Сергей Влад. Лазуткин
УБИТЬ ПАВЛИНА
рассказ
«По - настоящему творческий ум
никогда не бывает так одинок,
как в те моменты, когда он
пытается быть общительным...».
Ричард Хофштадтер:
мой друг сказал - уж это слишком ...кому?... позволено ей ? все испытать и выдержать?.. все это ? ей? не мучай ты ее…не мучай… кем же она теперь стала? Какой? эта женщина?
- стала... и сегодня вечерком я приглашен к ней в гости. пойду. Я, конечно же, не утерплю и побегу к ней - красивой и безжалостной , как её мать красавица…
- хоть ребеночка ей оставь!
- не мне распоряжаться... но если просишь...он все решит!
- кто этот он? почему?
- его ? он создал тебя и меня, то есть нас… ОН!... Уж извини, что-то с животом…давай потом, в следующий раз. А я спешу …к ней ; к моей повелительнице ; к моей веселящей меня и пугающей до смерти ; к ней, к той моей и не моей Лизавете - « девочке с глазами волчицы.»
«вот и он - любимый кабинет. Книги. Виолончель. Иногда кальян, хоть его и запретили Очень редко . Уже трубка с турецким табаком…мой стол - мой закуток. Привет. Давненько я вас покинула - уж верно рассвет. Но теперь я ваша. Мое кресло и гусиное перо. Привет. С них начнем танцевать. Перо - мой созидатель. Я - ваша поломойка… подтираю за вами. Я сказала: я прикрою вас телом мои милые. От Зла.
ДЕВОЧКА С ГЛАЗАМИ ВОЛЧИЦЫ . И ее глаза. Глаза ее почти открылись …и спрятались. Испугалась нечто ужасного. Что увидела. Верно, опять гибель своего любимого в жерле гейзерного озерка. Его и его пятерых товарищей исследователей. То, что она наблюдала в коме до того. Через неделю она стерпела уже минутку. Страдала, напрягалась, даже заплакала. Еще через неделю бродила с теткой по роскошному саду клиники с видом на башню Эйфеля. И болтала, болтала без умолку. Или вдруг замирала, глядя почти в упор на какую-то загогулину на кусте. Потом у нее началось плато плача. Долгое. С открытыми глазами. С закоулками, пенечками. И неожиданно все прекращалось. Это забежала на минутку матушка - красавица. Отругала за потускневшую кожу шеи дочки. С проезда забежала. Потерлись они щечками. « Какая же ты у меня, дочка, красивая»…- проговорила мама и прослезилась. « Ты что? Мамочка! - воскликнула дочка. - Кто ж может быть прекрасней тебя!!? »
Лиза послала мамке воздушный поцелуй и научилась вдруг смеяться. Ее кожу продолжали протирать всю от и до… но она продолжала вонять…врачиха сказала, что это из нее выходит ужас из другой, но нашей жизни, куда ушел ее любимый, шагнул туда…
а далее - все как у нас, обычных. То есть - у нас. Ушла, наконец, ее вонь.
на пепелище она быстрёхонько, как профессионал, отыскала место - земельный пятачок метрах трехстах от бывшей усадьбы ее бабки, посидела по- восточному на корточках, покуривая папиросу, заметила сладкие взгляды мужиков из сопровождения на крамольное расположение ее ляжек , выпрямилась и, опустив голову, забралась в машину.
от усадьбы, точнее от большущего дома, не осталось ничего, уцелел только вигвам для Мистера. На новом месте он потребовал новый вигвам. Пес всех облаял, обнажая чудовищные клыки и ушел, виляя задницей. Стреляли из штатовской супер хреновины. Красиво смотрится на охранной видеозаписи… взмывшая в небеса спинка любимой Лизиной постельки возле камина. Так получилось, так совпало. Все беды сразу. Кому понадобилось уничтожать дом? Их предупредили, и они перебрались всем табором в почти соседский дом. Уступили друзья. Так бывает. В точно такой же бывший номенклатурный дом. Ребят, что стреляли, поймали. Они клялись, что шутили. Дом и раньше подумывали снести и строить другой - с большущими окнами и повыше. А заказала нас мать Павлина, но увидеть результат не успела - коварная цыганская игла с ядом поторопила ее жизнь тут.
но все это - выдумка нашей скупой реальной жизни, обычной линейности.
По самой первой задумке редакции журнала, предложившей мне, как автору, продолжить существование героини Лизы , но в другой - написанной - жизни , там она завернется как змея в клубок удушающего зла турбулентности! готовая исполнять всё, что жаждут желающие этого проклятого и не достижимого и такого желанного счастья. Давай пугай! Дай нам глоток прозрения, дабы жить дальше. Дай! Эй! - требуют всякие дамочки. Дамы, милые вы мои. Постараюсь дать.
пусть проступает восьмой клев на тенистой луже. Очищенной барином болотины. Понадобилось восемь сдвоенных подвод с сибирской лиственницей. И много водки на поминках сгинувших мужиков при стройке. Отсюда и приползла молва, мол, барин село сгубил пьянством, мол, бабы перестали много есть, и страсть как похорошели, так что повадились к ним городские. А далее - сами знаете. Словом, село стало развеселым городком, с грамотной пристанью в обширной болотине мерзкой глубины и холода.
сваи в дно болотины вбивали с учетом длины бревен. Бревна рядышком. Между ними четыре метра - в ряд, а между рядами тоже четыре. А все вместе, через настил, площадка четыре на шестнадцать для проезда мерса к воде. Барин был провидцем. И будущие деревенские весельчаки подъезжали на грузовике. В конце, в самом конце, из лиственницы, как и все сооружение, то есть на века, барин воздвиг себе кресло в стиле авангарда того времени. Удобное. Рядом множество хреновин, чтобы удочки сами держались и торчали в разные сторон, как усы из кошачьей морды. С тех пор это место у нас и стало зваться - восьмой клев на тенистой луже.
там ловили рыбу только смельчаки - утопленники! С веревками на шеях. Как утверждали знающие, мелкие рыбешки по имени пираньи завез еще барин, чтобы мерзкие тела мерзких баб не грязнили девственный водоем.
В седьмом клеве, помимо мерзких рыбок болотина зигзагом уходила в лес. Там она облагораживалась в романтическую речушку для приезжих недоумков с незаметным вязким дном. Далее, цепкий захват стопы Ёркиной глиною. Ёрка - пастух, сгинувший на глазах публики - парня словно уволокли цепкие руки бородатых русалок. Там обитали роскошные раки… а на лужайке обычно пировал комсомольский актив, устраивая еженедельные раковые субботники.
но был еще шестой затон с городской рыбалкой. Пискарик - его называли. Там, за поворотом, что–то пищало и пугало влюбленных.
пятая лужица и четвертая были скоростные - река уходила под землю, оставляя вместо себя плоские разводы, да густые залежи камыша. Там что- то всегда горело. Туда люди не ходили, и там жили лисицы.
огромный затон у села был как озерцо. Лавочка для встреч, след от костра по ночам - оттуда лучился синий холодный свет и трепыхалось ледяное пламя. Тут-то и бросались в воду утопленницы, не перенёсшие измену своих возлюбленных. А далее их затягивало вниз. под землей они проплывали незамеченные к прожорливым рыбкам - да, почему-то вода в местах с пираньями была всегда теплой и в холода парила, еще более пугая девчонок, но они продолжали со своими парнями приходить – и так до восьмого затона.
если труп не уплывал сам, то вызывался Прохор - работяга ладный, добрый силач. Он весь день что- то творил на своем колхозном поле, которое принадлежало всем, а премиальные забирал себе, чтобы через супругу они распределялись честно. Мужики Прохора ненавидели, презирали и боялись его лихой силы. На убиенного утопленника или утопленницу он вызывался, когда рыбешки почти объедали труп. Он не брезговал. Отталкивал тело к небольшой стремнинке , а та уж уволакивала несчастного или - ую дальше к озеру к бобриной запруде, где оно вылавливалось прямиком в полицейский фургон.
механизатор Прохор, порезвившись в прозрачной воде, не отряхиваясь, отправлялся к немецкому трактору. К закату приходила дородная женщина. Охала, опускаясь на лиственничный трон. Перебирала удочки, распутывала лески, скидывала урожай в глубокую корзину. Снаряжала удилища заново на день грядущий. Когда она уносила добычу, рыбины зло колотили по ивовым прутьям хвостами и старались выпрыгнуть.
обычно добытчицу уже ждали. Мелькание ножей, короткая перебранка. Жареная добыча превращалась в классный закусон. Проявлялась как-то сама и царская еще четверть с мутноватой самогонкой. Бабы пробовали это и согласно деревенскому графику поступления зелья на столбе даров от дома номер…такого… обсуждалась нынешняя услада жизни от назначенного хозяйства . Приходили мужики, обычно хмурые. Со своими дневными разговорами. Бабы в них охотно вклинивались, учили мужиков, обсуждали. Самые не выдержанные, обычно молодые, мужики уходили с руганью и рыбьими хвостами. Когда шел дождь - он барабанил по прозрачной крыше этого буфета. Разговор часто перебивался чудесными песнями. Лиза любила эти паузы. И пела тоже, все слова она знала и подправляла бабский хор.
« Наточка, служу тебе . Служу трудовому народу с утра до утра. Моя милая доченька. Ради тебя я в этой истории. И не пытайся все разгадать, все сразу.»
Оказалось все просто. Меняйся сам. Мужик - жесткий и простой, как портсигар. С женщинами много сложнее. Уйма сложностей. Их пространство быстро скукоживается к окончанию школы. У ребятишек наоборот, расширяется до необъятности. Поэтому девчонок так тянет к парням и еще к кое- чему. А после того…красавицу тянет быть красавицей и к сильно зауженному пространству типа гнезда из бревен с широким выходом в мир по роскошной лестнице. С самой ненавистной, но прежде любимой подругой - зеркалом. Ну, а мальчики?
Оказалось все просто. Двенадцатилетнее наблюдение за чудо тварями - чистенькими, гибкими, потрясающе привлекательными из соседнего стойбища перерастало в откровенное восхищение в институтские времена, с осознанием мира, как гранитного пространства « где от живых колон обрывки смутных (Бодлеровских) фраз исходят временами» а сам ты в коконе и мирно дожидаешься момента истины, когда твой панцирь треснет под ударами времени и ты жирной гусеницей выплывешь в беспощадное пространство, тебя подхватят и услужливо отнесут к великому орлу - он моргнет и сглотнет тебя на вечные времена. Спасибо забавному объяснителю - потешному мудрецу дону Хуану - а по нашему Ване. Все- таки мы с испанцами - кореша.
Оказалось все просто. Вот сейчас ты - Наточка . Глупенькая, наивная, мягкая, как детская игрушка. С изящным пасом ладони. Я балдею от тебя, моя принцесса, с ейными кукольными мозгами. Нет, ты уже красавица с убийственной силой косо взглянувших очей. Или змеиных глаз.
А у меня заказ. Настоящий! И полный набор всех гадостей на загривке, что несет на себе обычная красотка - то есть я. Твоя мать. Погладить кого по животику, чтоб громче урчало или напугать до полусмерти. Совсем пугать в редакции мне запретили. Можно где-то посередине. Но чтобы было страшно
Оказалось все просто. В редакции, опять в редакции, мне жестко, глядя на меня, ласково сказали - будь вы помоложе, ясно , а вам сколько ? мы подсчитали, вам положена доплата как ребенку еще той войны. Меня почему-то не удивило, что со мной - цветущей юной теткой - говорили как с обросшим полусумасшедшим стариком . « А…вы на границе …июль после дня победы… как вас угораздило так много пережить…ну, да бог вам судья. Люди живут страхами. И нужны эти страхи им, чтобы быть готовыми для выхода из так сказать своего чулана. Эти люди… А еще, чтобы хоть что-то предугадать…они даже узнают со стороны, где что.. . читают. И требуют от нас. А мы от вас. Чтобы было страшно. Валяйте! В вашей писанине… »
Маловато - жидковато. Но пусть так. Они согласились…пусть так.
« Мы - честно говоря … не понимаем - баба вы или мужик.- долбили они свое. - Вы - автор! И как к вам, как к старику надо обращаться на вы? или как сопливая мать двухлетнего ребенка к своему чаду?.. Понимаем, он чем-то прихватил вас, такую молодуху. Чем? Не спросим… догадываемся. Ха-ха. Ну, врите дальше. Как сказал великий: Роман – то ложь, но в нем намек, добрым молодцам – урок! Читателю нужен страх! Вот и врите сколько влезет. Ваша писанина – конечно же, ложь, ваши придумки. Так в жизни не бывает! А денежки гребете. И делите все потом со стариком… А нам нужны страхи. Страхи - их спасение! Их жизненные ситуации очень близки к авторской выдумке, и они ищут ответов спасения в вашей фантазии. Надеемся, что вы что-то поняли… Не правда ли? А вдруг у нас получится ! … у нее ведь получилось.. они не понимают или не хотят понимать - у вас в написанном - чистая-пречистая выдумка - другая жизнь …другая! Совсем другая жизнь! У них - та единственная…так сказать бесценная, а не за гонорар. Вы им нужны! Предлагаются такие названия : «охота на павлина», «другая жизнь», « в обстоятельствах зла». Они верят в вас и, может, вас любят…как любят то единственное, может, даже гнетущее, что у них называется жизнь. Их жизнь… а больше у них и ничего-то и нет…слезы перед зеркалом… они просто женщины, уже не ищущие счастья.»
Достали. И я согласилась. Глядя перед собой в ждущие глаза их …моих будущих… - чуть испуганные, жаждущие упрощения в себе и тихого согласия, как в глазах моего нежно любимого зененхунда. Он заболел…
Умница мне сказала : он, голубчик, забрал у меня мою болезнь…не рассуждая…и сколько он проживет? Всевышний! Ты любишь всех своих чад - пощади его.
А ночью она плакала. Сидела у окна и плакала.
То есть я в другой жизни. А в той, что наша - сидела, подперев щеку, поглядывая на малышку и чуть- чуть удивлялась, почему в руках его, моего любимого человека, она не плакала, а смеялась, а у меня хнычет , когда я ей меняю подгузник. И мне очень- очень хочется поцеловать - его.. моего…
Исчезновения их всех - моих близких - из моей другой жизни - то есть писательской – я обосновала рассуждением: я просто не стану их всех заставлять действовать и жить в той реальности и в данный момент, и все. Нет их в тексте - а для той реальности это главное – ну и ладно. Их там просто нет. ведь мы не требуем непременного возвращения героя в сериале, когда он, например, вышел из кадра - ушел из кадра и ушел. Вот и они просто выпали из кадра - из моего прошлого - но не от меня. Такие любимые. А мне можно все. О чем шевелится во мне мое самое дрянное…
Я сказала себе - надо им помочь. Им и себе. Страх за дочку, почти животный страх, заставлял меня почти ежедневно придумывать отвратительные приемчики, которые уж точно оградят мою принцессу от щупальцев с присосками, рвущих милое мне тельце. Но эти страхи так обычны для всех матерей. И я решила, что надо помочь - мне.
ТАКОВА ДРУГАЯ ЖИЗНЬ. Он все равно меня не отпустил бы. Убийство отца - выяснилось, что это был не его приказ, но приказ был. Пусть не его. Но почему? Это мне еще предстояло узнать - но почему?. . Лель был злобный исполнитель. Опять же все это не касалось мамки. Или касалось? Я просто чего-то не ведала. С большим трудом я его мысленно прощупала. Этого.
Кличка - « Павлин» . Миллиардер. Викторио. Бешеный, забугорный. И все. Если контрразведка молчит - значит, молчит. Портрета его тоже нема. Возраст любой. В какой-то момент он казался очень молодым, скажем, как я. И вдруг я с ужасом видела его, профиль этой кровавой твари за кисейной маской. С мертвым глазом и кровавой ухмылкой. Он ловил кайф…от чужой крови. Еще живой. Так утверждают. А со спины - модель из журнала - во фраке. А кисть руки мертвенного цвета, закутана в цветастый французский шелковый платок. И сосуды. Как жилы.
Генерал кивнул. «Коли у тебя получаются твои фокусы с сердечными подсказками - валяй. Только мне как-то сомнительно. У нас –то самих нет ничего на Павлина.» Сволочь и всё.
Я спросила Умницу. Это ужасная болезнь. Боли нестерпимые. Он обязательно должен носить перчатки… из человеческой кожи. « Разве такое может быть?» - наивно воскликнула я . - «На свете все может быть. Причем кожа для его перчаток должна сниматься с живого человека. И потом - …» Я отказалась ее слушать. И как оказалось потом, - напрасно, тогда бы я…верно не была такой дурр-ррой. И не позволила с собой сделать то, что меня опрокинуло и заставило ползти, тоже ухмыляясь через человеческий срам к нему, к этой твари, к его мерзкой руке, покрытой живой человечьей кожей. Я пропала. Но ведь жива же. И опять с вами, мои подруги. Живая.
