Как Емеля Щуке науку преподнёс

Альтернативные названия: "Как Емеля с белым браком боролся", "Емелины рыбоньки", "Емелины щуки да девица-душа, что самой Золотой Рыбки милее".

"Я любила тебя,
Ты - стеклом по живому.
Я готова опять,
Я прошу, я хочу" (стихи вездесущего Михаила Гуцериева).


  Как привёз Емеля царевну Марьюшку в отцову избу, сделалось в ней тесно очень. Братьям-то что: покидали они своих ненаглядных и сгинули восвояси по друзьям да кумовьям, а девушкам деваться некуда - к дому они привязаны, вся жизнь их тут! Марья же их беду мимо глаз пропускает, ходит свободно, наследница земли Русской, сарафаном широким лихо покручивает, горшки да ухваты на пол полами да бёдрами смахивает.
 - Как жить-то станем, милый? - спросила царевна у Емели. - Куда я слуг дену? Ну давай переедем во дворец, а?!
 - А ну цыц! - прикрикнул муж с печи. - Только обвенчались, ты мне тут командовать взялась! И что вздумала: опозорить меня решила, мужа в дом жены перевезти, курям на смех!
 - Да какой смех!.. - надула губки молодая, но Емеля схватился за хлыст и снова цыкнул с печи.
  Пригорюнилась Марьюшка, только делать нечего. Так и стали впятером под одной крышей жить.
  Ночами Емелю теребили жены братьев, в один голос шипели на ухо как змеи:
 - Убирайся со своей куклой во дворец, Емеля! Это наш дом, а не твой!
  Два дня ответом им был невозмутимый храп деверя, на третий он не выдержал, вскочил на печи и зарычал:
 - Не мой дом!? Не мой!? Ах вы, стервы! Зачем же посылали меня за дровами в лютый мороз, если дом не мой!?
 - Да, не твой! - пошла ва-банк старшая свояченица.
 - Емеля, ну уступи бабам-то! - аккуратно потребовала младшая свояченица.
 - С чего бы?! - усмехнулся парень. - Дом этот построил наш отец, нам с братьями оставил его в наследство, а вас он и в рожи не видел! Тесно им! А мне просторно было, когда вы тут хозяйничали всей оравой!?
 - Ну Емеля, куда же мы детей-то своих пристраивать станем? Емеля!
 - А где вы детей возьмёте? - вмешалась потревоженная Марьюшка, привыкшая спокойно спать до обеда без ночных аварий. - Для этого мужья нужны. Где ваши-то шляются?
 - А ты молчи! - прикрикнула бойкая старшая девушка, но тут же позеленела от страха и бухнулась на колени перед печью.
 - Где, где? Не хотят, видать, жить с такими гарпиями! - усмехнулся Емеля. - Бросили вас на первом же ухабе и хлещут теперь водку в каком-нибудь притоне! Сгубили вы их, братьёв моих!
 - Ну Емеля! - заскулили девушки.
 - Значит так: утром пойдёте искать мужей и без них не вертайтесь, иначе я вас в монастырь упеку! - привычным тоном распорядилась царевна.
  Свояченицы затихли, побоявшись договориться до пущих кар, а на заре собрали узелки да и вернулись к родителям. Марья же поняла свою тактическую ошибку и сказала Емеле:
 - Жалко девок-то! Сгинут же, дуры, на улице!
 - Нормально. - Емеля потянулся на печи. - Жесткое мясо отбивать нужно!
 - Нам ничего не стоит уступить. Не хочешь во дворец - скажу батюшке, он нам отдельные хоромы отстроит!
  Емеля взял в руки хлыст и вышел прочь из избы. Отправился, значит, кобылу к работе готовить. А Марья велела Дусе подавать завтрак. Бедная служанка! Она крутилась спозаранку и уже не чувствовала ног под собой после карусели профессиий: за несколько часов Дуся успела побывать лесорубом, водоносом, полотёркой и кухаркой. Во дворце за всё это отвечал огромный штат людей, их труд оставался незаметным для молодой фрейлины, её госпожи, самодержца и прочих обитателей белоснежных царских палат. А крестьянин живёт близко к земле-матушке, потому всё здесь тяжёлое, к ней - родной - тянется: и топор, и вёдра, и даже тряпка с кочергой.
 - Что с тобой? - спросила Марья. - На тебе же лица нет!
 - Просто немного устала, - улыбнулась девушка и вытерла лоб рукой.
  Когда Емеля вернулся, семейство позавтракало, после чего парень отправился работать в поле, а Марья-царевна завалилась на лавку и предалась скуке. Сладкая музыка, веселые танцы, лёгкие светские разговоры остались в родном светлом дворце; их место заняли мрачные чёрные стены избы да голая серая печь. Лежала царская дочь, лежала, а после взяла и тихонько заплакала. Подошедшая Дуся полотенцем утирала слезы госпожи и нашёптывала слова утешения.
  Другое дело - Емеля. Явился он на широкое поле, вдохнул наполненного запахами молодых весенних трав воздуха могучей, изголодавшейся по труду грудью и из глаз его тоже покатились слезы - слезы безудержной радости от встречи с любимой родной землёй! Душа парня рвалась вперёд, хотела оказаться сразу во всех местах: забраться на холм, заглянуть в долину, нырнуть в реку... Емеля позволил коню свободно щипать траву, а сам запел во всё горло и пошёл куда глаза глядят. Одно слово - дурак!

  Марья подошла к кадушке, в которой жила мужнина волшебная щука, и обратилась к рыбе:
 - Послушай-ка, Щука! Ты ведь теперь должна выполнять и мои распоряжения, так?
 - Наверное, - уклончиво ответило хитрое существо. - А чего ты хочешь?
 - Я много чего хочу! - призналась царевна. - Я...
 - Подожди, - перебила Щука. - Известны ли тебе волшебные слова, проводящие моё волшебство?
 - Нет.
 - Тогда я не смогу помочь тебе, - вздохнула рыба. - Я говорю их только тому, кто сумеет выловить меня из реки.
  Марья-царевна всплеснула руками и принялась ждать возвращения мужа, а когда Емеля появился, издалека стала приближаться к нужной теме:
 - Как в поле, милый?
  Емеля замер: не хватало только того, чтобы жена вздумала ходить вместе с ним "помогать"!
 - Да ничего особенного. Лужи на дорогах по колено, трава что нож, везде грязь, топь... Всё как обычно.
  Марья-царевна вздрогнула.
 - Бедненький! Зачем же ты мучаешься, отчего щуку свою не просишь помочь?
 - Мы с Зорькой привычные, сами потихоньку справляемся. А вы как?
 - Я-то нормально, - соврала Марья. - Дуська устала очень: всё одна, всё одна! Ей бы помощников человек десять нужно. Может, поедем во дворец? Оденешься в золото, на охоту с царём-батюшкой ездить будешь, работу себе почётную выберешь!.. А к избе твоей стражу приставим. Поедем, а, не то ж совсем девку сгубим!
 - Сказал же: никуда не поеду! - буркнул Емеля. - Я человек исконно деревенский, к вашим царским заморочкам не привычный.
 - Ну посмотри: на ней же лица нет! - наступала Марья-царевна. - Пропадёт ведь!
 - Всё в порядке, - вставила смущённая Дуся. - Я привыкну!
 - Замолчи, дура! - рассердилась хозяйка. - Себя не жалеешь, так о совести нашей подумай!
 - Пусть ей Щука помогает, - предложил Емеля, - а то совсем она засиделась в своей кадушке. - Он жестом подозвал к себе девушку и объяснил ей, как следует обращаться с волшебной рыбой. "Надо же!" - удивилась Марья-царевна. - "Секрет Щуки отдал, лишь бы здесь остаться!".
  И пошла у бедной Щуки жизнь: Дуся ей одну-две просьбы в день, Марья-царевна - пятьдесят-сто приказов! Емеля в поле пение птиц слушает, а дома без конца лютня играет да гусли невидимые; Емеля травинку жует, дома - пир горой стоит, вазы с вареньем сладким да пузыри с мёдом горьким по воздуху носятся, друг другу дорогу загораживают, лавка и стол в такт музыке приплясывают. Только и слышно в избе: "По щучьему веленью, по моему, царицыну, хотенью...". Сделалось однажды Дусе жаль свою подругу речную и сказала она Марье:
 - Госпожа-душенька! Ну хватит на сегодня, а? Щука-то вон совсем закрутилась в кадушке, бедняжка!
 - Может и хватит, может - нет! - Царевна громко икнула. - Ладно! Пусть исполнит последнее желанье - и дело с концом! По щучьему веленью, по моему, царицыну, хотенью сделай, Щука, так, чтобы Емеля из этой дыры в город столичный захотел уехать!
  На этот раз из кадушки не послышалось привычного плеска и Марья-царевна насторожилась.
 - Ты что, али приказу моево не слышала?
 - Слышать-то слышала, - отозвалась Щука, - да только выполнить не могу: чувства человеческие мне не подвластны.
  Услышав это, Дуся улыбнулась.
 - Чему ты радуешься, дура? - удивилась царевна.
 - Так ведь получается, вы сами Емелю полюбили, а я-то думала, что он вас колдовством щучьим к себе приворожил!
 - Конечно, сама! - гордо вскинула голову Марья. - Я как увидела его на ярмарке, так и полюбила, окаянного, до гроба! Мне никто не указ и никакие чары тоже!

