Блдь

«Как, как, как-так?» – повторяла Катерина всхлипывая, получалось по-вороньи – карк-карк. «Шлюха! Шлюха!» – Катерина клеймила себя, сморкаясь в салфетку, утирая ею глаза и размазывая тушь по лицу. «Ну почему именно сегодня? Чтобы совесть мучила до конца дней? Чтобы сволочью последней себя ощущала? Была бы рядом, вызвала бы скорую, может и спасли бы. Гадина, нет мне прощения».
Он умирал, а она с любовником время проводила. Обещала домой вернуться пораньше, да притомил Василёк-Богатырёк – проснулась за полночь.  Подскочила, домой на такси, по ступенькам в припрыжку. Опоздала. Когда тело мужа увидела, первое подумала: «Господи, слава Богу, Мишенька с Машенькой у Сергеевых».
Катерина любила мужа. Изменяла, но любила. Это может показаться странным, но только на первый взгляд.
Клялась, божилась: «Всё! Больше никогда! Последний раз», – а последний каждый раз оказывался предпоследним, и получается, что обманывала она прежде всего себя.  Как быть, когда бесполезно ¬ бороться с этим ****твом, перемкнёт и ничего поделать с собой не может – голос выдаёт, в ногах слабость.
Не стало Коленьки, казалось, теперь делай, что хочешь, прыгай из одной койки в другую. Нет, отпрыгала своё – ни сил, ни лёгкости не осталось. Поразбежались Андрюши, Саши, Гриши… Вот и Василёк завял – на звонок не ответил.
«Полюблять – полюбить бл#дь», – пришло ей в голову. Катерина посмотрела на себя в зеркало – «не в лучшем виде товар». За короткий срок она осунулась, потеряла в весе, будто окостенела вся. Нет прежней плавности, нет в глазах бля#инки шаловливой.