Этот звук…Господи Иисусе Христе…помилуй мя грешную.. плетку! по плоти! моей сладкой мерзкой плоти! до горла добралась эта сгущенка… захлестывает эта главная песенка - схватки из юности, трепет, дрожание пальцев…пульсация живота и нежное желание отхватить, сожрать… чтобы было только моё. Я просто тоже тварь. Даже, верно, гаже его. Он - кровососущая тупая улитка, я - прыткая . Я сделаю тебе больно до свиста в висках - уйти ты от меня даже не помышляешь и мои челюсти сомкнутся на твоей мертвенной шее, но тебе, ой как, нужен мой шипящий клубок жара прямо под моим сердцем , чтобы не сдохнуть , в мгновенном высыхании всей твоей плоти… а мне? сводящая меня то ли боль, то ли наслаждение от прикосновения этой мертвящей меня руки… под водой - скольжение вверх и вглубь мимо пульсирующей вены, бегущей к окончанию груди.
Твои сосущие меня скрюченные пальцы раскатывают сосуд с моей кровью как уголовник папиросу. Господи ! помилуй мя. Огрей же меня наконец своей плетию ! и избавь от огня, что оглушает меня до копчика и через весь позвоночник выворачивает меня наизнанку. Я прямо -таки вижу свои внутренности в сладострастии.
Но и в другой жизни заканчивается ночь И я, измотанная ночными перипетиями, грязная, со спутанными волосами и уже бешено не пульсирующим животом, тайком от соседей крадусь домой, залезаю в окно, оставляя на подоконнике серые, почти окровавленные полосы следа от голой задницы и ступней. До душа.
- Ну что же я за тварь ! - я уже опять сладко подумываю…я не так изогнула спину…надо пробовать опять - не убьет же он меня, этот похотливец.
Сбежать бы куда . Любопытно - он взвоет? Эй! Поганец…зову котика !. Обрубок юркнул под стол. Много тут всякого.. . скучает по мне эта мерзость змеиная …он изнемогает, просится на мою спящую шею…тепла ему, ядовитому дружку моему, щитоморднику. Я откармливала его яичным желтком из пипетки. Вот уеду… желание убраться отсюда, и пытки уйдут…сами исчезнут - опять дурра! Куда они денутся ? когда их жаждешь. Разве что оттянуть, отсрочить.
Он всегда присылал за мной лимузин. Всегда розовый. Атака на моё естество издалека. Стервец. И я ее ждала, эту атаку… она подкатывала, и я задыхалась от волнения. Опять? Или заново. Шофер с профилем дельфина - прости, милое существо, - они не всегда поначалу твои искренние дружки… Рванул мою блузку и освободил мне грудь для тысяч ядовитых иголок… в брикете на капоте. Для простушек. Расхохотался псевдо дельфин. Сейчас меня это не пугает. Как и дремлющий в медленном танце паучище на тонких семи ножках, одна сломана и волочится, на соседнем сидении. Смертельный укус его - тоже для случайных девиц. Конвульсии смерти у большущей окровавленной крысы рядом. Он всегда старался меня размазать, но не потерять, только не потерять, прямо-таки трясся. И умирал от обожания, вонзаясь в меня. Эта дрянь.
А еще. В другой жизни птица Иволга. Плетеная сумка на стене. Там гнездо. Пять детишек. Орут. Я даже заказала им такое окно – с вечно открытой крошечной форточкой. Мать, как киборг, таскает им еду. Они вырастают и освобождают место для других. Мой котик периодически кого-нибудь сжирает, разбрасывая окровавленные перья по моей постели - словно осуждает - погляди тварь, что ты творишь со своим телом…- будешь размазанным гнойником на белой простыне своего бытия. Во как !
Милый мой … деточка. Спи счастливо. А я посижу у окна . Сменю бабушку. Она с черным котиком ушла тоже спать. Отдала мне все, что за окном … и эту ночь и старинное огромное дерево, в ветвях его запуталась чахлая луна.
Хмель отступил. Я привыкла. Трудно продолжать на бумаге без пьяного обморока. Это, милая, я выпендриваюсь - пара глотков… что там понаписала? А…мои испытания…
Его рука мне раздирает грудь… это слишком. Во- первых, это пошло, во-вторых, неправда. Он всегда галантен. Прекрасно одевался. И пах! Вонял потом. Смачивая меня собой. Я все забывала. Когда в мои ноздри проникал этот игривый запашок его бешеного тела. А очнувшись, всякий раз изумлялась своей – моей лично - отвратительной усмешкой. Потом, очень даже потом я с ненавистью сдирала с себя впившуюся в меня парашу его запаха и ненавидела до судорог эти его истязания простых людей, что стаями лезли в его ловушки. Я могла его убить. Прямо сейчас. Мгновенно. Там, где я обреталась раньше, меня научили. Очень часто благородству. И не нужной просто человеку - реакции. Это когда твое тело раскручивается скорее мозгов и спасается и уничтожает другого. Другие учителя – их противники - тоже принимали меня и предлагали смертельное мастерство убийства. Но память по отцу запрещала мне убивать все живое «Ну а курочку ,па можно?» « Можно. Она для нашего выживания.» Прости меня, Господи!
Оказалось, что жить, чтобы жить в мире чудесных духов, у меня не очень - то получалось. Миллионерша я, конечно, миллионерша. Простите, салонные подружки мои, за мой розыгрыш - какая я к черту (брысь) миллионерша? Это, мол, дары от мужа-трудяги, а я, как истинная зараза и скряга, не отдавала денежки людям - звучит как ****ям - а откладывала для будущей жизни дочурки моей, а там может и мальчишки, а сама придумала возродить «Академию рисунка» своего папки - тоже давай денежки, тем и занимаюсь после изящного завтрака с подружками. А по ночам, уложив всех спать и расцеловав, я брела, как кляча, к столу, к замечательной картине моего славного, но уже ушедшего дружка-художника над письменным столом. Ему, верно, было уже скучно с нами, вот он и ушел. «Хаос» называлась та картина. Мой творческий талисман. Я отыскивала себя в завораживающей, все уничтожающей стихии этого хаоса, как точку отсчета - точку отсчета моего странствия в диалектичном мире земных плотностей и ныряла в смертельную неизвестность вымысла.
Вот и сейчас. Белый или розовый лимузин скрипит тормозами на гальке, псевдо дельфин дребезжит своим клаксоном на всю спящую деревню, чтобы эти тетки знали, что он тут, и приехал за шикарной поганкой. Для…услады! В пространстве зла. Коснуться вдруг раздвоенным язычком вибрирующей плоти…
- ты куда прешь?!
- я - лечу
- выходит, и я тоже?!
Мама, как же красиво. Ты не узнаешь меня? Ты молчишь - забыла? Это я …я плачу… Ой, а я перепугалась. Ты такая тепленькая. Можно я тебя буду звать «теплышко»?...
Ну, это слишком…детский мой разговор с матерью не получался вторую страницу. Детская реплика - «ты куда прешь?» - настоящая.
Иногда я ее ненавидела… правда, с испугом. Потом она уплыла в свой мир - мир чокнутых. Моя мамка… Потом убили отца. И у моего горла побывал клинок.
Мама. Мама. как же красиво. Я смотрю на тебя. На тебя.
Моя малышка спит. Черный котик рядом. С другого боку - Он? Мой ласковый. Сейчас друг, но чуть раньше - любимый. Я это еще помню. Не забываю и рыдаю остаток ночи.
Другой сжимает мою грудь, как клешней. …подбираясь к ее окраине… правда, в другом мире. Сволочь… тело глупой девушки они выбросили в воду, и оно уплыло в бурлящем потоке. Жаль мне ее ? Не знаю. От нее остался платочек с уточкой. Там еще осталось живое тепло. Надо спрятать.
Сразу не получается. .. да и не хочется…поиграем в салочку ..ау, ты где? Ну, конечно, боль…как без нее? Вывернутое колено …. прохиндей… …ага новенькой увлекся - на целую неделю мусоливания в своем не знаю каком гареме - и все-то у тебя засекречено, как в подвале в темноте - с дружками, такими любящими простой народ и их дочурок и парнишек… сволочь элитная… а я кто ?
И застилание - плотной шторой беспамятства закатившихся глаз. Девушка была полумертвой, когда они швыряли ее в бурный поток. Сразу ушла под воду. Мертвые глаза молчали….
- А разве глаза мертвой девицы разговаривают? - ехидный вопрос Умницы, моей тетки, что читала мою рукопись из-за моего плеча.
- Глаза много о чем говорят.- моя реплика. - но не глаза - мертвой девушки под водой.
У порога моего дома, как всегда, он вышвырнет меня из машины в утреннюю траву, как обгаженного пса. Мой лучший друг на планете меня уже ждет… начинает меня вылизывать. Меня - падаль, еще скомканную сладкой судорогой. Спасибо Тузик - Мистер. Полосы грязи на подоконнике. Коктейль из крови и белой дряни.
А уже утро. Закрываю то, что зовется рукописью. Распахнутое окно в сад. Сладко. А как же мне пристроиться рядом с малышкой? Черный котик…чао. Мой спящий милый - дай я тебя тихонечко поцелую… мой художник. Его нет. Я прокляла себя, что не орала, не драла его ногтями до кровавых полос , не валялась в ногах и не кусала их до крови …лишь бы он не уезжал навсегда, в мертвящую меня до сих пор долину гейзеров с компанией документалистов. За великолепным материалом для своей книжки комиксов. Их не могли спасти. Их не отыскали. Их фотки прибили к доске, изобразившей похоронный крест. Мои думали, что и у меня будет тоже крест. Но не на нас двоих, как мы мечтали дожить до общей гробовой доски. Но я выкарабкалась из комы.
В лицо его - этого Павлина - я так и не заглянула. На мой вопрос: а как он вообще выглядит? - мне было интересно - мой рыжий дружок как-то съежился и вроде даже замерз, хотя мы валялись голые под полинезийским задумчивым солнышком на краю великого океана . Павлин где-то ошивался в Европе. Мою дочурку прятали албанки в закрытой для всех зоне. Конечно, неудержимый, умирающий без меня, гад насиловал меня и при полном свете…как наложницу… сука. Но лицо его было спрятано и касание его грозило непременно, ежесекундной смертью. Об этом он сообщил мне сразу же. По прибытии. Меня вытряхнули из пыльного джутового мешка. Он рассматривал меня с мелкими павлиньими перьями на лбу и лице. Постанывал. От мастурбации…без стеснения, и поглаживал щеку темнокожей девочки- подростка. Позже он не позволял себе этой пошлости. Я как-то на рассвете, когда он спал, хотела приподнять кисею на его лице и столкнулась с еще одной ловушкой - за ним неусыпно наблюдали. Приборы, спец люди. Ошибка грозила смертью. Увы. Таковы усмешки богатеньких. Мы для них… Но не я - красавица. С чем-то тем, чего у них не было, они, ой как считались. У них и нет!. И за что они были готовы на все. Дай! Дай, чего хочу! Я хочу! Не было этого и у женщин того мира. Только у нас. Было только у нас. За что шли мировые битвы царей. За нежное прикосновение к нам, ко мне… И за борт таких не бросают в набежавшую волну. А сказки сказывают. Про хрустальные гробы и царевичей Елисеев.
Могла я, конечно, взглянуть на него. Тем более, лежал он без своих забрал, хоть и стояла тень. Прожектор следаков был направлен на кусты. Там что-то искали спецвоенные. Их офицера я попросила снять перчатку с калеченой руки Павлина.. Он категорически отказался , заявив, что таков приказ из главка - его возвращают в Англию без досмотров и поэтому…. Я показала ему документы , что я являюсь владелицей тела самого Павлина. Я как-то в шутку написала такое требование, а он, наверно, из хулиганства его подписал. Офицер испуганно посторонился и исполнил мою просьбу. Грибок или что-то еще уже сожрал у него почти треть кисти, откусывая кусочек за кусочком его кровоточащую плоть. Это было так и не так. Что-то мешало мне… Так вот что у него воняло на меня. Лица я так его и не видела. Хотя провалялась с этой тварью в одной постели тысячу лет. Прижавшись часто щекой к его пульсирующему телу и сама вибрируя. Дрянь! Загораживание лица мне что-то напоминало. Ассоциативная память тикала без задержки все время. Недаром я ставила ее у академиков. Рано или поздно я подобралась бы к истине, и связалось бы укрывание его лица еще с чем-то. Лель? Ему тоже сожгли лицо паяльной лампой. Доброжелатели. Одно стало очевидно - он урод от рождения. Такая извращенная форма псориаза с тлением плоти руки - это явно патология. А с такими лучше не знаться …
И у меня заказ - а ну, покажу! Полный набор всех гадостей, что сразу несет на себе красавица. Совсем мне запретили всякие вольности с психами - мол они не понимают, значит, не виноваты передо мной.. Иди, писака, где-то посередине, чтобы было… . Но чтобы было страшно.
Оказалось все просто. В редакции, опять в редакции, мне, жестко глядя на меня, ласково сказали - будь вы помоложе, ясно, а вам сколько? Валяйте! Так кто вы, писатель? Старикан с незастегнутой ширинкой или красотка?
Натка. Милая. Ей Богу. Мне больше хочется молчать. И молчать. Чудовищно не хочу вещать про зло и боль. Но диалектика. Ей подавай баланс. Ей хорошо…так давай, да чтоб от страху покорежило!
Эту чудную квартиру в ветреных переулочках мне оставил папка. И помер.
- Щас…как зовут меня ? Еще чего! - ответила я ему, этому вошедшему в потешный трамвай - А ты напои меня, дядя, местную трамвайную красотку, накорми меня. В баньку своди …хошь с собой, в постель чистую уложи … сказку скажи… повесели да напугай, а потом и спрашивай…- ошарашила я его. - это все я ему выложила, этому миллиардеру, уже в своей квартирке на одну узкую кровать и столик. После трамвая.
Я знала, что я шлюха , но что б такая…а было бы приятно - его поцелуи везде и только, но увы.
Трамвай сработал. Второй мой папаня - генерал обнял, расцеловал меня, крепко - крепко прижал к груди , даже чуть прослезился. « Ступай, коль они клюнули. Ах, ты ловко придумала ловушку для твари… мы неплохо подыграли. Эта сволочь будет целиком за тобой. И я ему мальчонку не прощу. Хоть права этого не имею. А так ты умница. И якобы ты роман пишешь - тоже хорошая уловка. Кто знает, может и это поможет тебе. Как бы с тыла к нему подобраться. Теперь я должен ему отомстить за мальчишку.»
Не знаю, что было в голове моего гениального папаши, когда он раскручивал эту квартиру полностью под себя еще во времена легендарных большевиков.. В старинном доме легендарных кривых переулков.
Как старая уже истлевшая головешка, отдав последнюю искорку, вдруг переворачивается. Я закричала - да! Румяная, спасибо свекле, перезавитая с бантами, в сюртучке, расписанном лучшим маляром «Мосфильма», прямо, то есть из реквизита, в роскошной цыганской юбке и с кожаным дерматиновым кошелем с деньгами и бутафорскими трамвайными билетами для клиентов. Я ждала долго -долго и каталась в рекламном трамвае а-ля старая Россия - разбитная девица кондукторша. Я уже много суток отчаялась и, наконец, уткнулась в Павлина. И вот!
Что это он, я поняла сразу. Обычно , в моем воображении , он предстоял предо мной голый. Фигурка ничего. И я чуть не свалилась - трамвай дернулся - я пошатнулась, но успела ухватиться за кожаную хваталку. И узнала его. Узнала и перепугалась до обморока - по сетчатке глаза… мелькнул черепаший рисунок прямо, вместо зрачка. Спасибо, что дернулся трамвай, иначе как мне было бы сложно истолковать мой обморок от страха. Это был он. Респектабельный ласковый мужик с чуть бабьим лицом. С добрыми глазами. В этот момент он ввалился в туристский трамвай с мини буфетом, теплыми креслами и с шалавой аля-русь кондукторшей, поющей куплеты про богатых и замечательных пассажиров, вовсе не жмотов.
Выслушав мою тираду про баньку и ужин прежде всех разговоров , он процедил мое имя и что надо куда -то идти.
- Но ты ж клялась , что во счастие своей девчонки ты ни - ни…ни с кем ! - говорило мне моё эго - тетка Умница.
- За нее я готова! Нырнуть хоть…я ликвидирую его.
- Но ты клялась, что никогда.. и никого не убьешь…
- А я и не стану его убивать, хотя он и будет меня умолять….
Я давно все придумала. Моя любимая тетка Умница. Я уже взрослая. У меня есть любимый. И даже маленькая дочурка - Наточка. Я буду очень - очень разумной и хладнокровной. Я …буду просто сволочью…помешанной, ползающей в истоме сволочью…иначе я его не сломаю… Прости меня, Господи.
Его нашли в сотнях километров от столицы. Его подделку. Очень похожий «муляж». Но не он. Кому понадобились эти игры в мертвецов? Три стальных арматурины прибили его тело к земле. Заглядывать ему в лицо, в лицо этой дряни, мне не хотелось. Генерал сожалел, что отомстить ему лично не удалось за гибель, страшную гибель его приемного сынишки. Я попросила разрезать кожу перчатки. Мякоти под перчаткой почти не было - на костях вся плоть будто изрыта червями и все. Прощай. Но это был не он. А все утверждали, что он. Но я-то видела его мужское достоинство тысячу раз. Это был не он . И я промолчала, почему-то радостно промолчала. Ну, дрянь я. Он ускользнул.
