Время Гёте. Глава 13. Гёте и французская революция

    Особое личное отношение к французской революции великого немецкого поэта Гёте, который с своего министерского поста, с своего "олимпийского трона" в Веймаре смотрел на совершающуюся европейскую катастрофу, холодными взорами человека солидного, поуспокоившего в своих порывах, рассудительного немецкого бюргера. Ему были чужды политическая жизнь и всецело был предан отвлечённым задачам космологии с одной стороны, чистого искусства с другой. Своё отвращение к французской революции Гёте пытался обосновать естественнонаучными взглядами. Он говорил своим друзьям:"Вы знаете, как радуюсь я каждому совершенствованию, которое сулит нам будущее. Но мне противно всё насильственное, всякие скачки, потому что это не следует с природой. Я - друг растений, я люблю розу, как совершеннейший цветок, который произрастает на нашей немецкой почве, но я не настолько безрассуден, чтоб требовать её теперь, в конце апреля в моём саду. Я доволен, если я в настоящее время вижу только первые зелёные лепестки; меня радует, как лист за листом от недели до недели тяжелеет стебель, меня радует, когда я вижу в мае почку и когда  наконец в июне передо мной распускается во всей своей прелести ароматная роза. Кто не хочет выждать времени - пусть идёт в теплицы."
     Внезапные, бурные, решительные перевороты казались Гёте явлением неестественным, нарушающим правильный ход развития. Дело прогресса, по его мнению, может совершаться путём только  мирным, спокойным, постепенным изменением общественного устройства. С этой точки зрения он осуждал французскую революцию и немецкую реформацию. Таким отношением он как бы оправдывал свой политический индифферентизм, своё равнодушие к стремительным  изменениям и потокам народного движения. Он не хотел рассмотреть в французской революции явление, подобно благоприятной, долгожданной грозе, которая с оглушительными громовыми раскатами и ослепляющим блеском молний, грозе которая естественно и неизбежно готовится томительным, душным зноем, разряжается живительными дождевыми потоками, обдаёт всё вокруг живое освежающими струями пахнущего воздуха и вызывает отяжелевшую, измученную природу к быстрому росту и впитыванию новых сил. Это непонимание великого как политического, так и культурного значения французской революции отражается и на тех произведениях Гёте, которые были им написаны под влиянием французских событий.
     В 1792 году была издана комедия Гёте "Великий Кофта"(Гранд Кофта-изображает из себя главу тайного общества, что бы обмануть доверчивую публику.).Содержанием которой послужила известная скандальная история с ожерельем, случившаяся в парижских придворных сферах незадолго до революции. В этой тёмной истории, в которой играла роль сама королева Мария Антуанета, кардинал де Роган, вздумавший подкупить её дорогим ожерельем, и наконец известный искатель приключений и чудодей Калиостро, президент, или как он себя называл - "Великий Кофта". Сюжет представлял много разного интересного, прогуливаясь по данной смысловой нити, можно было дать художественную оценку французского общественного быта перед революцией. Изображая последние фазы любопытного процесса разложения и банкротства привилегированных сословий. В пьесе Гёте исторический колорит пропал напрочь, действующим лицам даны были общие названия, на сцену выведены просто - граф, маркиз, маркиза. Всё произведение было сведено к интриге, на личные столкновения, на частный анекдот. Исторический характер темы произведения, которую можно было развить в любопытную сцену из пролога к мировой драме, был не понят немецким поэтом, поэтому в результате получилась неинтересная театральная паутина.
     В другой комедии "Гражданин генерал", написанной в 1793 году, резко высказываются авторитарные тенденции. В патриархальном немецком поместье агитируют во имя свободы и равенства некто фельдшер Шнапс. Его арестуют. Феодальный владыка поместья объявляет амнистию и даёт своим подданным приличные наставления - вести спокойную жизнь, возделывать свои поля, заниматься своим хозяйством и о чужих странах не беспокоиться, посматривать на политический небосклон разве, что по воскресеньям и по праздникам развлечения ради. Он говорит: "В стране, где государь для всех доступен, где все сословия взаимно уважают друг друга, где любому предоставлена свобода для самостоятельной деятельности, где находят общее распространение полезных взглядов и информации,- там не будет партий. В тиши мы будем радоваться тому, что над нами ясное небо и будем избавлены от злополучных бурь, которые опустошают и побивает градом неизмеримые просторы.". В таком радужном свете представлял внутренний быт небольшого немецкого государства себе веймарский министр, жители которого благополучно живут под хорошей государственной властью просвещённого местного владыки. Они не нуждаются в политической свободе и ею не интересуются.
     Фантазии Гёте на этот счёт, не подтверждались реальной действительностью, к превратному пониманию которой его приучила замкнутая жизнь в небольшом городке, где мирная, тихая домашняя обстановка, близость к двору, и наконец теоретические основы и занятия, не имеют ничего общего с практическими отношениями.
     В 1794 году Гёте набросал неоконченную им политическую драму "Возмутившиеся". Просвещённая графиня усмиряет своими умелыми уступками в самом его зародыше возмущение черни. Пьесу эту Гёте называл своей политической исповедью. Он говорил: "Представителя аристократии я изобразил в графине и выразил её устами, как собственно и подобает мыслит аристократия. Она только что вернулась из Парижа, была там свидетельницей событий революции и извлекла из этого для себя хорошие уроки для управления. Она пришла к убеждению, что над народом действительно должно быть давление, но не угнетать его и, что революционные возмущения низших классов - это следствие злоупотреблений высших.".
     Этому мнению к французской революции, Гёте оставался верен до самой старости, и почти на той же точке зрения в девяностых годах 18 века, стоял певец свободы, автор "Разбойников", гражданин французской республики Фридрих  Шиллер.
     Лучшие умы немецкой нации, её питательные соки были направлены в другие сферы, они были устремлены на решение философских и литературных задач. Немцы погрузились в девяностых годах в отвлечённые нравственные и эстетические свободы, в рассуждения философских идей и художественной красоты. Туманные, неясные республиканские идеалы периода бурных стремлений, которые держались не на продуманных идеях, а только на отрицании существующего, эти идеалы исчезли перед внезапным зрелищном перевороте у соседей, смысл, которого остался непонятым для представителей немецкого народа.