Глава 7. Большая любовь

  Прошел месяц с того дня, как Светлана последний раз видела Орлова, он ничего не сообщал о себе, и она не знала, что с ним.
   Как-то Светлане сказали, что Орлов должен приехать в Москву, она ждала встречи, каждый раз с трепетом подходила к телефону, но он почему-то не звонил. Светлана затаила обиду.
   К тому, что между ними произошло тогда, она относилась по-разному. Первое время, после отъезда Орлова, она не осуждала себя.
   – Правильно ли она поступила, нравственно ли это, к чему это может привести?
   Все эти вопросы не стояли перед ней. Ей было хорошо, ей хотелось, как она сказала ему тогда в ресторане, чтобы эти встречи были еще и еще. В это же время Светлана решила:
   – следующее свидание должно быть подготовлено мной.
   Где и как это произойдет, она не знала. Воображение рисовало то лесную сторожку, то шатер на берегу реки, то белоснежную яхту на голубых морских просторах.
   Случайный разговор двух женщин, осуждавших третью, который она услышала в метро, подсказал место.
   – Ты знаешь, где они проводят время? – с возмущением говорила одна из них.
   – Он берет каюту на экскурсионный теплоход, на один день.
   Чужая, ворованная мысль, нисколько не смутила. Река, ресторан и отдельная каюта на теплоходе, овеянная тайной, выглядели весьма романтично. Она съездила в речной порт, переписала в свою маленькую записную книжечку расписание.
   – Когда накануне он позвонит, я закажу билеты.
   То, что она – жена и мать так изощряется, обдумывая каждый шаг будущей измены, ее не тревожило.
   Душа Светланы была полна приятными воспоминаниями, радужно рисовалось будущее. Но не могла больше удерживать все в себе, ей хотелось кому-нибудь рассказать, излить свою душу, встретив Лизу, она тотчас пригласила ее к себе. Сидели друг против друга, пили кофе. Лиза нагнулась к своей сумочке и, открыв ее, достала пачку американских сигарет «Уинстон».
   – Ого, это откуда? – с удивлением спросила Светлана.
   – Есть тут один человек, – с некоторой загадочностью ответила Лиза, – дарит иногда. И, знаешь, как? –
   Лиза привстала, взяла пачку двумя пальцами и протянула Светлане:
   – Лизочка, прошу вас, очень прошу, … нет, нет, не отказывайтесь, я знаю, это вам будет очень приятно… так что, пожалуйста.
   А сам смотрит так, ты себе просто не представишь, как.
   Подруги закурили. Голубой дымок медленно тянулся с конца сигареты.
   – Слушай Лиз, ты помнишь, тот вечер у вас, когда приехал Евгений?
   – Конечно, помню, а что? – Ответила Лиза и с интересом посмотрела на подругу. Под ее пристальным взглядом Светлана покраснела.
   – Да что ты, девонька, неужели … влюбилась? А я-то, а я давно предполагала. Ну, давай, давай, рассказывай! – и Лиза с нетерпением потянулась к ней.
   Светлана, специально пригласила подругу, чтобы поделиться с ней, но теперь ей стало как-то неловко, и она безразличием ответила: – Да нет, я просто так вспомнила о нем.
   Но Лизе ничего уже не надо было объяснять, она как заядлый охотник, почуявший крупную добычу, бросила в бой все свои способности. Светлана сдалась и, постепенно, сама того не замечая, стала рассказывать подруге все о своих встречах с Орловым, о чувствах к нему.
   Но странное дело, чем больше она рассказывала, тем больше начинала понимать, куда она катится, на краю какой пропасти она удержалась. Особенно больно ее поразила мысль о том, что встречи с Евгением приведут ее к разрыву со своей семьей, с Арнольдом, Наташей. Готова ли она к этому шагу? А может еще не поздно отойти от края?
   – Почему так? Я встретила наконец-то свою любовь и должна немедленно от нее отказаться? Как это несправедливо, – думала она.
   – Знаешь, Лиз, – обратилась она к подруге, – я запуталась, мне необходимо сделать правильный выбор.
   – Светлана, ты совершенно несовременная женщина, да разве можно так, как ты? Ну, нравится, так и погуляй. Причем тут твоя семья? Сейчас на эти вещи все смотрят значительно проще.
   – Нет, ты пойми, мне не нужна мимолетная встреча, или даже встречи, если хочешь. Мне он нужен весь, целиком, навсегда! Вот что происходит со мной. И всю сложность моего положения я поняла только сейчас, когда рассказала тебе все. Что делать, Лизка, что?
   – Если это так серьезно, тогда брось его. Немедленно прекрати думать о нем, Светлана, ты умная. Да это немыслимо … Арнольд – отличный муж. Так что ты перестань.
   Лиза ушла. Светлана впервые, за прошедшее время, трезво оценила то, что с ней происходит, и долго неподвижно сидела, пытаясь найти выход из того сложного положения, в которое она попала.
   – Выбросить его из головы? Больше не встречаться?
   Но она не могла этого сделать, ей еще больше захотелось видеть его.
   Влечение Светланы Архиповны к Орлову проросло на благоприятной почве – почве ее отчужденности к мужу. Но, как только Арнольд Григорьевич изменился, она лишилась того спасательного круга, с помощью которого можно было как-то оправдывать свои поступки. Теперь она не могла думать об Орлове, забывая про мужа. С каждым днем ее отношения с мужем улучшались. Произошло это так.
   Арнольд Григорьевич давно почувствовал, что с женой происходит что-то неладное, и что это очень серьезно. Он испугался и каким-то шестым чувством понял, что если немедленно не переменит своего отношения к ней, то потеряет ее навсегда.
   Однажды он неожиданно для Светланы, зашел за ней на работу. Это было первый раз за их супружескую жизнь, и она естественно испугалась, увидев его – плотного, солидного, с трудом протискивающегося между шкафов, набитых папками документов и чертежными столами.
   – Арнольд, что-нибудь случилось? – с тревогой вскрикнула она. Но в то же мгновение, взглянув на его добродушную улыбающуюся физиономию, поняла: – Все нормально.
   – Все в порядке, – ответил он, – я был по делам тут неподалеку и решил заехать за тобой, ну и, в конце концов, познакомиться с твоей работой. Ты не возражаешь?
   – Нет, нет, что ты? – почему-то обрадовавшись, ответила она.
   – Проходи вот сюда, – Светлана взяла его за руку и, маневрируя в узких проходах, повела к своему месту.
   Время подходило к концу рабочего дня, многие сотрудники, работающие в одной комнате со Светланой, приводили в порядок свои рабочие столы, складывали чертежные принадлежности. Появление Арнольда Григорьевича привлекло всеобщее внимание. Он подвергался самому тщательному изучению, как себя держит, в чем одет, насколько подходит к Светлане Архиповне, стар или молод, как говорит?
   Когда он шел за Светланой, то чувствовал, как десятки глаз буквально пробуравливают его насквозь, и ему стало как-то не по себе. Чтобы рассеять возникшую неловкость, Арнольду Григорьевичу захотелось тотчас же о чем-нибудь спросить ее, и он начал быстро искать предмет для разговора.
   « – Интересно, какой современный жилой район», – сказал Арнольд, живо рассматривая расположенный поодаль, рядом с местом Светланы, макет города.
   – Это наш город, – восторженно объявила Светлана и рассказала, где и когда этот город будет возведен. Арнольд Григорьевич внимательно слушал.
   В машине ее ожидал новый сюрприз. На заднем сидении полу обернутый в белую бумагу лежал великолепный букет алых роз.
   « – Это тебе», – сказал Арнольд Григорьевич.