  Одной тёмной ночью в конце лета случилась страшная беда: в дом Емели, по-тихому взломав замок, забралась шайка лихих бандитов - пять человек. Отвернувшись от мирно посапывающей царевны на печи храпел непробудным сном хозяин избы, и только Дуся со Щукой не спали: девушка тихонько плакала, жалея бедную Золушку, сказку о которой рассказывала ей немного уставшая за день волшебная рыба. "Взяла мачеха два куля - один с просом, другой с рисом - и высыпала их содержимое на пол перед Золушкой", - шипела Щука. - ""Вот тебе и занятие, моя дорогая!" - ласковым тоном сказала жестокая женщина. - "К моему возвращению крупа должна быть собрана в кули, каждая в свой. Не успеешь - пеняй на себя!". Бедная девушка упала на пол и стала выбирать крупинки ловкими пальчиками, а злая старуха хлопнула дверью и отправилась во дворец...".
 - А ну кидай в наш мешок харчи и ценности! - заорал с середины избы предводитель шайки, уже успевший рассмотреть привычными к темноте глазами население дома и пришедший к выводу о своём полном силовом превосходстве. - Быстро, я сказал! Шевелись!
  Дуся завизжала и закрыла лицо руками, вскочила на печи Марья-царевна и вся задрожала, принялась теребить Емелю. Всё напрасно: если русский мужик вздумал пройти по родной земле, никакие буреломы, никакие топи не могли остановить его, но если он пресытившись бурным днём спал, его и пушкой нельзя было поднять.
 - Вы что, <вырезано цензурой>, оглохли али не соображаете ничерта?! - разозлился вожак. - Быстро, я сказал! - И обратился к одному из подельников: - Посмотри-ка, Сявыч, что у них вон в той кадушке.
  Кривой шакал приблизился к углу, в который забилась едва живая от ужаса Дуся, заглянул в кадушку, капнул на Щуку тяжелой слюной и радостно прошепелявил беззубым ртом:
 - У них тут щука плавает, живая пока!
 - Отлично! - облизал губы предводитель и рявкнул царевне: - Ты, рохля, живо топи печь и вари нам уху!
  Однако у Щуки имелись другие планы на свою жизнь.
 - По Щучьему велению, по моему хотению восстань, изба! - злобно прошипела она и трижды обернулась в кадушке.
  Тут же в доме Емели начало твориться невообразимое: стены затрещали, крыша заскрипела, посыпалась солома и полетела пыль; тяжёлый стол двумя ножками оторвался от пола, резко вертикализировался и приложил своим полотном вожака разбойников по лбу, от чего тот рухнул на месте без чувств. Осиротевшие и деморализованные рядовые разбойники в панике бросились к двери, но толстый засов самостоятельно забрался в пазы, прищемив к тому же палец одному из лихоимцев. Земляной пол под ними потерял прочность, разверзлась земля и поглотила разбойников по глотки, оставив на своей поверхности только их искаженные ужасом рожи. Не устояв на торце, стол прихлопнул собой отключившегося вожака. Нападение на избу захлебнулось.
  Проснулся утром Емеля и поморщился:
 - Экай стыд: хозяйка в одной избе с беспорядком уживается!
  Он слез с печи, поставил стол на положенное место, попил квасу, взял хлыст да и отправился с Зорькой в поле, споткнувшись у порога о торчащие из земли головы разбойников.
 - Что теперь делать-то станем? - спросила Марья-царевна у верной фрейлины.
 - Пойду к старосте, попрошу принять меры, - пожала плечами Дуся и накинула платок.
  Как только старый распорядитель деревни услышал о произошедшем в доме царевны, его чуть Кондратий не хватил. Придя в себя, он, как и просила Дуся, принял меры - меры по снятию с себя тяжёлой ответственности: он не стал самовольно чинить расправу над разбойниками, потому что усмотрел возможность политической подоплеки нападения и желание царя-батюшки лично допросить и наказать участников. С Дусей в избу Емели был отправлен стрелец для задержания преступных элементов.
 - Как ты сказала? - переспросил старик. - "Вросли в землю"?
 - Именно так, ваша светлость!
  Староста и стрелец кивнули друг другу: девка спятила.
  Выпроводив Дусю и служилого из кабинета, староста позвал к себе дьяка и принялся диктовать ему отчёт для царя. "...В связи с вышесказанным высылаю к вам в стольный град-Москву под защитой верных людей вашу светлейшую дочь", - гласил конец письма, - "для принятия вашей милостью дальнейших распоряжений. Разбойники будут доставлены отдельным транспортом также под стражей. Так как ранее во вверенной мне области не случалось подобных бесчинств", - на этом месте вынужденный врать царю дьяк поперхнулся и уронил на бумагу кляксу, - "смею предполагать попытку покушения, интересную вашей милости".
  Через полчаса в управу вернулся стрелец, бледный как полотно, и подтвердил слова Дуси:
 - Не извольте гневаться, ваша милость: разбойники действительно по горло увязли!
 - Вытащить и совместно с царевной, но непременно порознь к царю свезти! - приказал староста и выделил для выполнения задачи отряд из пяти стрельцов, пять лошадей, карету и тюремную телегу.
  Запряжённая тройкой резвых коней роскошная карета умчала Марью-царевну вместе с Дусей и тремя удалыми стрельцами в стольную Москву, а оставшиеся на месте происшествия солдаты, подышав пылью, взялись было за лопаты.
 - Не жарковато ли, кум Трофим, лопатами-то махать!? - нахмурился один из стрельцов.
 - И то верно - жарко, кум Платон! - кивнул второй стрелец. - А припомни-ка, разве велел староста откапывать этих негодяев?
 - И то - не велел, - подтвердил Платон. - Он велел их вытащить.
  Стрельцы взглянули на торчавшие из земли безобразные рожи.
 - Да как же их тащить-то станем, кум Трофим, когда их и за плечи ухватить нельзя? - смутился Платон.
 - А ты помнишь, в чём их преступление, кум Платон? Они хотели ограбить избу светлейшей царевны!
 - Так и есть, кум Трофим! А ворам положена петля на шею!
 - Ну вот за неё, родимую, их и станем вытаскивать! - заключил Трофим, сунул руку в телегу, достал два мотка прочной веревки, кинул один из них куму, и оба принялись крутить удавки. Несчастные разбойники с ужасом наблюдали за действиями стрельцов, но возразить не могли, так как их пересохшие языки отказывались шевелиться, а забившие глотки комья страха не позволяли даже завыть.
  Подготовив петлю, Платон нахмурился, наклонился к голове одного из разбойников и спросил:
 - А скажи-ка, браток: крупны ли вы телами?
  Разбойник кивнул, надеясь на сообразительность стрельца. И сообразительность стрельца услышала его кивок, но истолковала по-своему:
 - Послушай, кум Трофим: этак мы надорвёмся тащить по жаре их презренные туши! Подгони лошадей - пусть они поработают!
  Участь разбойников была решена: через несколько минут по пыльной дороге покатились две первые косматые головы.
 - Посмотри, что наделали! - рассердился Трофим. - Всё-таки нужно немного обкопать по плечам!
  Товарищи так и сделали, а потом вслед за первой парой голов устремилась вторая, заключительная. Растерянные Платон и Трофим уселись на изгаженное крыльцо и принялись думать, что делать дальше. Между тем наступил вечер, сделалось прохладнее.
 - А чего тут думать!? - хлопнул себя по колену Платон и поднялся на ноги. - Бери лопату - будем выкапывать полностью, а старику скажем, что негодяи эти оказали сопротивление - мы их и порубили.
 - И то! - отозвался Трофим. - Да только зачем станем мы копать, когда вон холоп идёт без дела - его заставим!
  Вернувшегося домой Емелю встретили грозного вида стрельцы с топорами в руках.
 - Чего это вы, служилые, топчетесь в моём доме? - поинтересовался Емеля.
 - А ну молчать, холоп! - прорычал сквозь зубы Платон.
 - Бери лопату и копай! - закричал Трофим и указал на порог избы.
 - Где ж такое видано, чтобы человек в здравом уме раскапывал свой порог!? - усмехнулся Емеля и крикнул в избу через дверь: - По щучьему велению, по моему хотению убери-ка, Щука, всю мразь из моей избы!
  В тот же миг налетел вихрь, подхватил стрельцов, перевернул их несколько раз и швырнул в телегу, вслед за ними полетели оторванные головы разбойников и их тела, выплюнутые землёй, а сверху плюхнулось тело вожака. Спотыкаясь о собственные оглобли, телега понеслась в управу; лошади бежали за ней налегке.
  Очень рассердился староста, когда узнал о произошедшем конфузе.
 - В темницу головотяпов! Дьяка ко мне!
  Через полчаса вдогонку царевне помчался гонец с обновлённым письмом для её батюшки...

