По кругу колдовскому

   
    Посёлок, в котором я родился, ни внешним видом: хатки, хаточки, улочки, переулочки, ни посельчанами от других посёлков, в которых мне приходилось быть, не отличался. Тихий, не драчливый, скромный, с дворовыми постройками, лавочками под акациями и тополями, палисадниками с сиренью, садами… Патриотичный в праздники с духовым оркестром, флагами, портретами, в рабочие дни – трудяга в депо, совхозе. Вечерами   старики рассеивались по лавочкам, а кто покрепче глушил самогон на кухне дома или пиво с водкой в бусугарне,
   Располагался у подножья меловых бугров, где мужики камень белый рубили для домов. Взберёшься на бугры, глянешь на посёлок и ахнешь. Хат не видно. Они под тополями спрятаны. Кажется, что видишь тополиную рощу, а за ней степь, просторную и вольную с Бахмутским шляхом. Закроешь глаза и почудится скрип верениц арб, запряженных волами и ленивые погонялки: гей! гей! Дохнёт дедовское и прадедовское. Замелькают мысли, что раньше люди вольготней и дружнее жили. Защемит сердце… Прошлое не вернешь. Будущее не ясно.
   Пришла перестройка. Заблистал, засверкал посёлок, над ним словно потемневшее зеркало висело, а потом будто отдраили. Заблестел. Со старта круто и в карьер. Рванул, помчался, полетел.
   Посельчане справедливо рассудили: а зачем работать, когда все торгуют. Раньше торговля крепостной была, а сейчас вольную дали. Продавай, что хочешь. До чего рука дотянется, глаз отметит и душе не жалко. Деповские мужики почесали затылки, померкували в бусугарне, осмотрелись и за дело крепко взялись.
   Посельчанин он с виду, как бы хилый, но, если за что – то зацепится - с корнем вырвет. Нагрузится так, что землю пахать носом будет, но утащит. Разобрали депо, вагоны, паровозы и металлом стали торговать, да деньгу наживать. Много ли, мало ли, не сколько от силушки зависело, хотя силушки впрок было, сколько от духа, которым душа была пропитана в прошлом. Кто сдавал цельный паровоз на металлолом, а кто колесо или топочную кочергу. Бабы: а зачем в совхозе спину гнуть. Побросали тяпки на грядки, скинули белые, потные платочки, на горле чёртиком завязанные, и на свои огороды метнулись, налегли, да ещё и по заграницам кинулись тряпки закупать и продавать.
   Ожил посёлок. Забурлил. Базар – не базар, рынок – не рынок. Наполнился заграничным. Раньше помидор брэндом был, а банан в диковинку, а стало: банан – брэнд, а помидор в диковинку.  Посельчане за жизнь и гроши стали биться. Смертным боем. Кумовья зубастыми оказались, вели по – акульи друг с другом. Отлетело слово «товарищ – посельчанин», угнездилось «господин – посельчанин».
   Третье поколение господ выросло, а посёлок как был в хатёнках и избёнках, улочках и переулочках так и остался, словно наколдовал кто – то по кругу колдовскому жить. Да не это главное. Появились, а ведь никто и не думал, что такое может быть, деловые и деликатные люди: воры, бандиты, бизнесмены… Откуда? Раньше ведь не было. Из – за границы выписали? Да нет же. Свои. Из наших. Отечественные. Поднатужился посёлок и выплеснул. Для того, чтобы гения родить, нужны миллионы, а нечисть сама рождается, была бы плесень, взяла дело в свои руки, а на то, что после войны потом, кровью и духом восстанавливали, плюнула.