   Что в сравнении с неожиданно преподнесенным букетом прекрасных цветов может более повлиять на женщину? Ничто…
   Светлана была счастлива. Она сидела в машине как королева на троне, ее восторженный взгляд, бросал вызов всем окружающим: водителям машин, пешеходам на перекрестках:
   – Вот я, какая, смотрите.
   Однако, постепенно прежнее чувство недоверия к мужу вернулось к ней, и она задумалась:
   – В чем дело? Чем вызвана такая перемена в его поведении?
   Несмотря на то, что их семейная жизнь в последнее время нормализовалась, и внешне все выглядело благопристойно, они продолжали жить каждый своими заботами.
   Арнольд Григорьевич, успешно защитив диссертацию, наконец-то получил долгожданное место заведующего кафедрой. Все это поднимало его в собственных глазах и давало повод вести себя по отношению к ней и окружающим людям с некоторым оттенком превосходства. Светлана, получив признание на работе, считала, что может наконец-то быть с мужем на равных. Но он не признавал этого.
   Арнольд Григорьевич притормозил у небольшого дворового садика.
   – Светлана, – примирительно сказал он, – ты удивлена и не знаешь истинной причины моего посещения. Потерпи, я постараюсь все объяснить.
   Арнольд Григорьевич положил руку ей на плечо:
   – Я понял, что вел себя по-хамски, как черствый эгоист. Прошу тебя, прости! Мы еще молоды, здоровы, полны энергией. В нашей жизни все должно быть красиво. Я больше не допущу размолвок. Зачем это нам?
   Объяснение было неожиданным. И хотя оно приятно задело ее самолюбие, воспоминания того времени, когда они были в ссоре, тяжелым грузом лежало на сердце. Обида за те потерянные дни, несправедливость с его стороны, стремление задавить своим авторитетом, не допустить, чтобы она заняла равное с ним положение, сжало грудь, сдавило дыхание. Чтобы не выдать своего состояния она закашлялась и отвернулась. Но тотчас же вспомнила, раньше ей хотелось вот такой минуты, когда с его стороны будет полное взаимное доверие, откровенность. Она посмотрела на мужа, все еще пытаясь найти в нем те черты, которые вызывали неприязнь.
   Арнольд Григорьевич улыбался. Если прежде его мясистый круглый подбородок, нос, несколько приплюснутый в ноздрях, придавали его лицу вид бездушного, коварного человека, теперь выглядели добродушно, имели вполне нормальный вид.
   « – Света, родная», – сказал он и прижал ее к себе, – я хочу, чтобы все было хорошо. Согласна?
   Она, молча, кивнула. Время шло, воспоминания об Орлове потускнели, и ей казалось, что-то, что произошло между ними, было глупым увлечением с ее стороны и больше никогда не повторится.
   Голубое ласкающее море, которое обнимало и баюкало Светлану своими добрыми, нежными руками, жаркое южное солнце, приятная вечерняя прохлада роскошных парков с тонкими ароматами ночных цветов, белоснежные накрахмаленные салфетки в ресторане, тяжелые гроздья сочного винограда, – все было великолепно и радовало глаз.
   Прежде они обычно проводили свой отпуск в доме отдыха или санатории, на этот раз Арнольд Григорьевич, снял номер в гостинице. Две комнаты: спальня и гостиная, большая, отделанная черным кафелем ванная, широкий, с видом на городской парк, балкон – лоджия, создавали комфорт и способствовали приподнятому настроению. С гостиницей им случайно повезло. Сезон находился в самом разгаре, и снять хотя бы небольшую комнату было невозможно. Правда, номер – люкс обходился дорого, по десять рублей в сутки, но они решили шикануть. Пользуясь отсутствием каких-либо расписаний и распорядков, Довжецкие вели совершенно привольный образ жизни, подчиняясь только собственным настроениям.
   Они валялись на пляже, плавали к заградительным буям, катались на шлюпке и даже пытались освоить водные лыжи, но у Светланы не получилось, она не смогла удержать буксирный трос.
   Быстро загорев, Светлана, шоколадно-коричневая, в специально привезенном для этого случая желтом купальном костюме, с удовольствием разгуливала по пляжу. Она замечала, что большинство мужчин беспрерывно бросали в ее сторону косые томные взгляды, а женщины завистливо отворачивались. Рассматривая в зеркале номера свое тело, она чувствовала, что приобрела особую женственную привлекательность. Это радовало. Арнольд Григорьевич сильный со своей спортивной фигурой, был всегда рядом, ходил в обнимку, готов был носить на руках. А вечерами Светлана, нарядившись в свое длинное темно-вишневое вечернее платье, любила танцевать в одном из ночных ресторанов. Их уже многие ждали везде – в гостинице, на пляже, в ресторане, встречали улыбками, радостно приветствовали.
   В этот вечер Светлана Архиповна с мужем сидели в компании из четырех супружеских пар, которые постепенно сложилась вокруг них. Алексей Александрович Прянишников и его жена Нина, оба москвичи, работающие в Большом гастрономе, доцент философии Стариков из Днепропетровска, который вместе с супругой Анной Павловной познакомились с Довжецкими, обедая за одним столом, и Саше Переверзев – полярный летчик, страстный любитель водных лыж, с невестой Галей, приехавший из Волгограда. Прянишниковы жили с Довжецкими на одном этаже через два номера: Алексей Александрович, в противоположность своей жене, был человеком спокойным рассудительным, любившим больше делать, чем говорить. Он смотрел с высоты положения, позволяющего все иметь и пользоваться благами, недоступными другим. Сегодня принимали, согласно очередности, которая установилась между новыми знакомыми, Прянишниковы. Алексей Александрович, с удовольствием наблюдал, какое впечатление производит на гостей стол из набора редких вин и закусок. Это пиршество он организовал в чужом городе, и оно очевидно, могло быть гордостью местного гастронома.
   Нина, считала себя страстной театралкой, и любительницей различных искусств. Всем она говорила, что совершенно случайно попала в торговлю, где работала кассиршей и, что ее удел – сцена. Она сидела подле Старикова, разряженная, с большими золотыми серьгами – кольцами в ушах и темно-алыми накрашенными помадой губами, полная здоровья и загоревшая. Не мигая длинными, приклеенными ресницами Нина победоносно смотрела на него.
   – Нет, вы только подумайте, Паша, – покровительственно говорила она, распространяя на философа аромат тончайших французских духов, – вы человек тонкой души, вы должны это правильно воспринять. Этот ублюдок вышел вместе с Лавровой. (Речь шла о пьесе, которую вчера смотрели всей компанией, в находившемся на гастролях известном московском театре).
   – Какой из него Антоний, он жалкий раб, а не римский царь… какие жалкие движения…
   – Простите, Нина, – попытался уточнить Стариков, – Антоний не царь, а триумвир.
   – Ах, какая разница, – возмутилась Нина, – дело ни в том. А как он упал на меч в пятом акте? – оправившись, продолжала она.
   – Он просто облокотился на свою трость, а не убил себя. Но она, Лаврова, умерла великолепно. Настоящая Клеопатра! Нет, вы только подумайте, я этого от них не ожидала.
   Старикову не хотелось слушать Нину. Он мучительно ждал, когда же, наконец, она закончит и отпустит его. Он даже попытался встать и перейти в другую, мужскую компанию; но Нина так испытывающее посмотрела на него так, что Старикову стало неловко, он покорился и остался сидеть рядом. Он слушал Нину, совершенно не вникая в смысл ее слов, и думал о своей работе. Ему, как он считал, удалось найти правильное соотношение между теоретическими и эмпирическими исследованиями и дать этому соотношению правильное философское толкование. Мысль эта пришла недавно и, Старикову очень хотелось поделиться с Арнольдом Григорьевичем, но Нина не отпускала.