  Царь радушно встретил любимую дочь. За обедом Марья, отводя разговор подальше от избы своего безродного мужа, интересовалась дворцовыми новостями.
 - У нас всё замечательно, - ответствовал царь. - Недавно расширяли пруд, ремонтировали зал приёма послов... А ты как живёшь там со своим дураком?
  Марья срочно набила рот едой, получив право молчать.
  Вечером царю подали письмо старосты деревни. Прочитав его, взбешённый старик ворвался в горницу дочери.
 - Так вот почему ты приехала к нам! - кричал он. - Не по своей воле, а потому что тебя, словно холопку, прислал негодяй-староста, запустивший вверенное ему поселение!
 - Всё не так, батюшка! - запричитала испуганная девушка. - Я сама давно собиралась...
 - Мою дочь едва не убили грязные холопы! Разбойники! Повешу негодяя!
 - Не тронь его, прошу тебя! - взмолилась царевна. - Просто он устал за день и ничего не слышал!
 - Этого тоже повешу! - ещё больше распалился государь. - Сгубит он тебя, мою кровинку!
 - Просто ему нужно время! Он полюбит меня! Обязательно полюбит!
  Словно проснувшись, царь взглянул на дочь так, будто впервые её видел. Непосильная усталость заставила его сесть на кровать.
 - Так он до кучи не любит тебя?! Эх, дура ты, дура!
  Царевна закрыла глаза руками и захныкала.
 - Ты о нас с матушкой подумала? А о государстве? - Он махнул рукой: - Да что там: ты и о себе-то забыла за своей блажью!
 - Он меня полюбит! - бессмысленно твердила царевна.
 - Попробуем всё исправить, - перешёл на деловой лад царь. - Емелю твоего устраним, а тебя я выдам за какого-нибудь хранцузского прынца.
 - Оставьте нас в покое, батюшка! - взвыла Марья.
  Царь несколько минут сидел молча и неподвижно, затем встал и вынес вердикт:
 - Поступай как знаешь. Скоро у меня родится новый ребёнок - ему и завещаю трон.
  Царевна перестала плакать и посмотрела на отца.
 - А как же Емеля?! Он добрый хозяин! Он будет добрым царём!
  Старик в гневе стукнул по полу посохом, разбив разом четыре дорогие заморские плитки.
 - Ни в коем случае этот сукин сын, этот смерд болотный, не получит власть! Я не позволю твоей дурости стать позором моей державы! - крикнул он и вышел вон из комнаты.

  Прошло несколько дней и Марья-царевна с Дусей вернулись в деревню. Едва молодая открыла дверь избы, ей сделалось дурно от набросившегося на неё тяжёлого пыльного облака.
 - А где печь?! - воскликнула поражённая Дуся.
  Пыльное облако - это всё, что осталось от печи. Точнее, это всё, что осталось в избе Емели от неё. Емеле очень хотелось с размахом отметить отъезд жены в родительский дом, ведь это всегда так мило, однако денег для подобного мероприятия у него не оказалось, и тогда он, подумав немного, взял да и разобрал печь на кирпичи, которые затем продал и наконец отметил счастливое воссоединение семьи жены. Теперь же он валялся на полу полупьяный и что-то напевал.
 - Емеля! - закричала немного оправившаяся Марья-царевна. - Емелька! Что случилось, милый?
  Потребовав балалайку и получив её, Емеля в разнузданной полубасенной манере познакомил жену с обстоятельствами дела.
 - Почему же ты не попросил Щуку наколдовать денег? - удивилась Марья. - Зачем печь разбирал?!
  Емеля взглянул на жену с укором и строго ответил:
 - Как можешь ты - дочь царя - предлагать честному человеку заниматься фальшивомонетничеством?! Ты вообще знаешь, что бывает людям за этот тяжёлый грех?!
 - Я бы потом сама всё объяснила отцу, - заверила царевна. - Он бы понял и заплатил настоящими деньгами, а фальшивые расплавил бы!
 - Ай-яй-яй! - взвыл Емеля и подчеркнул эмоцию выразительным аккордом балалайки. - Ай-яй-яй!
  Марья-царевна разозлилась.
 - Вот именно: ай-яй-яй! Насмерть же замёрзнем зимой без печи! А как ребёночка нашего растить станем? Щу-у-ука!
  Чудесная рыба молчала. Она понимала, чего ждёт от неё Марья-царевна, но ничего не предпринимала, потому что в свою очередь ждала от неё правильного обращения.
 - Какого ребёночка? - испугался Емеля.
  Жена рассказала ему о том, что царь-батюшка вздумал лишить её трона, но если у него родится дочь, а Марья родит внука, он, хочет/не хочет, вынужден будет отдать царство Емелиной линии. Слушал это парень, слушал, и вдруг так тошно ему сделалось - хоть беги. Он и убежал в поле по срочным делам, даже Зорьку второпях с собой не прихватил. Марья же осталась в осиротевшей без доброй печи избе.
 - Щука! - крикнула она. - А ну быстро верни печь на место!
 - Ну нельзя же так, государыня! - заступилась Дуся. - Ко всякой живности подход нужен! - Служанка подошла к кадушке, погладила Щуку и ласковым голосом сказала: - По щучьему велению, по моему прошению возведи, Щучка, нашу печь обратно, а то мне ужин стряпать надо.
 - Да пожалуйста, - буркнула волшебная рыба, и тут же из пола к потолку вытянулась белоснежная печь, ещё краше прежней.

