Тайна бездны на краю

Второго июля 1961 года - ровно 80 лет назад - этот мир добровольно оставил один из самых мужественных и талантливых людей нашего времени.

 «Настоящий мужчина не должен умереть в постели - или в бою, или пуля в лоб!»
(Эрнест Миллер Хемингуэй)

Известна фраза, которую я бросаю первой фразе вдогонку: «Смерть - это не так печально, как печально то, что многие так и не почувствовали жизнь».
Он был одним из тех редких людей, которые всю жизнь, давя педаль в пол, осознанно играют в рулетку со смертью. Охота на львов в Африке, участие в трех войнах, управление небольшим катером «Пилар» в штормовом океане… И еще он любил многих женщин, которые щедро отвечали ему своей взаимностью. Он крепко выпивал, смачно ругался, не раз бывал бит в жестоких уличных разборках. По его собственным словам, его тело носило на себе не менее двухсот разнообразных шрамов. Семь раз он подходил к краю гибели, без устали и страха дразня свою незаурядную судьбу. Еще в молодости, работая полицейским репортером, он часто оказывается в гуще уличных бандитских перестрелок. Позже, в составе Красного Креста умудряется заработать в сражениях тяжелейшие ранения. К ним,  после выздоровления, добавляются травмы, полученные в бою с быком в Испании. Далее последуют две авиакатастрофы в Африке и также дважды он был ранен на охоте, не говоря уже о таких «мелочах», как анаэробная дизентерия и падение прожектора на голову. В анамнезе его проблем обнаруживается последствия сибирской язвы и малярии, рак кожи и пневмония, разрыв почки и селезенки, замена простреленной на войне  коленной чашечки, перелом основания черепа и раздробление позвоночника…
Однако, для большинства его почитателей осталось тайной, что к шестидесяти годам невероятный Хэм обзавелся многими банальными недугами, не совсем свойственными отчаянным мачо. В 1955 году Хемингуэй обнаружил у себя, причем, уже повторно, инфекционный гепатит.
Проклятая  желтуха и острая печеночная недостаточность заставили его врачей серьезно поволноваться. Да и сам больной, осознав серьезность положения,  старательно выполнял предписания медиков. Он даже проштудировал научную монографию Химсворта «Печень и ее заболевания», особенно выделив места, где говорилось о безусловном вреде алкоголя.
Для него лично это была очень непростая тема, в оценке которой он принципиально расходился с позицией лечащих врачей. Обычно Хемингуэй выпивал за день - у читателя есть шанс сравнить с собственной нормой - полторы бутылки виски. При его габаритах (рост 180 см, вес 80 кг) и на сытый желудок подобная доза не казалась выдающемуся писателю чрезмерной. Эти представления о нормах потребления разделяли и наведывающиеся в обжитый, впритык к маяку,  дом в Ки - Уэсте, его, напивающиеся  до синих свиней, друзья-собутыльники.
Хемингуэю приписывают фразу «Писать надо пьяным, а править написанное трезвым»
Автор небезызвестных ныне напитков «Мохито», «Дайкири» и «Кровавая Мэри» самоотверженным трудом создал дюжину великолепных романов - только финал романа «Прощай, оружие!» он переписывал - ночь на выдох, день на вдох - 17 раз!
И это, несмотря на шок и опустошение после того, как одна из его первых жен  тупо потеряла на железнодорожном вокзале чемодан с приготовленными для издания  рукописями, нанеся непоправимый урон запредельной амбициозности начинающего свой путь автора и обеднив всю мировую литературу в целом.
Однако, спустя годы, развившаяся болезнь заставила его внести в ежедневный график свои жесткие коррективы. Понимая, что пациент не сможет сразу бросить пить, врачи значительно ограничили прием алкоголя, позволив поглощать пациенту, бесстрастно наблюдающему собственный распад, не более одного жалкого стаканчика объемом в 50-60 граммов в день.
Печальный период своих ограничений Хемингуэй называл «новым сухим законом».
Избавление от гепатита затянулось на многие месяцы, в течении которых проснулись драконы других отчаянных болячек.
«Он страдал гипертонической болезнью, но давление удавалось держать в узде, - вспоминал его друг, кубинский доктор Сотолонго. - Вот зрение у него  «хромало»: близорукость, осложненная астигматизмом. Я ему прописывал витамин А, и ему помогало. Был период, когда он начал сильно уставать, и я дал ему препарат швейцарской фирмы CIBA, улучшающий мозговое кровообращение. Чтобы не повышалось давление, он принимал его вместе с резерпином. По правде говоря, он был человеком в какой-то степени мнительным, побаивался болезней, считал, что они зарождаются где-то в глубине организма и не поддаются контролю».
Старый доктор, как и положено настоящему врачу, не считал себя вправе откровенно говорить об истинной истории болезни своего пациента и друга. Ведь речь шла не просто о мнительном характере писателя…
Если могучий организм Хемингуэя легко справлялся с последствиями травм и ранений, выдерживая атаки инфекционных и хронических заболеваний, свойственным людям его возраста, то значительно серьезнее обстояло дело со здоровьем душевного плана.
Всю жизнь писателя преследовали приступы депрессивных состояний, резкие перепады настроения. Его угнетали мысли о самоубийстве и тому  были серьезные основания - злой рок словно преследовал несколько поколений этой фамилии: с собой покончили отец, младший брат, внук и внучка жизнерадостного писателя. Более того, опасная зараза добровольной преждевременной смерти коснулась и его ближайшего дружественного круга: пыталась свести счеты с жизнью его любовница Джейн Мейсон и давний парижский приятель, писатель Скотт Фицджеральд, а один из первых  биографов Хемингуэя, в процессе работы над материалами будущей книги, выбросился из окна - черт возьми, да каким же медом это намазано?!