   – Вы не видели «Горящую жирафу» Дали? – теперь уже перейдя на живопись, пыталась ошеломить Старикова Нина.
   – Это потрясающее! Обезображенный торс Венеры, искаженное от ненависти лицо. Это новое, параноидно аллегорическое направление в живописи, мне импонирует.
   – Но, простите, – еще раз перебил ее Стариков, – параноидно аллегорические направление, в переводе на простой язык, означает «бред сумасшедшего».
   – Да, да, все вы так говорите, когда слышите о чем-то новом, – возмутилась Нина и даже отвернулась от него.
   Светлана Архиповна сидела напротив молодой пары, любовалась ими, и слушала рассказ Саши полете в полярную ночь.
   – Летчик – ночник не испытывает сомнений, летчик – ночник привык подавлять свои чувства, верить приборам, сохранять спокойствие даже тогда, когда доверять светящимся стрелочкам делается, вдруг прямо-таки невозможно, – рассказывал Саша, ощущая на себе осторожный, влюбленный взгляд Гали.
   Светлане было приятно смотреть на молодую пару. Влюбленность, выраженная в каждом движении Гали, в ее восторженных глазах, мимике лица, передалось Светлане, и она как бы трансформировала это состояние. Слова Саши доносились откуда-то издалека и не доходили до ее сознания.
   – Облака, сплошная темнотища, ни горизонта, ни звезд, ни верха, ни низа.
   Чувство, наполнившее Светлану, было неопределенным. Она посмотрела на мужа, который о чем-то беседовал с Прянишниковым, он понравился ей. Последнее время, особенно здесь на курорте, Арнольд Григорьевич доставлял ей только радость. Он переменился, предупреждая каждое ее желание, был очень внимательным – и это сыграло свою роль.
   На какую-то долю секунды Светлана вспомнила Орлова, но тотчас, отбросив мысли о нем, вновь посмотрела на мужа.
   – Только он! Он хороший и милый человек. Он заслуживает моей любви, – подумала она об Арнольде, и ей стало стыдно за только что промелькнувшее воспоминание. Чтобы подтвердить свое расположение к мужу, Светлана подошла к нему и, став за спиной его кресла, обняла за плечи.
   Арнольд Григорьевич, очень увлеченный беседой с Прянишниковым, удивленно оглянулся, на лице появилась досада на то, что кто-то помешал их разговору, но узнав жену, он переменился и прижал ее руки к себе.
   – Это ты? А мы с Алексеем Александровичем беседуем. Ты знаешь, у Алексея такие связи, он обещал мне помочь войти в гаражный кооператив, строящийся недалеко от нас. Ты ведь знаешь, я несколько раз пытался, но безуспешно. А вот он, обещает.
   – Я не обещаю, я точно устрою, – самодовольно, удовлетворенный тем, что он и для этих людей может все сделать, ответил Прянишников.
   – Так, вы Алексей Александрович, тоже автомобилист? – не снимая рук с плеч мужа, спросила Светлана.
   – Нет, у меня нет собственной машины, ответил Прянишников, – зато машина есть у моего племянника и этого для меня достаточно.
   – К сожалению, по некоторым соображениям я не могу быть автовладельцем, – продолжал он.
   – Ну да ладно, что-то мы все разбрелись. Прошу Вас, – Алексей Александрович обратился ко всем, жестом приглашая выпить и закусить.
   Стариков, обрадовавшись возможности наконец-то отвязаться от Нины, сел рядом с Арнольдом Григорьевичем. Выбрав, подходящий момент он обратился к нему с вопросом:
   – Скажите, Арнольд Григорьевич, как вы относитесь к проблеме теоретических и эмпирических исследований в современной науке? Какому направлению вы придаете большее предпочтение?
   Арнольд Григорьевич задумался. Что он мог сказать? Он не относил себя ни к первому ни ко второму направлению. Он был делец, организатор. Но чтобы не ударить лицом в грязь, ответил:
   – Теоретические исследования являются более характерными для настоящей науки, и я придаю им большее значение.
   Павел Лукич Стариков оживился:
   – Видите ли, взаимодействие мыслительных и чувственных механизмов отражения действительности не противоречат друг другу. Хотя для диалектико материалистической гносеологии непреложным принципам является тезис материалистического сенсуализма, источник всякого знания есть ощущение, восприятие, чувственность.
   Стариков говорил, его мысль еще более отточилась, он торжествовал, и чтобы его не прервали, говорил быстро, без пауз:
   – Специфика всякого исследования, связанна не с тем, что теоретически представляет собой уровень некого «чистого интеллекта», а эмпирика – уровень чувственного отражения.
   – Все-таки хорошо, что меня не беспокоит подобные вопросы, – думал Арнольд. – Надо же вокруг простой истины, что практика всегда дополняет теорию и наоборот, разводить такие антимонии.
   – Дело в том, что эмпирические исследования, – продолжал Стариков, – направлены непосредственно на …
   – Что это вы мужчины, – вмешалась в разговор жена Старикова, – всегда, как выпьете, разговариваете о работе, а на работе, разговариваете о футболе. Прекратите, нам это не интересно.
   – Пойдемте гулять, сегодня такой прелестный вечер, – предложила Нина.
   Светлана шла, опершись на руку Арнольда. Стоял прелестный южный вечер. Радость от того, что все хорошо, что все устроилось, и у нее наступило душевное спокойствие, казалось, перешли в окружающий мир. Светлана посмотрела на мужа. Он поймал ее взгляд. В глазах она прочла желание угодить ей, сделать все, чего она захочет. Ей стало как-то неловко за свое прежнее отношение к нему и, чтобы освободиться от мучивших переживаний, Светлана сказала:
   – Арнольд, я была несправедлива, я виновата перед тобой. Мне казалось, что для тебя безразлична моя жизнь, мои успехи по работе, и я дурно думала о тебе. Прошу тебя, прости меня.
   Арнольд Григорьевич, вместо ответа, ближе прижал ее к себе.
   Но, как и все на свете, отпуск вскоре кончился, и Довжецкие вернулись в Москву.

   Орлов много работал. Требовалось наладить огромный механизм стройки, раскинувшейся на десятки квадратных километров.
   Ежедневно принималось множество решений, издавались приказы, давались указания, проводилась большая организаторская работа с различными людьми.
   Орлов только вернулся от Семенова, где наконец-то удалось сколотить костяк для нового управления инженерно-техническими работниками из действующих подразделений.
   Он пригласил всех в вагончик Семенова, и целый час объяснял людям их служебные обязанности, а также общие задачи управления. Инженеры внимательно слушали, понимающе кивали, но, как ему показалось, еще очень слабо представляли свою будущую работу. Особенно запомнилась женщина лет тридцати пяти – старший инженер производственного отдела. Она сидела напротив Орлова и каждый раз, когда он спрашивал – Ясно? – Старательно наклоняла свою гривастую голову и убедительно отвечала: – Да.
   Но по ее голубым глазам, затянутым туманной поволокой Орлов понимал, что она витала где-то в небесах.
   – Ничего, жизнь быстро заставит во всем разобраться, – думал Орлов, размешивая сахар в стакане чая, который принесла и аккуратно поставила перед ним секретарша, подложив под стакан кусочек белой бумаги.
   Орлов по окончании совещания, подумал, что Семенов, в общем, мужик не плохой, потянет.
   В кабинете стояла необычная тишина: телефоны молчали, посетителей не было, начальник строительства, обрадовавшись этой небольшой паузе, позволил себе несколько расслабиться.