  Каждый день минувшего лета ходил Емеля на поля работать, а как пришла середина осени, ни единой репкой, ни единым колоском в доме больше не сделалось. Мешки как стояли пустые, так и теперь стоят. Испугалась Марья-царевна голода грядущего и давай мужа пилить:
 - Что ж ты делал-то на своих полях? Как теперь кормиться станем?
 - Ты баба - вот и следи за хозяйством, - осадил её Емеля и прищурился: - Не родит земля-матушка: знать, завелось промеж людей зло какое или наперекосяк живёт кто-то...
 - Кто ж это? - спросила жена.
 - Да поди ж узнай! - усмехнулся Емеля.
 - Жаль! - вздохнула Марья-царевна. - Кабы мне знать, сказала бы батюшке, чтобы выпорол негодника, мешающего людям жить!
 - Оно дело-то знакомое: свеча горит, а кто под нею стоит - не видать.
  Поле скосили, плоды с деревьев ободрали, цыплят посчитали. Весёлый праздник в деревне, люди пожинают плоды своего труда; один Емеля с семьёй голодает.
 - Дурак и есть дурак! - восклицал проходивший мимо избы лентяя народ. - Дураку и выгодная партия не помеха, его только могила поправить может!
 - А всё-таки жалко их, дураков-то, - качали иные головами. - Сгинут без еды ещё до зимы! Помочь бы надо!
 - Пусть царь помогает! - ворчали в ответ. - Его кровь, не наша!
 - А Емеля?! Я его во-о-от таким карапузом ещё видел! Наш он парень, деревенский, даром что дурак. Что ж теперь, погибать за глупость?!
 - Вот именно! - вмешалась в разговор злая баба. - Не за чем тебе своим животом рисковать за чужую глупость! Свои дети вон оборванные по избе бегают!
 - А ну цыц, ведьма!
  Посидел Емеля голодным да и решил, что негоже так пропадать, а как решил, так сразу обратился к Щуке:
 - По щучьему велению, по моему хотению пусть-ка заполнятся все мешки в доме зерном да овощем сладким!
  В тот же миг стали мешки в подопле расти, набухать; от себя Щука добавила еду и на полки, развесила под потолком пряные травы, наполнила все вёдра свежей водой (тоже, вроде, еда как бы). Увидела это заскучавшая от безделья и голода Дуся, захлопала в ладоши, погладила свою волшебную подругу и кинулась ужин готовить.
  Одна только Марья-царевна сидит надутая, злится, что плохо её вредная Щука слушается, печалится по прежней своей счастливой жизни. Да куда там всё вернуть: любит она Емелю окаянного, не может уже без него её глупое сердце! И потом, дело-то сделано, - обвенчалась она с мужиком, теперь вроде как булка надкушенная, никому другому не нужная. А он, дурак, ни на любовь её ни на приданое богатое не смотрит даже! Иные, чтобы царством владеть, жизнью рискуют, людей истребляют, на некрасивых и злых женятся, а тут всего-то нужно - наследника родить, и того, лентяй бестолковый, делать не делает!

  И вот, когда в очередной раз ушёл Емеля по каким-то делам на весь день, взялась Марья-царевна опять пировать, да так увлеклась, заливая тоску свою нестерпимую горьким мёдом, что поплыла изба перед её глазами и поплыл язык в её устах.
 - Щу... Щу... Щука, чёрт подери! - пролепетала она, выставив перед собой палец и ловя по нему равновесие, чтобы с закачавшегося стула не свалиться. - По щучьему твоему веленью повторить мёд и каравай!
 - Я думаю, с вас хватит, ваша милость, - сделала замечание волшебная служанка.
 - Что-о-о?! - загремела царевна, вскочила с лавки и топнула ногой. - Да как ты смеешь, глупая рыба! Замолчи! Я сказала, мёд давай и закуску!
 - А я сказала, на сегодня хватит!
 - Да и чёрт с тобой! - нервно засмеялась Марья-царевна. - Ты мне больше не нужна, раз не можешь заставить Емелю полюбить меня! Твоя песенка спета, дорогуша! Вот прикажу я тебя выпотрошить да уху из тебя сварить!
 - Емеля рассердится, - засмеялась в ответ Щука.
 - Ничего: ухи моей поест - сразу обо всём забудет!
 - А кому прикажете меня патрошить?
 - А хоть бы Дуське.
 - Извините меня, госпожа, но я не стану этого делать, - смутилась девушка и, слегка поклонившись хозяйке, отошла в угол и закрыла собой кадушку со своей речной подругой.
 - Ах ты ж, дура строптивая! - рассердилась Марья. - Подожди у меня: вот поедем в следующий раз во дворец, прикажу выпороть тебя как сидорову козу за непослушание! - И обратилась к Щуке: - Тогда я тебя сама выпотрошу, бесово отродье!
 - Коли так, ваши ручки до смерти рыбой вонять будут, потому что только простой девушке дано хозяйством заниматься и чистой оставаться, - предупредила Щука.
 - Да чёрт с тобой! Меня Емеля не лю-ю-юбит! - завыла с досады Марья-царевна, плюхнулась на лавку, положила голову на стол и горько зарыдала.

  Осень окончательно захватила деревню: всё небо затянули тяжёлые хмурые тучи, по дорогам разлилось чёрное масло грязи, и без того мрачные деревенские дома, уныло глядевшие на мир мутными пузырями своих окон, ещё больше ссутулились и встречали прохожих докучливым старческим скрипом и немым укором. Жители деревни стали больше ругаться и пить горькую; один только Емеля не грустит: знай себе ходит в лес да любуется на вызолоченную природу. Что с дурака возьмешь-то! Дома сидит у него молодая-краса, дочь самого царя, завидная жена с богатым приданым, а он от неё нос во все стороны воротит. Во дворец, негодник, не едет, наследника не рожает. Самые опытные бабки-сплетницы всё лето ломали над вопросом головы, да так и махнули рукой - не понять, мол, дурака-то! Братьёв его то тут то там по корчмам да пивным в компании девок бесстыдных видели, а недавно они исчезли внезапно, будто в воду канули. Люди знающие важно качали головами и говорили, будто промотали молодые повесы деньги отцовы да и конец свой нашли лихой, да только как оно было на самом деле - то тайна чернее ночи, до которой никому и дела не было.

  Со дня ссоры перестала гордая царевна обращаться к Щуке за помощью, Дуся с Емелей также справлялись с делами своими силами. Но однажды ночью пришла страшная беда, и волшебная рыба снова понадобилась.
 - Щука! - закричала дурным голосом ещё не до конца проснувшаяся Марья-царевна, в панике метавшаяся по избе. - Горим! Немедленно потуши нас!
  Вопли жены разбудили Емелю. Он уселся на печи, свесил вниз ноги и сердито сплюнул, недовольный растерянностью разбалованной царевны.
 - Глупая! Что же ты, и речь-то от страха позабыла. Вот как надо: по щучьему велению, по моему хотению потуши, Щука, избу.
  А огонь знай себе дальше трещит, не слушается Щуки! Или это Щука не слушается?! Марья-царевна метнулась к кадушке, а там в углу Дуся стоит, рыбу подолом платья скрывает, а у самой лицо бледнее полотна, руки к груди жмёт и на госпожу свою полными страха глазами смотрит.
 - Ты чего, дура!? - кричит хозяйка. - Пусти к Щуке!
 - Нет у нас больше Щуки! - ответила Дуся и рухнула на пол без чувств.
  Емеля сразу оценил сложившуюся ситуацию, но и тогда не растерялся (дурак же-шь!), а только спрыгнул на пол да принялся узелок на дальнюю дорогу собирать.
 - Ты чего, дурак! - закричала Марья-царевна. - Избу туши!
  Емеля кинул злобный взгляд на жену, собрал свои нехитрые пожитки да и вышел вон, вытянув на свежий воздух бездыханную Дусю и прикрыв за собой дверь.
  А на улице под чёрным небом заливался яркий день пожара: горела вся деревня. Причиняя людям страшную беду, веселился неистовый огонь, танцевал, перепрыгивая с одной крыши на другую, однако мужики, побросав свои хаты, столпились у Емелиной. "Вот отвадите огонь от избы царевниной, тогда и за свои принимайтесь, не то царь всех нас на колы пересажает!" - перекрикивая треск пожара распорядился староста.
 - Почему начался пожар? - спросил Емеля у мужика, заливавшего его избу водой из ведра.
 - Не иначе как соседи с Кривоищенки подожгли! Из-за спорных покосов! - проворчал мужик, переводя дух. - Они ещё с лета грозились!
 - А чего вы все мой дом спасаете, почему свои побросали?
 - Так ты ж, Емеля, один-то не справишься, да и царевна погибнет!
 - Тьфу ты, волчья сыть! - сплюнул Емеля. - Спасибо вам, добрые люди! Дальше я сам! Бегите к себе и спасайте своих жён и ребятишек! Бегите, бегите!
  Видя своё бессилие и одиночество, Марья-царевна вся в слезах выбралась наружу, а там её уже ждала Зорька, гружёная пришедшей в себя Дусей и Емелей. Молодую втащили на круп лошади, и Зорька бодро помчалась в лес, без труда отыскивая в темноте знакомую дорогу...

