Глава 2 Первые вести

За тысячу лет до события

   Ваше Святейшество, благая весть из Святой земли, наш брат Иохим видел письмена самого Бога. И читал их….- монах опустился в поклоне перед Святейшим, но поднял радостное лицо.
Святейший нахмурился:
- Почем знаешь?
- Паломник передал слова: знаю – видел – читал.
- Что еще?
- Еще пожелания многих лет и здравия вашему Святейшеству и письмо на пергаменте… - с последними словами монах в низком поклоне передал тугой свиток.
Стараясь не показать нетерпения, Святейший развернул свиток и стал читать. Пергамент был плотно исписан мелким латинским шрифтом. Вполне обычное письмо с частой хвалой Господу и не менее частыми благодарностями Халифу, который не чинит препятствий паломникам и даже охраняет их от разбоя. Святейший напряг память и стал согласно шифру искать нужные слова и буквы.
 Храм Ионы, подземные катакомбы, стальная цитра со свитками, амеи поклоняются ей, вскрывает цитру только избранный, похитить невозможно, избранный в присутствии…
Дальше от напряжения запестрило в глазах и текст стал расплываться. Святейший поднял лицо и взглянул на монаха. Лицо монаха выдало жгучее любопытство.
- Почему ты решил, что брат Иохим видел именно святые письмена? И где сам паломник?
- А что еще можно найти в Святой земле и прочесть… А паломник в келье, он болен, поэтому и не смог предстать перед вашим Святейшеством.
- Проводи меня к нему, - Святейший встал.
Монах шел впереди, он, наконец-то, выпрямился, но даже в походке оставался суетливым. Он раздражал. «Так ведут себя провинившиеся, подумал Святейший, - В чем же он мог провиниться? Наверно, читал письмо. Скорее всего», - спросил:
- Как зовут тебя, сын мой?
- Венедиктом, ваше Святейшество. Я последний сын в семье Чезаре из рода Микелинов, поэтому стал монахом.
- Ты говоришь так, будто недоволен судьбой.
- Роптать на судьбу – гневить Бога. Я всем доволен в этой жизни, а больше уповаю на милость Господа по своей кончине…
- Что интересного ты нашел в письме? – напрямую спросил Святейший.
Монах на долю секунды задержал шаг, а затем еще ниже опустил голову, но при этом изменилась походка, она стала размеренно-медлительной, в ней исчезла суетливая угодливость.
- Скорблю недоверием, ваше Святейшество. Я не читал письма – это грех, а также нарушение кодекса дворянской чести.
- Прости, брат Венедикт…- святейший ответил автоматически, но не оставил своих подозрений. Странен был этот монах.
Наконец они пришли. Венедикт открыл дверь кельи, и Святейший, наклонившись в низком проходе, вошел внутрь. Монах остался снаружи. В келье было темно, пахло дегтем и еще чем-то резким лекарственным. Наконец Святейший освоился с полумраком и увидел на каменном ложе длинное тело под покрывалом, лицо разглядеть было невозможно. 
- Войди, брат Венедикт, - позвал Святейший, – открой окно.
Монах вошел в келью, но возразил:
- Может лучше принести факел, мы опасаемся чумы.
- А что, паломник сошел с чумного корабля?
- Нет, но…
- Открой.
Монах открыл окно, убрав с него шкуру. Наконец-то в келье можно было все разглядеть. Рядом с ложем стояла курильница от которой и исходил запах. Глаза лежавшего были закрыты, он не отреагировал на изменения в келье.
- Он жив? – спросил Святейший.
Венедикт подошел к изголовью, встал рядом с курильницей.
- Сеньор Томазо, вы слышите меня?
По худому, заросшему клочковатой бородой лицу пробежала гримаса, но глаза остались закрыты.
- Сеньор Томазо! – повысил голос монах.
Глаза лежавшего приоткрылись, они были мутны и ничего не выражали.
- Сеньор Томазо, с вами хочет поговорить Святейший.
Глаза паломника прояснились, в них появилось осмысленное выражение, когда он разглядел тиару и плащ Святейшего, на лице промелькнуло подобие улыбки. Он заговорил, тихо, с перерывами между отдельными словами:
- Ваше Святейшество, душа моя покидает тело, благословите перед встречей со Всевышним… А вашу волю я исполнил, письмо привез и передал слова амея, который дал мне письмо.
- Почему амея? Письмо тебе должен был передать брат Иохим, он тоже паломник, но задержался в Святой земле уже более года и шлет нам вести с другими паломниками.
- Нет, амей, - чуть слышно ответил лежавший и вновь закрыл глаза, беседа отняла у него последние силы.
«Что-то неладно, - подумал Святейший, - что-то случилось с братом Иохимом». Обратился к монаху:
- Позови лекаря.
Лекарь явился быстро, увидев Святейшего, упал на колени.
- Время дорого, подойди сюда и отвечай быстро и четко! – позвал Святейший. – Когда он прибыл и на что жаловался?