   В такие минуты он всегда думал о Светлане:
   – Как он относится к ней? Что эта за связь? Следует ли ее продолжить?
   Они давно не встречались, в прошлый раз, когда он приезжал в Москву он вечером, после совещания в ЦК, улетел спецрейсом.
   Задребезжал телефон. Орлов вздрогнул, и еще не успев переключиться от захвативших его воспоминаний, нервно схватил трубку ближнего к нему черного аппарата:
   – Орлов, – невнятно промолвил он, но никто не отвечал. Звонок телефона, но уже более настойчивый раздался вновь. Тогда окончательно очнувшись, Орлов угадал, откуда идут эти требовательные сигналы и уже уверенно снял трубку с белого аппарата. Звонил начальник главка – Бахтин.
   – Завтра в «Минхиме» рассматривают план будущего года, приглашают меня, – откуда-то издалека кричал Бахтин.
   – Мне нужен кто-то из вас. Пришли главного или зама по химии. Бахтин знал, что сейчас у Орлова много забот и тревожить его лично не хотел.
   Но Орлов решил иначе:
   – Я прилечу сам. Будущий год для меня очень важен.
   То, как спланируют будущий год, было действительно очень важно, но наряду с этим было и другое, желание встретить Светлану. Об этом Орлов естественно ничего не сказал Бахтину.
   На следующий день Орлов прилетел в Москву, едва устроившись в гостиницу, он позвонил к Светлане в институт. Но ни в первый, ни во второй день своего пребывания в Москве застать ее на работе не смог.
   Теперь, когда все дела были позади, Орлову захотелось повидать Светлану без предупреждения.
   Справившись как найти «Гипрогорпроект», Орлов шагал по улице Горького, минуя одну за другой остановки транспорта. Лезть в переполненные троллейбусы не хотелось. Встречная, по-столичному нарядная, толпа лишь частично отвлекала его внимание, мысли его сосредоточились на предстоящем свидании. В том, что он сегодня обязательно увидит Светлану, Орлов не сомневался. Он настолько сильно желал этого, что даже и помыслить не мог, что встреча не состоится.
   Миновав гостиницу «Центральная», он вышел на Пушкинскую площадь. Здесь на бульваре у кинотеатра «Россия», столпилось много людей. Некоторые стояли у памятника, очевидно в ожидании свидания, другие, оживленно беседовали, или молча, сидели на парковых скамейках.
   Орлов намеренно, чтобы успокоится от навязчивых мыслей, выбрал свободное место и осмотрелся. Внимание привлекла молодая пара с мальчиком лет шести, все время крутившимся у их ног. Ребенок – бутуз в коротеньких голубых штанишках и белых в черную поперечную полоску гольфах, то дергал за полу мать, то залезал на колени к отцу, то отбегал от них далеко в сторону, то кормил хлебом сизых голубей и затем топал на них ножкой, пытаясь поймать взлетающую птицу. Мать, иногда больше для приличия, покрикивала на него. Оба, муж и жена, видно очень любили друг друга. Пара эта взволновала Орлова. Он вдруг представил себе на месте молодой женщины Светлану и на месте резвящегося бутуза, ее дочь – Наташу. Мальчик в это время, стоял на скамейке между своими родителями, обнимал их обоих за шею и притягивал друг к другу. Орлов отвернулся.
   – Вот так-то, дорогой мой, хочешь угрызений совести? Брось, прекрати думать о ней.
   Он чуть вытянул ноги и закрыл глаза. И тот час, как наваждение, перед ним встал образ Светланы. Тогда Орлов открыл глаза, и все исчезло. Он вновь, закрыл, открыл. Видение то появлялось, то исчезало.
   – Нет! Это невозможно, надо все прекратить! А ты попробуй, распрощайся, – поддразнивал внутренний голос.
   Вся сложность взаимоотношений Орлова к Светлане заключалась в том, что для Орлова это были не случайные встречи. Если бы так, то все было бы просто: встретились, погуляли, переспали, и все прошло. Так с ним было несколько раз до женитьбы. Теперь только одна мысль о физической близости со Светланой вызывала у него чувство отвращения к себе. Следовательно, он хотел большего. Но это «большее» сразу же возводило между ними, непреодолимую стену. Этой стеной была семья Светланы, ее муж и дочь. О том, что у нее есть реальный муж, он прежде как-то не задумывался. Теперь эта мысль раздражала, выводила его из себя, приносила душевные страдания. Дело заключалось не столько в том, что реальный муж жил вместе, ел, пил из одной посуды, спал, наконец, в одной постели, сколько в том, что – муж был отцом ее дочери, человеком возможно порядочным, совершенно неподозревающим того, что Орлов готовит против него.
   – А что, и попробую! Вот посмотришь.
   Орлов встал и, боязливо озираясь, не разгадал ли кто его черных намерений, ушел. Он сел в первое такси, назвал нужный адрес и через несколько минут, мчался на встречу со Светланой.

   Несколько дней, которые остались от отпуска, Светлана Архиповна собиралась посвятить Наташе и приведению в порядок, накопившихся после длительного отсутствия, домашних дел. В четверг позвонил Корнилов и, как всегда, наговорив кучу любезностей, попросил заехать в мастерскую.
   – Светлана Архиповна, я задержу вас буквально на несколько минут. Вы обязательно должны посмотреть новое компоновочное ядро квартала «Е». «Завтра я отправляю проект на экспертизу», – сказал он.
   Светлана обрадовалась и на следующий день, одев свой новый светлый костюм, так хорошо оттеняющий ее темную от загара фигуру, приехала во второй половине дня.
   Было много радости, восторгов, «Ох» и «Ах». Она посмотрела компоновку, которую Корнилов мог отправить и без нее, встретилась со всеми друзьями, и закончив дела, в превосходном настроении, вышла из института, направляясь в сторону, полюбившейся булочной-кондитерской, где всегда торговали пирожными «Безе».
   Визг таксомотора, затормозившего перед ней, напугал ее. Она, вздрогнула, остановилась. Передняя дверка открылась, и из машины с шумом выскочил Орлов.
   – Светлана! Как здорово, а я ведь к вам. Просто повезло, а то бы и не застал! – громко восторженно говорил он.
   Почему-то перебирая ногами Орлов сиял и ему незачем было объяснять, как он рад этой встрече.
   Застигнутая врасплох, совершенно неподготовленная, Светлана стояла, широко раскрыв глаза, смотрела на него, такого оживленного, веселого не зная, что и говорить. То, что она еще совсем недавно решила прекратить с ним всякие контакты, мгновенно улетучились. Ей вновь захотелось быть рядом.
   – Но, что это? Как я могу, после этого, когда с Арнольдом все наладилось? – Легкая тень пробежала по лицу. Орлов заметил ее смущение и, не дав опомниться, посадил в такси.
   – Поехали, – отрывисто сказал он водителю и повернулся к Светлане.
   – Нам нужно поговорить, давайте уедем куда-нибудь, где бы мы были одни.
   Машина тронулась. Шофер – мужчина лет тридцати, одетый в шестиугольную кожаную фуражку, и джинсовую рубаху с закатанными рукавами, повернулся к пассажирам и спросил:
   – Так куда едем?
   – В Ботанический, пожалуйста, – ответила Светлана.
   За эти несколько секунд, она успела оправиться и уже более трезво оценила обстановку:
   – Да, да, очень хорошо, нам действительно пора объясниться.
   Но его смеющиеся, радостные глаза притягивали и, чтобы навести преграду, уйти из-под их влияния, Светлана сказала:
   – Я только, только приехала из отпуска. Мы с мужем очень хорошо провели время, великолепно отдохнули.
