Кто-то так перевирает Дюма!

  Я порылся в утробе портфеля и разволновался, не обнаружив в нем портмоне. Вспомнив, что его сперли у меня в торговом комплексе, успокоился. Я снял резинку с кирпичика банкнот и вытащил из стопки несколько бумажек. Рассовав их по карманам, я стянул с себя свитер вместе с майкой и уставился на большой синяк с правой стороны грудной клетки. Ночная смена обещала быть тяжелой. Я засомневался в своей дееспособности.
 
  В зал впорхнули намакияженные до чертиков девчонки. Даша вручила Любе тюбик с зеленой пробкой:
 
 - Любка, мазюкай этого Аполлона!  У тебя ладонь больше. Ему приятней будет.
 
  Открутив пробку, Люба выдавила на ладошку немного прозрачного геля. Комнату наполнил резкий, летучий запах. Люба осторожно начала втирать мазь в область ушиба.
 
 - Боюсь, что Леночку отпугнет от меня такой аромат, - сказал я, посмотрев на Дашу. - Я имею в виду, если она войдет со мной в близкий контакт.
 
 - Сейчас ты войдешь в очень близкий контакт с моей пяткой, - пригрозила Даша. - Я имею в виду твое колено.
 
 - Еще более близкий контакт у тебя может произойти с моим кулаком, - сказала Люба. – Я имею в виду твой глаз.
 
 - Увы, я не в силах что-то изменить, - произнес я, состряпав печаль на лице. - Чувствую, что Леночка проведет весь вечер только возле меня.
 
 - Любка, измажь его с головы до ног, чтобы Леночка упала в обморок. 
 
 - Все, сестра моя.
 
  Я отстранил от себя Любу.
 
 - Достаточно благовоний на сегодня. Ступай с миром к монахиням, а мне необходимо облачиться в одежды, расшитые позолотой, и до блеска наточить клинок у шпаги.
 
 - Эй, «расшитый позолотой»! Ты зачем с чемоданом разговаривал? - спросила Даша, вытянув из моего свитера скомканную футболку.
 
 - И ты в этой пожульканной майке фрейлин на балу собрался обольщать? – упрекнула она.
 
 - О, злые языки! 
 
  Выхватив из Дашиных рук футболку, я степенно направился к платяному шкафу.
 
 - Подумаешь, немного помялась кираса, после блестяще проведенной дуэли. 
 
  Я открыл шкаф и запихнул туда майку.
 
 - Куда ты ее к чистому! 
 
  Подбежав к шкафу, Даша выдернула футболку. Она с горечью крикнула:
 
 - Почему ты такой безалаберный?!
 
 - Жестокие нравы царят в темных кварталах сего города.
 
  Сдернув с плечиков любимую клубную рубашку, я восхищенно проговорил:
 
 - Вот оно! Роскошнейшее платье, достойное благородного отпрыска старинного дворянского рода.
 
 - Дашка, почему он рубашку платьем называет? - спросила Люба, поднеся ладонь к носу и поморщившись. - Бедная Леночка. У меня аж глаза заслезились.
 
 - Он из образа выйти не может.
 
  Даша попыталась объяснить мой очередной заскок:
 
 - А в старину мужскую одежду действительно платьем называли. Вспомни хотя бы сказку Андерсена: «Новое платье короля».
 
 - А кем он себя представляет? – ироничным тоном спросила Люба, не так давно прыгающая со мной по квартире с напяленной на голову бумажной короной.
 
 - Кем-то из парижской знати конца эпохи возрождения.
 
  Даша застегнула пуговицы на моей рубашке и переиграла:
 
 - Хотя нет, скорее всего, каким-то обедневшим дворянишкой, приехавшим из французского Задрищинска в столицу и попытавшимся покорить тамошний придворный бомонд.
 
 - Что-то мне это напоминает, - задумчиво произнесла Люба. - Почему обедневшим? Он ведь упомянул о роскошном платье.
 
 - Эта тряпка – единственное барахло, что есть у него. Да и та досталась ему по наследству. Вот он пылинки с нее и сдувает. Его главным достоинством является то, что он настоящий воин - храбрый и благородный, но одновременно с этим, - наивный и далекий от жизни мечтатель. Такие не приходятся ко двору, где повсюду царят интриги и властвует притворство. Зато он добьется успеха на военной службе. Станет этаким цербером, охраняющим погрязшее в пороках королевство.
 
  - Ах! – Люба мечтательно закатила глаза. – Как бы я хотела стать его спутницей жизни!
 
 - Напьешься, станешь, - усмехнулась Даша. - Тебя бы там отравили. Например, в монастыре.
 
 - Кстати, он меня к монашкам и послал, - вспомнила Люба. - А почему отравили?
 
 - Потому что, кто-то так перевирает Дюма, от чего у меня волосы встают дыбом, - сказал я, выйдя из эпохи позднего ренессанса.