Когда-то эта квартира принадлежала моей прабабушке. Поклоннице Троцкого. Какие - то там подпольные дела. Тайники с наганами. Много бумаг. Словом, романтичная подпольная жизнь. Все были молодые и горячие. Спустя столетие я еще играла их морскими кортиками, вглядывалась в подржавевшие бинокли. И читала с изумлением их бумаги. К радости моего отца нашелся для меня целый шкап с книжками и детскими журналами. Все моё располагалось на первом этаже. А дальше ….собственно и располагалась тайная часть квартиры, с ловушкой. Да, но начиналась квартира с крошечной дворецкой. И заканчивалась официально ею . С одним стулом венской породы возле книжного шкапа. А еще там была кровать для веселой парочки с какими- то крючками и пищалками. Круглый столик, будильник, стакан с водой.
Крошечный умывальник, подоконник с пучками травы и цветочков в горшках, толстая решетка, мутное стекло. И все . И поди, поживи. А тут и не жили. Общались с ненужными людьми накоротке. А жили…за шкапом. Смекалистые морские офицеры придумали свой Кронштадт. Был такой охранный остров перед Питером, с тайными причалами и комнатками. Был - сейчас не знаю.
Шкап с музыкой отодвигался и распахивался широкий вход в просторную светлую комнату.
Я нажала кнопку - шкап задвигался.
- И как ты нашел меня? Как узнал меня?
Он часто менял лицо особым макияжем .При его-то деньгах! Из трамвая мы ушли возле моего дома. Вахтерша почему-то остолбенела, увидав моего попутчика. Хлопнула стальная дверь, чуть толкнув его в спину. Короткая молния у меня в мозгу - он отодвинулся от двери не как мужчина плечами, а бедром, как баба. Его ответ - как он меня высчитал и, главное, узнал.?. меня гримировали подружки с киностудии. Потом совсем не моя манера вести себя - бабой баловницей.
- Жест крали.
- Как это, как это - очень заинтересованно проговорила я .
И она - а это была она, а не он - не почувствовав подвоха, очень пространно поведала мне, в бабьем стойбище ( не женском обществе, а полупрезрительно – стойбище, как, скажем, у лошадей) … будущую красавицу определяли года в три – девочка при потере равновесия поводила кистью руки вот так. И все понимали - родилась краля!
- Так я краля? - изумилась я.
- Еще какая. Дрянная баба. Что погубила моего сына.
И снова черепаха в глазу. Это сигнал! Сигнал неминуемой опасности. Я шарахнулась через проем в гостиную. Но удара в спину не последовало. Я спряталась за кресло, это уже было понарошке. Как же они похожи. Конечно – это была мать его передо мной. Мать Павлина. Любителя зла. Насильника. Убийцы. Эстета боли и агонии нашей плоти.
Несколько кресел для задушевного токинга террористов в смутной холодной влажной ситуации. Иностранные немцы, вежливые англичане. « Всех шиссен!» « Где обещанные бабки! - слышу их английские голоса. У русских другая забота: «чтоб этой падлы больше тут не было! Да, красавица?» все в книге записей. Выходит, и моя прабабка славилась красотой. Пианино. Я боялась. Там жила огромная крысильда. Она приказала мне ее кормить, и я кивала. Хрущевские патриоты приносили много еды. На «зингере» шили джинсы. Выросли и уехали в рай. Во времена огромных и красивых наганов вместо гостинцев здесь сыпали деньги из картофельных мешков. Потом опять уезжали и пропадали. Становились банкирами. Бравировали обналичкой этой «софьи власьевны». Потом папка стал богатым. Мамка всех сводила с ума… потом убили папку, но мамку сломить не смогли. Помахивая изящной ручкой, она уплыла… потом в Бельгию и улеглась в хоромы очень красивого и спокойного владельца знаменитой картинной галереи и элитного дома для дураков. Жила мамка у него в милом особняке. О папке плакала. А дом достался мне.
Крыски менялись. Частенько радовались моим забегам в дом, садились передо мной, даже следили за шариками у меня в компьютере. Как они питались без меня - не знаю и знать не хочу. Они добрые. Ребят из университета они не обижали ну и что ж, что крыски все воровали? Когда я оказалась в тихих домах в Измайловском парке с обязательным, абсолютным миром инкогнито, квартиру приходилось запирать. Была, правда, одна тайна - открытая форточка в частоколе стальных прутьев, куда с пакетами ежедневно наведывались ребята из тихих и тайных домов, мои сослуживцы... Я, блудливая кошка, за это с ним спала. Могучий парень. Я любила его. Ну пусть, что была дуррой. Зато крыски мои были живы.
И, услышав мое появление, она проступила из-за толстых ножек дивана блестящими глазками. Я ее не звала. Матрена - так я ее называла - даже выступила на корпус, прислушиваясь к шагам матери Павлина. Я же была в ступоре. Мерзавка говорила насмешливо. Вспоминала давнишние моменты наших встреч возле мамочки. Встреч было несколько. Где-то лет в пятнадцать, по ее версии и, моя мамочка это слышала, я была уже потасканной шлюхой. Это правда. Мама этого не слышала. Она всякий раз очень разумно спрашивала меня - Это правда? «Клевета, мамочка » - отвечала я или как вариант- «Это гнусная ложь!» Мамка улыбалась мне.
«Ты исковеркала всю его жизнь, он бы мог стать великим банкиром всех времен и народов. Он бы тебя скрутил и выплюнул! Тебя - безмозглую курицу! Ты раздробила его ! Я уничтожу тебя! Ты его шлюха! «Давай пить чай.» - предложила мама матери Павлина. И неожиданно они пили чай. А я умирала от ударов по сердцу. А мама брала мою руку и целовала. И все проходило.
На полонезе я чуть не погибла. Хотя все ощущала и понимала, что убийца подошла ко мне сзади очень близко. Яд, должен был быть яд. Вероятней, цыганская игла с мелкими зазубринами, где и копился яд. Сама игла хранилась в женских волосах в футлярчике - пойди, угляди ее там. Крошечная царапина… дня через три похороны. А спасла меня моя крысильда. Она обожала полонез. И играла я его ради нее, ощущая опасность. О, крысильдочка вышла послушать Огинского. И мать Павлина, уже готовясь нанести мне смертельный укол, вдруг на рояле увидала серое чудовище. И рухнула в обморок. Я проверила иглу у нее в руке и якобы ничего не заметила. Села и продолжила играть. Та вяло встала.
Одно меня очень беспокоило - ловушку я готовила, чтобы умертвить Павлина, а тут его мать. Еще страшнее существо. Ладно, пусть она, согласилась я. Отца она, видимо, приказала убить за то , что мама не захотела общаться с обезумевшим Павлином. Она попросту - согласно версии друга отца - перепрыгнула его. И теперь из собственной мести он, почти всесильный - ну скажем для наших – занялся мной, тоже красоткой. И, согласна я - преуспел. Я стала его подстилкой, развязав в себе все узелочки распущенности. Но я не была убийцей. Хотя чужая кровь меня не пугала. И исчезновения этой женщины, что полоскала меня в собственных отбросах и выкручивала, как помойную мочалку, я не пугалась. Даже было мне это интересно - выберется она из моей ловушки или сгинет. Пока она меня поносила, я играла одну замечательную вещичку из барокко. Она даже раз замерла в брани и прислушалась к продолжению музыкальной темы.
Павлин действительно был одарен к махинациям с валютой. Однажды при мне он сорвал огромный куш. И половину отдал нашим. Прямиком в элиту. Получив взамен любовь и еще раз любовь и свободный проезд без досмотра. Проверять? бессмысленно. Он ничего не трогал в нашей банковской среде. Его обожали за шикарные « вечера здоровья » в отдалении от людских глаз. Для жирных котов. А что он мучал меня…это нормально. Догадаться, что он и есть тот знаменитый скабрезник Павлин? Международный червь и аферист? И что? И что, он чмокает, когда пьет иногда кровь юной девушки, еще живой? И что? Загляните в интернет. Он высушенный глист. Таких тьма.
Глаза матери Павлина остекленели от усталости. Столько болтать. «Ладно. - сказала я . - Едем дальше.»
Гостиная и есть гостиная. Комната для болтовни. Здесь я бывала только пробегом. Вверх! Но куда же? Никаких дверей и лестниц.
- Он ищет тебя. По трамваям не лазает…- вещала она злобно..
- К чему он мне?
- Сучка! У него кровь горлом…
- Ах, какая драма… надеялась, он сам припрется…
- Он потерял тебя.
- Зачем он убил моего отца?!
- Я думала, ты доперла…
- Доперла, не доперла…наверх вход с кухни… но ты не найдешь. Ему незачем было лезть к нам. И кромсать…нам и без вас было чудесно…
За разговором я выдвинула тайную дверь, узкую для толстяков . Выше, еще выше. Пока не вышла в огромную комнату метров под сто. Когда -то больших комнат было пара. Но уже отец снес перегородку, и мы выбрались в соседний подъезд. Соседи попытались пикнуть, но папаня уже тогда был общественным, точнее, государственным фальшивомонетчиком. Огромный зал. Там мы играли в футбол . Втроем. Мамка заводила. Глядя с балкона - да! у нас еще был большущий балкон у этой комнаты - мамка … ладно, хватит о ней. Мышеловка! Это балкон. Честно говоря, я сама вдруг поняла и удивилась своему бессердечию, с коим я внутри злорадствовала, предвидя расплату той, что родила чудовище …воняющее чудовище. Как металлические листы вспорют ей живот почему-то розового цвета, как у той девчонки, смотрящей на меня под водой. А осколок лобового стекла срежет ей полшеи. Мне вдруг стало противно, просто противно разгуливать в себе с плакатом в ладони - я мщу!
И я не дерьмо. Потому что мщу за всех чистоплюев. И я, как все. Кто за опрокинутое ведро, а я за черноту, что застилает нам наши души - мщу. Спохватилась я в своем справедливом гневе - а сердце свое я и не спросила, оно мне разрешило крушить то, что не в моей власти? Или нет? Быстренько спросила, поглядывая на тетку, что металась за окном на балконе. Стекла были защищены стальными створками двери на двух запорах. Выманила ее на балкон хитростью. Успела перед ее носом захлопнуть дверь. Вниз с третьего этажа не спрыгнешь. Можно конечно попытаться дозвониться до людей, но как раз на балконе связи не было от чудной антенны у соседей. Это была их месть нам. Кричи не кричи.
В тупике никого не было. И не бывало. Внизу все тупиковое пространство занимал открытый склад всяких железок, которые потом отвозились на переработку. А вот спуститься вниз вполне можно. По пожарной лестнице. Прямехонько в мышеловку, то есть в дубовый гроб. Потому что базовые крепления со временем сгнили, и держалась вся эта конструкция на медном толстенном гвозде. « Ой ты, Лиза, совсем уже! Пойдем скорее пить кофе » отругал меня муженек в тот самый момент, когда я поняла формулу мести - он, то есть мерзавец, ступает туда…лестница обрушивается. Конечно, после его, скажем, третьего шажка вниз - и он летит в груду острого металлического кладбища. И все? Я свободна. Живот вскрыт. Горло разрезано. Сердце подсказало - задумала я отстой. Молитва, спасай меня. Руки! Открывайте живее все двери. Спасайте ее… Я уже задыхаюсь.
Она влетела в комнату как на помеле и умчалась вниз. Я закурила. Знать, не судьба. Её или моя?
Наступило время грусти. Даже эпоха . Мои? Мои зубы увязли в том мире. После побега матери Павлина я тормознулась. Возвращаться туда не стало сил. В этом мире он проступал только во снах. Тусовки. Крепкие мужские руки. я по ним уже скучала. Шалава. Молодой начальник меня боялся. А я боялась пса. Он глядел на меня исподлобья, передергивал боками. Ждал. И когда это случалось - меня отпускало - он обязательно находил меня и терся боком о мой бок, тяжелым басом что- то сообщал и убегал к повелителю. Мальчишка обязательно выходил из-за угла дома и спрашивал : ну, чего ? все?. Я кивала. И начиналась обычная их жизнь в раю. Бабушка уже зарядила все пять сковородок, старший разведчик уже строгал в своем павильоне какой-то шпангоут, или любовался стройным остовом фрегата или чего-то другого - не знаю я их кораблей. Младший разведчик тащил на спине бедного пса большущую деревянную подкову…. И пес был счастлив… а у меня в больной башке то выступала, то пряталась «другая жизнь с куском реки, и веял мерзкий запашок.». И пес его тоже ловил и меня не глядя осуждал.
Не оставит она нас после такого позора. Хотела меня отравить, ан что получилось… Окунувшись в безмерный чан страданий и запретных лакомств и рвущихся трепетных ожиданий, пусть это и в моей воле - но я-то знаю, они все равно пробьются острыми углами в мой живот, становясь судорогой и кровонабухшим желанием - дрянь, нет да и пощекочет меня беленькими вонючими росточками того мира.
Маленький агент толкнул меня, и я чуть не свалилась с пенька. - Фу-фу кровь! - он отступил, рассматривая кровь на руках. Ребенок и кровь на руках. Это просто впаялось в мои мозги. И я с облегчением вздохнула. Не помню, где и когда это произошло. Ребенок и кровь. Сосущая сердце боль.
Ассоциация вползла, когда я с ужасом вспоминала, что хотела ее смерти. «А что ей остается? Сынок окончательно рехнулся…я сбежала, улизнула, обвела вокруг пальца. Она пыталась заколоть меня . А сдохнуть побежденной в дворцах, где мерзкие существа мечтают тебя отравить? Это ли … все правильно, но не дано мне…сердце мне стукнуло кулаком по чему-то там – нет!
Ужас.. что она может попытаться отравить меня своей иглой… Зачем я ее не убила! Смертей я навидалась вволю, пока Павлин сидел во мне, подчинив мое тело - он наслаждался, пока терзал мою плоть . Он очень быстро остывал и мгновенно вспыхивал …потому я и должна была неотлучно присутствовать в ауре его похотливой вони .Какая же я дурр-ра. А что дальше? Мама?! Я редко ошибаюсь. Когда подбирается опасность к моим близким. О Боже! Опять все собирается в кровавый узел. Она может их отравить. Телефон мамки не работал. Телефон матери…
Это была обычная цыганская кривая игла…идеальное оружие в дворцовых битвах элит. Острое окончание иглы после умелой обработки превращалось в миникопье с заусенцами. А вот под чешуйками и собирался яд. Обычно из растения. Царапка - ой, извини, этот маникюр … девочки из предместьев, совсем обнаглел плебс. А яд уже в ранке… и через недельку-другую лицо твое немеет. Твои щеки стягиваются, как тротуар после ледяного дождя. .. и ты падаешь возле забора. Тогда от иглы меня спасла Матильда. Она, моя милая крысильда. Она, видимо, вышла поздороваться со мной. Запрыгнула на рояль. В тот момент, когда я была вся в музыке, а убийца подошла ко мне сзади и хотела коснуться моей шеи… и увидала перед собой огромного мутанта со свирепой мордой. Мою Матильду! Тетка в ужасе шарахнулась, дернула меня за блузку и все-таки упала на пол. Подымая ее, я заметила, что оторвалась позолоченная пуговица с изображением медузы Горгоны на моем пиджаке. Пуговицу я ей подарила со словами объяснения, мол, ей обязательно надо взять, иначе мы станем врагами на вечные времена. Она шарахнулась от меня. Она не взяла. Я врала. Не стану же я ей рассказывать, где эта пуговица еще проступит – сверкающая бляшечка от света полицейских прожекторов под мятой чужой человеческой кожей на белеющей косточке, а вокруг тлеющая плоть его мертвой руки.. Я видела это в своих мистических бродилках. Милые мои читательницы, каюсь - в утреннем бреду я жалела , что на полицейской операции я испугалась, а так хотела откусить сухую фалангу от его пальца… На память.
Бродилки оказались очень популярными у моего милого. Он увлекался книжками-комиксами, столь популярными особенно у детишек. Обычно на создание буклета ему нужен месяц. Это требование издательств. Я, конечно, могу ошибаться, но из наших чудесных разговоров, когда малышка засыпала, я узнавала много всякой всячины. Мой замечательный наковал этих комиксов целый воз и, как говорится, с маленькой тележкой. Возникала проблема сюжетов. Новых сюжетов. А тут мои шаталки по иным мирам… Он их ждал, как еврей воду в страшной пустыне, открыв рот и моля создателя сжалиться - и вот, как в рекламе, ему в рот потек поток манны небесной. Ха! Ликуй редактор Комикса! Но что не менее важно, мой любимый относился к творцам попугаям - то есть ему самому придумывать что-то оригинальное было непросто…легче было, как великому Шекспиру, полистать итальянскую книжечку с сюжетами или в компании высокородных друзей соавторов послушать их сплетни, правда, ими наполовину написанные и … тебе Гамлет! Мой милый был таков. А я жалкая писака… Да, о моих страхах и страданиях. Они как раз и нужны, оказалось, моему милому и богатеньким держателям денежек. Редакторы комиксов тоже, оказалось, жаждали моих отвратительных, ну пусть не всем людям интересных странствий в обойме мерзкого извращенца. Милый мой, конечно, облагораживал мои сюжеты. Я же, мои замечательные читательницы, даю вам так, как есть, с плетями короткохвостыми . Кровь так кровь. Дикий бабий визг.
