед большими зеркалами, в оборудованных для этого залах. Среди них были и такие, которые с момента своего рождения не знали, что такое ходьба, или же утратили эту возможность на многие годы.
Наша клиника была построена на территории, которую раньше занимали сады. Деревья при строительстве были вырублены, однако вишни, яблони, сливы местами все же сохранились, хоть и одичали. Людьми данный факт был воспринят в штыки, поэтому в те годы была популярна молва, что,мол, именно по этой причине наш центр постигнет кара небесная. В 2010-х была предпринята вторая волна облагораживания территории центра и почти все оставшиеся деревья тоже были вырублены или выкорчеваны.
Мне всегда нравилось незаметно наблюдать за больными со стороны. Только так иногда можно получить достоверную информацию об их состоянии, что при непосредственном опросе или осмотре не всегда возможно. Особенно если это касается детей, ибо сложность патологий, с которыми мы тогда имели дело, была таковой, что эти пациенты, будучи многие годы под прессом страданий и лишений, зачастую были замкнуты, пытались манипулировать эмоциями доктора, увести его внимание в сторону с целью во что бы то ни стало избежать неприятной процедуры и пр. Но была и другая, более весомая, причина, по которой мне нравилось тихо наблюдать за ними. Тогда я был еще молодым специалистом, только закончившим ординатуру. Видя, как тяжелый недуг отступает под натиском науки, как преображаются эти маленькие человечки, лица которых начинает посещать улыбка, а глаза озарять радость, я приходил в, ни с чем не сравнимый, восторг, заряжался вдохновением и страстью двигаться вперед, искать, расти…
Мое внимание вдруг привлекла фигурка девочки, которая, выйдя из-за здания, направилась по аллее в сторону центральных ворот. Заплетенные в две косички волосы ярко-рыжего цвета аж горели золотом на солнце. Ее голени были в аппаратах Илизарова. Шла она уверенным шагом, слегка опираясь на костыли. Походка правильная, как и учили инструктора. «Умничка!» - подумал я. Если ребенок, будучи не под наблюдением, но выполняет данные ему рекомендации, то это дорогого стоит.
Это была Перепёлкина Любочка, моя пациентка, девяти лет. Приехала на лечение с болезнью Блаунта из Рязанской области. Ее голени были деформированы настолько сильно, что пространство между ногами было похоже по форме на квадрат. Деформацию, однако, удалось устранить достаточно быстро. Эта работа была завершена буквально днями раньше. С этого момента оставалось ждать полтора-два месяца до сращения, после чего их можно было бы снять.
Любочка по всем параметрам была удивительным, иногда даже поражающим воображение, ребенком. Пухленькая, очень живописная, с кучками веснушек на щеках и огромными, как два опахала, ресницами, тоже рыжими-прерыжими, с загнутыми кверху желтыми концами, она воспринималась моим сознанием как некое «чудо в перьях».
В шестиместной палате, где она лежала, между такими же, как и она, постоянно  шла борьба за лидерство. Как оно всегда в жизни и бывает. Дерзили друг другу, обзывали, бывало даже, что хватали за волосы. Затем наступало время сердечной дружбы, которая рано или поздно исчерпывала себя, и все возвращалось на круги своя. Конечно же, дети так вели себя неспроста – они были утомлены длительным лечением, болью и стрессами, поэтому такое их поведение было объяснимо. Лично я из этих фактов особой трагедии не делал, понимая, что если дети способны на такое, значит, они все еще полны сил. Но, конечно же, проводил разъяснительные беседы. Повод для тревоги появлялся, когда они становились апатичными и безучастными к окружающему.
Так вот, я заметил, что Любочку в палате побаивались и особо к ней не лезли. Хотя ничем особым от других она не отличалась, разве что какой-то странной энергией, которую она излучала, и которую лично я чувствовал. Иногда она у меня вызывала такое умиление, что хотелось забыть, кто я, и обнять крепко-крепко, затем оторвать от себя, заглянуть в ее иссиня голубые глаза и посмотреть на ее реакцию. Она вела себя уверенно и спокойно, а выражаясь канцелярским языком, автономно и независимо. Упёртость была главной чертой ее характера. Сама себя содержала в безупречном порядке, мылась, расчесывалась, заплетала волосы в косички, иногда такие тугие, что они смотрелись как две изогнутые каральки. С прогулки возвращалась непременно с цветочками в волосах или венком на голове.
На всем протяжении лечения с Любочкой не возникало практически никаких проблем. Она терпела все трудности, боли и лишения. Даже, правильнее было бы сказать, не терпела, а воспринимала спокойно. Я не припомню, чтобы она издала хоть один стон, проронила слезинку, хотя в процессе лечения ей не раз проводились болезненные процедуры. В это время она сидела и спокойно наблюдала за нашими действиями.
Пройдя по аллее около двухсот метров, Любочка повернула направо и пошла по высокой траве по направлению к островку густорастущих деревьев и кустарников. Метров за десять до него она остановилась и начала что-то выискивать под ногами. Я был озадачен ее действиями и терялся в догадках, чем бы она там могла заниматься. Через несколько минут она выпрямилась, пошла дальше и вскоре исчезла в дебрях.
Меня терзало любопытство. Не отводя глаз, я наблюдал за тем местом. Ее не было долго, минут тридцать. Наконец-то среди веток вновь замаячило красное платьице и, выйдя из кустов, она пустилась в обратный путь.
На следующий день меня так и подмывало спросить ее, чем она там занималась, но какое-то странное чувство не позволило это сделать. Так и остался наедине с собой и собственным любопытством.