В психиатрии существует специальный термин «импринтинг», который переводится на русский язык как «запечатление». Он применяется в тех случаях, когда речь идет о психогенном влиянии ближайшего окружения на сознание ребенка, который выбирает в сложной иерархической системе подлинного лидера, подражает ему, усваивает его манеры и поведение, идентифицируя себя со своим кумиром. По мнению некоторых психиатров, именно пример не совладавшего с миром отца и определил суицидальные наклонности Хемингуэя.
В американском справочнике «Кто есть кто?» было написано об его увлечениях: рыбная ловля, охота, выпивка, разврат. Характеристика была дополнена одной фразой: «Пишет мало, а пьет много, но, если бы не пил, давно пустил бы себе пулю в лоб».
На своей кубинской вилле Хемингуэй не раз демонстрировал гостям, как собирается покончить с жизнью: он брал карабин, садился в кресло, стоявшее в гостиной, упирался босыми ногами в пол, покрытый циновкой, и устраивал карабин таким образом, чтобы приклад приходился между ногами. Наклонившись, прижимался небной частью челюсти к дулу и большим пальцем ноги, сука такой, спускал курок. Раздавался сухой щелчок.
Хемингуэй, улыбаясь, поднимал голову. «Это техника харакири с помощью ружья, - торжественно объяснял он ошеломленным гостям. - А небная часть - самая мягкая часть моего черепа».
Биограф писателя Ф.Янг в своей книге доказывает, что вся жизнь Хемингуэя была бегством от самоубийства, что неизбежно накладывало отпечаток на все его творчество.
Янг объясняет поведение писателя последствием ранения и неврозом страха, навсегда оставшегося у Хемингуэя после испытаний первой мировой войны.
Состояние писателя стремительно ухудшалось, к нескончаемым головным болям присоединились боли в травмированном позвоночнике, резко сдало зрение, обнаружилась сердечная аритмия, бессонница. Все чаще он не мог заставить себя писать, процесс творчества становился мукой. Работоспособность катастрофически падала.
Не лучше обстояли дела и на семейном фронте. Даже в его четвертом, последнем браке с прелестной журналисткой Мэри Уэлш семейный мир не раз нарушался бурными скандалами, доходившими до  брутального рукоприкладства, провоцируя стареющего льва на очередные супружеские измены.
Под занавес у Хемингуэя стала  проявляться мания преследования: он был убежден, что за ним постоянно следят коварные и вездесущие агенты ФБР, небезосновательно  подозревавшие его в сочувствии к советскому режиму.
Врачи, наблюдавшие за ним, приняли решение отправить еще живого литературного нобелевского классика в клинику Мейо в Америке для лечения электрошоком.
Накануне отъезда в США Хемингуэй решил попрощаться с Хосе Пичило, садовником, много лет работавшем на его кубинской вилле. «Хосе, я много раз прощался с тобой, уезжал, но потом возвращался. Вернусь ли я на этот раз? Не знаю. Я чувствую, что болен, и не думаю, что это продлится. Врачи на Кубе не знают, что со мной. Животные и люди не должны умирать долго и причинять страдания другим, и их самих нельзя обрекать на страдания».
18 апреля 1961 года жена писателя Мэри, войдя утром в гостиную, обнаружила Хемингуэя перед стойкой с ружьями: в одной руке он держал ружье с открытым затвором, в другой - два патрона. На столе лежала записка, в которой,  как оказалось, речь шла о его завещании. Примчавшийся по звонку Мэри врач после долгих уговоров забрал ружье и дал Хемингуэю успокоительные средства. На следующий день, когда за писателем приехала машина, он неожиданно заперся в доме и вновь пытался застрелиться. И только самоотверженность его друзей и жены, в последнюю минуту выхвативших оружие, предотвратила трагедию. Однако, негативная стальная воля решившего, во что бы то ни стало, умереть, писателя не давала его спутникам хоть на мгновение расслабиться - во время перелета в Миннесоту он попытался открыть люк и выброситься из самолета, а во время дозаправки на земле он едва не лег на бешено вращающийся пропеллер, при первой же возможности бросаясь, как к дорогой невесте, в холодные объятия собственной смерти - его отчаянный стук в дверь, за которой никого нет.
Тотчас по приезду в клинику его полностью изолировали от внешнего мира и, отключив телефон, не разрешили писать письма. Врачи, убежденные, что имеют дело с психически больным человеком, тем не менее, пытались убедить пациента, что лечат его от гипертонической болезни наиболее продвинутыми средствами психотерапии.
Таким средством стал чрезвычайно популярный тогда среди американских психиатров метод электросудорожной терапии депрессивно-бредовых расстройств.
Сегодня для названной терапии считается абсолютным противопоказанием последствия черепно-мозговых травм. Хемингуэй подвергся этой процедуре два десятка раз.
После проведенного лечения он уже не был способен написать даже несколько строк официального приветствия.
Приговор был подписан. После возвращения из клиники домой Хемингуэй упорно искал ключ от оружейного шкафа. И, в конце концов, он его нашел…
Последнюю волю писателя исполнила его любимая безотказная, используемая им ранее в охоте на львов, двустволка марки Vincento Bernandely, которая теперь носит имя Hemingway, как, впрочем, и одна из некогда открытых астрономами нашей страны малых планет, названная в честь «самого советского из американских писателей» шестидесятых.
В своих воспоминаниях безутешная  Мэри горько размышляла:
 «Годы спустя, обдумывая все это, я задаюсь вопросом, не было ли в наших действиях больше жестокости, чем доброты, когда мы не дали ему совершить самоубийство с первой попытки?».
«Человек не создан для поражения. Его можно уничтожить, но не победить» - не в этих ли словах из романа «Старик и море» мы найдем верный ответ?