Но и вы должны понять меня - мои отступления от сюжета это еще и дань моего существования в нашем мире. Опасность, что нависла над мамой - приезд к ней в гости убийцы отца – не давала мне покоя. Тем более, что это была уже вторая гостья в замечательном доме матушки в предместьях Брюсселя, а первые гости - проказница Олька с больной матушкой. И мой страх за ребенка, и кровь на его руках - ну, откуда она взялась - в особенности заставлял меня что-то делать.
Убить ребенка - крепкий мотив для преступника. Мысленный вопрос - что бы она, мамаша Павлина, сделала, чтобы смертельно отомстить мне?
«Душа моя, восстании, что спиши? Конец приближается. Переход…Из жизни временной в Жизнь вечную. Каким и когда он будет ? Неведомо. Да. Хотелось бы на родной сторонушке. На руках любимых сыновей-дочерей. Под лучами теплого солнышка… Вдруг понимается, что не это самое главное. Потому что больше всего хотелось бы, чтобы возлюбленное Имя Господа моего Иисуса Христа успело накрепко запечататься в сердце моем.»
Пусть не я сделала ее мертвой, но произнесла все-таки я ей приговор и развернула ее руку - я. Я.. И пусть приподняла я свою душу чуть над землей, а не бросила ее в пропасть мщением…и сдержала все, что обещала. Не погасила я ничего живого. И пусть в последнее мгновение я сломала ей запястье и цыганская отравленная игла вонзилась в сонную ее артерию ее же рукой… А что - она себя убила, я в стороне. Если б не ее страсть уничтожения. Ну, вылечили бы ей запястье. Но пусть будет так, как есть.
Олька, девчонка, одна, кажется, все поняла. За неделю, что они все вместе провели у мамки, невероятно, но страшная женщина с черепаховой поволокой в глазу и девчонка подружились. Да еще как! До поцелуйчиков в губки. Матушка Ольги и вовсе цвела, заваленная роскошными подарками миллионерши. Одна я улыбалась по - змеиному парализующим взглядом. Моя матушка меня, как всегда, не осуждала , лишь изредка меня пробивал ее умоляющий взгляд хозяйки вечера. Но не в тот вечер.
Опять рояль. Светленькая девочка ангелочек с волевым, но очаровательным подбородком кое-как, но вдохновенно играла чижика – пыжика или что-то в этом роде. Эта, на сей раз скинув с себя мужской образ, в розовом и сиреневом платье торчала за спиной пианистки, поглаживая то ее плечо, то подбородок. И мое сердце всякий раз замирало, когда ее пальцы останавливались у Ольги возле подбородка. Она, эта тварь, это видела. Мои панические страдания. Она торжественно поправила волосы, выдернув незаметно цыганскую кривую отравленную иглу. Врачи вряд ли связали бы легкую царапку на шее девочки с необъяснимыми припадками - а ля прокаженный детский псих. И я шагнула к роялю. И в тот момент - уж видеть все в замедленном темпе меня учили, дурру, а я не понимала - когда игла выскочила из золотого футляра в волосах змеюги, я отключила мозги и включила бессознанку. Моя рука сама оказалась на ее запястье, и ей не захотелось отказаться от затеянного - легонько царапнуть шею девочки. И я сломала ей запястье. Крик ужасной боли, и игла в ее руке, все еще подчиняясь ее воле, вонзилась в ее солнечную артерию. Со стороны для свидетелей я чудом успела подхватить пожилую женщину, когда ее хватил удар и она уже падала . Я ласково уложила ее на паркет. Изо рта несчастной текла кровь с пеной. Все бросились к ней. Я, украдкой подняла иглу и отошла. Ольга рассматривала мои глаза, но без осуждения.
Этому страшному приему с ломкой запястья меня обучил штатный отморозок . «Джек на веревке.» Так ему хотелось, чтобы его называли. Мои дружки по группе его люто ненавидели. Нам было разрешено калечить его, как нам хотелось - он первостепенный бандюга, его и покалечить не жалко. После первого занятия на крупном гравии и пары синячищ и сломанной ноги все дружно захотели его прикончить . Начальство - очень мудрое начальство - сказало : дело! Но все пятеро героев сдрейфили, и на гравийную лужайку пришла я одна. « Личико не трогать? - поинтересовался он .- моя краля.» «Твоя. - я ответила. - но через неделю можешь.. . Пока у меня там еще болит.» Он кивнул. Тем, что я еще жива, я обязана ему. Он научил меня ловить стрелу. Это мне стоило пары порванных мышц. Цена растяжек. Я вдруг поняла, как работает механизм человека, что спроектировал Всевышний. Что такое болевой хиазм. Как с переломанной рукой все же можно стрелять. А с ранением в живот бежать, как лось. Как ломать запястье. Я задержалась в его компании больше двух месяцев. При расставании, он поцеловал меня. Я поинтересовалась, почему он, как мы договорились , не домогался меня. « Сестренка. - сказал он мне на прощание . - Не верь им. Я не вернусь…» Оказалось - я ему очень напоминала его старшую сестру.
Оберегая своих, я уговорила старшего разведчика, чтобы Ольга с матушкой переехала ко мне, то есть к моей бабушке накрепко. Так у меня в нашей жизни образовалось столько детишек и огромный их защитник пес и черный кот. И я , наконец, могла спокойно любить их всех и писать заказуху про зло.
С рождением девчоночки в моей жизни произошли изменения. Ушла юношеская беззаботность. Захотелось, чтобы тебя не только слушали, но и слышали. И я бы сказала дочке - Господь нас заселил на эту землю , чтобы мы жили на ее боках , жили и любили, и страдали, белковые существа . Своему читателю добавлю - тряситесь от страха в свое удовольствие. хи-хи.
Мое холодное спокойствие, даже безразличие, меня удивило. Полдня я размышляла. Я фактически убила эту женщину. Я свалилась в бессочувствие, как профессионал. Что случилось? смерть человека прямо рядышком со мной стала уже просто выполнением задания начальства? И все? И далее по барду - « пусть она б… пускай наводчица. А мне плевать мне очень хочется.» Нет . Тут было что-то еще. Я научилась устраивать суд над собой. При воспоминании о нем - этом судилище - мне вдруг становилось приятно, что ли. Чисто женское, врожденное желание помогать без раздумий поддакивало, что ее смерть доставит ему боль, бедняжке. А кто теперь его покормит? А кто обмоет его окровавленные руки ? И все это без ехидства. Мне передали доброжелатели - полгода на цепи, пусть золотой, в его гареме позволили мне обзавестись его ненавистниками, кои сообщали мне о его безумствах и мерзостях , что творил он вокруг на своем мерзком острове, что приводило всех в ужас И клятва сожрать, пожарить на вертеле и сожрать мое сердце! Мне это почему-то было приятно.
В ОБСТОЯТЕЛЬСТВАХ ЗЛА. Он, конечно, знал, где я обитаю и знал мои, так сказать, болевые точки. Но панический страх потерять меня уничтожал его решительность. Но и охрана. Он начал писать мне письма. Чудовища к Красавице. Я торжествовала, наслаждаясь своей властью пусть над ничтожеством, но уж очень богатым. Да, я писала ему ответы и иногда, чтобы еще более разжечь его страдающую плоть, про неземную тягу моей плоти к нему … но в финале обязательно добавляла - прощай! Так мы играли в любовные письма.
Мне даже его было чуть-чуть жалко, когда я вспоминала, как разворачивается цыганская кривая игла и протыкает ее кожу, а затем змеиную плоть пульсирующей артерии, которая вначале сопротивлялась проколу, но сдалась и с ужасным воплем выбрасывала из себя кровь. Но уже поздно. Ну и что это? Торжество? Что я, как баба в драке за мужика-мерзавца, уничтожила соперницу - и какая мне разница и страх в этой победе, кто я ему… и что выходило? Я его - что ли … люблю? Чушь! В выборе тут было одно - мое дитя или эта дрянь. Павлин просто исчезал. А это, значит, он нанесет, обязательно нанесет удар по кому-то, мне близкому человеку. Кому? Перестань меня терзать - скажи кому? Я спрашиваю себя - кому? И я не выдержу, ринусь спасать жертву, и Павлин меня захватит… и опять золотя цепь на щиколотке, свирепые охранительницы и показательные пытки в усладу пьяных дружков и насилие над красавицей. Им подавай только красавиц.
Ну, кто же, кто другой? Почему-то в странствиях по бумаге мне представлялась генеральная развязка в джунглях. Я швыряю тяжеленное боевое копьё, и оно пробивает все защиты Павлина и гвоздит его к срубу деревянного дома. Его пригвоздило что- то острое к чему-то - пробив все квази доспехи этого полового кузнечика. Все ясно - он похитит, а я спасу, скажем , свистушку Ольгу или младшего разведчика Гошку. Надо их особенно оберегать! Как-то вяло пообещала я себе. В своих мытарствах в поисках зла и страха я скатывалась в телесериалы про путешествия за долларами. Мне стало вдруг очень противно, и я решила, что на неделю я ухожу в отгул. Благо налоги заплатили, и я готовилась к каким-то островам.
Тяжелое копье пробивает кольчугу - очень тонкую боевую кольчугу из какого-то циркония - бешено дорогую Он часто надевал её. Края рукавов царапались. Иногда до крови, когда он становился одержимым насильником где-нибудь на опушке - он любил раздолье перед черепашьими глазами. Свита, исполняя роль древнего хора с импровизированной сцены, в песенках советовала ему - а что мне сделать с этим фанто ? - мягкое насилие правой груди, на пример или бесстыдное насилие жертвы спецтренированным козлом, согласно заветам средневековых отцов. Не думала я, что он захватит меня столь примитивно.
Когда я очнулась в мрачном, сыром каземате…внутри меня защелкали тумблера безопасности - где я ? что с моим телом? другое? дыхание? Ответы. Боль не парализует. Стены в подтеках… значит, будет вода…отвратительные каракатицы глядят со стен и потолка…крыса в ожидании… значит, еда есть, хоть и спутаны чем –то больным руки… телом кто-то лакомится… какая-то неядовитая тварь… крыса подбежала поближе…морда тупая, с ней сразу не подружишься…отпадает что-то, если не шмякну ее о стену …не шмякну…ноги притянуты к кольцу в полу…пойдет…пробовать …ага, блок. А она не такая уж и дурра, гут, значит, договоримся…спасибо милая, что передумала и не вцепилась. Где я ?
Когда я вернулась…а куда я вернулась - да, домой … бабушка вязала, псина спал у ее ног. Как же я спокойна с ним. Увидав одним глазом меня, он чуть рыкнул - мол ты разбежалась, соседка…придержи свой норов..- все -таки он недолюбливал меня. Младшего разведчика рядом не было. Ой! Где он.
- Забрала.
- Кто?
- Директриса.
- Какая директриса? Бабушка, очнись, это я, твоя внучка!
- Ужинать будешь? Я решила все-таки …
- Где Гошка! Ты же знаешь, как я трясусь за него?!
- Не твори зла, и оно за тобой не придет. Скажи, смешно, как совпало… поправь его чуть влево.
Я поправила огромный экран монитора. Бабушка вязала, почесывала огромного пса за ухом и читала на экране здоровенные буквы какой-то книжки.
- Остыла? - поинтересовалась она. - Мальчика забрала директриса его детдома. Так потребовал мальчик. Ему здесь скучновато без девочки…я хотела сказать...совсем замучил пса своими дрессировками. . пусть он отдохнет от него.
Я перепугалась еще больше. И успокоилась, когда увидела его живым и здоровым. И очень веселым! На похоронах матери Павлина. В Австрии. На каком-то культовом кладбище. Он заметил меня, махнул рукой, мол, не до тебя…ведомый Павлином мальчишка поцеловал мертвую в лоб и вскинул два скрещенных пальца над головой, как делали это все взрослые.
С вечера парня уже искали. Быстро стало известно, что машину директрисы притер какой-то борец за справедливость - дескать, раскатались на лексусах тетки, у которых в голове только… и задевают простого человека… а по крашеным устам, а? поругались, поругались, а мальчик исчез. Докопалась полиция до тетки , что видела его. Мальчик объяснил ей, что идет к маме , что в Тверской области …деревня…забыл, там еще новый огромнущий храм построил священник, весь из бревен.
Гошка вышагивал вместе с Павлином, держа его за здоровую руку, в другой руке парня был настоящий немецкий пистолет. Слава Богу, не заряженный, если судить по замку, доведенному до скобы.
Вот тут меня, видимо, и отключили. На пистолете. Была бы я попроще и думала о носочках своей малышки. Глядишь, и поймала я б эту отключку. Правильно - много знаешь, быстренько состаришься! Очень даже быстро …в этом сыром каземате с ползающими по тебе по- хозяйски сноровисто отвратительными тварями…запястья в золотых наручниках, спасибо, что спереди, можно пописать. Не дай бог тебе, подруга, испытать все это. Крыска насмотрелась на меня и ушла. Только закрыла глаза, собралась изгонять дурноту, вколотую мне в тело, зашел дельфин, в раскоряку. Врезал сапогом мне по ляжке. Хотел видимо в пах, на промахнулся - я увильнулась. Плюнул мне на юбку. Что-то в его морских мозгах шевельнулось, ухмыльнулся . Поднял мыском сапога складку, поглядел на мое причинное место, очень не хорошо опять ухмыльнулся…тьфу- тьфу, доберется он до моего комиссарова тела, скотина, а изуродовать почему-то мне его жалко. Может оттого, что этими ухмылками каждый пикантный раз всё и заканчивалось. А может, его перебарывал страх, что стукну руководству. Нет, не решился и на этот раз. А жаль, я бы отобрала у него ключ от заточения. Жаль, придется ждать этого козла паршивого. Вспомнила его и дрянски взволновалась. Давненько мы не сталкивались на чем- то плоском. Гадина. Шлюха паршивая. Это я опять про себя…
Мальчишку надо спасать от этого насильника. Он-то точно не удержит себя в узде. К вечеру он оказался у меня под боком. Все в сборе.
Сообщил об этом Павлин. Пихнул мальчишку в мои скованные объятия. Заплаканного мальчика. Я жеманно сжала колени и подперла как бы случайно грудь, чтоб торчала. Вот дурак - подействовало. Побежала мелкая волна от черепашьих глаз и к пупку. Тварь.
Но, все- таки. Как я была отравлена? Ладно, об этом потом.
Сбежали мы от злодея довольно витиевато. Гробы они поставили возле воды затона. Разожгли кострище . Созерцатели расселись в креслах - вся элитная тусовка. А много.
Женщины с суровыми лицами, вылепленными точно из воска. Два дубовых гроба .Слева прибранный мальчишка, левая рука наружу на подставке. Рядом с рукой почему-то окровавленный тесак. Справа. Там муляж. Никак неотличимый от живого паренька. Даже ноздри чуть просвечивали в зыбком свете пламени костра. Какие-то песнопения на латыни. Вышколенный театр гнал свой многовековой репертуар, а я, замерзшая - посиди у нас в вечеру голой, прижав колени к груди - это созерцала без оков, включив все извилины на поиск решения, как сбежать. Моя нога пристегнута, конечно, золотой цепью к гробу мальчика. Правая рука муляжа тоже на пьедестале, рядом с рукой мальчика. Еще один окровавленный тесак.
Об этом ритуале поедания плоти живого ребенка я, конечно, знала. Из потасканной книжки для служебного пользования. Исполняя сектантские песнопения, надо заметить, матерные песнопения, хор, наряженный козлами, всячески гримасничал, но довольно четко выговаривал слова. Когда речь шла об особенностях нижепупочкого строения женщин, певцы одновременно морщились и так же одновременно возвращались к восковому стереотипу, кидали в него травой… Дальше - больше. Я намеренно не описываю эту бесовщину, дабы эмоциональный мой читатель не захотел это повторить у себя в квартире со своей новой красоточкой. Болванов много. А дел-то… Избранным приглашенным следовало пройти к гробам и тесаком отрубить частичку искусственной руки. Бисквитная плоть отсекалась ровно, проступало вишневое желе. Кусочек этот съедался под аплодисменты сидящих в креслах… словом, гадость и есть гадость. Меня, надо отметить, правда, мучило одно обстоятельство. В инструкции о ритуальном поедании была плохо читаемая сноска - иногда поступалось иначе… Как это иначе? Эй, дяди и тети, очнитесь! К чему у вас это - второй гроб со спящим ребенком и второй кровавый тесак? Руку они у муляжа отъели и даже попили кофейку… Напряжение поедания чужой плоти спало… еле слышные шуточки… Дельфин, виляя задом, подошел к гробу с ребенком, взял тесак, попробовал на вкус кровь на нем, погладил руку,. поднял тесак и, замахнувшись, опустил здоровенный нож на живую руку, чтобы отсечь ее от локтя, но не достиг плоти совсем на чуть-чуть. Зрители ахнули! Избранные впились почти стеклянными пьяными глазами . И вдруг! Столпотворение. Посвященных и зрителей. В кино при озвучивании фильма это называется гур-гур, когда все говорят разом , машут руками , толкаются, и часто обзываются. Мне просто повезло. Ногу я уже освободила от пут, осталось действовать.