Через несколько дней, уходя с работы, я заметил фигурку Любочки, копошащуюся в том же месте. Остановившись, стал наблюдать за ней. Немного спустя, она выпрямилась и направилась к кустам. Гонимый инстинктивный любопытством, я направился в ту сторону. Трава в том месте была некошеной и идти было не так просто. Тем временем Любочка вновь исчезла в кустах. Последние шаги я шел практически на цыпочках – не хотелось выдавать своего присутствия. Подойдя вплотную к зарослям, я увидел ее в глубине, метрах в пяти от себя. Сделав еще несколько осторожных шагов вперед, я замер.
- Здластвуй Зелтоклювик! – шепелявым голосом обратилась к кому-то Любочка. – Как твои детки? Обедала ли ты сегодня? Я тебе гостинцев плинесла.
Перед Любочкой явно происходило какое-то действо, но оно было скрыто от моих глаз. Я сделал еще шаг вперед, вытянулся и наклонился немного в сторону. И… передо мной открылась шокирующая своей нелогичностью картина: на пухленькой ладошке Любочки сидела черная птичка с желтым клювом. Часто мотая головой и, дергая хвостом, она там что-то клевала. В полуметре от нее, в глубине ветвей было видно гнездо с тремя только-только оперившимися птенцами, которых Любочка очень осторожно гладила указательным пальцем второй руки, поговаривая:
- Мои халосие! Вы мои друзя, я вас люблю!
Заметив меня, птичка вспорхнула и села на ветку дерева метра на два выше, тревожно наблюдая оттуда за мной. Любочка резко обернулась. Опустив глаза, чеканным тоном произнесла:
- Вам сюда нельзя!
Я оторопел от жесткости ее заявления.
- Почему…?
- Вы напугаете Зелтоклювика!
 - И что?
- Она мозет блосить своих деток.
- А тебя почему она не боится?
- Этого я вам не могу сказать.
- А чем ты ее кормишь?
Не поднимая глаз, она протянула в мою сторону кулачок и раскрыла его. На ее ладошке лежали четыре дождевых червя, один из которых тут же принялся танцевать твист.
- И не жалко тебе червячков?
- Зелтоклювику надо ластить своих деток.
- А что у тебя в кармане? – меня заинтересовала шевелящаяся выпуклость в большом переднем кармане платья. Она опустила туда руку и вытащила огроменную жабу. Меня стошнило – я панически боюсь их. Жаба же, видимо, чувствовала себя в руке Любочки очень даже комфортно. С сплюснутым от давления ее пальцев огромным животом и растопыренными в стороны корявыми лапками она будто сканировала меня своим взглядом.
- Боже, Любочка, это же настоящая жаба!
- Нет! – отрезала та.
- А что?
- Это Пелагея, моя подрузка.
- Ты где ее взяла?
- Этого я вам не сказу. Фёдал Алексеевиц, Вам надо уйти отсюда, Зелтоклювик нервницает.
- Ах, да! – произнес я и попятился прочь от жабы, которая, казалось, сейчас прожгёт во мне дырку своим взглядом.
- Стойте! – услышал я уже за спиной голос Любочки и замер как вкопанный. Так и стоял, боясь повернуться лицом к ней. – Дайте мне слово, цто никому не рассказете.
- Обещаю…, - еле выдавил я из себя и пошел прочь.
Последующие дни я находился под впечатлением увиденного. Острое ощущение его странности будоражило воображение. «Неужели можно вот так вот приручить дикую птицу? Неужели Любочка обладает какими-то сверхъестественными способностями? Или владеет тайной общения с дикими животными?» - задавался я вопросами. И сам же отвечал: «Нет-нет, это нелогично и неестественно! Здесь явно замешана какая-то нечистая сила! И эта жаба… Ужас!».
С того дня я стал инстинктивно осторожничать в общении с Любочкой. Про себя стал называть ее ворожеей. Неразгаданность ее тайны не давала покоя, не позволяла расслабиться. «Подумаешь, птичка!» - скажет кто-то со стороны. Ну, да, может быть… Но он не был на моем месте и не испытал того острого ощущения темной магии. Да и не имел тесного отношения к детям-инвалидам, которых природа нередко наделяет выходящими за пределы понимания обычного человека способностями, будто этим самым она пытается загладить свою вину за данный им недуг.
Я не знаю, чувствовала ли она мое состояние. Скорее всего, да. Но, даже если так, не подавала вида. Вела себя так же непринужденно и независимо, как человек, который уютно уживается со своим внутренним, пусть даже кому-то непонятным, миром, в котором все остальные являются нежеланными гостями.
Каждый день, проходя мимо того места, моя голова инстинктивно поворачивалась в сторону, а глаза прилипали к тому лесочку, пытаясь высмотреть нечто такое, что помогло бы разгадать терзающую меня тайну. Но посетить его не собирался. Во-первых, дал слово, а, во-вторых, был страх неопределенности.
В начале августа мы сняли Любочке аппараты, а еще через день она уехала. Она посетила лесочек даже в день своего отъезда.
После того случая прошло более десятка лет. Я уже не работал в центре, но всегда посещал его, если оказывался в тех краях. В один из таких приездов, спускаясь по лестнице и, проходя мимо пары молодых людей, я вдруг почувствовал какое-то чувство тревоги и меня будто пронзил электрический разряд. Пройдя еще несколько ступенек, я остановился и обернулся. На меня смотрела девушка с распущенными волосами золотисто-медного цвета. Писаная красавица: стройная, белоликая, полногрудая, с пухлыми губами и точеными чертами лица… Она шла в сопровождении молодого человека. Посмотрела на меня немного исподлобья, каким-то пронзительным, снисходительно-томным взглядом. Затем, мягко улыбнувшись, еле слышно произнесла:
- Здравствуйте.
- Здравствуйте…
Я сразу узнал ее. Это была она, Ворожея…