  Утром заплаканная Марья-царевна проснулась от холода и начала удивлённо озираться по сторонам. Те же корявые чёрные доски, тот же тусклый свет в окошке, но это была не изба. Изба сгорела минувшей ночью. Или это всего лишь кошмар? Или царевна до сих пор спит? Да нет, вокруг явь; вон, под головой мокрая подушка, а во снах все они сухие.
 - Дуся! - позвала царевна.
 - Я здесь, госпожа! - отозвалась девушка.
 - Это сон?
 - Нет, госпожа.
 - Наша изба сгорела?
 - Да, госпожа.
 - Почему же Щука не погасила огонь?
  Дуся замялась и молчала.
 - Отвечай же! - потребовала Марья-царевна.
 - Видите ли, госпожа... Я её выпустила в реку на следующий день после вашей ссоры. Жалко животинку-то: работает, работает, а вы из неё уху сделать хотите. Вот я и... отпустила!
 - Дура! - закричала царевна и вскочила на ноги с плетёной из покрытых сухими листьями веток постели. - Вернёмся во дворец - я тебя за всё накажу!
 - Простите, госпожа! Как вам будет угодно.
 - А почему так холодно?
 - Так то через проём дверной дует - двери-то нет.
 - А где мы?
 - В землянке, госпожа. Изба-то наша сгорела дотла! - Дуся смахнула крупную слезу.
 - И что теперь будет?! - шёпотом, полным ужаса голосом спросила Марья-царевна. - Как зимовать станем?
 - Не знаю! - выдавила сквозь душившие её слёзы Дуся и закрыла лицо руками.
 - А где Емеля?
  Служанка показала пальцем на пустую дверь - ушёл - и опустилась на пенёк-стул. Марья-царевна принялась ходить взад-вперёд по единственной комнате жилища, пытаясь найти выход из тяжёлого положения. "Нужно просить его ехать во дворец!", - решила она. - "Откажется - слать весточку батюшке и силой тащить! Зимой мы не выживем здесь, а ребёнка я тут и летом не выхожу!". Она походила ещё, затем, нервно улыбнувшись, сказала самой себе: "Ишь: я в избе, он - по оврагам шастает, я в овраге - где же он, коли избы больше нет?!".
  Вечером вернулся угрюмый Емеля, ответил на все вопросы и разом решил будущее - как отрезал. Был он де в деревне соседней на ярмарке, играл с тамошним кудесником в напёрстки на деньги: хотел новую избу отыграть.
 - Ну что же? Отыграл? - шёпотом спросила Марья-царевна, и хотевшая и не хотевшая возвращаться обратно в проклятую бедняцкую лачугу. - Говори же, дорогой!
  Емеля отрицательно качнул головой:
 - Я тебя, краса моя ненаглядная, проиграл!
 - То есть как это? - схватилась царевна за голову. - Я твоя жена и не могу быть чьей-то другой! Я не пойду! Ты слышишь?! Не пойду!
  Емеля присел на плетёную кровать и утвердительно кивнул головой:
 - Придётся, милая: напёрсточный долг превыше всех других! Я ему тоже говорил, что ты не сможешь, а он сказал, что не берёт он тебя как жену, а берёт как наложницу в свой гарем! У него уже одиннадцать их, а ты двенадцатой станешь...
  Марьюшке от слов таких дурно сделалось, и заплаканная Дуся бросилась обмахивать госпожу большим белым платком, а когда та кое-как вернулась, Емеля успокоил её обещанием непременно что-нибудь придумать и выручить жену из беды.
  На следующий день Емеля свёз царевну и её верную служанку к кудеснику, который оказался безобразным одноглазым стариком с постоянной кривой ухмылкой на лице, а когда ехал назад, свернул к реке. Там, на берегу, он принялся кликать Щуку, и спустя минуту исполнительная рыба явилась на зов.
 - Ничего не говори - я уже сама всё знаю, - сказала она. - Ай да Емеля, ай да молодец! Без рук, без топорёнка - бабу убеждённую от себя отвадил! Вынуждена признать, я удивлена! В награду готова исполнить три твоих последних желания.
 - Всё что мне нужно, я и сам теперь сделать могу, - махнул Емеля рукой. - Насиделся без работы! Хватит! - Он задумался и почесал в затылке. - Вот только жену-дуру жалко, а как выручить - не знаю.
  В тот же миг Щука трижды обернулась вокруг себя и сказала:
 - Готово: царевна во дворце.
 - Вот я дурак! - воскликнул Емеля и с досады хватил шапкой по льду реки. - Она же, зараза, теперь ко мне непременно вернётся! Сделай-ка мне, Щука, другое лицо!
  Снова трижды обернулась чудесная рыба вокруг себя, и увидел Емеля, что смотрит на него из ледяной глубины незнакомый парень - не шибко симпатичный, но, к слову сказать, и не чудовище какое. Печально, конечно, потерять своё лицо, однако в обстоятельствах любовного форс-мажора это лучше, чем лишиться жизни или искалечить её до самого последнего дня.
 - Как же ты зимовать-то станешь, Эмиль? - забеспокоилась Щука. - Давай я построю тебе новый дом - и шабаш!?
 - Спасибо, Щука, но нет для доброго крестьянина пущего испытания, чем без труда долго сидеть. Я же целый год почти сидел! Зиму в землянке своей переживу, а там весна, лето красное!.. К осени следующего года встанет у меня дом не хуже отцова!
  Щука тяжело вздохнула, будто сомневалась в словах Емелиных, и предложила:
 - А хочешь, я вернусь в кадушку и продолжу служить тебе?
 - Нет уж! Только теперь стал я сам свободным - от отца, от братьев с их бесцеремонными дурами, от нелюбимой - и не стану неволить других! Плыви себе на все четыре стороны, чудная рыба!
  И Щука, махнув на прощание хвостом, скрылась в чёрной, ленивой от мороза воде ручья. Откровенно поговорил с нею Емеля, лишь одно утаил: что рад премного избавлению и от неё - бесова отродья, - а она не догадалась, потому что воля и мысли человеческие были ей не по зубам.

