Большой заплыв

Пляж был пустой. Лишь пес, большой и мохнатый, брел понуро вдоль берега. Еще утром над курортным городком сияло колючее солнце. А ближе к обеду желтый шар исчез. Вытек, как желток из ненароком раздавленного яйца. И остался, стало быть, только белок. Взбитый венчиком в облака, он растекся по всему небу. Ближе к вечеру с моря подуло. Из занавесей в окнах прибрежного санатория ветер надувал серые паруса. Безлюдье, с повисшим над ним хмурым небом, наводило тоску и безысходность. Но, на странного подростка, задумчиво мерящего шаги по гальке, удручающего впечатления картина не производила. С некоторых пор, он и сам стал избегать людей. 

Перед выходом из пансионата Маринка спросила его – не боязно ли ему плавать в безлюдном море? Ему хотелось ответить, что бояться нужно людей. От них нужно ожидать ежеминутно подвоха. Это их интересует, как ты выглядишь, какого происхождения и есть ли у тебя деньги. Ни животный, ни растительный мир, такими вопросами не задается. Но, он промолчал и ответил, что ждал с нетерпением наступления вечера. И тут он не врал. Хотя и научился обманывать профессионально. К своим 13-и годам он обнаружил, что люди существа на самом деле довольно странные. Скажешь им правду, смотрят на тебя с подозрением, соврешь – верят с удовольствием. И чем невероятнее ложь, тем охотнее они в нее верят. Но, Маринка в их число не входила. И ему очень хотелось рассказывать Марине о прочитанных книгах, уноситься с ней в воображаемые страны, оберегать ее, находиться подле нее как можно дольше. Но, шансы на ответную симпатию были невелики. Ее ни на минуту не оставлял без внимания рослый и симпатичный Зурико. Окажись они на интеллектуальном ринге, Фирдоус с легкостью послал бы своего соперника в нокаут - Фирдоус был развит не по годам. Играл в шахматы, разбирался в музыке и читал книги, о существовании которых его сверстники даже не подозревали. Но, на любом другом ринге, Фирдоус терпел поражение. Полный сирота, водящий дружбу с сомнительными компаниями, он имел к тому же и серьезный физический изъян. Его искривленный позвоночник и горб, выросший на спине, автоматически переводили его в ранг лузеров.

В санатории лечились и отдыхали, в основном, дети-инвалиды. Некоторые из номеров был заняты и здоровыми детьми. Дети перезнакомились, и вместе ходили на Кобулетский пляж. Этим утром, например, Фирдоус пришел с ребятами. Их было человек шесть. Дойдя вразвалочку до валуна, служившего им опознавательным знаком, ребята начали раздеваться. Единственный, кто остался на берегу был он. Они пробыли на пляже пару часов. То заплывали до буйка, а то барахтались у берега. Через какое-то время к ним прибилась и собака, та, что вечером пришла побродить по берегу. Животное плавало, плескалось и весело скакало у воды.  Сбившаяся в клочья, ее грязная шерсть придавала тощему телу жалкий вид.
Пес подпрыгивал, вилял хвостом и восторженно тявкал. Счастье его было очевидно и заразительно. Фирдоус улыбнулся псу, но в следующую минуту стегнул себя мыслью о невозможности похожего счастья для себя. Выглядывавшая из-под широкополой шляпы Марина смотрела на него как-то особенно. Или ему это только казалось…? Мысль о том, что она его жалеет была недопустима. Пусть уж лучше сердится, злится, или на худой конец, презирает, думал он, и вскочив на ноги, быстрым шагом направился в сторону санатория. В номере он упал лицом на кровать и пролежал так несколько часов.

Неужели так и будет он всю жизнь чувствовать себя изгоем…
Он смирился с тем, что бедность стала его постоянным спутником. Из кружка по шахматам, куда он ходил в былое время, Фирдоусу пришлось уйти по той простой причине, что единственная пара башмаков, в которых он ходил туда, совсем стопталась. Дядь Сурен из сапожной будки у дома, два раза их склеивал. А потом сказал, - все, джигар, выкидывай их, новые каламаны нужны. И хоть и играл он в группе в шахматы лучше всех, посещать занятия в таком неприглядном виде он не захотел из самолюбия.

Привык он и к хроническому недоеданию. Тетка прятала еду под замком. В обед, в лучшем случае, он получал варенные яйца, или макароны, на ужин, если таковой случался, кусок хлеба и чай. У Фирдоуса был один близкий друг Валентин, как его называла собственная мать – Валя. Он с ним в школе за одной партой сидел. Вот у него то он и наедался досыта. Перепадали даже теть Зинины (Валиной мамы) пироги. Бывало поест, и ему еще соберут в придачу котомку яств.
-Поешь перед сном, - говорила добрая тетя Зина, передавая пакет. Но, Фирдоус до сна не дотягивал. Останавливался где-то на полпути, и, устроившись в укромном месте, с аппетитом разделывался с содержимым пакета. Делал он это не спеша, смакуя каждый кусок. Пробуя на вкус родительскую заботу и домашний уют. И думал в такие минуты, что кто-то рождается с золотой ложкой во рту, как его Валя, а кто-то с горбом на спине, как он. И все то у Вальки получится, потому что у него папа профессор и доктор наук. А вот у него…