   Она особенно подчеркнула слова «мы с мужем». Орлов почувствовал это: «мы с мужем» больно резанули его, он растерялся, глаза потускнели.
   – Ты будешь либо со мной, либо с ним, – подумал он, – сегодня все решится.
   В ботаническом саду, куда они быстро доехали, было пустынно. Лишь отдельные пары мелькали вдали, какая-то пожилая женщина укачивала в коляске младенца. Был конец августа, время, когда лето еще не кончилось, но во всем уже чувствуется приближение осени. Шли молча. Чтобы как-то прервать неловкое молчание, Орлов показал на голубую ель и спросил:
   – Интересно, а что там написано на табличке?
   – Наверное «ель голубая», – в тон ему ответила Светлана. Она догадывалась, о чем хочет говорить Орлов, в ней боролись противоречивые чувства.
   С одной стороны, хотелось (еще больше, чем прежде), чтобы он признался, что любит ее, но было страшно: – необходимо тогда что-то сказать в ответ?
   О том, что можно не отвечать, она не думала. Чувствовала, что сама любит его, что он ей необходим. С другой стороны, она понимала: все надо кончать, все зашло слишком далеко.
   – Сядем, – сказал Орлов, – показывая на большую садовую скамейку, которая стояла в некотором отдалении от главной аллеи. Светлана села. Орлов, вначале стоял, затем тоже сел.
   – Светлана, – каким-то глубоким не своим голосом сказал он, и затем, уже более твердо добавил, – нам необходимо объясниться! В прошлый раз мы договорились о встрече и вот, наконец, встретились, только через четыре месяца. За это время я много передумал о тебе. Ты мне нужна.
   – Боже мой – мелькнуло в голове Светланы, – Милый, родной, возьми меня, я вся твоя, – и она подалась к нему.
   Не догадываясь о ее чувствах, Орлов продолжал:
   – Наши взаимоотношения очень сложны. Я понимаю. Только что, когда ехал к тебе, решил: на этом все, ставлю точку. У тебя есть муж. Кто он? Какой? Хороший или плохой я не знаю и не хочу знать! Давеча решил, что не имею права, … но теперь, когда вновь вижу, чувствую, что это не так, что это не правда.
   Он говорил медленно, с расстановкой. Каждое слово давалось с трудом.
   – Ты нужна мне вся. Нужна навсегда. Может это и глупо, но это так. Решайся, и я увезу тебя.
   Светлана сидела, питаясь, сжавшись в комочек, какое-то наваждение нашло на нее и ей захотелось тотчас же броситься в его объятия, она еще ближе подалась к нему, взяла за руку. Он быстрым рывком притянул ее к себе, но она в какую-то последнюю долю секунды вспомнила про мужа и дочь с силой оттолкнула его. Не в состоянии справиться с нахлынувшими чувствами, она, закрыв обеими руками лицо, вдруг заплакала навзрыд.
   – Это невозможно, сквозь слезу говорила она, – я очень, очень вас …
   Она остановилась, она не могла произнести это слово «люблю».
   – Нет, нет, я очень виновата перед вами… я сама, … но прошу … это невозможно … прошу вас, … уходите! Простите меня.
   Она отвернулась от Орлова, обняла обеими руками спинку скамьи, ее плечи продолжали подергиваться.
   Орлов встал. Он понял, она отвергла его, и на это у нее есть веские причины. Он понял, что спорить бесполезно: он не имеет прав на это. – Что же, хорошо! Значит все закончено. Все! Баста.
   Орлов тихо, вначале медленно несколько раз обернувшись, а затем все быстрее и быстрее, уже не оглядываясь, зашагал к выходу.
   Светлана почувствовала, что он уходит и уходит навсегда. Ей хотелось посмотреть в сторону Орлова и крикнуть:
   – Постой! Куда же ты! Вернись.
   Но она не сделала этого и еще крепче вцепилась в решетки садовой скамьи.

   Довжецкие всегда завтракала по воскресеньям вместе в большой комнате, служившей одновременно гостиной и столовой. Это событие, традиционное для их небольшой семьи, в течение недели ожидалось, к нему готовились. В эти дни стол накрывался белой накрахмаленной скатертью; каждому члену семьи ставился полный набор: блюд подавались, красиво приготовленные и уложенные, на больших сервизных тарелках, с которых уже затем еда перекладывалась каждому в его прибор. Все вкусное, что удавалось достать за неделю, складывалось и сохранялось к воскресному дню. Словом, воскресный завтрак, превратился в своеобразный семейный праздник.
   – Что у тебя нового на кафедре? – спросила Светлана Архиповна, подкладывая мужу кусок жареной осетрины и заливая его сверху белым ароматным соусом.
   – Наталья, перестань вертеться, сядь прямо.
   Наташа, чистенькая, свеженькая, все время поворачивалась в сторону игрушечного столика, расположенного тут же в гостиной, где так же, как и за большим столом, все было сервировано и две ее куклы важно восседали на маленьких стульчиках.
   – Как тебе сказать, – ответил Арнольд Григорьевич, намазывая хлеб печеночным паштетом, – нового как будто ничего нет. Хотя, пожалуй, есть – двигаю вперед молодые кадры … ты, наверное, помнишь Воронина, Берестова.
   Арнольд Григорьевич несколько призадумался, Берестов и Воронин, которых он сейчас продвигал, были для него, удобными людьми. Он видел, как они, особенно Берестов, стремятся угодить ему. Он тут же вспомнил, как накануне Берестов, зашел и от самой двери, мягко ступая на носки, подошел к нему, преданно посмотрел и попросил:
   – Арнольд Григорьевич, позвольте. –
   Затем наклонился и двумя пальцами снял ниточку с его пиджака. Сложилось впечатление, что он специально пришел за этим, и других вопросов у него нет.
   И хотя Арнольд Григорьевич понимал, что такая чрезмерная учтивость – это чистейший подхалимаж, ему было приятно.
   – Так вот, Берестов подал на конкурс старших научных сотрудников, и я поддерживаю его – закончил Арнольд.
   – Мама! –
   Наташа застенчиво посмотрела на мать и отодвинув стул, встала, – ты помнишь вчера …
   Она гордо выпрямилась и продекламировала:
   – Убейте меня! – сказал бедняжка и опустил голову, ожидая смерти, но что же он увидел в чистой, как зеркало, воде? Свое собственное отражение! Он был уже не безобразною темно-серою птицей, а лебедем.
   – Браво, ты умничка, – радостно сказала Светлана Архиповна, повернув свои прекрасные глаза в сторону дочери, – так хорошо запомнила.
   Вчера они, читали сказки Андерсена, и Наташе особенно полюбился «Гадкий утенок».
   – Ты кушай, что же ты ничего не ешь, так нельзя. – Светлана Архиповна с любовью смотрела на дочь, которая за лето выросла, похорошела, на ее пухленьких щечках появились две привлекательные ямочки.
   – Папа, а куда мы сегодня поедем? – спросила Наташа, отправляя маленькие кусочки к себе в рот и делая вид, что она обратила внимание на замечание матери. Ты ведь обещал свезти нас в Архангельское?
   – Нет, сегодня я не могу, я занят, – ответил Арнольд Григорьевич, – вы сегодня без меня, с мамой сходите в кино.
   Светлана удивленно посмотрела на мужа, о поездке в Архангельское договорились еще в середине недели.
   – Что это, такое важное произошло, что ты не можешь выполнить данного обещания? – с некоторым раздражением спросила она.
   – Дело в том, что мне обязательно нужно встретиться с Алексеем, я ведь дал слово.
   – Ах, вот оно в чем дело! – Вспыхнула Светлана.