***
  Что же было дальше? А дальше царь, нежданно/негаданно застав утром молодую царевну за своим столом, был премного удивлен, однако радость встречи омрачило известие о новом женихе дочери.
 - Начальника стрелецкого приказа ко мне! - крикнул монарх лакею, а когда искомый человек появился перед столом, распорядился: - Поедешь с Марьей в деревню, отыщешь там одноглазого негодяя, которого она тебе укажет, и отрубишь ему голову! С этого дня я запрещаю игру в напёрстки!
  Вскоре царевну выдали за заморского принца, и она вместе со своей верной Дусей отбыла в неведомую страну Францию - родину таких чудес и небывальщин, что впору соскучиться от них по тоске русской глубинки. Едва Дуся вдохнула чужого воздуха, как в тот же час сбежала от своей госпожи и сама сделалась госпожой - госпожой отряда лихих разбойников, пустившись во все тяжкие! Вот какая это была необычная страна!
  Пристроив наконец легкомысленную Марью, царь воспитал сына и аккурат перед смертью вручил ему державу. Народ привычно ворчал на молодого правителя, но тот особо не обижался: что ж поделаешь, коли людям не с чем сравнивать. Было бы правление Марьи-царевны более успешным или полным провалом, - кто б мог достоверно сказать?
 - Мужики взбесились, сюда идут! - ввалился однажды в тронный зал перепуганный приказчик. - Свет-батюшка! Как прикажете поступить?
  "Всё-таки с Марьей было бы гораздо хуже!", - твёрдо решил царь и поднялся с трона.
 - Идём встречать! - буркнул он приказчику. - Меч мой подать! Стрельцов расставить на стены!
  Братья Емелины долгое время по ночам промывали глотки в трактирах, а днями грабили людей и взламывали дома в поисках средств на ночную жизнь, однако как-то внезапно они бросили эти свои любимые занятия и исчезли. По поводу причин неожиданной перемены у разных людей существовали разные объяснения: например, старая цыганка с ярмарки загадочным голосом говорила, будто сделались парни невидимыми - по своей воле или как проклятье, - а неопровержимым доказательством тому служили все нераскрытые эпизоды грабежей и воровства, произошедшие после предполагаемой смерти братьев. "Если бы они умерли, то как смогли бы продолжать таскать что плохо лежит!?" - агрессивно шипела старая ведьма. - "А если бы их было видно, то как бы остались не пойманными?". Один старый дед, не вступая в прения с грязной испанкой египетского происхождения, культивировал версию, по которой бедовые ребята смогли одуматься и ушли жить в монастырь. Люди, знавшие "ребят" лично, почему-то не особенно верили в возможность такого развития событий. "Поймал кто-то с поличным и прирезал бедолаг. Так им и надо, чтоб другим неповадно было!". Как вы, должно быть, заметили, жители деревни потеряли и Емелю. "Ходит он и по сей день среди нас, но смотрит чужим лицом!", - шипела на этот раз попавшая пальцем в небо цыганка. - "Кто хочет встретиться с ним, пусть ищет незнакомца!". "Вот дура-то!", - злобно плевались ей в ответ. - "Как это - "смотрит чужим лицом"? Верно, сгорел он вместе со своей избой и царевной-женой! Жаль, красивая бабёнка-то была!". "Да вы что!?", - спорили другие. - "Царевна-то за бугор уехала, а там, бают, нравы - о-го-го какие, жуть просто! Так что девку жаль, да!".
  Забегая далеко вперёд, упомяну массовое появление у людей подключения к тырнету, да только, как видите, качественного прорыва он не совершил: эксперты, бьюти-блогеры и агли-информеры существовали ещё в бородатые времена Емели, уживая под одной крышей вытянутую пальцем с неба правду и высосанную из хронически опухшего пальца ложь. А вот интересно, как нынешние бьюти, - подкачанные, проколотые и размалёванные, - будут выглядеть и звучать в старости, будут ли они и дальше вызывать у зрителей позывы животной похоти или получат абилку внушения подписчикам лютого отвращения? Насколько мне известно, сегодня часть коммунити достаточно тепло встречает их по одёжке и гриму, прощает им за красоту дурное воспитание, хамство и мерчендайзинг, но смогут ли они набраться к старости ума, чтобы было по чему провожать? Кх-кх! Простите, что-то меня не в ту сторону понесло... А ну венир а ля мутон, как говорят в приютившей Марью-царевну стране.
  После разговора со Щукой Емеля долго думал, какое бы новое имя ему взять. И вот он думал, думал, а на уме всё одно - Емеля. Измучившись несусветно, порешил он оставить привычное имя. В конце концов, мало ли в простой русской деревне Емель да Иванов! Никто ничего не заподозрит, а коли и заподозрит, так пусть сперва попробует объяснить, каким это образом Емеле удалось прикинуться другим человеком.
  Зиму Емеля в землянке переждал - крестьянину крепостному, небось, не привыкать, - и всё деревца рубил да в одно место стаскивал, когда погода позволяла, а уж весной так за дело взялся - любо дорого было посмотреть! Барин как раз нового подневольного на место невесть куда сгинувшего холопа искал, так что за наделом да повинностями вопрос не встал.
 - Значит, Емелей тебя звать, говоришь, - удивлённо качали головами старики и цокали языками. - Ишь ведь, какая натюрморта-то вырисовывается: ещё в прошлом году на этом самом вот месте жил другой Емеля.
 - Вот как! - ухмылялся парень, ловко обтёсывая брёвна. - А где ж он теперь? Где изба его?
 - Про то, милок, - торжественным шёпотом ответствовали люди, - доподлинно тебе никто не скажет. Изба-то его сгорела, а сам он с женой своей, с царевной...
 - С царевной?! - удивился Емеля. - Да вы, батенька, не в обиду будет сказано, нешто из ума выжили? Или царевна? Как она с крестьянским парнем знаться вздумала?
 - Как-как? - вмешалась проходившая мимо старуха. - Околдовали её, вот и влюбилась по уши. У того парня, люди говорят, щука была волшебная!
 - А Емеля, значит, - спешили перехватить разговор старики, - лентяй такой был, что не приведи свет! Жену не кормил, по хозяйству ничего не делал, даже дом свой не тушил, когда пожар-то был! Иногда напивался в стельку и ходил в лес, а уж что там творил - так и остаётся для всех загадкой.
 - Да-а, - ухмыльнувшись, протянул Емеля, - весело тут у вас было! Со мной-то, поди, по-другому станет.
 - Какой весело! - махнул рукой один из стариков. - Знай только, батрачь с утра до ночи, а там, не успеешь глаза сомкнуть, опять утро. Собачья жизнь!
  А как появился у Емели дом, так он озаботился поиском жены. За сватовством дело не стало: парень молодой, крепкий, добрый и работящий, крышу над головой имеет - такому многие отцы готовы были отдать своих дочерей. Однако Емеля давно, ещё до выходки Марьи-царевны, присмотрел себе девушку. Звали её тоже Марьей, но была она не царевной, а простой русской крестьянкой, тихой голубкой с неукротимой золотой душой, обыкновенной доброй бабой. Явился Емеля к родителям девушки, прямо - без утайки и приукрас - попросил её руки, получил одобрение, а вскоре и свадьбу сыграли.
  Говорит как-то Марья Емеле:
 - Слыхала я, будто царевна наша за парня вышла, из нашей же деревни! Эко диво, верно?
 - Конечно диво: байка же! - усмехнулся Емеля.
 - Отчего ж байка?! - надулась девушка.
 - А как, по-твоему, царевна о нём узнала, коли по захолустьям вроде нашего она не колесит?
 - Так он сам в стольный град приехал, допрыгнул на лошади до царевниного окна и поцеловал её. Смелый!
 - И ты поверила?! Да кто ж его - голодранца безродного - к терему царскому подпустил бы!

  Добрая любящая баба, почитающая Бога и людей, всех щук волшебных, всех скатертей-самобранок и цариц персидских дороже, а нужные слова обращения к ней подсказывает сердце.


