1. Попутчица. Un Viaggio Verso la Verginita

                - 1 -

     Купе принадлежало мне полностью. Я выкупила его, чтобы наслаждаться мягким одиночеством под калейдоскопическое крещендо мелькающих лазурно-изумрудных ландшафтов.
     Целительная мелодия пути вот-вот прольётся тёплой тарантеллой, перемежаясь неизменно замедленным звенящим рефреном полупустынных станций. Я буду беззвучно подпевать ей и с наслаждением пить густо-шершавый кофе, неспешно занимаясь переводом вкусового его спектра на метафорический язык воспоминаний.

     Я отправилась в Рим - погулять по кладбищу и съесть бутерброд с сальмоне в местном Маке. Такого рода странный некро-гастрономический каприз объяснялся очень просто:  долгое путешествие, оправданное нелепым поводом всегда вдохновляет меня и привносит в размеренную обыденность будней необходимый элемент сумасшествия, не позволяя привычной рутине прорасти в живую плоть дней и ночей и превратить жизнь мою в бессмысленное раскачивание маятника между двумя их полюсами.
     И память. Конечно же память о ней, о наших долгих прогулках с той сладкоголосой юностью, чья песня внезапно прервалась, чей призрачный голос теперь отвечает мне молчанием.

     Римские кладбища - оазисы урбанистической тишины, мысли неизменно очищаются там от патины повседневности, словно грунтуемый сызнова, прежде  напрочь исписанный  холст, готовится быть покрытым красками следующей, ещё одной новой истории жизни - "Жизни после Римского кладбища".
      Ну а сальмоне ... Я просто обожаю сальмоне! Эти вкуснейшие сэндвичи неподражаемы - так они приготовлены бывают только в Риме. Поедание их нежно-солоноватой плоти сродни для меня пантеистическому акту гастрономического совокупления с морем. Соленые запахи твоей загорелой молодости.

     Предвкушая все эти нехитрые радости, я налегке, безо всякого багажа, не считая лёгкой заплечной сумки, открыла дверь своего купе и с удивлением обнаружила, что оно завалено пестрым ассорти, состоящим из разноцветных тюков, старых саквояжей, по-хиповски расшитых бисером рюкзачков, разнокалиберных спортивных сумок и просто мешков...
     А в самой сердцевине этого живописного нагромождения расположился невероятных размеров старый чемодан: громадный,  обитый кожей какого-то давно вымершего животного, с массивными металлическими плашками, сдерживающими по углам его незыблемый, прошедший сквозь наверное столетие непререкаемо-надежный параллелограмм, иронично усмирённый поджатыми пуритански миниатюрными губками замочной скважины , скромно сомкнутыми под основательной наборной ручкой. Казалось он съел половину пространства, изрыгнув из себя всю остальную кладь и теперь замедленным старческим метаболизмом переваривал его своими неведомыми внутренностями, превращая на моих глазах настоящее в отрыжку воспоминаний.

     Билет безоговорочно подтверждал право моего пребывания именно в этой пространственно-временной капсуле поезда дальнего следования. Было абсолютно не понятно, откуда взялся здесь этот валидж* и куда подевался его хозяин. А главное - что со всем этим делать мне. Решив дождаться контролеров, я разместилась на свободной стороне, с удивлением разглядывая поклажу моего несуществующего, согласно документам, попутчика и пыталась мысленно нарисовать себе портрет возможного владельца этого пёстрого богатства.
       
     Воображение моё обращалось то к образам сицилийских старух, кочующих вместе с останками своих испещрённых морщинами жизней по провинциям - от правнука к правнуку; то к орнаментам на плащах вездесущих перуанских музыкантов, ибо этого количества барахла с избытком хватило бы на целый табор. Это могли быть и пришлые марокканцы или цыгане, намеренно попутавшие класс вагона или вовсе - номер и направление поезда. Да кто угодно! Меня смущало безлюдье и абсолютная тишина, оглушительно звенящая и в коридоре, и на пустынной платформе.
     Похоже я зря потратилась, выкупив купе - мне предстояло быть единственным пассажиром этого вагона, не считая реальных только в части ручной клади, но невидимых глазу соседей.
   