   – Поездка с женой и дочкой уже не так важна, а встреча с каким-то проходимцем, да, да, я не боюсь этого слова, превыше всего. Ты не поедешь к Прянишникову!
   – Я поеду, – твердо сказал Арнольд, – и вообще, прошу тебя, не вмешивайся в мои дела.
   – Нет, ты не поедешь! – между супругами назревал скандал, Светлана чувствовала, что глаза ее влажнеют, и чтобы не показать этого дочери, она отвернулась.
   Знакомство с Прянишниковым продолжилось и здесь, в Москве. Знакомство это, было неприятно Светлане Архиповне. Она не находила в этом ничего интересного, напротив, считала Прянишниковых людьми совершенно иного не их круга. Но Арнольд Григорьевич сошелся с Алексеем Александровичем, часто с ним встречался, приглашал Прянишникова к себе, возил Светлану к ним на загородную дачу. Светлана видела, что Прянишниковы живут не по карману. Что всю ту роскошь: китайские золоченые сервизы, персидские ковры во всех комнатах двухэтажной дачи, инкрустированную мебель на гнутых ножках – достойную выставочных залов музеев, драгоценности пышно грудой Нины, – нельзя приобрести на трудовые доходы. Побывав у Прянишниковых, Светлана и себя считала соучастницей этой их нечестной, как ей представлялось, жизни. Арнольд Григорьевич, напротив, ничего преступного не видел, он считал, что Прянишников умеет делать дела, и в этом нужно у него учиться.
   Прянишников устроил ему гаражный кооператив, затем ни без его помощи Арнольд Григорьевич, продав свою старую, приобрел новую машину. Они подружились. Светлане было странно, она не понимала, что может быть общего между доктором наук и заведующим отделом гастронома, и ей не хотелось, чтобы эти встречи продолжались.
   Арнольд Григорьевич, решил пойти на уступку.
   – Не будем спорить, – примирительно сказал он, – я постараюсь съездить на пару часов, быстро вернусь, и мы поедем в Архангельское.
   Воскресный праздник был испорчен и Светлана, занимаясь с дочерью, в ожидании возвращения мужа, не могла расстаться с мучившими неприятными мыслями. Та иллюзия в их семейной жизни, за прошедшие несколько месяцев после отпуска, постепенно начала рассеиваться. Делала все, чтобы этого не произошло: не обращала внимания на отдельные выпады, не придавала значения охлаждению в отношениях, выполняла все просьбы, соглашалась даже на поездки к Прянишниковым, стремилась потакать ему, но все оказалось напрасным.
   И вот теперь этот последний случай. В который раз Арнольд Григорьевич нарушает ранее данные им же обещания, и в угоду собственным развлечениям, оставляет ее одну.
   – Ну да ладно, бог с ним, надо как-то приспосабливаться и смириться. У других бывает еще хуже, – пыталась успокоить она себя.
   Прошли обещанные два часа, а Арнольда все еще не было. Светлана подошла к окну, пытаясь в каждой проезжающей машине, отыскать Арнольда.
   Позвонили. Ну, наконец-то – подумала она и пошла, открывать дверь.
   – Но как же я прозевала? Звонок раздался вновь.
   – Да ведь это телефон! – с досадой на то, что перепутала и только сейчас поняла, вскрикнула Светлана. Подошла к телефону, сняла трубку.
   – Это я, видишь ли, обстоятельства сложились так, что я не смогу приехать.
   В разговоре наступила пауза. Арнольд, очевидно, подбирал следующую фразу. Светлана молчала.
   – Прошу тебя, сходи с Наташей в кино, – попросил он после минутного молчания. – Я приеду позже и тогда все объясню.
   – Но ведь ты во второй раз обещал! – вырвалось у Светланы. – Как ты смеешь так обманывать. – И тотчас же поняла, что дальнейшие вопросы только унизят ее, осеклась.
   – Я ведь сразу сказал, что не смогу, – повышая тон, произнес Арнольд. – И вообще, в конце концов, – уже раздраженно продолжил он, – могу я иметь какую-нибудь свободу.
   Светлана не ответила. Подержав немного трубку, она положила ее на рычаг. Она чувствовала себя униженной, ей было больно и до слез обидно.

   Арнольд Григорьевич, пообещав жене вернуться через два часа, сделал это не с кондачка. Он точно рассчитал свое время: дорога от дома до Доброва, за которым он должен заехать, займет 15 минут. Поставить машину, подняться на восьмой этаж в лифте пять минут, сборы Доброва и спуск к машине десять минут, дорога от Доброва до гастронома Алексея Александровича двадцать минут, разговор с Прянишниковым двадцать минут, обратный путь домой тридцать минут. Итого получалось один час сорок минут.
   Причиной столь срочного отъезда Арнольда Григорьевича, было обещание, данное им Алексею Александровичу.
   Дело состояло в следующем. Прянишников, занимая известное положение в торговом мире и имея достаточные связи, чтобы занять еще большее, не имел высшего образования. А в данный момент в ход шли люди только с высшим образованием, либо, на худой конец, те, которые учились в высшем учебном заведении и имели так называемое «незаконченное высшее». Прянишников обратился к Арнольду Григорьевичу с просьбой, найти ему человека, который помог ему поступить в институт. Арнольд Григорьевич пообещал это сделать. Он навел справки о работающих в вузе, нужном для Прянишникова, и натолкнулся на Доброва, с которым вместе учился еще в аспирантуре.
   Когда Довжецкий позвонил к Доброву, он все еще сомневался: – тот ли это Добров?
   Телефонный разговор рассеял все сомнения. Добров сразу же вспомнил Арнольда Григорьевича.
   – Арнольд!.. Виктор! – кричали они в телефонную трубку, перебивая друг друга, – сколько лет, сколько зим? –
   Высказав приятелю существо своей просьбы, Арнольд Григорьевич договорился о встрече, не забыв предупредить, чтобы тот захватил пустой портфель.
   – Отоваримся, – многозначительно сказал он, – все же центральный гастроном, есть все, что душе угодно.
   К Доброву, Арнольд Григорьевич доехал, точно по графику. Но уже на втором этапе, несмотря на попытки унять страсти старого приятеля и ускорить его сборы, было потеряно лишних полчаса. На улице по дороге в гастроном они, попав в зеленую волну, шли хорошо, но на Октябрьской площади движение закрыли (встречали какую-то делегацию), и пришлось ехать в объезд. Образовалась пробка. Все усилия Арнольда Григорьевича, проскользнуть между сигналившими легковыми машинами, такси, грузовиками, ни к чему не привели. Когда в объезд, миновав, в конце концов, рассосавшуюся пробку, добрались до места, на весь путь от Доброва до Прянишникова ушло пятьдесят минут, вместо получаса. Спускаясь в подвал гастронома, где размещались склад и конторка Прянишникова, Арнольд Григорьевич с досадой посмотрел на часы. Два часа были на исходе.
   Подвальный этаж, расположенный под торговыми залами, представлял собой огромную мастерскую – склад, где беспрерывно разгружались автомобили, расфасовывались товары, разделывались мясные туши, перевозились из секции в секцию тележки и контейнера, нагруженные картонными коробками, деревянными ящиками, пустыми и полными бутылками. Тут работало много людей, чем-то занятых, снующие взад-вперед, одни в белых, другие в темных халатах. Среди всей этой суеты и деловитости, Арнольд Григорьевич, с трудом разыскал конторку Прянишникова. Алексей Александрович, в больших квадратных роговых очках, которых прежде он не носил, сидел за письменным столом и что-то писал.
   – Наконец-то, – сказал он, увидев входящих Довжецкого и Доброва, – здравствуйте, я вас жду. Присаживайтесь.