***

Восьмой класс – Катя «Две косички», ничего особенного. Вовка из 9Б был первым, кто взял её за коленку. Юношеская дерзость обернулась взрослыми отношениями. Для обоих случившееся стало неожиданностью. ¬ Податливая, как воск, она вскрикивала, стонала, чем привела Вовку в полный восторг. Раскрасневшийся, ошалевший от счастья, Вовка торопливо и неумело овладел Катей, выдохнул и обмяк. Катерина выползла из-под него, Вовка казался ей лишним – хотелось остаться одной, осмыслить и понять произошедшее. Сегодня она открыла для себя со всем другую Катерину. «Что ж это со мной было? А голова как кружилась, будто в бездну проваливалась – до сих пор коленки дрожат. Выходит, я ненормальная?». Ей хотелось поделится своими переживаниями, но посмотрев на вечно недовольное лицо матери, передумала.
Вовка точно с ума сошёл, стал её караулить после школы. Катерина держала себя с ним так, будто между ними ничего и не было. «Главное – руки ему не позволять распускать». Знала, если возьмёт её за коленку – ничего она с собой поделать не сможет. Бегала-бегала от Вовки, да не убежала. Всё повторилось, и даже лучше. И, как в первый раз, восторг и ощущение вины за содеянное вызывали в ней противоречивые чувства.
Мать напутствовала её «беречь честь смолоду, хвостом не вилять и цену себе знать», упоминала сослуживицу шалаву, на которой клейма негде ставить. «Выходит, шалава я и цена мне копейка», – решила про себя Катерина. Страх, что мать догадается о её похождениях, отдалял Катерину от неё ещё больше.
А тут ещё, то ли время подошло, то ли любовь с Вовкой повлияла, только расцвела Катерина. Налилось яблочко – не пройти мимо, надкуси – сок так и брызнет. Парни глазами Катерину поедали, одноклассницы завидовали, Вовка ревновал. И было за что. Случилось у неё с Толиком Шершнёвым. Теперь тайно встречалась с обоими, а потом всё реже с Вовкой и чаще с Толей. Мать не могла не заметить превращения Катерины в женщину, напутствовала: «Катя, осторожней будь, парням не верь, обманут. Им одно от тебя надо». Не знала мама, что дочке это тоже надо, да так, что невтерпёж – сильнее стыда, сильнее всех запретов и табу.
В десятом с Чингизом замутила. Толик узнал, полез разбираться – Чингиз избил его. После этого случая Катерина для себя решила: интимная жизнь – тайна. Никогда ни один мужчина не должен знать с кем она была до него, и с кем после. Чингиза опасалась, понимала, что сама может стать жертвой. От каждого его прикосновения страх сковывал. К счастью, Чингизу она наскучила, обозвал Катерину «дэ-рэ-вяшкой» и переключился на Светку – блондинку с большим ртом. Катерина вздохнула свободно, в дальнейшем выбирала мужчин управляемых и не опасных.
С Николаем познакомилась, учась в институте. Влюбилась. От сокурсников его отличали неторопливость, уверенность в себе и внимательный взгляд взрослого мужчины из-под очков. Смотрел он на Катерину вдумчиво, будто пытался прочесть, что там у неё внутри. При этом и пальцем не пошевелил, чтобы завоевать её. Не стала Катя ждать, когда же он осмелится сделать первый шаг, и проявила инициативу сама. Коля, не знавший других женщин, после первой же ночи, проведённой с Катериной, позвал её замуж. Она согласилась, распознав в нём тот тип мужчины, за которым женщина как за каменной стеной. «С таким проблем не будет, на сторону не побежит и на диване лежать не будет. Надо дурой быть, чтобы упустить».
И не ошиблась. Закончив институт, родила ему Мишеньку, а через год – Машеньку. Зачем тянуть, когда уверенность в Коленьке на все сто. Коля как-то быстро дорос до начальника цеха. Купили трёхкомнатную кооперативную квартиру. В перспективе: машина, дача и отпуска в Ялте. Именно с Ялты и началось её грехопадение.
