Приказ железному гарнизону

Приказ железному гарнизону (спин-офф повести "30 апреля на Вильгельмштрассе").

Под ногами майора Губина сверкали десятки золотистых гильз. Двор немецкого городка затягивало полупрозрачным дымом, в котором офицер к великой радости мог разглядеть силуэты советских бойцов.
«Один, два, три…» - а потом контуженный Губин сбился со счёта. Со всех сторон двор одна за другой заполняли цепочки солдат Красной Армии. Майор поднял руку, намереваясь остановить одного из бойцов. И вот прямо перед ним возник высокий парень в каске, с вещевым мешком, перекинутым через плечо и огромным автоматом.
Майор вновь поднял руку и захотел что-то сказать, но солдат занёс своё оружие так, что приклад оказался над головой Губина. Дальше последовал удар. Майор почувствовал, как в его челюсть вписался твёрдый кусок дерева. Что было дальше, он помнил очень плохо.
Губин пришёл в себя. Белые стены небольшого госпиталя, организованного в одном из домов, не напомнили майору о произошедшем. Лишь в отделении СМЕРШа он припомнил, что свои же бойцы чуть не прибили его под конец войны.
Майор НКВД, установив личность офицера, извинился перед ним.
- Город освободили несколько дней назад. Сопротивляются ведь одни бандиты, которым капитуляция – пустой звук. И тут свои ребята едва не прибили! – посетовал Губин.
- Они последнюю улицу расчищали, а ты как черт из табакерки! Из дыма вышел. Приняли за коменданта соседнего городка, полковника СС. Который день от нас бегает по окрестностям. Форму со знаками на тебе не разглядели, бывает, – объяснил майор. – Поэтому и не пристрелили. Живым нужен.
Окинув взглядом группу офицеров в светло-синих фуражках, Губин направился к выходу. Открыв дверь кабинета, он увидел перед собой высокого брюнета в щегольском костюме. Его выправка, разумеется, мало отличалась от военной. Майор пропустил его в кабинет, отдал честь и покинул помещение.
- Ну, что Евгений, нам придётся еще повоевать. - Произнёс особист, протянув вошедшему руку.
Война продолжалась. Продолжалась там, где у фашистов, потерявших всех своих лидеров, оставалась надежда на капитуляцию с достойными условиями. Они не боялись разгрома, так как уже были повержены. Они боялись смерти, но больше смерти они боялись позора, который вскоре настигнет их последние убежища. Огонь продолжал гореть в Праге.
***
По широкой грунтовой дороге медленно двигалась колонна отступающих бронетранспортеров и грузовиков вермахта. Обергруппенфюрер Бурхгаус, чьи войска пытались оставить за собой Прагу даже после капитуляции Берлина, вёл их на Запад. «Сдаться англо-американским войскам - вот наша цель. Если это “наступление” завершится успешно, то бросок можно будет назвать нашей самой большой победой после “Битвы за Выступ”, как они её называют» - постукивая по стеклу своих позолоченных часов, заявил командующий. Бурхгаус и его адъютанты расположились в кузове огромного грузовика, за которым следовал увешанный пулеметами гусеничный «Ханомаг», забитый личной охраной генерала. Несколько взводов СС и молниеносно снятые со своих позиций подразделения вермахта составили «сопровождающую» группу Бурхгауса, который руководствуясь желанием сдаться американцам, а не русским, был готов продолжать бессмысленные бои, прикрывая своё отступление. Он считал бывший пражский гарнизон железным, непобедимым в отличие от берлинского, но даже его он готов был сдать «правильному противнику». Обергруппенфюрера не интересовала восставшая против немцев Прага, солдаты РОА, в предсмертной агонии, поднявшие свои винтовки против хозяев. Генерал думал о своей жизни, так же как думал о ней, когда с особым рвением выполнял абсолютно все преступные приказы Гитлера, желая сохранить его расположение и свою голову. Таковы были представления ещё одного германского офицера о военной логике, чести и достоинстве.