Мальчишка сидел - не спал по задумке - и не был умерщвлен и не барахтался в наркотике - он сидел , тёр глаза, крутил головой, пытаясь понять что-то. Поднял кусочек руки соседа , лизнул - сладко. Положил на место. Тут я его и подхватила. Голая рыбка унесла парня под воду и что творилось там, у костра, увы, не знает. Там под водой было темно.
Там, под водой, надо было плыть и дышать. Плыть, скажем, я запросто. Каждое лето я проводила у другой бабушки в деревеньке Хоста, что под Сочи. В море с ребятами. Ныряли с бун на расстояние. Я часто побеждала - минут пять без воздуха. Ну, не пять, скажем, а три - это точно. Этот навык оказался важным при приемке меня в высшее закрытое учебное заведение. Я пронырнула стометровый бассейн - есть у нас и такие - да плюс моя фигурка красотки, почти обнаженная, да две мандаринки почти у плеч, от них мужчины солидные млеют, да плюс сумасшедший блат...
- Ну, ты-то пропрешь , - разглядывая мои мандаринки, а, может, даже небольшие и такие вкусные апельсинки у меня пониже плеч сказала девчонка из поступавших. Я ее запомнила, она меня нет. Она тоже прошла. У нее была кличка «Драная кошка.» У меня «Танца»… и еще « Коломбина.» Ее убили. «Драную кошку.» Шилом.
А вот мальчишке дышать все это время, что я его утаскивала под водой, было сомнительно. Но когда мы всплыли в темноте в русле, что сильно сжалось, а течение усилилось, парень отфыркался, как тюлень, и сказал - а то ! Далее начинались болотные камыши - непроходимые. Потом в одном месте при входе в теплый участок с пираньями - пришлось опять задерживать дыхание. Злые рыбы ночью спали. Проплыли « комсомольский задор», где мальчики и девочки каждую неделю поедали королевских раков до утра.. Наконец , пронырнув под землей в общем не много, мы оказались у восьмого затона. Обогнули поплавки и забрались на пристань …мокрые, но счастливые. «Вот-те-нате» - произнес паренек мою приговорку, стряхивая воду с волос, как пес. Я не психовала - чтобы добраться до нас, требовалось около часа. Сухие и теплые, мы улеглись в постель. Пес все это время простоял в дверях, неодобрительно поглядывая на меня. Когда я накрыла мальчика простыней и начала оглаживать, промокая воду, Мистер угрожающе зарычал.
- В зуб дам! - одернул Мистера мальчик. Завалился в постель. Потребовал, чтобы камин горел ярче, и тут же заснул. Пес глядел на него влюбленными глазами. Развалился рядом на полу явно с расчетом, что если повелитель свалится с матраса, то упадет точненько на лохматое чудовище.
Бабушка что-то творила на кухонном столе , поглядывая в компьютер. Очередные вкуснейшие печенья.
Лиза прихватила с крючка кошелку. С опаской заглянула в нее. На дне в ворохе бумажек спала иволга. Лиза прихватила птицу под живот и посадила себе на плечо. Осторожно ступая - не дай бог разбудить падишаха или тронуть бабушку, увлеченную дилеммой кошатины на экране: слопает дикая кошка спящую крысу или они помирятся - Лиза вышла на крыльцо.
На границе света и ночи иволга очнулась и упорхнула назад в дом. А писательница, глубоко вздохнув, шагнула в темноту. Идти было не так уж далеко - до станции электрички. Там была жизнь и ночной магазин, а в нем много такого, чего не было в доме - вкуснятины для барышень. Хмурые мужики суетливо распихивали по карманам водку, для прекрасной женщины раздолье медленными шажками. И тут что-то и тут тоже что-то есть…. А нет …так рядом роскошная автозаправка. А там очень даже приличный кофе и ряженка в маленьких бутылочках , и витая ватрушка, и …
Мистер, лохматое чудовище с кровавыми зубами, как злодей из западно-европейской сказки, пристроился почти сразу на асфальтовой дорожке. Он был ростом по пояс Лизе и толкнул ее с дорожки в траву. Мол, больно прыткая . Увещевания ее он выслушал без интереса. Хорошо, что еще выслуша , а не пер дальше. Остановился, морду отвернул - женщина, куда это ты-то ломишься.? Из долгой тирады Лизы он с интересом выслушал эпизод о толпах злодеев Павлина, что шастают по двору дома бабушки, ломятся в запертые окна, чтобы похитить мальчишку и в другой жизни съесть. А он за пару чебуреков готов… На этом месте пес сочувственно помотал башкой и засеменил к дому.
Дельфин появился ошарашивающе неожиданно. Шагнул из той жизни к столику. Очки на пол-лица. Улыбочка. Неуловимый, для простого глаза жест пальцев - для пухлой продавщицы буфета – давай, никто не видит… « Ой. Вот дурра… так он тут как свой… сколько же он меня пасет?» - ойкнула Лиза. Буфетчица быстренько принесла клиенту, видимо, водку в фарфоровой чашечке. Как випклиенту. И улыбалась.
- Те что, жить невмоготу? Могу ускорить. И ловля стрел тебе не поможет. Я тут понаслышался про тебя, мол, три шага назад… бесшабашная…роман валяет.. знаменитая среди дам…да я-то знаю тебя без трусов.. в машинном масле…- это заявление обожгло меня и я, наконец, поняла, кто передо мной, тот - кто по приказу Леля выбрасывал меня из машины возле калитки моего дома в другой жизни. Как я умудрилась скопировать его, реального человека, в мой роман? Я его не видела много лет. Где он обитал? Кому служил? Оказалось, он, покинув Леля, проступил у Павлина. Лампы освещения буфета, как маленькие прожектора, выкраивали лицо Дельфина… упоминание меня без одежды в машинном масле отбросило меня в мое детство…возле мертвого моего папочки …конечно, это был он. Он должен был перерезать мне горло…я помню ледяное острие булата… Но Лель тогда отменил мою смерть, и Дельфин исчез. Накладки на носовые полости, заниженный лоб - он очень умело изменился. Оставаясь убийцей, он в чем- то изменил себя … Поняла, он стал разговорчивым. При Леле он помалкивал….
- Не поверишь… ты такая была маленькая шлюшка , что я хотел тебя…даже очень до ломоты. Лель тогда пристрелил кого-то, и я …перетрусил.
- Я тоже … - не глядя ему в глаза, проговорила я. И почувствовала жгучий стыд. Так было почти десять лет назад. После акта насилия. Я быстро подумала:
- И всего-то? Так быстро и не больно…
К тому моменту я знала многое о том, что так беспокоит взрослых. А бугай из банды Леля смял меня. Я ничего не поняла. Мужики как мужики, играли в нарды. Чуть обсудили мое тело - так себе… Клинок у моего горла меня не напугал. Я чувствовала что-то другое, очень важное, что стало проступать внизу живота и в груди…
Дельфин вряд ли заметил это - об этом я потом напряженно вспоминала. Отупляющее желание. Но сейчас за столиком буфета, разглядывая его, я спокойно ответила себе - он тоже в тот момент испытал это… болезненную страсть, обнимая и удерживая меня за обнаженную грудь, чтобы перерезать мое горло. Я ощутила холодную, как острие его клинка - власть красавицы над всем - над тем, что происходит, и его участниками. А может, это меня и спасло.
- Павлин тебя ждет…
- Меня? Он меня даже не видел…
- Разбирайтесь сами…
И выбрасывая меня из машины, после отвратительного, обычно мерзкого группового изнасилования, меня, растерзанную, в мужицких выделениях, обычно в дрезину пьяную, но до обморока сексуальную, - что часто оборачивалось последним, орущим Павлиньим тенором и половым дерганием, Дельфин почти отрывал меня от мерзкой образины и выталкивал на траву, прыгал в машину и увозил мерзавца прочь. Выходило, он меня просто спасал.
Приходил Мистер и меня вылизывал. Лизал он и мои слезы. Осуждала я себя? Не помню. Тогда мозгов у меня вовсе не было. Волны. Почему-то вначале от пяток и до скрещивания ног. Далее…ныряние. А потом. А пошли все… потом. Пот по груди. Фу, дрянь. И плавленый шоколад… Дзэн, спасай! И только не касаться пальцами эпидермы. Там под кожей вязкая вода. Она всем командует. Сделать отток от ног. И тихонько ступать. И сон.
… Моя зверушка спит. Боже, как же они сладко спят. Я так не могу уплывать лет с тринадцати. На цыпочках иду к окну. Без скрипа распахиваю его. Проверяю раскрытием, чтобы поток воздуха из сада пошел по кругу вдоль стен и напрямую не коснулся ангела. «Вот и лето прошло..» Луна спала тоже. Я прикинула… как он похитит мою малышку. Поддел раму и медленно распахнул окно. Влез. А пес не сцапает его, потому что… Он что-то объяснил, как они усыпят Мистера. Ага. Пробуйте. Он не знал, что славный пес не подбирает ничего с земли. Школа КГБ. Значит, какой-нибудь тихий выстрел с усыпляющим ? или напрямую девять граммов в лоб. Эти подонки … а почему непременно надо похищать лапочку? Не проще ли меня пристрелить и ля-ля…зачем я им ? Павлину, ясно. Мамаша моя, милая мамка, когда- то перепрыгнула его и оторвала полсердца у него… может оттого он стал миру врагом? И отшвырнула его ножкой! И он вгрызся в меня… а я гадина …тоже. Ба! Как я раньше не сообразила? Он, выходит, выбрал меня как красавицу пороскошней мамки. Выходит я … «Свет мой, зеркальце, скажи..» от такого предположения я чуть не задохнулась. Я великолепней мамки! Прокашлялась. И чтоб подержать триумф подольше в себе, закрыла глаза и замерла.
И этот подлец меня слопал. Как он просчитал меня. Как я, такая хитрюля, не просекла его? И первые слова его в ту ночь.. «Ты прекрасней всех и умру я у твоих ног…» распахнули меня перед ним… и он улегся во мне…вонючий и отвратительный. А я того не увидала и захрюкала как свинья. Девочки! «Мы не ведаем, что творим.» Так проступило продолжение моего романа «Такова другая жизнь.»
Довольная собой, я улеглась к моей рыбке , обняла ее. Совсем под утро прилетел из Америки мой ненаглядный, и я подвинулась, уступая ему место рядом, на нашей широченной постели. Усни один глазок. Усни другой. И пусть ваших ушек никогда не коснется пивной галдеж нашей этой жизни.
Оказавшись в нем, я огрубела, хочется чесаться. Хочется на все смотреть причмокивая. Утирать юбкой пот с шеи. Кожа на щиколотке , жмешь пальцем – вмятина , привет, отек.. Чешуя по мне , по всему телу , как у матерой рыбины.
А он распушился….я посматриваю…покуриваю. За эти годы - спасибо, дочурка, тебе - что я еще жива , я превратилась в такую суку . Пока ты со мной, он нас не тронет. Что со мной станет, мне наплевать - тем более, что я сама , мразь , затылком опрокидываюсь в мерзкую негу. И что ломаться, подружки, мы тайно, нет, потаенно ждем , что там, где хоть скользнет эта любовь, выглянет одним глазом из- под простыни, мы готовы стоять с ножом , чтобы отбиться от всех и заполучить замужество. И я такая же, стервь! Отчего же, моя милая подружка? Это страшная тайна. Моя тайна. Поклон моей въедливости. Это из той же оперы, что тренинг моей моментальной реакции. Только за это я расплачивалась не порванными мышцами ног и рук, а хорошеньким шрамищем от уха до уха. И падением в гранитную дырку в земле. Неважно где. Радиация чудом проскочила рядом . А что распороло мне голову, сорвало часть кожи с головы - так это служба, мать ее. Очередная подпись под бумагой о жуткой секретности. А тайна та мерзкая. А когда ты услышишь ее, я думаю, ты меня не осудишь и поймешь, отчего я этого так стыжусь, до припадков. Да. Я знаю и выпускаю эту тайну, точнее, отпускаю ее от себя. Чем она меня шарахнет? Да, лечу я в гранитную яму - проклятая веревка оторвалась или ей кто-то помог.
Меня отключили шипом с ядом. Так смиряют крупных кошачьих. Выстрел без звука. Шип впивается в тело, мгновенный паралич на полдня - и делай со мной что хочешь. А что надобно половому маньяку Павлину? Отловившего меня в моей постели в ста километрах от столицы на берегу речушки, и везущего меня в огромном багажнике шевроле с тонированными стеклами. Все, кто могли подсмотреть за нами, шарили в километре в густом лесу в поисках моей сумки. Он меня насиловал. И кусал мою парализованную плоть. Сколько раз? Я насчитала цифру пять. Как я вырвалась от него? Просто. Он меня сам выбросил. Я очнулась под березкой. За неделю до приезда моего милого художника. Тело уже перестало болеть. Покусанная грудь и задница зажили. Моя чудо тетка Умница, опустив глаза , сказала: «Собаки! Это собаки! Сама–то помнишь хоть что-то? Нет? Ну, и слава Богу.» Он меня насиловал, чтобы сделать мне ребенка от него. И я это поняла когда моя Наташка шевельнулась во мне.
Я помнила. Я, как больная, выстраивала и выстраивала свой мозг. Спецподготовку по памяти я сдала на пять с плюсом. Молодой парень из редкого окружения предложил мне переспать - что не возбранялось руководством - и в тишине кустиков предложил мне одну методику - выхода из сознания и наблюдения со стороны за всем, что происходит с тобой. Методика чем-то схожа с тренировкой ощущений и наблюдений умершего человека. Все вижу, все слышу, все помню, хоть и не дышу. И сердце мое остановилось. Начальство, конечно, знало об этой методике. Но ее опасность была на порядок выше побед. Маячила реальная смерть. Но я-то, как юный пионер - всегда готов. ! Я всем им …! Короче, я победила, и парень тот победил. Он после выпуска исчез где-то в Бразилии.
Так что то насилие Павлина я видела, помню даже очень краткое ощущение удовольствия. И смиренное страдание, что ребеночек мой ненаглядный от этой сволочи… Да и какое дело от какого именно мужичья мое маленькое счастье? Пошли они все… Обманывала я при этом моего любимого художника? Нет. Я ему все рассказала , он меня исцеловал и стал жёстче , чем был. Мы договорились родить мальчишку, но чуть попозже. Павлин не мог допустить, что и эта, совсем юная красотка его перепрыгнет, задрав юбку - и ему только подмигнет то, что у этой красавицы меж ног - и синусоида раскачивания ее задницы отправит его в сон . Предчувствовала ли я это? Вот-вот должен был проступить в моей новой жизни мой художник. Наши юные обнимания над рекой.
Сейчас в голой постели…шаловливая рука…я не просилась, она сама…лет в пять я разглядела у себя нечто такое, что напрочь изгоняло из башки моей садовские ребяческие интриги и разливалось блаженством везде. Тугая струя горячего душа… Красавица мамка разглядывая свою потрясающую по дизайну грудь в зеркале, процедила : « уж не проституточкой ли тебе суждено…». Она не смотрела на меня, обмершую от такого самого до судорог обвала благодати… И я мгновенно поняла, что это плохо. И тут же внутренне поклялась и перестала опускать руку туда. Ну, характерец был у меня уже тогда.…другим я это позволяла трогать. Но случалось так…как сейчас …мучительно в ожидании того …ну, того. И это случилось перед нашей встречей… и отбило все мозги у Павлина. Я совершенно не помню как он … в меня…увы, я была в прострации… распахнула руки и бросилась, ополоумев, на приступ сладкой вершины. Проснулась я утром от мокроты. Простынь была залита его выбросами. Меня рвало почти до вечера.
Для романа я бы описала - красивое, но пугающее всякую простушку вроде меня, преследование женщины в ночном лесу, когда ветви бегут на тебя, хлещут лицо, как розгам, скрещенные ветви кустов цапают обнаженную грудь и секут подножками и ты летишь, хватаешься за ствол, а то чужое, что раньше в мечтаниях тебя влекло, сейчас разжимает твои ляжки и врывается… На самом деле дружки насильника отнесли меня к машине. Я не сопротивлялась…Даже мысли не было от страха. Запихнули в шевроле и отправились на поиск моей сумочки. А он… запер машину с тонированными окнами, медленно раздел мен,я целуя оголяемые мои местечки… поцеловал и там ,и я закатила глазки.
И… это постель в доме. Как он меня отключил? Мистер был тоже, оказывается, отключен. За пару дней до нашей встречи…Я милому обо всем рассказала где-то через год, после рождения малышки. Он расплакался, исцеловал меня. Тетка Умница тогда сделала геномный анализ моей куколки - увы, родилась опять красавица…С какими-то там искривлениями , но дочкой Павлина.
У меня прихватило сердце. Хотела я размять сердце , как все тетки разминают и почувствовала от прикосновения к груди горячую влагу этого мерзавца. Я запретила себе эти как бы случайные касания. Я многое себе запрещала.