Послесловие
  Оригинальная сказка "По щучьему велению" была опубликована писателем Алексеем Толстым и является авторской обработкой мотивов народного творчества. Что же, получается, простые люди, всё сильнее и сильнее ненавидевшие правительство Российской империи, в полутайне от своей совести тешили надежду породниться с царской семьёй? Весьма смелая и нескромная идея для простого люда!
  Как известно, сюжеты сказок повторяются от страны к стране, однако Россия долгое время являлась самобытной неповторимой державой, сильно изолированной от "цивилизованного" мира, и сказки наши в большинстве своём были уникальны. Откуда же и каким образом могла явиться к нам такая сказка? Например, из Британии, где есть сюжет о вышедшей замуж за принца простой девушке - "Кэт-щелкунчик". Похоже, после Реформации европейские люди забыли о том, что правители христианских стран являются наместниками Бога на земле, и стали воспринимать их как "мажоров-с-красной-кровью", а затем и вовсе перешли к "сказочному" амикошонству. После на сцену вышли американцы - "народ" без флага и родины - и мировая секта масонов. Вот, вероятно, именно через последних, через перья заражённых во время загранпоездок дворян и интеллигентов явилось к нам тлетворное отношение к правящим кругам России, из искр которого разгорелось в итоге пламя Октября, пожравшее душу русского народа и сравнявшее его с догнивающими "прогрессивными" странами. Потом, когда угли крестьянского пожара остыли, мы замёрзли и откатились назад. Вспоминается поговорка: "Не спорь с дураком: он опустит тебя до своего уровня, а после задавит интеллектом". Вот Запад нас теперь и давит как может.
  Сказка "Кэт-щелкунчик" являлась всего-лишь "чертежом", который недавно воплотил в жизнь один из внуков трёхсотлетней королевы Виктории, женившись на низкородной репортёрше. На ту церемонию явился (или явилась?) Элтон Джон со своим мужем, как бы визуализируя собой ужас происходящего, если кто-то не разглядел его за бельмом белого платья невесты. А ведь ранее венценосная "бабушка" поднимала вопрос о недостаточности высоты происхождения "принцессы" Дианы - жены принца-наследника. Что же могло случиться с мировоззрением давно закостеневшего разума королевы за несколько лет? Есть такое всем известное слово - "принцип", от которого происходят слова "principal" - "директор" и "принцепс" - "правитель". Если монарх станет нарушать даже собственные позиции, то какой из него будет монарх!?
  Как следует из сериала "Романовы" производства конторы StarMedia, приход к власти Михаила Фёдоровича Романова был омрачён вынужденной казнью худородного мальчика, сына польской авантюристки и Лжедмитрия Второго, и правящая династия сполна оправдала эту цену долголетием своего рода и принесённой стране пользой. Приход же к власти большевиков потребовал убийства законного императора Николая Второго, его жены Александры Фёдоровны, их пятерых детей - Ольги, Татьяны, Марии, Анастасии и Алексея - и нескольких слуг, а "власть народа" продлилась меньше века. Произошедшее оправдывают резким скачком страны. Да, прогресс налицо, даже враги Советов не могут его отрицать, однако Пётр Первый в своё время добился аналогичного прорыва без отрубания стране головы (крепкий удар по ней случился уже после его смерти с приходом к власти незаконной Екатерины Первой). Достижения и преступления Октября мы расхлёбываем до сих пор, но теперь не вернуть ни угасшую прямую линию наших императоров ни коммунизма.
  К чему это я? К тому, что прежде чем хватать идеи и сюжеты, нужно сперва как следует думать головой, прикидывая, что за ними стоит, кому и сколько придётся заплатить. В начале двадцатого века враждебные нашей стране авторы воспользовались нравственной дырой среднего и нижнего классов и "купили" нас пошлой литературой. Полагаю, для того времени сказка о Емеле была непристойной: ленивый крестьянин, шашни с царской дочерью, колдовство щуки. Неоднозначный поэт Сергей Есенин, к слову говоря, тоже успел наломать немало дров. Одни умышленно травили умы людей лживой свободой, другие опьянели ею по неосторожности. Справедливости ради скажу, что русские царевны вели очень строгий с точки зрения нравственности образ жизни, а часто упоминаемые в народных и авторских сказках связи монархов с низами, до кучи практикующими колдовство, отвергаются принципами монархии категорически. Так что многие сказки основаны на возмутительной лжи, порочащей сразу все упомянутые слои населения. Мы, к сожалению, не усвоили бесконечно дорого обошедшийся нам первый урок, и уже к концу двадцатого века нас снова поймали на приманку сальности и порока. "Ви а глэд ту мит ю!". Сейчас русская культура практически мертва, поглощена прорвавшим барьер демаркации европейским и американским некрозом. В отдельных местах живы исторические народные промыслы вроде росписи под хохлому и изготовления игрушек-свистулек, но они неинтересны напрочь потерявшей художественный вкус молодёжи и даже многим старикам. Наша классическая литература (в большинстве своём созданная масонами) морально устарела, но у неё нет достойных по качеству конкурентов среди создаваемого сейчас материала. "Крестьяне" получили своё: возможность писать и читать околоэротические фентезийные маразмы о похождениях принцесс-эльфиек и прочих похотливых разновидностей монстров. Сегодня никто не осудит за это, никто не покрутит пальцем у виска. Наши геймеры (особенно женская половина) терпимо относится к выпадам ныне умершего Бенуа Сокаля, который с третьей части "Сиберии" проявляет ярко выраженную неприязнь к русскому народу (с "нетерпением" ждём вторую порцию aquam sordidam в лице четвёртой части квеста). Пусть так. Но каких людей мы вырастим на подобной "литературе"? Переживёт ли Россия очередной удар?
  Прочитанная вами сказка - пародийная дешёвка по мотивам работы Алексея Толстого. Когда я был маленьким, у меня, естественно, не возникало никаких вопросов к тексту, вроде "С какой стати крестьянский балбес крутится возле царевны?" или "Почему главный герой считается положительным персонажем несмотря на свою лень?". Просто я знал главную формулу: Иван-дурак обречён на успех и счастье в силу того, что он дурак. А потом, уже в школе, узнаёшь обратное: рассчитывать на уважение и достаток могут только неглупые люди (особенно со связями). Один из лозунгов рухнувшей страны гласил: "Чтобы больше иметь, нужно больше производить! Чтобы больше производить, нужно больше знать!". С другой стороны, современные сальные анекдоты, основанные на наблюдениях за происходящим, учат, что ключом к достатку является одна лишь наглая широкая рожа, не обременённая интеллектом. Впрочем, достаток - это ещё не счастье. Зачем же нам "больше иметь"? Мещанство, товарищи, одно сплошное мещанство и "горы барахла казённого"!
  Я думаю, истинное счастье человека заключено прежде всего в его личной жизни, в его семье, потому мне особенно больно наблюдать жестокое разрушение института брака. В ходе двадцатого века русская женщина уяснила, что её внешняя красота, усиленная гримом и разными безделушками, будто обычная жареная картошечка под слоем пряных трав и перчика, является значительной силой в условиях ослабленной духовности мужского населения, и пошла в атаку. Как гласит подпись к одному демотиватору, "Женщина сегодня - предмет желания извращенцев и удачный маркетинговый ход". Лучшие друзья женщины - не брильянты, как утверждает очередная пошлая поговорка, а торгаши, продающие их. Вот только умеют ли торгаши дружить? Думаю, они всё же являются временными приятелями, использующими женщину пока у неё есть красота и деньги, а затем забывающими о её существовании. Другими словами, мировой "половой" переворот женщине помогла совершить торговля, ставшая наряду с набирающим обороты матриархатом новым правительством. А раньше, когда царил патриархат, правительство было представлено военными силами, использующими мужчину в качестве инструмента утверждения своей власти; вместо производителей грима и безделушек - кузнецы и оружие. Тогда лилась рекой кровь "ненужных" людей, сегодня вместо неё потёк гной опять же "ненужных" людей. Раньше войны оскорбляли материнство, сегодня терпимость к разного рода извращенцам оскорбляет мужчину и человека в целом (в том числе и материнство). Что лучше? Лучше было бы, конечно, найти место для каждого, научиться подчинять низменные порывы текущим возможностям, однако это как-то не получается в полной мере ни у патриархата ни у матриархата.