   Он первый протянул руку Доброву:
   – Очень приятно познакомиться. Я задержу вас здесь на несколько минут, о делах поговорим в другом, более приятном и, укромном местечке.
   – Толик, – крикнул Алексей Александрович, обращаясь куда-то внутрь склада. Через минуту перед ними стоял огромный детина в белом халате, подпоясанном ремнем, в узбекской тюбетейке на затылке.
   Алексей Александрович протянул ему портфели гостей и приказал:
   – По полному набору и, чтобы быстро! Детина понимающе кивнул и исчез.
   – Свежайшие балычки, колбаса сырокопченая, икорка и еще кое-что, по мелочам, – разъяснил Прянишников.
   « – Алексей, я очень тороплюсь», – сказал Арнольд Григорьевич, взглянув на часы и увидев, что два часа, обещанные жене, уже прошли и нужно срочно возвращаться домой, – может вы с Виктором Константиновичем сами…
   – Арнольд! – обиделся Прянишников, – я не ожидал от тебя этого. В такой важный момент.
   Арнольд Григорьевич опять вспомнил о том, как много сделал для него Прянишников, ему стало неловко, и он решил: – ладно задержусь.
   Подошел Толик с двумя набитыми портфелями.
   – Куда? – Отнеси в свою, поедем вместе. «Потом развезешь по домам», – сказал Анатолий Александрович.
   – Постой, еще вот что, – задержал он Толика, – возьми ключи у Арнольда Григорьевича и отгонишь его машину.
   – Придется немного … ради знакомства, – обратился он к Арнольду. – А на него – он кивнул на Толика, – можешь положиться, сделает по первому классу.
   Прянишников нагнулся к ящику письменного стола и достал красивую коробку французского коньяка «Камю»
   – Это вам, – обратился он к Доброву, – мой небольшой презент!
   – Отнести туда же, Толик. – Тот ушел.
   – Простите, сколько с меня? – как-то неловко, спросил Добров и полез в карман за бумажником.
   – Ах, да! – Прянишников достал счеты, щелкнул несколько раз костяшками, что-то бурча под нос.
   – По восемь сорок, – не моргнув глазом, сказал Прянишников.
   Добров недоуменно посмотрел на Арнольда, сопоставляя эту небольшую сумму с набитыми портфелями дорогих продуктов, как бы призывая его разъяснить: – в чем дело?
   – Не камни ведь он туда положил? – подумал Добров.
   – Да, да – утвердительно, как нив чем не бывало, ответил Арнольд.
   В небольшом отдельном кабинете ресторана, в котором был накрыт стол, обслуживала миловидная официантка по имени Мила. Анатолий Александрович вел себя здесь как свой человек: приглашал самого «хозяина», – директора ресторана, отдавал распоряжения, не заглядывая в меню, фамильярно похлопывал Милу, поглаживал ее руку, когда она подходила близко к нему.
   Арнольд, отдавшись полностью во власть Прянишникова, все еще надеялся быстро освободиться, но после первой рюмки, понял, что задержится надолго (прошло уже три часа после его отъезда из дома). Оставив новых знакомых наедине, он вышел позвонить о том, что задерживается и приедет нескоро.
   Когда он вернулся, Анатолий Александрович и Добров, вели себя как закадычные друзья, уже перейдя на «Ты».
   – Нет, ты не беспокойся, – громко говорил разгорячившийся Добров, – я все тебе сделаю. Тебе не потребуется даже приходить на экзамены, кто будет нужен, пришлем, дома проэкзаменует. Ну, действительно, не стоять же такому солидному человеку с сопляками студентами. Ты милый человек, Алексей.
   – У них, кажется дело пошло на лад, – подумал Арнольд и спокойно сел в свое кресло.

   Наташа находилась в соседней квартире у своей подружки Леночки. Она не знала, что отец звонил и сказал, что не придет.
   – Папа приехал? – спросила она с порога, когда мать открыла дверь.
   – Ты знаешь, доченька, – соврала Светлана, – папа звонил, что-то случилось с машиной, вроде бы заклинило мотор. Он ищет, как отбуксировать ее в ремонт и не приедет. Такая жалость – добавила она.
   На личике Наташеньки вначале появилось выражение горького разочарования, затем тревоги, и она спросила:
   – С папой все в порядке? Он не ушибся?
   – Нет, нет все в порядке – успокоила мама.
   Наташа о чем-то вспомнила, задумалась и вдруг обрадовано сказала:
   – У Лениной мамы есть лишний билет в цирк. С ними должна была пойти бабушка, но она плохо себя чувствует, и тетя Нина предложила мне. Мамочка, можно я пойду с ними в цирк?
   – Да, доченька, – обрадовалась Светлана, – иди.
   Она тут же собрала Наташу, и та ушла. Светлана знала, что единственное средство, которое позволит избавиться от неприятных мыслей: – это организовать какое-то полезное занятие. Она подумала и наметила уйму разных дел.
   Поставила варить обед и параллельно начала прибирать комнату мужа. Полки с книгами давно не обрабатывались пылесосом, Перебирая книги и тщательно очищая их от пыли, Светлана вначале не обратила внимания на выпавшую на пол бумагу с отпечатанным на машинке текстом, затем подняла ее и хотела выкинуть. Но все же решила вначале посмотреть, может, что-то нужное?
   Не может быть! Что такое?! Перед ней была копия жалобы на профессора Мееровича. Отдельные строчки были подчеркнуты, слова и выражения исправлены синими чернилами. Почерк внесенных изменений, был очень знаком. В конце, подпись «Ассистент кафедры ВОРОНИН», была заштрихована. Бумага как раскаленный лист железа, обжигала руки. Не веря своим глазам, Светлана Архиповна подошла к окну и стала внимательно читать:
   – МИНИСТРУ СРЕДНЕГО И ВЫСШЕГО ОБРАЗОВНИЯ…
   Обращаюсь к Вам по поручению группы аспирантов и преподавателей кафедры строительных материалов Института имени Фрунзе. Мы глубоко возмущены создавшимся положением на нашей кафедре. Профессор Меерович окружил себя подхалимами, бесталанными и бездарными людьми. На своих лекциях он проповедает устаревшие идеи, критикует признанное в настоящее время направление в науке. Аспирантам Амилову и Дуловой вообще не место в нашем Вузе. Дулова Зинаида, учится в аспирантуре только потому, что она невеста сына Мееровича, а Амилов – сын друга профессора. Экзамены и работы принимаются у них формально. Пользуясь своим авторитетом, он хочет досрочно подвести их к защите.
   Ежемесячно Меерович получает по НИСу сто пятьдесят рублей, фактически не выполняя никакой работы. Так, например, по работе «Исследование прочностных характеристик полимерных материалов», он только один раз встречался с непосредственными исполнителями. Целый ряд работ, вышедших последнее время под его именем, являются плагиатом, в них использованы работы профессоров Тарасова и Дмитриева.
   Методика проведения его лекций такова, что записывать их студенты не успевают, а источники, на которые он ссылается, требуют собирать массу литературы. Наглядную информацию он не использует.
   В дополнение ко всему, Меерович морально разложился. Лаборант – его любовница, хотя разница у них в тридцать лет. Меерович груб со своими коллегами, не выдержан, излишне требователен. Вместо того, чтобы дать ему должный отпор, некоторые сотрудники кафедры, например, доцент Довжецкий А. Г., его поддерживают.
   Мы, молодые учены, крайне возмущены поведением Мееровича и считаем, что таким людям не место в советском Вузе. Просим Вас разобраться и принять меры.