В той жизни, жизни грешной, я ощущала, как сладость ее меня отупляет, огрубляет, копит какую-то жижу во мне. Кожа на щиколотке лопается. Но вмятины еще нет. Значит, еще нет отека. А этот распетушился… Я посматриваю. Покуриваю. Моя дочурка уже подросла. По дворянскому реестру - по рождению ребенка юный отец отправлялся в армию на пару лет… И только после этого молодым опять полагалась общая постель. Скоро милый вернется из какой-то Небраски. Мой ребеночек прижался к своей сисе. Этот развалился. Извращенец. Ему бы только моя куколка лежала неподалеку или играла, поглядывая на нас блудливых. Как я буду с любимым дружить? Пойти замуж за козла? А он клянется вовсю. И даже платьице мне приглядел, чтоб все княгини вокруг лопнули… вернее, мы вместе приглядели…сучка я . Но я же простая баба из нашего бабьего стойбища, с менталитетом - я говорю про истинно бабий менталитет пастушки с задранными к небу ногами - и инстинктами, которые распознаются совсем потом. И с бабьей ухмылкой. И всякая великая любовь женщины всегда посматривает трезвым взглядом на простенькое замужество. Женщины знают о себе это и помалкивают.
Так за кого пойти? Была бы только девчоночка со мной. Только моя девчоночка. Я касаюсь пальчиком ее в нашей плоской пирамиде. Раньше между нами никого не было, и ее ножки упирались иногда с возмущением в мой живот. Ближе к полуночи приехали Ольга и ее матушка. Матушка - наверх в объятия бабушки с разговорами и рассказами, девчонка в нашу постель к теплому тельцу малышки. А где-то под утро прикатил мой ангел с подарками. Мой муженек .Только мы порадовались обилию даров ,я заметила его неосторожный взгляд. Страсть пришла потом с первыми лучами солнышка. Выглянула, и я захлебнулась, обкусывая его всего. Наконец заснули.
«Один - миллиардер, хоть и скотина, другой - замечательный и талантливый художник , лучший ученик моего отца… Так кто из них?- раздумывала я, засыпая. « Ну и пусть они в великом порыве от моего бабьего пинка переворачивают весь мир, ради меня…» - совершенно точно именно эту чепуху я ворочала в своей головке… именно она, эта чепуха, мешала мне почувствовать заранее тяжелую оплеуху по моей гордыне, свалившей меня на пол. Отчего я замру на месяцы. И спеси поубавится, и морщины нагрянут. И мой милый художник чуть поседеет и научится плакать, как все мы - держа меня, лежащую, за руку. И облокотившись на его спину, рыдала в отчаянии..
С краю постели лежал малый разведчик, за ним моя ненаглядная, положив ладошки под щечку, далее Олька баловница, ее рука на плече разведчика через малютку, за девочкой, уже не маленькой - моего сердца чемпион нежно уложил свою мужицкую руку на нежный животик хулиганки. Я - чуть в отдалении, старалась не касаться мужика, пахнущего женским парфюмом. И эту чудную композицию разрушил пес, терпеливо ожидая у двери, когда же его выпустят по его нужде. До этого он лежал на полу как раз в том месте у постели , чтобы Егорка, когда свалится с кровати , шлёпнулся аккурат прямёхонько на его тушу .
Пришлось вставать. На крыльце прохладно. Очень даже светло , но птицы что-то не орут. Перетрудились на закате. Мистер сразу же отправился к соседям по делам. Забавно. Соседский пес идет к нам погадить, наш - к соседу . Встречаются возле дыры в штакетнике , как мне кажется, по- братски сонно-равнодушно кивают друг дружке и проходят мимо. Сделав дела, расходятся, чтобы пожрать у себя…ой, извините, покушать. Отправился к своему вигваму, опустив морду, как мужик с похмелья да на панихиду. Хорошо мне с ним. С земли ничего не ест. Идет мимо участка прохожий - а может тать окаянный , чтоб похитить мою драгоценность - пес идет вдоль кустов участка параллельно. Морда жутко оскалена. Подрыкивает в проемах кустов, и добрый человек шарахается от него за версту. Наши знакомые заискивающе улыбаются. Что-то вещают типа : « я…свой!». Нет для Мистера своих ! Свои на травке валяются и лопают что-то вкусное. Надежный, как сейф. В городе давно бы свихнулась от бесконечных опасений. А тут можно даже посидеть в ожидании ора птичек, покурить, но так, чтобы бабушка не засекла. Не надо им знать, что я - дрянь.
После разгрома банды Леля опасность для меня отступила, и охрану сняли. Остались приборы. Так - от дураков. Красные мигающие огоньки…до рассвета .Опытный местный мужик нас обходит, а на теток Ммстер не лает.
А мозги мои все об одном - о моей девчонке. Ощущение, нет предчувствие, что ей угрожает жестокая опасность - все мамки на свете ревут о том ручьями - не отпускало ни на мгновение. Но там же Мистер, так в сад не пробраться - приборы и я тут, вот прямо тут сидящая… а она за моей спиной…а там мой милый, и у него кулачищи…как же мне шалаве повезло по-бабски, что я его словила…вот, дрянь, заговорила…Я - награда ему? Чушь. Я его бесконечная рабыня. Съешь меня, мой милый - я хочу быть целиком в тебе…и нет никакого подземелья с видом на лазурный берег, ни золотых наручников в бархате…и Павлин не зайдет раздвинуть коленом мне ноги…Кстати. Заснул там Маркиз в своем вигваме?
Пес Мистер лежал вытянувшись, как мертвый. За домом у дровника. Моё окно открыто. Открыто! В дом я влетела. Моей красавицы не было.
- Дядя сказал …он отнесет ее к тебе на прививку.. .- пробормотала Ольга.
Мой милый дрых. Лиза грохнулась об пол. И всех разбудила.
СПАСЕНИЕ. И почему им всем тяжело со мной расставаться? Там, в посмертии, в нашей игре, парня со сломанным подбородком и мои - наши контуры размывались, и ощущение сливания друг с другом было естественным. А вот по возвращении - касаться его мне не хотелось. И странно, что я помнила этого мальчишку со сломанным подбородком. Может, поэтому его отправили в чудовищно далекую Бразилию, где он и канул. Ныряние в посмертие эти монахи-отморозки позволяли только вдвоем или компанией. Я так и не поняла у Дона Хуана: компания летунов в бессмертие сбивалась, чтоб повеселее было? или Дон по пути ими питался, как сгустками энергии? Так и долететь за пределы реальности проще, минуя мировой клюв.
Из абсолютно закрытой рукописи родословной Нефертити - для смертного глаза, увы, недоступной и очень интересной для меня - байки о мировой принцессе я узнала слишком много , да еще к тому же начала болтать об этом - я получила от наставников по балде и, как у нас говаривали в отряде - заткнулась, раздвинув ноги врагу! Простые ребята. А вот того, что со сломанной челюстью, я помню Я тогда ему очень подробно рассказала о царской свадьбе Нефертити.. О начале эротического воспитания двухлетней девчушки, ее привыкании к хвосту царя, к обожанию его и ласке, даже обожествлению, через года совместных ванн , постелей и …тебе не следует знать чего еще , это чисто женское. Почему-то вспоминаю мамку и ее изумительную кожу … может я говорила уже, мне лет восемь … в ванной я направляла тугую струю туда и плыла куда –то …а мамка разглядывая свою кожу на груди, и глядя в зеркало на меня, как-то сказала : « Много - вредно...а так…» Я запомнила и будучи уже тогда суровой заразой, запретила себе Это!, добавив к дюжине еще одну позицию скручивания себя в узел.
В десять лет ласковые руки монахинь растлевали ее плоть - так говорили советские партийные святые - попросту аккуратно воспитывали девичьи, увы, обязательные переживания. Потом в хор страсти вступали руки мужские. Готовя младую красотку к двенадцатилетию . И, наконец, пир! Аккурат после мужских рук с окончательным растлением девчонки и вхождением в нее царя. То, последнее, будущей царице не понравилось. Она назвала это предательством. Ей ласково объяснили, что лазают мужики туда только ради продолжения рода и не более, и делать нечего. Девчушка успокоилась и «предательство» не позволяла. Лезть в себя она не позволила.
Нечто подобное он - этот ее отец, Павлин - и хотел замесить против моей двухлетней дочурки. И его тоже, увы, дочки. Факт будущего кровосмешения рвал меня, одержимую, на части. Чудовищное предательство. Сейчас мне об этом довольно просто говорить - я собственноручно закрыла глаза этому уроду Павлину, теперь мне легче. Или не закрыла? Но предательство и есть предательство. Без прощения. Такая я уж одиозная пассионария. Кроме одного смешного случая истории. Когда я предательство нас, россиян, не осудила и даже приветствовала.
Надо заметить - в конторе, где я обитала и ловила стрелы, у нас преподавали всё монстры. Я была в них влюблена. История, искусство и все прочее лилось в наши уши простолюдинов потоком. Немаловажно, что почти всех гениальных педагогов я знала лично через светскую красавицу мамку и хозяина «Мирового рисунка» папашу. Так сказать, сидела у них на коленях и шлепала губками, подпевая им «Возьмемся за руки, друзья , чтоб не пропасть поодиночке…» Перед самой смертью отца случился конфуз. Я по привычке, в ожидании вкусности, залезла на колени к симпатичному дяденьке философу. А он вдруг побледнел и чуть в обморок не грохнулся. Его спасли. А мамка сделала мне внушение - я веду себя, как ребенок, а на самом деле я - уже девушка…с небольшой, но очень вкусненькой грудью. Но, увы, сейчас педагоги меня не признавали, как ту самую злючку. Ну, а я от всех скрыла причину побледнения того философа. Мои кости. Они вдруг стали очень тяжелые. И у философа просто прогнулись кости его ног под моим весом, и он заорал от боли.
Из тех ручейков мудрости их я и выудила для себя эту байку.
Укокошив в Куликовской бойне войско Ма… чуть не сказала Мазепы… Мамая, он его отпустил. Потом уже в Крыму Мамая дорезали генуэзцы. Славный Димитрий, ведомый гением Сергия Радонежского, начал вроде объединять Русь Святую, да маленько загулял с женой и со свитой молоденьких профурсеток , как повествует закрытая летопись. Святой старец был занят огородом, бесконечной молитвой по убиенным войнам - ужас сколько их было погребенных, да палкой, коей, согласно тамошним обычаям колошматил нерадивых монахов - расслабился и призабыл Димку, непутевого героя - настоящий русак! А тем временем враг коварство копил и выступил исподтишка. Через мордву-сродственников и ростовского князя нашего, предателя. Тот даже Дмитрию на подмогу не пошел, играя в карты в сторонке с литвой и немцами. И пришли татары к Москве неожиданно, пожгли предместья. Царь вовремя сбежал со своим гаремом. Помыслили наши мужики и согласились – в безвременье лучше гулять, чем драться. Потекло вино рекой. А когда протрезвели, тать их всех и порезал. Москву враг сжег. Девиц забрал, как контрибуцию и пошел по домам. Да наших девчат не просчитали. Подняли они в обозах бунт из-за тряпок. Татары плюнули и ломанули домой подальше от этого русского ада. А князь вернулся, покурил , поглядел на разорение и сказал : «да, братки! Вон за погостом мы и закончились…надо расширяться!» С тех пор и пошло наше расширение. Низкий поклон татарам.
Я обмерла. Ласковое словечко Павлина в обычной телеграмме: «Приезжай.» К кому? В контору? На выполнение майорских обязанностей? Генерал мне дал только два года после рождения лапочки. Или «приезжай» - угроза мерзавца. Мол, капут тебе, красотка. Будет у меня наследница миллиардов и наложница , моя дочурка . Моя Нефертити. А ты - как хочешь.
Наташка - пусть у нее будет это имя – была со мной. Тренера она поцеловала и протянула ладошку для ответа. Тренер, лысый обаятельный дядька, чуть не прослезился. « Ее совсем нечему учить ..» проговорил он на прощание . « Да вас, красоток, совсем нечему учить.» « Э…так не пойдет. Учи! Я должна все-все знать , как надо завлекать и использовать мужчин ..и женщин.» Я, конечно, знала. Но учитель мне понравился, и хотелось с ним поболтать.
Мчаться к Павлину? И орать, отдай мою дочь? Но он ее отец . А все остальное не в суде, разбирайтесь-ка в вашей счастливой семье. Ага, подберешься так просто к миллиардеру с охраной из батальона головорезов? Жить-то зачем? А через десять лет, в ее двенадцать она станет его царской невестой! И наследницей. Буду ли я ей нужна?
При этой мысли я теряла сознание. Матушка, правда, хихикнула: «Миллиардер? Тоже ничего. Нет, я его не помню. Чурбан, небось. Моя дочка пусть будет миллиардершей.» Представляя - он, папаша чертов, запихивает свою дурь в нее, в мою лапочку…мой рот мгновенно пересыхал…а сердце нет- нет, да останавливалось.
- Да ты просто ревнуешь. - говорила Умница, щелкая спицами. Она научилась этому ремеслу от бабушки и пасла меня, не отпуская ни на минуту, чтобы я не сотворила чего-нибудь с собой непоправимого. - Ты просто ревнуешь …не ты главная у него, а девочка. Вот, и травишь себя ревностью… еще зеркальце спроси: не ты ль на свете всех милее…?
Дерзкая Ольга как-то мимоходом по-детдомовски спросила: «Ну , и когда ты будешь мыться? Провоняла.» Егорка помалкивал и укорял Ольгу : « Вот выгонит она нас под забор…Кто мы ей? »
А у меня в голове крутилась одна мысль - роман закончился. И осталась у меня от него - медная пуговица и моя дочка. А пока, подружки, - затмение. И заикание. Всё вздрагивает, как захочется. Все дергают свои решетки. …нельзя переставить ногу… без судороги, и плечи, и голова не поворачивается без тупого скрипа. Уже нигде нет сил. Хруст за лопатками. Это я бегу. Истошный лай. Мистер лежит распластанный возле дровника. Распахнутое окно. Наташки нет. Я бьюсь головой об пол. И я …отчетливо … он заставляет ее играть со своим…гад ублюдочный…со своим поганым …порву мерзость… вижу через щель в двери, как моя Наташка с ним в постели…и пусть они взрослые.. как я сейчас …или еще старше - седые оба… Господи, так сколько ж мне можно страдать? Я засыпала только от американских уколов Умницы.
Но однажды я проснулась. Умылась. Вернулась опять в ванную комнату - вспомнила, что надо чистить зубы. И глядя на себя в зеркало, сказала моему милому - муж он мне, муж! - в дверях : «Милый. Я - красавица. Порожняя. И в моей жизни будет только одна любовь - это ты.» И отправилась спасать Наташку. Куда? Я знала куда.
Водили меня четыре женщины албанки. Связывали руки золотыми браслетами в бархатной оплетке. За спиной. На ногах изумительные сапожки кочевников с золотыми тяжелыми подковами и джутовым рантом, чтобы не повредить бока животных. Помнил мерзавец наши игрища там у реки, у восьмого затона. Как трещали его позвонки… бедный насильник, а лез. И может, даже мечтал, что я его однажды убью. Мне хотелось? может быть....не помню. Его бесила моя надменность яростной кошки - вся в изнеможении от желания взлететь в броске, чтобы прокусить горло жертвы и глотнуть кровяного лакомства еще не мертвеца, но уже и не живого, … и не придушить, а отпустить . Он негодовал. Все должно быть целесообразно - даже уничтожение и поедание жертвы должно завершаться терзанием лакомства..
Сам он не ел своего брата, но наслаждался последними его извиваниями на охотничьем костре при дележке и драках его уже пьяных соратников. Он был в стороне. И мое обостренное чувство справедливости было прикрыто половичком оперативной целесообразности. Мол, делайте, что хотите… вы тоже люди и не ведаете, что творите, а я опущу голову и прислонюсь к стене, когда вас изрешетят из автоматов мои соплеменники и друзья. Такова моя служба.
Но однажды я увижу Павлина прибитым к земле стальными штырями. Вернее, эти штыри в мой рост были отлиты из бронзы и предназначались для распятия на земле земных царей. Наверно, во времена мечей Ахиллеса. Победителя Трои. С поразительными виртуозными загогулинами орнамента. И люди с мускулами и грызущие кости хищники тоже были там.. И мягкотелые женщины с вывернутыми органами и почему–то игривые дети и псы, что отгрызали у них задницы.
Вбитое в мои мозги обожание древних образцов вовсе не отталкивало меня от эстетических слюней врагов, а наоборот, притягивало просто потому, что эти артефакты удивительной красоты ну, абсолютно-таки, прятались в нише за прекрасной композицией Лакоона. Там всю семейку с кучей юношей коварные удавы скручивают для пожирания. За грехи, наверно. Моя приятельница, внимательно разглядев скульптуру и даже потрогав пальчиком, с сочувствием сообщила мне, что змеи сожрали прекрасных юношей и их папашу из-за того, что у всех у них маленькие пенисы. Я ей объяснила, что таково было требование эстетики того времени. Иначе было бы глумлением над людским вкусом. На что приятельница презрительно поморщилась. При этом перед нами был оригинал скульптуры. В центральном музее - всего лишь копия.
В учебке нас натаскивали и на « Северное возрождение» - это была часть игры парней и девчонок в шифрограммы. Сам рисунок, его манера, про что? Война, любовь парочки, ограбления или прогулки по зоопарку - все учитывалось в этой игре. И надо было разгадать тайное послание чуть ли не дословно. Ворона на бумаге означало одно, голубь другое. А со стороны - баловство. Однажды в Армении мой путь по делу проходил мимо стены с детским рисунком, от которого я чуть не поседела. Мне грозила неминуемая опасность. Я от волнения просто села под рисунком. Мне помогла пожилая женщина, мать одного из киллеров.