***
Ликвидировать последнюю группировку недобитых частей СС и вермахта, которая могла доставить немало хлопот Красной Армии и мирному населению мог тот, кто выполнял подобные задания на протяжении всей войны, кто знал особенности немецкой обороны и не раз разоружал брошенные собственным штабом на произвол судьбы остатки немецких сил. Во главе спец группы был поставлен Евгений Лесинский. Подобные операции входили в компетенцию органа, получившего во время войны двойную аббревиатуру. И опытный диверсант Лесинский был на хорошем счету у командования.
После очередного задания на территории все ещё кипящей Чехословакии, капитан был вызван в Германию и получив необходимые инструкции и заранее подготовленную группу отправился в Сливицу, местечко, рядом с которым был разбит и насколько это было возможно замаскирован лагерь Бурхгауса.
Утром 11 мая Лесинский приказал построиться у высокого холма всем бойцам специальной группы. Длинная шеренга автоматчиков в бледно-зелёных комбинезонах была готова к речи своего командира. Но капитан не хотел в очередной раз воодушевлять тех, кого он каждый раз вёл хоть и не в самые масштабные, но самые сложные бои, которые велись на склонах гор и утесах скал, в лесах и долинах, в самых скрытых местах, которые такие же особые группы Вермахта, СС и люфтваффе были готовы оборонять до последней капли крови.
Капитан долго молчал, смотря на бойцов подразделения. Он посмотрел в глаза каждому. И произнес лишь несколько громких командных слов. Лесинский знал, его бойцы прекрасно понимают с чем имеют дело. И сейчас, когда их товарищами был взят Берлин, Сливица и Прага казались лишь последними штрихами на огромном полотне победы.
Склон холма был покрыт густыми кустами. Бойцы в 5-7 цепочек, которые постоянно переплетались между собой, незаметно поднялись наверх. Там, между небольшим выступом зеленого холма и искусственным валом располагался блиндаж Бурхгауса, который в отчаянии рвал стратегические карты, ругая своих адьютантов - лейтенанта Лайкера и гауптштурмфюрера Греммера.
«Этим зверям нельзя дать возможность скрыться, они должны ответить за всё. Сколько ещё они сожгут сел и деревень, прежде чем не капитулировавшая банда сдастся союзникам?!» - Так думал главный помощник Лесинского во многих его заданиях - лейтенант Валерий Листков.
Союзники отказались принимать Бурхгауса и его солдат. Капитуляция американцам была невозможна. И когда союзники перестали отвечать на радио послания генерала СС, он выхвалил трубку аппарата из рук сержанта войск связи и разбил агрегат. Затем взбешённый эсэсовец схватил сержанта за рукав и показал адъютантам вышитую на его шевроне молнию, сказав следующее: «Этот символ обозначает связь, у нас больше нет связи ни с Берлином, ни с Прагой, ни...» - генерал растерялся, не захотев произносить фамилию Монтгомери, на возможность капитуляции которому генерал хоть и не надеялся, но которого безмерно уважал. – «Ни с союзниками этих русских» - добавил он. – «Единственная наша связь, наша нить - это непрекращающийся прорыв, прорыв к все ещё существующим соединениям вермахта и лояльного нам населения протектората. Этот символ, господа, также обозначает молниеносный удар. Не под этим ли знаком шли мы в сорок первом на Восток? Этот знак вырезали на своих щитах викинги, стремящиеся не только к позициям противника, но и к Вальхалле, в случае, если он окажется сильнее! Вперёд! Поднимите всех, кто будет способен держать в руках любое оружие! Всех! Все к круговой обороне!»
К этому моменту специальная группа уже начала штурм фашистских позиций, и у немцев почти не осталось патронов. В нескольких отдаленных точках на склоне холма эсэсовцы зарыли бомбы, подключённые к детонатору, расположенному в блиндаже генерала, но командующий СС так и не добрался до заветного рычага, позабыв о нем.