- Вчера, Святейший. Сетовал что его мутит, и он не мог есть три дня.
- И что ты сделал?
- Прежде всего поставил курильницу, чтобы изгнать дух чумы, и дал очистительной соли.
- И что, ему стало лучше?
- Нет, хуже… его долго рвало, но лучше не стало.
- Что ты думаешь, и что намерен сделать еще?
- Думаю, в него вселился очень хитрый бес. Надо на коже головы сделать надрез в форме святого ромба, и посыпать его солью (при упоминании беса глаза лекаря загорелись, воевать с бесами он любил) тогда бес не выдержит и проявит себя. Непременно проявит. И тогда общей молитвой его можно изгнать из тела больного.
Лекарь смотрел на Святейшего с надеждой, что тот даст согласие на изгнание беса, и он бы приступил немедленно.
- А он выживет? – спросил  Святейший.
- Все в руках господа… - уклончиво ответил лекарь.
«От такого лечения точно не выживет, - подумал Святейший, - а паломник нужен живой. Надо выяснить все подробности. Возможно обстановка критическая. А этого лекаря к больному подпускать нельзя, беса он изгонит, но и душа больного отлетит».
- Нет, бес здесь не при чем, я бы почувствовал его. Ты можешь идти.
Лекарь опустился на колено и потянулся к руке Святейшего для поцелуя, но тот нетерпеливо махнул рукой, веля удалиться.  Лекарь покинул келью с угрюмым лицом.
Святейший обратился к монаху:
- Есть еще лекари в монастыре?
- Из наших нет, - ответил монах,- но есть один бусман, иноверец, кажется, он лекарь.
- Что в монастыре делает иноверец?
- Он выполняет грязную работу. Его сняли с пиратской галеры, но его никто не хотел выкупать. Настоятель взял его из милости.
«Лекарь на грязной работе, наверно, и сам грязный, - подумал Святейший. – Впрочем, выбора нет». Сказал  монаху: «Приведи!»
Бусман был в старом но аккуратно заштопанном халате. Святейший обратил внимание, что руки у него чисты, а лицо спокойно, даже безразлично.
- Ты лекарь? – спросил Святейший.
- На моей родине был лекарем.
- Сможешь ли ты определить болезнь этого человека и помочь ему?
- Я попробую… - он подошел к лежавшему, потрогал его лоб, потом пульс, через полминуты сказал. – Этот человек обессилел от голода…
- Всего лишь?! – удивился Святейший.
Лекарь опять приблизился к больному и стал водить ладонями вдоль его тела, но на весу, не прикасаясь.
- У него воспалена брюшина, думаю, это след отравления.
- Ты можешь его вылечить?
- Я постараюсь…
- Постарайся, иноверец. Если вылечишь - я вознагражу тебя, и ты сможешь уехать на родину. Если же больной умрет, я велю казнить тебя.
Лекарь усмехнулся: «Можешь казнить меня сейчас…»
- То есть, ты не можешь вылечить его?!
- Я постараюсь, если мне не будут мешать угрозами…
Светлейший нахмурился, а монах, стоявший рядом, низко наклонил голову, спрятав лицо за капюшоном. С одной стороны, лекарь раздражал Святейшего, но с другой, вызывал уважение, потому что даже в столь бедственном положении не утратил достоинства. Святейший смягчил тон:
- Постарайся, и пусть поможет тебе твой Бог…
Он повернулся к выходу, считая, что разговор закончен, но лекарь произнес еще одну фразу:
- Бог у нас один, просто называем мы его по-разному…
Святейший повернулся и посмотрел в глаза лекаря. Тот не отвел взгляда, и выражение лица осталось прежним: спокойным и немного отсутствующим.
Перед тем, как покинуть келью, Святейший сказа монаху:
- Помогай ему во всем, что он попросит.

   На следующий день монах докладывал Святейшему, что лекарь прежде всего заставил больного выпить вина, разбавленного святой водой, а потом разбавленного же святой водой молока. После этого больной уснул, а утром попросил есть. Но лекарь дал ему лишь малую порцию вареного пшена. Больной просил еще, но лекарь отказал. Больной уже встает на ноги, хотя очень слаб и весь трясется.
Святейший велел позвать лекаря, и когда тот пришел, сказа ему:
- Мне доложили, что больной идет на поправку. Скажи, когда я смогу переговорить с ним? Он нужен мне для долгой и обстоятельной беседы.
- Думаю, что завтра, если он не нарушит моего указания.
- Что за указание?
- Он сейчас голоден, но есть ему много нельзя, только малую порцию постной пищи. Если же съест мяса, может вообще умереть. Поставь к нему надежную охрану, я боюсь, монахи из сострадания к больному нарушат мой наказ.
- Хорошо, - Светлейший махнул рукой, отпуская лекаря.
Следующим утром Святейший пришел в келью к больному. При появлении высокого гостя больной слез с постели и опустился на колени. Это далось ему с трудом, тело больного подрагивало, он был очень слаб. Святейший вначале в знак милости положил ладонь на голову преклоненного, а потом опустил руку для поцелуя. Сказал:
- Поднимись с колен и сядь.