Отдыхали в Отрадном. Когда ехала – думала: «Чем не Ялта?» А нет – не Ялта.  Разве что солнце, да море то же. Дети просыпались рано. Вроде в отпуске, а не поспать – подъём, завтрак, поход на пляж до полудня, тихий час. Мишу с Машей спать уложить, переждать жару, после четырёх снова на пляж… Выбрались в Ялту по набережной погулять, от жары взмокли, устали, дети капризничали, никакого удовольствия. Взяли тайм-аут, после чего посетили Ласточкино Гнездо – внесли разнообразие в пляжный отдых. И снова череда похожих дней. После двух недель отпуска Катерине казалось, что она здесь уже год. Заскучала от однообразия, не хватало ей новых впечатлений. Отпуск, а романтики нет. Мечтала провести вечер на открытой веранде в ресторане у моря, чтобы живая музыка и обязательно Besame Mucho. Танцевать, чувствовать себя женщиной, вдыхать обволакивающий морской воздух и терпкий запах партнёра и вина не надо. Но разве пойдёшь, когда дети – одних не оставишь.
Снимали две комнаты в частном доме. Вот и сидели вместо ресторана у моря на улице под навесом, обвитым виноградником. Муж, Катя и Ашот – весельчак, прилепившийся к ним на пляже. Вино быстро закончилось, Коля с непривычки опьянел.
«И какого беса понесло его за вином?» – подумала Катерина.
 Ашот, чёрт чернявый, молчит, замер, счастью своему не верит, змеина. Только калитка закрылась, всё и произошло. «Быстрей, быстрей», – подгоняла Катерина. Коля вернулся, разлили вино, но пожух разговор, не было в нём прежней живости. Катерина, сославшись на усталость, ушла спать. Она не корила себя за измену, а была зла на мужа, что оставил её одну с Ашотом. «Ну, как он мог оставить жену с малознакомым мужчиной? Нет, моей вины здесь нет! Да и кому плохо от того, что это случилось? Никому!» – успокоила себя Катерина.
На следующий день Ашот, вдохновлённый успехом, пришёл на пляж как победитель, только Катерина в его сторону и не смотрела. А когда Николай с детьми пошёл к воде, остудила пыл новоявленного любовника: «Ашот, исчезни». Округлив от удивления глаза, он только хотел открыть рот, как Катерина: «Два раза не повторяю, исчез. ****ей вокруг много – время не теряй».
Как заядлый в прошлом курильщик, сделавший пол затяжки, на следующий день выкуривает сигарету, а через месяц уже и пачки мало в день, так и Катерина, сделав «пол затяжки» с Ашотом, сорвалась – и пошло-поехало. Дальше-больше, совсем совесть потеряла:
«Коля, за брусникой в эти выходные еду от работы автобусом, с ночёвкой».
С ночёвкой в Антошиной койке. Ведро брусники любовник заранее купил на базаре. Вернулась домой в воскресенье под вечер, так накувыркалась, что еле ноги волокла. «Смотри, ведро собрала. Находилась, наползалась – ноги все истоптала, сил нет».
Коля тазик тёплой воды под ноги ей поставил и давай обмывать, да массажировать. Стыд какой, да не стыд, а стыдобище. Сидит Катерина, смотрит на Коленьку своего, а саму будто черти на сковороде жарят. Ужас какой. П#зда конченная.
Коля обтёр жене ноги, чаем напоил.
– Коленька, не обижайся, устала.
– Да, конечно.
Уснула сразу, чтоб скорее забыться и проснуться в новом дне. День новый настал, но Катерина не поменялась. И понеслась душа в рай: то сверхурочные, то у подруги, то электрички встали, то ещё неведомо что – уж и не знает, что придумывать. Коля сдержан, молчит, но не дурак же. Первым разговор не начинает, а ей этот разговор и подавно не нужен.
«Катя-Катерина, уймись. Мужа, семью потеряешь», – долбал её внутренний голос. Да-да, всё понимала, сделает перерывчик, а потом снова во все тяжкие, как запойный алкоголик.
– Ты посмотри на неё, совсем совесть потеряла! А муж хороший. Всегда так – ****ям хорошие мужики попадаются, а порядочным бабам – пьянь да срань.
– Ладно вам, Зоя Фёдоровна. Катерина добрая душа. На кого ни глянет – всех жалко, – пошутила Светлана. – Путёвку вот в санаторий вам свою отдала.
– Отдала. А ****ью как была, так и осталась! Смотри очередь впереди, дают что-то», ¬– она прибавила ходу.
– Арбузы!
– На два часа очередь, не меньше.
И тут Света увидела Катерину, та стояла на подходе к прилавку и махала им руками.
– Зоя Фёдоровна, Катя нас зовёт.
Женщины подошли.
– Это что ещё? Они тут не стояли, – возмутились в очереди.
– Я занимала! – безапелляционно отрезала Катерина. Девочки, вперед становитесь.
Женщины купили арбузы.
– Спасибо Катенька, завтра увидимся, – поблагодарила Светлана.
Светлана и Зоя Фёдоровна шли молча. Светлана не выдержала.
– Что ж вы, Зоя Фёдоровна, Кате даже спасибо не сказали.
– А потому, что ****ь она.
– Да ну вас, Зоя Фёдоровна, слышать противно, – отрезала Светлана.
– Ну и ладно, я своего мнения не поменяю.