Штурм продолжался. Техника была сожжена и взорвана несколькими непрерывными обстрелами из гранатомётов, горели тягачи, горел ремонтируемый рядовыми СС «Ханомаг», горело все, что хоть как-тот могло помочь спасению банды Бурхгауса! Целой осталась лишь конюшня, и генерал велел седлать коней. Немногие выжившие после неожиданного начала штурма бросились к лошадям. Сам обергпуппенфюрер с помощью адьютантов забрался на первую попавшуюся кобылу и возглавил несколько стремительно мчащихся к лесу шеренг. Там, среди небольших перелесков они могли хоть как-то скрыться от перекрёстного огня советских стрелков.
- Ребята, добиваем! - крикнул Лесинский. И по открытым немецким позициям ударили мощные трофейные пулеметы, обращённые против своих незаряженных соотечественников.
Конь Бурхгауса нёсся быстрее всех, и вскоре генерал решительно оторвался от передней шеренги своих бойцов. В одной руке он крепко сжал оголовье, в другой - ствол почерневшей винтовки. Он хотел, как можно быстрее прорваться к лесу. Теперь генерал оказался слишком близко к линии огня, и можно было подумать, будто фашист специально искал пулю советских стрелков, и он нашёл ее. Металлический шарик весом в несколько грамм, выпущенный снайпером НКГБ, которому даже не пришлось целиться, пробил грудь Бурхгауса. Туловище командующего отклонилось назад, а его ноги вылетели из стремян, после чего тяжело раненный генерал свалился с коня и чуть не был затоптан мчащимися за ним адъютантами, которые на такой скорости едва смогли остановить своих лошадей перед ним.
Лайкер и Греммер покинули кавалерийский строй. В суматохе этого прорыва они застыли над генералом, который не подавал признаков жизни.
- Мертв! - крикнул лейтенант. Он хотел было слезть с коня, но Греммер, остановил его, рукой указав на несколько шеренг, которые стремительно приближались к лесу. Офицерам предстояло нагнать их.
- Бой завершён. И эта продолжившаяся война тоже. Все теперь кончено, лейтенант. Теперь уже точно все - сказал гауптштумфюрер. И они понеслись вслед за отрядом. Через несколько минут весь строй всадников был уничтожен. Была поставлена точка в операции, в войне, продолжавшейся здесь, в Чехословакии, и завершившейся во всей Европе. Бурхгаус был жив. Задыхаясь от полученных ранений, он нашёл в себе силы приподняться, опершись на камень своими разбитыми руками. Генерал увидел, что вся команда была уничтожена, а к нему уже спешили советские стрелки и офицеры специальной группы.
Совсем рядом был штабной блиндаж, где располагался детонатор, на который он так и не успел нажать, чтобы унести ещё больше жизней. Досада, злость и чувство беспомощности Бурхгауса сменились мёртвым безразличием. И командующий, подняв с земли винтовку, одной рукой поднёс ее к подбородку. Ствол разбитой «Маузер» дернулся вниз, и он выстрелил себе в шею.
- Все готовы… - сказал, подоспевший к телу Листков.
- Подавай сигнал. Наши ждут. Операция завершена, и война теперь тоже завершена, окончательно! - чуть улыбнувшись, сказал Лесинский.
- Есть - ударив ладонью по козырьку, ответил лейтенант.
Вместо эпилога (М. А. Козин «Освобождение Европы»):
Полки, дивизии и взводы
Шли через Одер на Берлин.
В тылу работали заводы.
И вот мы встали перед ним.
Здесь стены вражеской столицы.
Меж заколоченных дверей
Бойцов СС мелькали лица
С оскалом бешеных зверей.
Рейхстаг был взят второго мая,
Сложил оружие Потсдам.
Войска союзников встречая,
Открыл ворота Амстердам.
И очень скоро в чешской Праге,
Спустя всего лишь восемь дней,
Опустят немцы свои флаги,
Что бросим мы под мавзолей.