Увидав рисунок, а она так или иначе этот рисунок увидала бы, так как он торчал перед глазами на стене глиняного забора и миновать его по пути домой нельзя было - она всплеснула руками и запричитала… и столько в бормотании было горечи. Она упала в пыль и рыдала, выпрямлялась в спине и, вскинув руки , опять падала…. Вдруг заорал какую-то молитву мусульманин бандит и тоже свалился на колени. Дружки его просто присели, подперев спинами стену, и уже не поглядывали на меня как на запретную, но такую лакомую хрюшку. Что уж усмотрели разбойники в рисованном послании - боюсь даже предполагать. Я же для себя в этом рисунке вычитала - беги («трехногая лошадь, четвертая нога поднята, как у собаки»), он уже занял ловушку («уползающая змея с тремя насечками на спине» ,что означало - снайпер и еще двое - одна засечка была зигзагом). Это было послание мне, только мне моего напарника.… Я подошла к молящемуся и похлопала его по плечу, что являлось оскорблением для турка. На изысканном арабском взмолилась о милости к женщине - слова прямо из уст аллаха… И он спрятал голову в плечи, вскочил и, подбежав к рисунку, поцеловал его и, не подымая головы от земли, сбежал , просто перепугался неминуемой и тутошней казни. Он не посмел стрелять при матери. И для меня осталось загадкой, что они усмотрели в рисунке на стене.
Мне было запрещено трогать бронзовые штыри смерти. Ага, запрещено. Мне? Потом штыри стали аксессуаром наших с Павлином спортивных игр на травушке -муравушке. Когда я могла просто проткнуть и пригвоздить злодея через его пупок штырем к земле. О, как бы он извивался! Расплевывая кровь ! Но… Уничтожив его, я все одно не добралась бы до своей дарительницы моих бесконечных слез, до моей дочурки. Албанки скрывали девочку, чуть она оставалась одна без его внимания. А мне тут же одевался золотой ошейник на привязи. Убить их я, конечно, могла… Но…опять но. На тельце девочки был золотой медальончик, который прикрывал ее причинное место. Девочка к нему привыкла. На ночь он снимался, но при моем захвате девочки одной из служанок должен был быть вызван Павлин, а в случае моей удачи этот медальон должен был как-то деформироваться, и в крошку, в мою девочку должен был вылиться яд. И убить ее.
А так мне позволялось все. Я его сковывала своими бархатно- золотыми браслетами, держа ногу на его мошонке.. Он начинал не по плану дергаться, я ждала, он орал от боли, страшные слова! Я хохотала. Ну и какой еще женщине такое позволялось? Ощущение полной власти над этими скотами мужиками… хоть на секундочку … хоть на пятнадцать минут, и потом побег от него … его ярость на дерево, не помню какое, полное страшных насекомых под листиками, с обнимающими ветвями. Ветви обнимали.
Они, как живые, тянулись к тебе, разворачивая кинжальные листья, и старались прикоснуться, и замирали в предвкушении нежных сосочков, что незаметно проступали у корявых ветвей с той стороны, где они были ближе всего к твоему телу. И, кажется, даже прокусывали крошечный надрез, куда тут же присасывался черный паразит, шаря лапками.
Он даже подходить к дереву боялся - столь омерзительны были энтомологические игрушки. Он не раз и не два заглядывал в рисунок Наташки. Его чувствительность меня пугала. Чувствительность калеченого человека… я кидалась в него скорпионами и прыщавыми червями. И наслаждалась его трусостью, оскорбляла его телосложение, его псевдо кривобокость, руки паралитика и его гордость - хвост. Уж чего я только не придумывала про его гордость мужицкую. Не стану подружки, описывать - вы мне просто позавидуете. А уж страшнее бабьей зависти я ничего не знаю. Наконец, он в прыжке на ствол ловил шелковую веревку моего ошейника и с перекошенной от удовольствия рожей сдергивал меня с ветвей. Золотые шипы впивались мне в шею, я задыхалась и падала грязным мешком в траву. Он с наслаждением пинал меня китайскими лаковыми туфлями - в меру болезненно - и обильно поливал моё межножье из своего шланга. Скотина.
Страшно? Подружки…иногда он наклонялся ко мне и давал пощечину. Или плевал в лицо. Челюсть его ходила ходуном . Он не сразу разгадал мой прием с рисунками. Ребенку было сложно рисовать что-то громоздкое. А набор простого быстро был исчерпан. Я хитрила и не лезла в её каля-маля. Часто помогала девочке маникюрша. Я по требованию Наташки заказывала, какого зверя съела кровожадная лягушка - в переводе на шифровальщиков - Павлин . И далее все зависело от информации, что я передавала.
Назад тоже шли ответы. Вполне, официально. Только найти адресата было невозможно. Якобы отвечал Гошка. Тоже рисунками. На них я и погорела.. . не хватило у конторы мозгов, вернее, у молодого генерала.
.- Хочется?... прежде сделаем дело - спасем Наташку от гада. - объяснила я ему при расставании.
В игре рисунков им не хватило комбинаторики - закона идеального расположения изо на листе. Во всем есть свои законы! Не могла же я это написать. Что лисичку можно было сунуть в левый угол, но посередке эта хитрая зараза сидеть не будет. Подряд три раза. И он, как говорят картежники, это проунькал.
Его брат по отцу, какой-то яйцовый, закончил что-то супер по логике, что-то вроде физтеха, а он лишь самый престижный Гарвард. Умница мне растолковала. Что разнояйцевые близнецы обычно не похожи друг на друга. Болезни часто общие, характеры могут быть очень близкие, извращения одни и те же. Если пассионарные - то обязательно оба. Хорошие люди, или таковыми их мнят женщины - оба. Мерзавцы - оба. Ну, а если западут на одну бабенку - дуэль. Будут изводить друг друга нещадно.
Ага, сообразила я. Лель, как утверждает бабушка, был в меня влюблен. И пусть мамаша красавица его перепрыгнула, он положил глаз на меня - тоже красотку, уж, надеюсь, пошустрее, чем моя мамаша. Увы, нет. Зеркальце ее выбирает! Вот зараза. Я про зеркальце. А мамочка - я ее обожаю. Опыт аналитической работы меня учил - корпускулярное обволакивание фактов позволяет этот шарик логический хранить вечно и когда его сердцевинная информация нужна - разгрызи этот шарик. И я отправилась в путешествие за нужной мне памятью. Запутывая Павлина, я фактически ему призналась, что игра в рисунки мне надоела. Как и сама девчонка Наташка, моя дочь тоже осточертела. Как только красивые женщины терпят детей так долго? Не терпят красавицы чьих-то детей! Неизвестно от кого. На его честный вопрос, что я думаю о нашем общем дитяти? Я отвечала честно - а с чего это он решил, что эта противная девчонка от тебя? Вопрос на вопрос. Уж лучше валяться в тенечке, холить эпидерму и мурлыкать, в ожидании ласковой ладошки очередного. И этот дурашка приклеился опять ко мне - уж очень ему хотелось обладать мною, всей-всей мною.. А я – с удовольствием нырнула в сладкие воспоминания, но не с ним, а с тем рыжим возле разрушенной мельницы в ласковом ручье.. Я пела песенку сластолюбивой кошки о его ласковых прикосновениях к моему онемевшему от его прикосновений телу в водичке быстрого … и журчащего ручейка, как его… его нежнейший язычок там…
Словом, изводила его по полной программе, . отбрасывая все его потуги владеть мною. О запахе его мерзкого тела я благоразумно молчала. Он уже клокотал от перевозбуждения, а я …вот сука, игриво отталкивала его плоть и продолжала повествовать о неком невероятном возлюбленном. В ручье. Догадаться, что рыжий совсем рядом, его охранник, он не мог. В нашей зоне, где я обитала, никаких мужчин не бывало. Даже евнухов. Ну, разве что на шоу-концертах перед пиршеством ублюдков высшего замеса. Обычно обрюзгших прежних красавцев. В какие-то особые ночи их вытаскивали из их красивеньких домов по берегу океана. Страшные уроды. Нас из …не хочу это слово даже произносить, ну сборище….сотрудниц, холящих его мерзкую плоть - десять, двенадцать наложниц. За кипарисовой решеткой. Нам позволялось слышать изумительные голоса кастратов всемирного уровня. Им просто человеческих голосов, видите ли, было мало. Но голоса псевдомужиков без яичек действительно могли привести вас в восторг, дорогие мои сестрички. Арии, арии из Глюка. Композиции из множества менее знаменитых авторов. Часто с фривольным содержанием и тошнотворным исполнением. Избыточная сексуальность. Как эти черви жили в свои времена? И не скучно им было. Но музыка?!
В финале Павлин выскакивал на сцену, вскинув руки к мигающим лампочкам…счастливый, веселый… Я разрыдалась, увидав его мертвым. Три стальных и вовсе не изысканной древней бронзы древних царей - а обычной строительной арматуры диаметром десять миллиметров штыря торчали из его тела, прибитого к траве. Прут в животе повыше причинного места, прут в сердце, прут во лбу.
Не поняла, как его нашли ... метрах в трехстах от моего, точнее бабушкиного дома. Уже в темноте кто-то наткнулся. Много машин. Прожектора. Конечно, спецпрожектора. Ближнее, дальнее оцепления. Гуськом наши «закрытые» походили вкруг трупа. Ковырялись спецы. Из какого-то посольства примчался какой-то рыженький. Балдею от запаха его тела. С ума сводящий одеколон. Он мне показал уже отстрелявшую американку типа базуки, нежно поглаживая мне бедро. От ее снаряда мой дом взлетел в небеса и растворился там. Со всеми его обителями. И со мной и с Наташкой тоже. Только спинка от нашей кровати из каминной комнаты, раскачиваясь, планировала на соседний участок, как пьяная птица Рух. Все это пел мне в темноте мой рыженький, вертя в руке эту базуку и поглаживая мне грудь..
« Захотел поздравить Павлина в его кожных делах .» Эти мамкины слова всплыли за столом. Дразня постоянно Павлина, я ела только нашу национальную пищу. Этим простеньким приемом я могла, если мне было нужно, привести его в ярость. Например, после изысканного европейского пирожного, я могла потребовать русскую квашенную капусту. Пирожное летит в повара . И чмокала я, высасывая сок. Капуста вываливалась из моего рта - так много я запихивала в себя, правда, с огромным удовольствием. Павлина тошнит. Он убегает из-за стола под поддельный мой гомерический хохот. Если бы вы знали, как отвратительны бывают истинные красавицы. Отвратительная зависть ко всем без разбора. Даже девушки, калеченные, отвратительны. О, как лицемерны их слезинки, как ядовиты их отвратительные слова сочувствия. Тут–то и прозвучали ее слова о коже Павлина. Он ухаживал за ней честно. Сумасшедшие подарки. Но красавица перепрыгнула его, не позволив ему лишнего, и ее слова о коже… У Павлина был неизлечимый псориаз. Гнила рука. Он прятал ее в перчатку из человеческой кожи, но она воняла. И провоняла меня. И только тогда за столом с квашеной капустой, свисающей у меня изо рта на подбородок, я сообразила. По словам мамы, Павлин изуродованной кожей своей руки кому-то отомстил. Тоже изуродовал чью-то кожу. Срочно связалась с конторой. Нет ли у Павлина соперников, чью кожу он изуродовал? К тому времени, я, помимо рисунков, отработала агентурный маневр. Я прямо- таки случайно столкнулась с тем рыжим красавцем, что запал мне в сердце возле разрушенной мельницы . И которого я тщательно с поцелуями мыла в веселом ручейке…И связь была налажена. Хотя мужчинам было категорически запрещено появляться в нашей зоне. Но Павлин периодически исчезал, и женский наш клуб, так страдавший без наивной мужской ласки, замирал. Пропуская в свои ряды очень нужных прямо сейчас работников. Потом, по возвращении Павлина, женская радость испуганно скукоживалась, бросив все силы на сохранение тайны. И всегда у нас получалось. Сладкие ночи особенно сладки, когда над тобой нависает меч. Пришла ошарашивающая информация. Скоро казнь одной из нас. Безжалостно приблизился день «С». Все знали - соберутся все сволочи планеты, и предстоит показательная казнь красавицы. Я понимала, что не меня. А если меня, то придется его убивать. Нет не меня…Маникюрщицу. Она об этом не знала и не догадывалась. Гибкая, нежная девушка. Наказание назначалось на полдень.
Гости съезжались долго. Вдоль берега был выстроен целый городок одинаковых домиков. Небольших. Там и до приезда гостей жили. Добрый хозяин острова ни денег, ни внимания не жалел. Особые гости шли по красной дорожке отдельно и кучкой, манерно переговариваясь, как на дорожке солидного кинофестиваля. Веера …Каких только вееров не виделось гостям рангом пониже, стоящих вдоль дорожки. Увы, мухи, всяческие комары с короткими и длинными ножками. Совсем мелкие твари. У дам и пожилых випперсон были назначенные веерные мальчики и девочки в униформе божиих одуванчиков. Они шли к сооружению типа мини арены с травяным полом. Там стояли золотые стулья, скорее, даже кресла. Рассаживались. Или прогуливались по полю и рассматривали царское местечко с троном из слоновой кости, сверкающее на солнце белизной. Сейчас трон пустел. Но слуги в униформе уже подносили и укромно складывали всякий мелкий реквизит. Несколько огромных вееров, опахал. Появился Павлин. Как-то буднично просто. Вроде выступил из кустов, и заиграла музыка за кустами. На арену выбежал юноша. Он живописно встал на искристый помост и запел чудесную арию из оперы для кастратов. Медленно вышел небольшой хор кастратов и великолепными голосами подхватил арию. Павлин уселся просто на стул. Ножки венского стула чуть не разъехались А он чуть не свалился. Все гости хохотали шутке хозяина и аплодировали. Так под аплодисменты и появилась царская колесница, запряженная двумя черными быками с ритуальной символикой похорон. И звонко заплакали сильные женские голоса, где-то спрятанные. Появились в черных прозрачных одеждах девушки. Их траурный танец был скопирован, видимо, из знаменитых балетов, потому что зал зааплодировал. Крики: Браво! Приблизившись к трону, быки остановились. Черная траурная накидка на карете сама сдернулась, под ней восседала изумительной красоты девушка в свадебной фате. Прямая спинка! Гордая головка! Как-то ловко она пересела, вернее, оказалась на троне. Мелодично зашуршали огромные веера. Карета под рукоплескания отъехала. И в круг вышел, пританцовывая, массивный полуголый атлет со сверкающей секирой. Это была именно секира - с длинным широким лезвием. Поиграв ею, вращая ее вокруг себя, он несколько раз рубанул воздух, словно отыскал там голову врага, и оказался сбоку от девушки. Она по-прежнему сидела с полуулыбкой на лице. Следующий взмах атлета был над головой девушки. Взмах молниеносный. И я поняла, что это не шутка. Ранее приглядевшись издалека к лицу девушки, я заметила, что кровососущая тварь не сбивается в клубки для атаки жертвы, как возле гостей. Значит, ее хорошо пропитали. Муляж! Я поняла, что сейчас передо мной Павлин разыграет театр с резиновой девушкой. Я как-то успокоилась, стала ожидать продолжения. А продолжение случилось молниеносно. Атлет взмахнул секирой, и половина головы улетела в тару. А из головы несчастной вылетел клуб розового дыма, и сотня разноцветных бабочек закружилась в хороводе. Зал рукоплескал, рыдали беззвучно девушки из гарема. Снова загремела музыка. Сзади к рукоплескавшему хозяину подкрался Дельфин и тут же сбежал. Павлин лениво развернул послание. Таким бледным я его никогда не видела. Пошатываясь, он встал, хотел развернуться, чтобы уйти и свалился, как падают убитые. Кости исчезли, осталась одна каша . Его подхватили уже на земле. Унесли. Где-то минут через десять зарычал мотор вертолета. Вечером я спросила Дельфина, куда укатил Павлин. « В Россию. Они с вечера его ждут… Я боялся ему давать.» - « Что там написано?» Он посмотрел долгим взглядом.. « Рита пропала…» - «Ты знал ее?» - « Да.» - «Любовница?» - « Нет.» - « А кто ж она?» - « Ты ж видела, что с ним было?» - « Кто она?...эта Рита.»
ДУРОЧКА ИЗ ПЕРЕУЛОЧКА, РИТКА - фак. Так ее называли приятельницы. Я ее хорошо знал. А эту штуковину она называла «свадебная». Чин чином скрученная из дюраля. Её отчим -полупридурок с Афгана , варганил - как он говорил - её для братанов. - тоже придурков. Они собирались после пятницы. Пили в пивной под названием- «НУ!». Потом шли к нам. В большую половину, с телевизором. Там разговоры. Она все слышала из своей комнатки с матраса. Но не понимала ни единого слова. Стуки кулаков по столу.