     Кофе, перелившись шёлковой струйкой из зазеркалья  термоса в фаянсовое белоснежное лоно походной кофейной пары, выпустил замысловатую вязь танцующих арабесок, словно волшебные птицы они взвились с тёмной его поверхности и любимый аромат мгновенно приручил новое пространство, сделав его "моим" на время путешествия.

     Но что-то неуловимо смещало звучание в другую тональность. Странное, ещё не оформленное даже подсознанием несоответствие, ощущаемое гипоталамусом противоречие  в окружающем порядке вещей. Я насторожилась, потому что почувствовала присутствие вполне знакомого запаха, который очень органично вплетался в зернистую бархатистость кофейных сумерек, но был неуместен здесь, в передвижной временности купейного минимализма.
     Это определённо не были ни сицилийские старухи, ни перуанские цыгане, ни марокканские торговцы поддельным временем. Это был запах расслоившихся пергаментов, пропитанной дождливым климатом бумаги и  медленно линяющего корочками клея тканного переплёта, едва уловимый сандалово-древесный дух старинного шкафа дополнял сложно-составленный букет. Это был запах ... старых книг.

      Удивительна взаимная игра памяти и воображения: разве могла я нарочито выдумать подобный сюжет: поезд на кладбище - кофе - невидимые книги-попутчики, поселившиеся в выкупленном на время пространстве, между Фиренцией и Римом, не спросив разрешения. Как метафорична жизнь! Сколько поэзии в подстроенных ею анекдотах. Сколько иронии в её мимолетных комментариях, произнесённых случайными прохожими, обращёнными словно кому-то другому, но неизменно меткими ремарками пронизывающими повседневную гладь твоего бытия. Если это один из гениальных розыгрышей судьбы, то он определённо мне нравился.

      Поезда в Италии трогаются с места весьма прихотливо и непредсказуемо. Этот начал своё движение без суеты. Освободив уставшие стопы, я пришвартовала две изящные лодочки под крылом белоснежного столика. Беспокойное стаккато шпилек уступило наконец-то передвижным картинкам за окном, освободив слух для иной музыки, в то время как глаза невольно задвигались в танце, в такт мерному остинато верстовых  столбов. Этот визуализированный ритм дорожной симфонии заставляет зрачки беспрерывно двигаться, а сознание, будучи не в силах поспеть за мультипликацией близлежащих пейзажей, взмывает к спасительному постоянству небесных ландшафтов.

     Внезапно, огромный глиняно-красный чемодан ожил и задышал: вздрогнув несколько раз, крышка его нерешительно приподнялась. Он был подобен покрывшейся илом гигантской морской раковине, которая, несмотря на свою архаичную древность, вдруг оказалась обитаемой. Внутри, словно моллюск, свернулось какое-то миниатюрное существо с блестящими маслиновыми глазками. Едва показавшись, оно поспешно захлопнуло створки раковины. В этот же момент вздрогнула дверь купе. Свет начал стремительно пульсировать, в согласии с ритмом вытянувшейся вдоль полотна линии свечеподобных кипарисов. От неожиданной синхронности происходящего, испуганно скрутилась пружина солнечного сплетения внутри моего тела. Я перевожу взгляд на раковину чемодана и успеваю ухватить мгновенный предупредительный жест существа в его чреве: заговорщически сощуренные глаза, прижатый к губам миниатюрный пальчик и еле-различимое:
- "Тсс... не выдавай меня! Это как будто-бы всё твоё. Bene? А я тебя сделаю моим персонажем. Bene*?"
     Я не успеваю ни понять что-либо, ни ответить - крышка чемодана захлопывается ровно в тот момент когда дверь купе медленно отползает, впуская обезличенную привычками и униформой курпулентную синьору.

     Несколько секунд она разглядывает гору многоцветной клади, а затем и меня, ничего не выражающим лицом, пытаясь видимо увязать два образа, явно принадлежащие к параллельным вселенным: высокую худощавую иностранку в строгой брючной двойке, увенчанной жестким абрисом каре и бохо-пестроту разномастного хлама напротив.

- Билет?


Продолжение:
http://proza.ru/2021/07/30/96