сны. 3. 5

***
Я оторвался от кровати, я катапульта,  и выпущенная пружина, и пусковой механизм, и ракета на старте, и тысяча тонн топлива в направленном горении. И сердце всё ещё бешено колотилось в груди, и губы жадно хватали раскалённый и сжатый воздух. И странный солёный привкус обволакивал десна, стираясь, как эхо, как давно прошедшее и канувшее в небытие. И всё минувшее вихрем картин или вспышек в памяти пронеслось вскользь в спутанном сознании, и моё тело, словно его протащили через полосу препятствий и пустили под пресс, и оно разваливалось на части от боли в суставах и мышцах.
Внезапный и оглушающий звонок телефона обрушился мне на голову, вмиг пронизывая тишину номера своим неприятным металлическим голосом, и выдрал меня из оцепенения. Мерзкий и зудящий, как нарыв на теле, звонок повторялся и продолжал повторяться, наваливаясь волнами в барабанные перепонки. Я подполз к аппарату, ослабевшими руками поднял трубку, но не смог удержать её, и она, словно живая выскользнула, и со стуком грохнулась на пол. Через секунд десять я всё-таки собрался с силами и прислонил трубку телефона к уху, но на другом конце провода была только тишина...

Словно вокруг ночь. Стелющийся туман проглатывает аллеи, съедает стены домов и заливает чёрные и скользкие ветви деревьев молоком. Босые ноги ступают по мощённой камнем лестнице и размытый свет фонарей пятнами плывёт в глазах. Я остаюсь один. Среди ночи и холода. И тишины. Я вспоминаю это чувство, звенящее в голове, словно летишь, раскинув руки, по тонкому, как кишка, туннелю в глубину сознания. Меня уносит  всё дальше и дальше, по гладкой и ровной трубе в тёмную пустоту. Я иду по коридору с зеркалами, а в них отражается лунный свет и чёрная ночь, мои шаги бьются о брусчатку и уходят в туман, мглу и редкий дымчатый свет фонарей сыпется сквозь листву, падает на дорожки, ступени путают меня вверх и тащат за собой вниз. Идём за мной. Манит невидимая рука из белого молока. Слышен скрип подошв о камень. Поближе. Ещё. Сюда. Скорее. Не отставай. Я тороплюсь, чтобы нагнать своего проводника, заглядываю за приоткрытую дверь, бегу по ступеням вниз, карабкаюсь вверх по лестнице, роса холодит мои ноги, но я продолжаю идти вдоль заброшенных скамеек с широко распахнутыми глазами вперёд сквозь ночь, пытаясь прощупать густую мглу.
Я вижу. Подожди. Впереди еще одна дверь. Я протягиваю кулак, чтоб тихонько постучать. Но лишь я касаюсь её – и она со скрипом приотворяется, и слепит меня вспышкой, и раздаётся щелчок спускового механизма, и комната глохнет от хлопка, и пустая гильза падает на пол, и в оранжевом свете повисает пороховой дымок, и шторы также сдвинуты, и стены окрашены мелкими брызгами, и капает кран в ванной, и телефон еле сдерживает ехидную ухмылку, и чёрные шаги, чёрные тени в чёрной ночи, и смятая постель, и твой запах на подушке, в узкой маленькой комнатке сжимаются грани, и всё тускнеет, и лишь вдалеке. Мерцают. Крошечные. Жёлтые. Огоньки…
***
- Эрика, ты здесь?! Кто-нибудь! Разбудите меня! Если это сон.
Я вскакиваю с кровати.
Приоткрытая дверь в коридор зияет своей хитрой улыбкой. Я чувствую каждой клеточкой кожи, что надо бежать, пора вырваться из этого скомканного лабиринта. В общем коридоре горит тусклый свет. Лампочка накаливания нагревается и тускнеет. Потом снова. И ещё раз.
Возле телефона на тумбочке лежит смятая записка. Она говорит: загляни в верхний ящик. Я повинуюсь и медленно и осторожно тяну за ручку. Блокнот, пара карандашей, телефонный справочник и, наконец, моей ладони касается металлический холод. Пистолет с тяжестью ложится в мою руку. Пусть. Я начал считать про себя.
Со стороны парковки раздавалась странная возня, такие быстрые громкие шаги, потом лай собак. Я шёл по коридору, прижимаясь одним плечом к стене, и едва дышал. Где-то снаружи вдоль шоссе от города послышались лопасти вертолёта, двигавшегося на малой высоте, чуть выше фонарных столбов. Я шагал дальше. Лай становился всё громче и доносился уже из вестибюля первого этажа. Потом на секунду стало тихо и включили громкоговорители: «Здание окружено. – говорил резкий мужской голос. – Сопротивление бесполезно. Поднимайте руки вверх и выходите.» Собаки рвали поводки, поднимаясь по лестнице, а я продолжал считать. На тридцати я резко повернул обратно и побежал. Двери номеров проносились мимо, а собак спустили с ремней, и я слышал, как противно цокают их когти и лязгают клыки за моей спиной. Я прибавил хода и нырнул в покинутый мной ранее номер, захлопывая за собой дверь.
Раз. Два. Три.
Сердце безумно стучит в груди.
Я опускаюсь на пол, прислонившись спиной к двери.
Собаки ревут позади.