Если мамка была дома, она спала. Уроки она готовила заранее, посматривая одним глазом на события на экране. Если актер или героиня нравились, учебу откладывала до следующего фильма. Заряжала катушки - запуск, стрекот… иногда надо править экран. Я говорю про кинозал. Выключить свет в зале тоже было ее заботой. Зал небольшой, верно, ведомственный. И если боевик, то уроки продолжались. Но иногда ее затягивал герой на экране.
« Брал пониже живота..» - то ли кашляла, то ли смеялась ее тетка.
Она была уникум. Старая, веселая, умная и безумно талантливая стерва. Так ее дразнил Илларион. Стервой. По воскресениям. Она приходила на его квартиру чаёвничать. А перед тем они, взявшись за руки, весело болтали и шли на Мясницкую в магазин «ЧАЙ». Я говорю про тетку и Ритку. Волнующе пах кофе. Всех сортов мира. Такой магазин был, верно, единственный на столицу. Был еще Елисеевский, армянский - на углу , перед Пушкиным через дорогу. Она напокупала! Всего! Илларион ждал сациви из армянского. А мне они брали купаты. А дальше пир! Тетка зарабатывала очень хорошо. Она с войны крутила спрятанные фильмы для элиты. После войны - немецкие, часто похабные. Строгие американские. Обожала Форда. Почему-то они назывались трофейные. Она знала массу языков и тренировала Ритку. Она обожала фильм Пьетранджели «Я ее хорошо знал.» Про чудесную шлюшку. Она влюбилась в парня, а он при ней болтал со своей невестой и презирал героиню, и та нырнула в суицид. Ритка даже ночью рыдала, стоило ей увидать опять этот фильм. Может, я уже об этом говорил…
Французские фильмы - для сынков - дочек были закрыты, их не пускали. Они всегда из элиты приходили с пистолетами. Для потехи они стреляли в экран в голых и порочных девиц. Тетка записывала в тетрадку, чей стрелял и какой ущерб. Папаши платили. Я все исправлял. Заклеивал дыры.
Подружки ее называли почему-то Ритка-фак. Как потрясающую проститутку с Цветного. Но ту звали просто - Фак. Как к Ритке перебралась эта срамота - проститутка? Девчонки пожимали плечами. Наверно, от отчима. Он в ее лет тринадцать бил девочку…совсем озверел. Представляю, что он творил в Афгане… Ногами бил, правда, хоть без сапог, бил кулаком на полу… Она собралась в узел и принимала удары. Мне было что-то около двадцати. Я только нырнул в хмель. Шел мой первый запой. Сидел среди избранных. Конопатый полковник требовал, чтобы отчим бил ее мыском… «в самую щель! И в жопу! потом, чтоб было видно… Трахни ее в жопу. Помнишь, как татарку…» Её мать, тяжелая пьяная женщина, рыдала, прикрыв лицо кулаками. Ладони у нее часто сводило от работы. Но Ритка была потрясная девчонка. Вся разбитая и, может, даже изнасилованная - не знаю, был уже в отключке - она в прихожей без слез накинула на себя халатик, подхватила меня и босиком по ледяным мраморным ступенькам поднялась на два этажа выше, спросила Иллариона ночевать. Я тогда был в отключке. Она потом сама все рассказала.
« Так я узнала ее первую тайну - почему она ушла из дома. Она спросила: давай, я поживу у вас с дедом. Я все умею. Смотри, если ты хочешь меня… как … я согласна. Только не прогоняй, да?» - «Да. Что ты хочешь … я не могу. Я этого совсем не хочу.» Они обнялись, поцеловались и заснули в одной постели.»
« Другая ее тайна - сломанная ключица на левом плече. Это ее в детстве лошадка покалечила. В игре. Зато как они хорошо ладили потом….»
« Третья ее тайна - след инсульта, пережитого на ходу. Илларион увидел. Но смолчал. Когда мамы не стало. Клара, ее матушка, всю жизнь мыла полы в Думе. Это согласно легенде. Без выходных . С шести утра и до двенадцати ночи… болели руки. Но тело было очень красивое. По воскресеньям Ритка приодевалась и шла к мамке. Накануне она работала допоздна и ночевала в подсобке на стульях. Ритка помогала ей одеться, пьяненькой и, взяв за руку, уводила ее. А возвращались они каким-то немыслимым зигзагом. И непременно через Зоопарк. Мамка уже вовсю улыбалась. Мамка любила миловаться с ламой. Забавно целовались. Угощались обе всякими готовыми заранее лакомствами. Потом обязательно магазин «Чай.» Приятельница из кафе неподалеку варила только что купленный кофе и пила с ними. А потом уж дом. Но Ритка не заходила. Обе немного плакали и расходились . Илларион обожал Клару. Она на него была в чем-то обижена. Но иногда, как–то по-соседски, ночевала у него.
После смерти матери с деньгами у Ритки стало совсем плохо, и мудрый Илларион, как-то поцеловал ее в лоб, сказал: «Дочка, теперь это все твое». И обвел рукой и полотна старинных мастеров на стенах, и стеклянные стеллажи с удивительными штуковинами. «Все-все?» - рассмеялась Ритка. «Все-все, - улыбнулся он, - по акту наследования».
И Ритка по-деловому, серьезно, обошла все это немыслимое богатство, что было заключено в огромной квартире на четвертом этаже. Заглянула она и в строго секретную комнату за шторой-гобеленом, где обитал старичок. И в очень хитро поставленном свете писал картину, точнее, копировал великий портрет руки Рокотова, взятый на время из Третьяковской галереи. Ритка весело поцеловала старика-художника в лысый затылок и побежала досматривать свои богатства.
«Последняя ее тайна, нет, лучше сказать, еще одна тайна была спрятана в клубке несуразностей. И связывалась с ее исчезновением. Вот тут-то вновь проступает Злобный и могучий Павлин. Скажем, совершенно неожиданно. Илларион - легендарный торговец раритетами и попутно мастер по их созданию, или как он сам говорил - по расширенному воспроизводству старины - был широко представлен в каталогах любителей исторической клубнички, как непревзойденный мастеровой всякой дорого продаваемой шедеврятины. Сейчас он увлекся фирмой Фаберже, подарочными яйцами и шкатулками. Местные органы, я имею в виду мощные госорганы, к нему благоволили. Думается, долларовый ручеек добегал и до них. Старый мастер творил с вдохновением. Частые иностранные гости. В основном мошенники. Во фраках. Появился и Павлин. С оригинальной идеей. Пока я была надежно упакована на его тюремном острове, приглядеть и подарить дочурке игрушку на пару миллионов - яйцо Фаберже , но не поддельное, а оригинальное. А поддельное подсунуть государству. Ой, умен! Илларион был в восторге от задумки. С тем и прибыл в дом Иллариона Павлин. И опух. Никак иначе эту болезнь назвать нельзя. Скованные движения, замершая улыбочка, бледные губы и неуверенные движения в сторону объекта опухания и даже неконтролируемые звуки при разговоре. От еды он категорически отказался - наверно, сказывался его личностной синдром - боялся - отравят! Но за оладьи, что пожарила ему умелица Рита, он полез целовать ей грудь. И гадина Ритка, хохоча, скинула с плеча полосочку и обнажила грудь. О н чуть не захлебнулся. А она утерла ему рот салфеткой и ушла читать в свою комнату. Мужчины все быстренько обговорили. Павлин извинился. Что он уходит, так как его ожидают в правительстве на подписание важных документов…нет..нет ни секундочки промедления. Вы, милый Илларион, человек государственный, вы понимаете…пусть меня проводят. У вас так все запутанно.. нет, нет пусть эта чудесная девушка… И Ритка, скрипя от злости зубами - прервали на самом интересном месте, пошла его провожать.
Я увидел их часа через три. По-прежнему лил дождь, неслись машины по мокрому переулку. Они стояли друг против друга через улицу и хохотали, и махали друг другу руками. Мол, ты иди ко мне. А она отвечала – нет, ты иди ко мне. Наконец, возле него остановилось такси. Она помахала ему рукой – пока! Я проводил глазами уезжающую машину и обернулся на мокрую Ритку, но ее уже не было.
Надо отметить, что в те времена у всех все как-то менялось. И у Ритули тоже. Как–то мгновенно отскочило в древность ее дело в кинозалах. Элиту заполонили компьютеры. Индивидуальные просмотры. Молодежи стало лень сидеть в темноте и стрелять в красоток на экране. И Ритуля лишилась хорошего заработка. В их отсутствие меня поражала какая-то нецелесообразность. Павлин не появлялся на острове уже пару месяцев и мы с Наташкой перебрались в столицу, к бабушке. Мне сообщили : Павлин - в России. Меня это совсем не заинтересовало. И вдруг - он убит. Или кто-то очень схожий с ним. Все - на ушах! Заехали за мной.
Его распяли на земле тремя стальными арматуринами. В причинное место, в сердце и в лоб. Лицо его было сожжено паяльной лампой. Отчего сразу напрашивалось направление поиска преступников. Тоже лицо паяльной лампой было сожжено у Леля. Значит, отомстили ребята из этой банды за смерть своего вожака.
Старый генерал страдал без исчезнувшего Гошки. Он жаждал встречи с Павлином, чтобы узнать, где поставить деревянный крест на могилке. Теперь Павлин умер. И никто уж ему не расскажет то, что ему было так нужно - где поставить деревянный крест на милой могилке. Никто, кроме меня.
Твари мы. Бабы бывают чудовищными тварями. Эгоистичные. Завистливые. Безжалостливые. Жив был Гошка и весел, и обласкан своей собственной мамкой. И братишкой, и сестренкой. И грозным отцом, не верящим в свое счастье.
Всего лишь сговор двух баб. Меня и истиной мамки Гошки. Как он прижался к ней при встрече! Впился в свою мамку. И она продалась. То есть я продалась. Похерила святую дружбу с мужиком генералом. Видела, как рвется в страдании по мальчишке его сердце и даже чуть злобно усмехалась внутри себя. Вспоминала расстрелянного отца. Матушку она по-прежнему по утрам целовала в губки на роскошной фотографии знаменитого фотохудожника. Они договорились. В волнах своей новой любви и по присказкам невероятным, детским, восхитительным о своей собственной маме. Что целует перед сном своих детишек, а его никто! - Павлин разыскал мать Гошки и переговорил с ней. И та прозрела и всем сердцем обернулась к дитятке… Странно, не верящая во всю эту бабью галиматью я - ей поверила, словно то, что пряталось в ней от тяжелого мужа, пробило и ее, и его. И стало их жизнью и несло в себе радость. Было лишь одно условие - старый генерал не должен ничего знать, иначе непременно отберет. Да, сказала я, как коварная заговорщица. Никогда, значит никогда. Никогда! А зимой … Я приехала, когда уже зажглись фонари. Какой –то мальчишка вылепливал из пса Мистера снежного Деда мороза. И мужественный пес терпел! Гошка! Мальчишка обернулся и , не здороваясь , указал пальцем на дверь в дом. А там за бабушкиным столом сидели бабушка, старый генерал и мать Гошки. Чай пили, чашки били…
Павлин все время проводил у Ритки! А Ритка училась летать на самолете. Его подарил Павлин. Прыгала с парашютом. Мечтала войти в сборную. Не скрывались. Ходили рука в руку. Говорили громко - хочешь, слушай. Приставы Цветного к ним привыкли. Останавливали поболтать. Рита гостиницы не любила. Они ночевали у нее - в небольшой комнате, на неширокой Риткиной постели. Первым, еще на рассвете, просыпался Павлин. Долго торчал в ванной комнате. Потом шел на Центральный рынок. Обожал зеленные ряды. Набирал полное лукошко. К нему относились с улыбкой. Что он такой франт, а копается в петрушке. Подсказывали : «Не… этот, Витя, корешок получше ...да бери ты все.». Дурачок пришел на базар - весь рынок ликует. Тут его звали Витей. Хотя полное его имя было Викторио. А там, да и для окружающих в доме он был Витя, просто Витя.
Его убили в ночь, тогда его и нашли. Кто этот мертвец, никто не знал. Разобрались. Машин начальников понаехало много. Я попросила следователя снять перчатку с руки мертвеца. Странно, но он не вонял. Следователь дал указания. Перчатку сняли. Это была не та покалеченная полусгнившая кисть Павлина. Это была уже оживающая кисть. Обрастающая мышцами. Из перчатки вывалились плоти кусочек и золотая пуговичка. Моя золотая пуговичка, от моей блузки. Та пуговичка, что я подарила матери Павлина. Пуговица отлетела от моей блузки, когда та хотела меня убить цыганской иглой. Увы, мертвец передо мной был - мой Павлин.
Ритка тем же днем, но утром прыгала на зачет с командой парашютистов. И исчезла. Команда Павлина ее искала до морозов и снега. Что Павлин мертв, доказательств не было. Никаких. Даже ДНК в базе отсутствовало. Я знала одна, что его нет. Исчез. Это версия следствия. Ритка его просто увела. Ритку ведь тоже не нашли. Выяснилось , что перед следаком ей звонили ребята из банды. Предупредили, что Павлина они убили за Леля. Что Лель и Павлин были какими-то братьями. Выманили Павлина к нам якобы погибшей Риткой. Ничего не пойму, или у них телефонов не было? Так бандиты устроили?
Они же на виду всего Цветного шлялись в обнимку. Строгий, смущенный иногосподин и отчаянная в своем женском счастье, почти красавица Ритка.
Следователь ей звонил утром, приглашал на опознание тела мертвеца. Сказал, что по их версии мертвец - миллиардер Павлин. Длинная, на полстраницы фамилия и имя Виктор. Или Викторио. Ударение на ктор. Она не ответила, отключилась. А через несколько минут она прыгала. И исчезла. Парашют нашли. Лямки – стропы были перерезаны. Тело Ритки нигде не находилось. До весны. Весной оно проступило.
Гроза разворотила, видимо, и смерч добавил, но толстенная сосна метрах в пяти отломилась, оставив собственно сосне острые выломанные края. Дырка в стволе вниз. Туда и рухнуло, судя по всему, тело девушки.. .А весной ее нашли. Принесли раздвижную лестницу, полез самый, как полагается, прыткий и молодой достать труп и скинуть вниз. Полез, поковырялся там и чуть не свалился вниз. Оказавшись у земли, он орал благим матом, что там все живое. Старался вытереть руку, всю в крови, о землю. Он просто хотел впихнуть руку в землю, чтобы очистить ее. От чего? « Какая кровь?! - орали мы . - Морозы прошли!» - «Отрежь ее! Там живое .» Орал он, катаясь по земле. Грохнулся в обморок. Очнулся. Хотел лопатой отрубить кисть, которая казалась ему в крови жертвы. Это через полгода! Живая плоть в дупле. После таких морозов!
Вспомнили оперативную хитрость для душевнобольных. Чтобы привести их в чувство, надо смочить, например, руку человека, только голую и поджечь. Вспыхнет твоя рука, и ты очнешься. Потрясенный. Это не опасно. И в цирке и в шоу этим пользуются. Главное быстро затушить.
Парень рассказал дрожащими губами, что когда он взялся за какую-то ветку, она оказалась мягкой и пульсировала. Потом спецы во всем разобрались, но мне не рассказали. Откуда после морозов там взялось тепло. И кровь?
Мы собрались у Иллариона. Следователь главного управления ухаживал за мной. Или охранял? Не знаю. У родственника хозяина вновь проступил синдром. Оказалось, он держался только на Ритке. Дробный хрусталь в мозгах не позволял ему даже повернуться. Он тут же хватался за башку и стонал. Пришлось его прогнать. Но он скоро вернулся совершенно нормальный и показал нам обертку от конфеты. Эту соевую конфетку подарила Она! Ему. И сейчас он конфетку нашел и все прошло! « Понятно! ». Торжественно проговорил он. «Ну, все прошло от конфетки.»
Старик, наконец, улыбнулся. Он вспомнил , что она ему как- то сказала. «Я же хотела быть веточкой…просто веточкой…А по весне у меня появятся новые листочки. Такие нежные. И повернутся к солнышку. Прилетел Чибис с хохолком. Попробовал оторвать листик от веточки. Потом другой. Тоже не получилось. И улетел. …Прилетела Пеночка, такая птичка с розовой головкой. - Глаза старика, полные слез, заулыбались. - Смотрит Пеночка одним глазом и поет : - Витя, Витя-я…Ах! Витя..
« Наша сидит, как на вершине, как мороженое в стаканчике, чуть не прозрачная. Закидывает голову и смеется: - ой, мой миленок , - хохочет,- миллионы золотом под ноги мне кидает. А мой старичок все свое завещание - мне. И свои картины. Чудаки…вы чудаки…И хохочет. На самой вершине. Ну, куда лазают. Сидит, вниз смотрит – а там мы все. Что-то делаем. К ней бабочка пурпурная села на руку. А что такого? А… значит красная, если пурпурная. Крылышками трепещет. И стрекоза. Огромная. Висит перед ней. Рот весь в зубьях. Челюсть в крови. И не улетает. Все на нее смотрит. Вроде дивится ею… А она закинула голову назад и смеется. И смешно ей. Наша Ритка - дурочка из самого переулочка. » - из воспоминаний.
Конец. 2021 г.
убить павлина
© Copyright: Сергей Лазуткин 365, 2021
Свидетельство о публикации №221070900156
Свидетельство о публикации №221070900156
Рецензии