  Опять я отвлёкся. Так вот: оригинальная сказка о Емеле оставляет ощущение недосказанности. Как жилось ему с представительницей несовместимого класса? Кто у них работал, если главгерой был отчаянным лентяем? Вообще, сочинять сказки - не моё занятие, ведь для меня важна реалистичность текста. Какой смысл взрослым и тем более детям читать откровенную околесицу? По-хорошему, посягнувшему на руку царевны холопу без предупреждения должны были отрубить голову, а раз уж в оригинале этого не произошло, то кто-то из царской семьи оказался сторонником данной несуразицы. Единственно возможный ответ на этот вопрос выдумали ещё до меня: вспомните мультфильмы "Летучий корабль" и "Новые приключения бременских музыкантов". Свежесть моей версии заключается в инновационном безразличии Емели к "трубадурочке". Он оказался серьёзным разумным человеком, что неожиданно даже для меня объяснило его внешнюю придурковатость. Ведь если бы он открыто отверг притязания царевны, ему запросто могли отрубить голову, даже если бы сам царь был с ним согласен, - просто за оскорбление достоинства! Выкурив нежелательные элементы, Емеля занялся устройством своей жизни, что более поучительно, чем оставить его бобылём. Если хотите, имеем дело с хеппиэнд-ремейком "Ивана невестина сына".
  С другой стороны, есть ли смысл изучать былые интриги, обнажать и высмеивать конкретные наши пороки, отвечать погаными текстами на поганые тексты? В какой-то степени имеет, конечно, потому что мы получаем шанс не наступить на грабли прошлого ещё раз. Если, допустим, в России снова появится династийная монархия, мы уже дважды подумаем, стоит ли подставлять её под удар ради липовых лозунгов и жвачки. Да, голова иногда может давать сбои, но она обладает удивительной способностью к самокоррекции, хотя остальное тело должно иметь некоторые рычаги воздействия на неё. Проблема по большей части в том, что само по себе тело не способно объективно осмысливать происходящее и видеть перспективу, поэтому если голова не сможет поправить свой курс, весь организм обречён. Печально? Да. А что тут поделаешь? Головы других стран могут предложить свою помощь, но по умолчанию интервенция не безосновательно воспринимается как попытка поработить заболевший организм или усугубить его страдания перед смертью, из-за чего иммунной системе погибающей страны остаётся только нападать на все инородные элементы: вирусы, наконечники стрел и копий, трансплантанты и катетеры. В мультсериале "Moomins" образца девяностых годов двадцатого века была одна печальная серия о птенчиках, которые, потеряв возможность получать еду непосредственно от матери, вынуждены были умереть. Так устроена природа. Если хочешь помочь в подобной ситуации, придётся идти против природы, идти на обман, и тогда вся ситуация будет передана на поруки судьбы. Окажутся ли порядочными мотивы помощника, сможет ли он обмануть природу, не сменит ли курс мыслей по ходу дела и не запросит ли слишком высокую цену за свою помощь, не станет ли спасённый его врагом? Например, Муми-тролль мог бы заставить птенцов целыми днями напролёт таскать свои любовные записочки для Фрёкен Снорк, превратив их в рабов. Снифф тоже помогал, и в награду мог захотеть много-много денег (например, заставил бы несчастных птиц петь на праздниках, работать на почте). Или, скажем, птицы приручились, поселились в доме троллей, размножились и всё изгадили, создав спасителям массу неудобств и превратив Муми-маму в полотёрку. Я не высасываю это из пальца. Если хотите пример из жизни, я лично из лучших соображений вырастил щенка среднеазиатской овчарки, который отплатил мне за это целой прорвой зла и неудобств. Так что на спасателя ложится огромная ответственность за спасаемого и себя самого, справиться с которой может не каждый. Муми-троллю повезло: выросшие птенцы, влекомые природой, пожелали улететь, так что он отделался лёгкой печалью.
  Существует легенда, будто царевну Анастасию спас какой-то солдат, впоследствие взявший её в жёны. Предполагалось, что эта версия должна казаться красивой, но на самом деле уродливо даже её происхождение, ведь "освобождённый" народ всё ещё тешил себя мечтой породниться с монархией! Солдат царевне не пара. А представляете, как жилось бы Анастасии в лапах солдата-коммуниста? Нет? Посмотрите мультфильм "Капризная принцесса". А как жилось бы Анастасии в коммунистической России вообще? Точно так же, как единственной выжившей русской девушке среди спаливших её деревню монголо-татар. Существует также мнение, будто неплохим исходом стал бы побег царской семьи в Европу, ко дворам заморских родственников. И в этом нет ничего хорошего, потому что там они превратились бы в пленников, их заставили бы работать шутами и царскими полотёрами. Если бы "родственники" и решились помочь вернуть власть над страной, то запросили бы львиный её кусок в оплату за услугу. Да и помощник из Европы никакой: посмотрите, например, как Польша и Дания помогали Петру Первому в войне со Швецией, а ведь Пётр Первый не был беспомощным сиротой-изгнанником. В общем, ситуация была критическая, и приемлемых выходов из неё не оставалось. Делать виноватой ту или иную сторону случившегося конфликта тоже бессмысленно, потому что голова потеряла контроль над телом (и произошло это отнюдь не внезапно), а тело попросту никогда его не имело. Мне неприятно это говорить, но львиная доля вины за произошедшее с Российской империей принадлежит интеллигенции, которая, будучи наполовину головой наполовину телом, разорвала шею стране своими сказочками и статьями. Этот план зрел ещё как минимум со времён декабристов, решивших, что они должны сделаться царями в силу того, что участвовали в тяжёлой войне с Наполеоном. После, когда было отменено крепостное право, разоряющееся дворянство и вовсе сорвалось с цепи и пошло напропалую. Существует ряд стран и организаций, где монархия сохранилась в условиях отсутствия крепостного права. Просто нашей стране не повезло, и мы сломали шею и разбили голову, поскользнувшись на этом льду, который иные минуют без потерь.
  С другой стороны, тратить жизни на накопление и изучение опыта всех существующих разновидностей ошибок и пороков бессмысленно, потому что пороков много, а жизнь одна и внимание человека не всеобъемлюще. Верный путь, говорят, тоже только один. Но неужели мы бросим все силы на поиск этого пути для себя любимых, оставив окружающих в беде? Думаю, тут нужен некоторый баланс, чтобы человек умел не только делать шаги, но и стабилизироваться в случае падения, а также поддерживать спутников. Технически голова могла бы за короткий срок собрать со всего организма массу удовольствия для себя и умереть вместе с ним ("кнопка удовольствия" находится в её распоряжении), но разумный человек заботится и о благополучии своего тела, растягивая свой ресурс на сотню лет ("чело-век" - это как бы голова, сумевшая прожить век). Для многих же людей и стран насущный вопрос сейчас таков: как прожить свой век с больным телом и суррогатной головой, оставшись человеком в памяти человечества? Ведь были же мы людьми, и наверняка сможем вернуться к этому состоянию снова. У нас есть разум, инструменты, ресурсы. Та же литература, например, могла бы не только отравлять, но и лечить.
  Что бы ни происходило в мире, я верю в Человека. Мы найдём верный путь и пойдём по нему, ведь иначе быть не может.

***
  И вот ещё что хотелось бы добавить. Мы устроены так, что голова у нас располагается выше тела, руки - выше ног, а прямо под головой по центру организма проходит два низменных процесса, тоже имеющих серьезную власть над нами. Наше устройство обуславливает наше восприятие мира и наше поведение. Это - важнейший ориентир для нас в жизни, потому что такими нас создал Бог. Но вот ведь какое дело: когда человека сбивает с ног серьёзная болезнь, он ложится в кровать и его восприятие вместе с его поведением резко меняются. Выходит, человек стоящий и человек лежащий - это два различающихся существа.