   – Ассистент кафедры ВОРОНИН –
   Вместо зачеркнутых слов «Ассистент кафедры Воронин» хорошо знакомым Светлане почерком. – Да, это точно его почерк, я не могу ошибиться, – было дописано Арнольдом: – Мы не можем поставить свои подписи, так как боимся гонений, МОЛОДЫЕ АССИСТЕНТЫ И АСПИРАНТЫ.
   Светлана со слов мужа, слышала всю историю с Мееровичем. Как-то раз, она случайно встретила профессора на улице и узнала только, тогда, когда он окликнул ее, так он изменился. Зашли в кафе. Он рассказал ей, что целый месяц работала комиссия, проверяла, собирала факты, но ничего не подтвердилось. Он много пережил, здоровье его пошатнулось и теперь вот уходит в другой институт. Меерович тепло отозвался об Арнольде, благодарил его за поддержку в трудную минуту.
   – Невероятно! – думала она. – Чудовищно.
   Появились смутные предположения:
   – Может, он снял копию с подлинного документа? Он не причем, он ведь защищал его.
   Однако события тех дней, постепенно восстанавливались в памяти. Факты говорили о том, что автор этой бумаги – сам доцент Довжецкий.
   – Валерий Воронин, такой бодренький ассистент с желтым портфелем, теперь уже защитился, это он был у них дома, месяца за полтора до комиссии. Они с Арнольдом закрылись в комнате и были вместе целый день. Во время обеда у Воронина, глаза, почему-то, блудливо бегали. Это ей запомнилось.
   Светлана Архиповна открыла окно, расстегнула кофточку. Подташнивало, будто дотронулась до чего-то липкого, противного, завязла в нем. Могла предполагать все, но только ни то, что муж подлец. Он такими методами: рассчитав все заранее, изобразив из себя борца справедливости, расчистил себе дорогу.
   И многое то, на что она прежде не обращала внимания, проявилось как на фотографическом отпечатке:
   – Тарасов? Как он влез в его доверие, заставлял ее ухаживать за стариком.
   А Костя Кудрявцев? Водил его за нос, используя в своих целях.
   – Что теперь делать? Что? Мысли в ее голове путались.
   – Он мой муж, он отец моей дочери. Как дальше жить? Нет! Она этого не выдержит! Это выше ее сил.
   Если прежде она еще как-то его уважала, то сейчас он стал ей противен. Она чувствовала, что от одного его вида ее стошнит.
   Вернулась Наташа – радостная и возбужденная. Она расцеловала мать и рассказала о том, как было интересно и какой смешной дядя клоун.
   Светлана, молча, кивала, пытаясь проявить к дочери интерес. Наступил вечер. Наташа легла спать. Арнольд все еще не возвращался. Светлане казалось, что за эти несколько часов, она вновь пережила всю свою жизнь. Она ждала мужа, она хотела объясниться.
   Арнольд Григорьевич приехал поздно. Когда он открыл двери своего подъезда, было уже около одиннадцати вечера. Толик развез всех из ресторана и теперь нес за Арнольдом Григорьевичем его туго набитый портфель. Сам Арнольд, мурлыкая что-то под нос, в очень хорошем расположении духа поднимался по лестнице. После того как он нагрузился, идти было тяжеловато, и Арнольд про себя благодарил Толика за оказываемую услугу. Где-то в глубине души, Арнольда мучили угрызения по поводу не выполненных им обещаний. На всякий случай он приготовился к самозащите, сняв пальто, и тихо ступая в домашних туфлях, Арнольд прошел в кабинет. Светлана еще не ложилась; она вздремнула, облокотившись на высокую спинку кресла, но как только муж зашел, открыла глаза.
   – Мы баиньки, баиньки, – игривым добродушным тоном пропел Арнольд.
   – Я немного задержался, – продолжал он и посмотрел на стенные часы, будто речь шла о незначительном времени.
   – Так ведь бывает, ничего не попишешь, да, да, – и он протянул руку в сторону Светланы.
   Почувствовав, что он приближается, она как ужаленная выскочила из кресла и, сверкнув в его сторону глазами, так что Арнольд даже чуть протрезвел, почти выкрикнула:
   – Брось кривляться! Мне не нужны твои телячьи нежности.
   Арнольд попятился к двери, повернулся, взял принесенный им портфель и, раскрыв его, потянул вверх за ручку так, что из него на пол, стали вываливаться разные свертки.
   – Вот ведь, стараюсь для семьи, для дома.
   Вся искривленная фигура мужа с открытым, туго набитым портфелем и вываливающимися из него свертками в промасленной бумаге, выражение раболепия на его лице перед этими свертками, его жалкие слова о том, что он старается, вызвали у Светланы чувство омерзения.
   « – Убери эту гадость», – шепотом сказала она. – Ты негодяй, я ненавижу тебя! Вот, вот, твоё истинное лицо!
   Она схватила с журнального столика лежавшую там «анонимку», и помахала ею перед носом Арнольда.
   Он понял, в чем дело, и моментально совсем протрезвел.
   – Не сердись, я просто отплатил внимание Алексею за то, что он сделал для меня, задержался, ну и что же? «Бывает с каждым», – говорил Арнольд, считая, что это объяснение смягчит размолвку с женой.
   Тон жены задел его, и он пробурчал:
   – Ты все-таки выбирай выражения, я виноват, но не настолько, чтобы обзывать меня всякими словами.
   Светлана больше не слушала, положив перед собой на столик белый исписанный листок, она села в кресло и отвращением смотрела на мужа. Затем, указав на листок, она сказала:
   – После того как я прочитала содержание этого пасквиля, тебя следует еще не так обозвать. Ты вел себя, как двуличная тварь, когда рассказывал о своих ратных подвигах в защиту Мееровича.
   – А, я-то дура, – продолжала она, – верила.
   – На поверку оказалось, что, когда ты делал вид, что одним пальцем спасаешь его, на самом деле ты всей пятерней топил. Ты играл в благородство, фактически поступая как отпетый предатель. Теперь я впервые узнала, кто ты есть на самом деле. Все эти твои друзья Алексеи Александровичи, Воронины все они достойны тебя.
   Арнольд постепенно начал понимать смысл всего происходящего:
   – Неужели это та копия, которую я потерял и, перерыв все, решил, что она уничтожена. Она узнала мой секрет. Что же делать? Она может рассказать, и тогда конец, конец всему, этого нельзя допустить.
   Злоба на Светлану за то, что она случайно открыла его тайну, застелила глаза. Он осмотрелся, инстинктивно разыскивая тяжелый предмет, которым можно нанести удар. Внимание привлек листок белой бумаги на столе перед Светланой. Он встрепенулся, подскочил к столику и, схватив бумагу, стал рвать ее на мелкие кусочки, бросать их себе под ноги, втаптывая в ковер.
   – Вот, вот, – в ярости кричал он, – вот где твоя, правда! Была и, нет, попробуй кому-нибудь ее открыть. Я скажу, ты ревнуешь, что ты наговариваешь, никто не поверит.
   Светлана смотрела на его крупный, мясистый подбородок, нос, приплюснутый в ноздрях. Он продолжал, что-то говорить, отдельные слова смутно доходили до ее сознания.
   – Ты хочешь быть чистенькой, наивное дитя, жизнь – это же борьба – главное достичь поставленной цели, а какими методами, неважно.
   Она больше не могла слушать. Он был ей жалок и противен. Светлана встала и гордо прошла мимо, закрыла за собой дверь. Не включая света, она сидела на кухне, зажав голову обеими руками, не зная, что теперь предпринимать.
   –Уйти! Уехать! Бросить все! – эта мысль придала бодрости.
   – Но куда? –