- Как я, ничтожный, могу сидеть в вашем присутствии, - ответил больной.
- Сядь! Это мой тебе наказ,-  затем обернулся к монаху. – Принеси мне стул.
Когда стул принесли, он сел напротив больного и спросил:
- Как ты чувствуешь себя, брат Томазо?
- Это наверно грешно, но я хочу есть, а лекарь-бусман дает мне только щепотку пшена, а это так мало, меня мучает голод… И сейчас ведь не пост?
- Да,  брат Томазо, не пост. Но доверься лекарю, он верный человек. А в ясной ли ты памяти, и помнишь ли свое паломничество?
Да, Святейший, я помню все до того дня, пока не заболел, потом помню плохо – у меня была лихорадка.
- Тогда укрепи свой дух, нам предстоит долгая беседа.
Затем Святейший обратился к сопровождавшему монаху:
- Закрой дверь и следи, чтобы нам никто не помешал. Я потом позову…
Святейший наклонился к паломнику и тихо спросил:
- Где, когда и при каких обстоятельствах тебе передали письмо и устный наказ?
Паломник немного задумался, потом ответил:
- Это было накануне прихода корабля, на котором нас обещали вернуть. Мы все, нас было двенадцать человек, жили на берегу моря под навесом портового склада, ночевали там же. Ночью меня разбудил какой-то амей. Когда я открыл глаза, он приложил палец к губам и шепотом сказал мне: Во имя Господа своего, молчи и слушай: «У меня письмо для Святейшего, очень важное. Передай ему и еще скажи: знаю, видел, читал». Еще он заставил, чтобы я повторил эти слова и попросил, чтобы письмо я хранил тайно. После этого он ушел.
- На каком языке он говорил с тобой?
- На франкском…
- Почему же ты решил, что это был амей?
- Он был в амейском полосатом халате, и голова была повязана по-амейски, и борода у него была курчавая, черная.
- Как же ты все это разглядел ночью?
- Была луна, и море светилось.
- И что ты сделал потом?
- Вложил свиток в рукав и лег спать.
- А потом?
- Утром я развернул свиток, увидел, что адресован он вам, после этого читать не стал, свернул и спрятал, как велел амей.
- Это все?
- Все…
- Что было потом?
- Потом  мы погрузились и в тот же  день отплыли.
- Сколько вы плыли, и почему ты заболел? Лекарь сказал, что тебя отравили. А это, скорее всего, на корабле.
Томазо задумался, несколько раз дрожащей рукой потер лоб:
- Плыли мы пятнадцать или шестнадцать дней. Только один раз приставали к срединному острову, где пополнили запас пресной воды. На корабле, кроме команды и нас паломников, были амейские купцы. Одного уличили в воровстве, и генуйцы хотели бросить его в море, но другие амеи заступились и заплатили за него выкуп, тридцать тангов. После этого проворовавшийся сидел в каморке и не выходил на палубу.
- Что он украл?
- Он не украл, не успел, он шарил в вещах паломников…
- А где ты хранил письмо?
- В рукаве плаща, там у меня потайной карман, и всегда держал письмо при себе.
- Когда ты заболел?
- Дня за три или четыре до прибытия.
- Как это произошло?
- Меня сильно мутило и рвало. А матросы решили, что у меня открылась морская болезнь, и смеялись надо мной.
-Что было дальше, как ты сошел на берег?
- Я плохо помню, что было дальше. Когда корабль пришел в порт, я сказал нашему старшине, что у меня поручение к вам, Святейший, и, видимо, он доставил меня в монастырь.
- Сказал ли ты старшине, какое поручение, и знает ли он о письме?
- Не помню… Уже здесь, в монастыре, я почувствовал, что могу умереть и потому сказал брату Венедикту о письме и устном послании.
   Святейший задумался. Рассказ паломника оправдал его худшие опасения. Вспомнил последние слова шифрованного послания: … «избранный в присутствии двух амеев переписывает, копию хранят там же в тайнике. Когда уходит избранный, приходят хранители. Вход через пещеру на берегу у храма. Удалось проникнуть и спрятаться, смог вытащить Завет и  копию. Но секрет тайника вызвал стражу. Удалось бежать, но теперь я под подозрением, за мной следят, ждать буду в портовом городе, или пещерах отшельников».
Святейший поднялся со стула, паломник попытался опуститься на колени, но святейший остановил жестом, сказал:
- Да не оставит тебя Бог милостью. Доверься лекарю. Я уверен, ты поправишься. А если вспомнишь, что-нибудь еще, немедленно передай, чтобы позвали меня.
Вернувшись в свои покои, Святейший вызвал старшину тайного дозора и дал ему наказ: разыскать и установить слежку за амейскими купцами, которые третьего дня прибыли на генуйском корабле вместе с паломниками. Особенно следить за купцом, который на корабле был заподозрен в воровстве.