А в голове колотится кровь. Шумит в висках. Звон разбитых стёкол вваливается в номер со стороны парковки, лопасти вертолёта становятся ближе, будто за самой стеной. Потом в окна закидывают дымовые гранаты…
***
Я вскакиваю с кровати. Спотыкаясь и падая, бегу к двери и со всей яростью пытаюсь вырвать её к чертям, чтобы выбраться наружу, но она не поддаётся, тогда я делаю ещё несколько судорожных движений и опускаюсь на колени, мне кажется, что лицо продолжает капать и стекать вниз, я продолжаю кричать, а из ванной выглядывает слабая качающаяся тень, комкая волосы и заламывая руки назад. Тогда в замочной скважине раздаётся щелчок, дверь резко распахивается и я вываливаюсь в коридор, в нём темно и холодно, и тихо… я сжимаю ладонями рот, чтоб не закричать, и продолжается шипение, и кровь закипает, а вокруг вода, солёная и вязкая, с тухлым привкусом, я пытаюсь всплыть, но голова бьётся о металлический люк. Здесь так непривычно темно, Эрика.
***
Вскакиваю с кровати. В дверь лают псы. В полотно входной двери жадно вгрызается тяжёлый топор, и древесина трескается на две части. У меня больше нет сил. За шторами дым и гарь и всё горит огнём. Город пылает. Ржавая вода заливает пол. Я чувствую только боль.
- Заберите меня отсюда! Я схожу с ума. Эрика! Где ты?
Санитары пытаются выкрутить мне руки, но я сшибаю одного из них с ног резким рывком своей макушки в челюсть. Как вязкий резиновый человек. Я выламываю дверцу тумбочки, справочник улетает к стене, хватаю пистолет, стреляю.  Горячий шоколад, солёный и сладкий, вяжет глотку, стекает куда-то вниз. А сероватый дымок струится к заросшему паутинками потолку…
***
Я молниеносно, уже вполне отработанным движением вскочил с измятой кровати. Плотные шторы были сомкнуты. В крышу палило солнце, а на лбу выступал пот. Крупные, как горошины, капли. Воздуха не хватало, а сердце выстукивало тра-та-та. Кажется, адреналин был у меня на языке, на кончике пальцев, в широко распахнутых зрачках, лился из ноздрей и глаз. Чувство, точно я сейчас взорвусь.
Телефон не звонил, не стоило подходить к окну и уж тем более идти в ванную. Я уже отчётливо запомнил тот гриб над городом и ветер, следовавший за ним, а чудовище в отражении всё ещё возникало передо мной стоило лишь мне моргнуть на секунду. На полу было немного мокрых следов, а со стороны парковки мотеля раздавался собачий рёв, точно они рвали землю зубами. Через пару минут они будут бить в дверь, а пути к отступлению уже не останется. Мелкие растерзанные клочки бумаги валялись возле тумбочки. Был ещё иллюзорный шанс вылезть по пожарной лестнице, но уходить без оружия было бы опрометчиво.
Я дёрнул ручку тумбочки, она тяжело и со скрипом поддалась, вываливаясь на пол. Но там было пусто. Я уже позвоночником ощущал скорые шаги на лестнице и лай, несущийся эхом по вестибюлю. Я упал на колени, заглядывая в зияющую дыру выдвижного ящика и ладонью пытаясь нащупать пистолет, но тщетно. Эрика, где ты? Эрика, помоги мне! Эрика, выключи это! Или меня! Теряясь в этих мысленных криках, я вдруг почувствовал, как что-то щекочет мою руку, и ещё, и ещё, взбираясь всё дальше по мне своими коротенькими тонкими ножками. Этот несметный поток тараканов в своих хитиновых экзоскелетах мчался по моей коже, влезал под одежду, путался в волосах, забивался в уши, прятался в ноздрях и шелестел тысячей трущихся друг о друга пар рыжих крыльев. Я захлёбывался, стараясь глотнуть воздуха в разрывающиеся лёгкие, но получал лишь больше жуков. Когда же к двери подбежали с обратной стороны, то в комнате повис булькающий и потрескивающий хрип и множество тараканов, бегущих врассыпную…
А город продолжал также дышать полуденным зноем и тишиной вперемежку с придорожной пылью.
***
И вскакиваю с кровати. И на лбу испарина. И ладони мокрые. И пульс зашкаливает. И зрачки расширены. И губы дрожат, точно повторяя одну и ту же молитву. И кружится голова. И лёгкий стук в дверь. Потом щелчок замка. Я не дышу. Скрип петель. Осторожные шаги.
- Извини, я не могла открыть дверь. Что-то замок заедает. Может быть ты посмотришь? – Эрика неловко улыбнулась, как же мило она улыбается. Или просто я готов был прощаться с жизнью. Шторы зашевелились и я вижу, как волосы щекочут её лицо. – Ты, кажется, задремал, соня… Надеюсь, я не прервала один из твоих сладких снов…
Она зашла в ванную помыть руки. Я продолжал сидеть на кровати, не подавая признаков дыхания. И слышал, как тикают часы. По утрам мама всегда раздвигает шторы и распахивает настежь форточку, чтоб свежий воздух в конце концов вытолкнул меня из кровати. Обычно она моет руки с хозяйственным мылом. А  ровно в 6:00 на острове Эдем звенит короткий электронный сигнал и включают радио. Мама готовит блинчики с джемом. Эрика покупает круассаны в соседней пекарне через дорогу и приносит их к чаю. А после прогулки по общему двору нам выдают наш паёк. Таблетки разных цветов. Круглые. Маленькие такие.
- Вставай уже, я поставлю чайник…
Она так мило улыбается.
Эрика. Мама. Медсестра из общего отделения.