Но, столования у друга приходили не каждый день. Чаще добывать пропитание приходилось самому. А это означало, что он околачивался у пекарен или ходил по дворам. Кухни в те времена в тбилисских дворах были общими и редко, когда запирались на ключ. Он пробирался на веранду, бесшумно прокрадывался на кухню и хлебал обед прямо из кастрюли. Был в этом даже какой-то экстрим. Съесть быстрее, чем тебя успеют накрыть. Особенно ему запомнился один случай, когда он, не теряя времени, ел половником, забытым хозяйкой в борще. Наевшись досыта, он разомлел и, как следствие, потерял бдительность. От того и не заметил, как в кухню ворвалась эта фурия. Грозная старуха, сверкая глазищами надвигалась прямо на него. Крючкообразный нос придавал ей сходство с хищной птицей. Она выпустила вперед свои костлявые, сморщенные руки, готовые впиться цепкими когтями в добычу и завопила ржавым фальцетом. Фирдоус успел смекнуть, что хватка у хищницы может оказаться крепкой. И пулей метнулся в сторону выхода. Увернувшись от хищных когтей, Фирдоус побежал к лестницам. Он несся по ним к выходу на улицу и слышал, как вслед ему сыпался град проклятий.

 Не сжился он лишь со своим физическим изъяном. Больше всего его угнетала мысль о том, что этот крест он должен нести до конца жизни. Временами он просыпался в каком-то безысходном волнении. Грудь сдавливало и перехватывало дыхание, но происходило это не из-за неправильного строения позвоночника. То были от томления плоти. Ничто не волновало его так в его 13, как невозможность погулять с девочкой, пригасить на танец, проводить до дома...
Раз, вернувшись поздно вечером, он принялся искать сорочку, которая висела в гардеробе для особых случаев. Не обнаружив ее на своем месте, он уточнил у тетки.
 
-Для чего она тебе? – спросил теткин муж. Фирдоусу показалось, что он при этом усмехнулся. И он ответил с вызовом:

-У меня завтра важное свидание.

-С девочкой, - примирительно заключил тетин муж.

-С девочкой, - подтвердил Фирдоус. Между тем, сорочка все не находилась и Фирдоус уже начинал нервничать. И тут услышал:

-С твоей фигурой, не сорочки нужно носить, а мешки, чтобы людей не пугать, - сказал, как скосил под корень. Было в его голосе даже некое злорадство.

Фирдоус встал посреди безлюдного пляжа, скинул с себя одежду и медленно вошел в воду. Море окатило его в знак приветствия волной. Он это чувствовал. Оно радуется его приходу, их встрече. Взмах рукой, движение ногой, вдох… Понемногу он обретал уверенность. Расслабился и почувствовал, что не существует больше никакого Фирдоуса отдельно от этого вселенского разума. Что он и есть море, вода, жизнь. И не он, а море повторяло за ним движения. И было в этом такое безмерное наслаждение и радость. В голове не осталось ни единой мысли. Их вытеснило ощущение полного слияния с природой. В радостном состоянии он выплыл на берег. Лег на гальку и закрыв глаза, стал прислушиваться к морю. В каждой накатывающей волне ему слышалось его дыхание, а скользящая во время отлива галька представлялась гортанным хрипом.

Не понимают они тебя…, - разговаривал Фирдоус мысленно с морем.  – И меня они, приятель не понимают. Им нужно, чтобы мир был стройный и однообразный. Фирдоус подложил руки под голову и уже собирался полежать в таком положении, и может даже поспать, когда услышал резкий окрик.

-А ну встать сейчас же! – и вздрогнул. В сгущающихся сумерках, Фирдоус различил возвышающуюся над ним фигуру в военной форме. Он поднялся и потянулся за одеждой.
 
-Ты что здесь делаешь? – рявкнул военный, кто он был по званию в темноте Фирдоус не различил.

-Ты что язык проглотил, что ли?! Отвечай, когда с тобой говорят!
 
Ишь, может еще по стойке смирно перед тобой вытянуться, - ответил Фирдоус мысленно. Откуда взялся тут этот солдафон, что ему нужно…? И сам же ответил на свой вопрос, память пришла на помощь - ребята в санатории рассказывали о военной части, которая находится где-то поблизости. Берег, что ли патрулирует…Ну и что с того, что военный. Человека надели малой властью, так он захочет весь мир подчинить… Вмазать бы тебе промеж глаз, солдатик, - процедил Фирдоус.
И пока обдумывал ответ, услышал:

-Так ты инвалид, что ли?

И Фирдоус посмотрел при этих словах на солдата долгим, безотрывным взглядом. Он и сам не мог до конца понять, чего ему больше хотелось – пробить внешнюю броню, с тем чтобы прожечь его своей злостью к этому миру, равнодушно отторгающего его. Или постичь разум, боязливо запирающийся от чужой боли и непохожести. Фирдоусу казалось, что за человеческим зрачком есть выход в тайну. И заглядывал в него, как в воронку, выводящую сознание в космос. И ждал. Ждал, как если бы все, что от него зависело, он уже сделал. И даже ключ от постижения тайны добровольно передал тому, другому. И только от солдата теперь зависит, найдут ли они с ним правильную дверь. И Фирдоусу на какой-то момент даже показалось, что они близки от разгадки, так долго они смотрели в упор друг на друга. Но, потом, к лицу вернулось прежнее выражение, и солдат, словно оправдываясь или нападая на кого-то невидимого, третьего, бросил:

-Не место детям в такое время на пляже. Собирай свои манатки и иди в свой санаторий.

Фирдоус почему-то почувствовал несмотря ни на что какое-то внутреннее спокойствие. Будто он победил в некой схватке, где у него не было никаких шансов. Он развернулся и неторопливым шагом пошел в сторону санатория. Пройдя некоторое расстояние, он обернулся и увидел, солдат все еще стоит на том самом месте, где он его оставил и смотрит в его направлении…