***

Жила Катерина счастливой жизнью – дети, муж, и для себя развлечения имела. Везде поспевала, Коля каждый день в свежей рубашке на работу ходит, дети – загляденье: ухожены, Мишенька уже читает. Все накормлены, в доме чистота и порядок. Умелая хозяйка, шустрая, как электровеник – быстро да ладно всё у неё получается.
Позавидовал что ли кто? – свалились на Катерину беды. Мать умерла от рака, сгорела в считанные месяцы. А затем Коля, который и по врачам-то никогда не ходил, заболел. «Хронический гломерулонефрит в стадии декомпенсации», Катерина в который раз перечитывала диагноз, не в состоянии выучить его наизусть. Буквы то прыгали, то расплывались, прочитав, она через минуту забывала сложное название.
– Вашему мужу требуется пересадка почки. Срочно! –  доктор сделал паузу, и добавил с горечью. – У нас очередь. Люди донора годами ждут.
Катерина не раздумывала:
– Так я согласна, мою возьмите.
Провели анализы на совместимость – повезло. Пересадили Коле почку жены. Прижилась. Вроде и живой, вроде и благодарен должен быть судьбе, что жену такую Бог послал, и Новый год на носу – празднуй, а радости нет.

***

– Катерина Николаевна, вы как всегда? Снегурочка и в этом году?
– Да, Умар Магомеднабиевич, – после долгих тренировок она без запинки произносила трудное отчество начальника. – В прошлый раз не всем детям подарков хватило, пожалуйста, не надо под расчёт, закажите экстра.
– Да, да. Не волнуйся. Закажем тебе экстра.
«Да не мне, старый осёл, а детям», – подумала Катерина.
Вечером Катерина напомнила домашним:
– Не забыли?  Завтра ёлка. Коля, не опаздывайте, приезжайте к трём. Я уеду раньше, у нас прогон перед представлением.
Ёлка удалась, Катерина сияла. Николай смотрел на жену-снегурочку и думал, как же сильно он её любит. Чересчур! И от того мучится и ревнует. Не у одного у него глаза есть, и у других тоже. Катенька и красотка, и умница, и человек прекрасный. Почку ему отдала – этот факт измучил его окончательно. Чувство вины и вечного долга перед ней съедало его. А если что с ней? Дети ещё маленькие. Любовь свою ему доказала, а он с подозрениями. А если она действительно изменяет ему? Как быть тогда? И лезет, лезет в голову хрень разная.
Праздник окончился. Народ засобирался.
– Коля, мне ещё надо заехать к отсутствующим: у Снегирёва сын болен, у Ивановых двое, кажется, они все там в лёжку, ещё кто-то, не помню по списку, –торопливо, как бы оправдываясь, говорила она.
– Мы тогда к Сергеевым. Звали.
– Да, мамочка, мы хотим к Юле и Серёже в гости.
– А ссориться не будете?
– Нет. Мы с ночёвкой хотим.
– С ночёвкой? Ладно. Коля, но ты там долго не сиди, и с Никитой не вздумай, тебе нельзя. Разве что символически. Я скоро буду.
Николай промолчал, зная эти «скоро». 
Катерина помогла одеть детей, подняла воротник пальто у мужа, поцеловала всех.
На другом конце зала Зоя Фёдоровна злобно цедила: «Вот мужа с детьми спроваживает, теперь на ****ки побежит. Интересно с кем на этот раз?»
Николай отвёз детей к Сергеевым, посидел с Никитой, но разговор не клеился. Он никак не мог себя настроить на весёлый лад. Ревность, как червь, съедала его изнутри. Засобирался домой, сославшись на то, что Катерина, пожалуй, уже домой едет.
Приехал. Дома тихо, слышно, как напольные часы отстукивают тик-так. Тишину нарушил звон – часы пробили девять. Коля включил телек. Шёл репортаж – Горбачёв на машиностроительном заводе. Выключил.  Тик-так, тик-так. Тоска, безысходность.  Тик-так, тик-так – будто отсчитывают, сколько ему жить осталось. Десять. Он снова включил телевизор. «Земля в иллюминаторе, земля в иллюминаторе…», – щёлкнул пультом, экран погас. Николай окунулся в прошлое, вспоминал Катю, первые годы брака, рождение детей…
– Коленька, а чего в букете не хватает?
Он посмотрел на букет, который стоял уже вторую неделю,
– Свежих цветов.
– Правильно! Какой же ты у меня умный, – Катя поцеловала мужа.
Как же он любит прикосновение её нежных губ.

Часы пробили одиннадцать.
Злоба на жену за её почку, за то, что он обязан ей жизнью, мучила его. Быть обманутым, делать вид, что всё хорошо… Нет, он так не может. Появись она сейчас – убил бы. Да, он вдруг ощутил, что хочет убить Катю, или лучше убить себя, вырвать её почку и умереть. Двенадцать… «А Германа всё нет». Николай поднялся с дивана, чтобы взять водку из холодильника и, не дойдя до кухни, упал в коридоре.

Новость о смерти Катиного мужа разнеслась стремительно.
– Почка отказала?
– Нет аневризма… сосуд в голове порвался – мгновенная смерть.
– Когда похороны?
– Тридцать первого.
– Здравствуй, жопа, Новый год.
– И не говори.
К кладбищу подъехал автобус из шестидесятых и встал в ожидании.
Гроб опустили в могилу. Время не тянули – зима, холодно и, что не говори, смерть – не смерть, а Новый год на носу.
Катерина не плакала. Онемевшая от горя, она постоянно дотрагивалась до детей, будто проверяла – здесь ли они. Народ потянулся к автобусу.
– Говорила же, угробит мужика. Аневризма! От переживаний эта аневризма.
– Да, хватит уж вам, – вспыхнула Светлана. – Кладбище всё-таки. Вы, Зоя Фёдоровна, наверно, и не любили никогда, и вас не любили.
– Да, зато она многих любила, не перечесть.
– Простите Зоя Фёдоровна, но лучше бы вы б***ью были, ей-богу, чем скупой и бесчувственной святошей. Вы…вы, – подбирала Светлана слова, – да вы – сухарь фригидный!
 Зою Фёдоровну от этих слов всю перекосило. Казалось, её сейчас хватит паралич, и придётся рыть ещё одну могилу. Она побелела, злобно посмотрела на Светлану, затем отвернулась и, переваливаясь как утка, заспешила к автобусу.

Mayflower, S. Euclid
Ноябрь, 2020