Запах Жизель

Никулина Валентина Александровна

Запах «Жизель»
(очень маленькая повесть)
Себя маленького я помню очень плохо. Возможно, это связано с той потерей, которую я пережил, когда мне было около пяти лет. Как и отчего умерла моя мама, мне никто так и не сказал. И до сих пор я ничего не знаю о её смерти. Просто в один день её у меня не стало. Я это почувствовал однажды утром. Проснулся и понял, что мне дышать тяжело, что воздух как-то опустел. Уже сейчас, будучи довольно взрослым, осознаю, с чем были связаны те мои странные ощущения. В доме не пахло мамиными духами. Её любимый флакончик с жидкостью со странным названием «Жизель», всегда стоял на прикроватной тумбочке и именно с них начинался мамин день. Если она вдруг забыла подушить с утра запястье рук, то день не удавался: у неё пропадало настроение, и все мы страдали. Жизель, так мне рассказывал папа в детстве, – имя таинственной принцессы красоты, живущей в далекой северной стране. Если быть честным, запах этих духов не представлял из себя ничего особенного. Он напоминал смесь запахов цедры апельсина с каким-то хвойным деревом. А, как известно, мандарины и елка – неизменный атрибут Новогоднего праздника. Таким образом, мне всегда казалось, что от мамы пахнет Новым годом, зимой, весельем.
И вот однажды я почувствовал пустоту воздуха. Было холодно, утро ещё только начиналось, я вылез из-под одеяла, опустил ноги в теплые меховые тапочки и пошел искать маму. Мне показалось странным, что она не идет ко мне, не шепчет приветствия, не трепет чуб. Никто не вышел мне навстречу. Я долго бродил из комнаты в комнату, начал плакать – мамы не было. Потом из кухни выглянула Мария Федоровна – наша повариха, экономка и иногда моя нянька и сказала: «Мама больше не придет!»
Вот в принципе и всё. Больше я ничего не помню. Возможно потому, что меня не брали на похороны. А может, моя память просто отказалась оставлять себе эти минуты прощания с самым главным для меня человеком.
С отцом у нас отношения никогда не ладились. И потом, когда я начал взрослеть и превращаться в юношу, парня, мы и вовсе перестали понимать друг друга. Он был всегда молчалив, угрюм. Однажды, когда он привел в дом женщину, приговаривая: «Познакомься, это твоя новая мама!», я возненавидел его на всю жизнь. Мне было около одиннадцати, к тому времени умерла наша старая экономка, и новая тетка стала командовать в доме. К своему стыду, я даже и сейчас не могу вспомнить, как её звали. Я отказывался есть, молчал, бросил учиться, вскоре заболел. Отец, видя все это, решил мою судьбу одним словом: «В интернат!»
После нескольких дней моего пребывания в интернате, я понял, что мне хорошо здесь, среди чужих людей и новых друзей-сверстников. Отец лишь несколько раз приезжал ко мне, потом, видимо, понимая, что мне и без него неплохо, больше не удосужился меня навещать. Конечно, мы ещё не раз с ним в жизни свидимся, будут и ссоры, и минуты радости. Но об этом я, тогда двенадцатилетний мальчишка, вовсе не думал. Я считал его предателем и никогда не называл отцом.
Отучившись и получив среднее образование, я пошел, как ни странно, по стопам моего отца, и поступил в военную академию. Видимо, династия дает о себе знать. В моей семье все военные, начиная с прадеда.
Нынче я, уже полковник в отставке, на пенсии, пишу мемуары. Пытаюсь, так сказать, оценить свою жизнь. Сколько себя помню, писать дневники, письма, записывать какие-то интересные мысли – всегда доставляло мне удовольствие. Другое дело, что я по глупости своей, никогда не собирал свои записи, хотя иногда был бы не прочь заглянуть в них, чтобы узнать, чем я жил в какой-то период жизни.
Возможно, кто-то скажет, какой толк в бумагомарательстве, если все это ложится мертвым грузом в стол, а чаще всего и вовсе теряется. Только время тратить! Разумеется, не буду спорить с этим суждением. Меня поймет только тот, кто хоть раз в жизни испытывал эту страсть – поговорить с собой, быть предельно честным со своей душой. Короче, всегда любил заниматься саморефлексией, самокопанием. Не буду утверждать, что это мне мешало по жизни. Нет, не правда. Не причисляю себя к тому ряду «лишних людей», которые живут только в своем выдуманном мире. Я никогда не отставал от жизни, или, как выражается нынешняя молодежь, «брал от неё все».
Хорошо разбираюсь в политике, экономике, знаю четыре иностранных языка, из них английский и немецкий – в совершенстве. Нажил неплохое состояние – дом, загородная дача и энная сумма в банке. Много путешествовал и могу гордиться коллекцией всяких побрякушек из разных стран. Как же мне это удалось? Сам иногда удивляюсь. Просто я человек безумно любопытный и любознательный, без лишней скромности. Живу по принципу, некогда воспетым Н. Заболоцким, поэтом, которого глубоко уважаю. «Не позволяй душе лениться, душа обязана трудиться! И день и ночь, и день и ночь!»
Разумеется, я бы никогда ничего не добился, если бы не люди, которые меня окружают, и которые, не скрою, во многом пожертвовали ради меня собой. И прежде всего это моя жена, Инна. Женщина тихая, честно сказать, даже иногда слишком, которая в прямом смысле стала моей тенью. Я её полностью затмил своим «я», она полностью потеряла себя ради меня и моего таланта. Признаюсь, мне это не только не льстит, но и в некоторой степени даже отпугивает от самого себя. Прекрасно понимая все её жертвы, я иногда всё же ничего с собой не могу поделать! Когда есть свободная минутка, вместо того, чтобы побыть с женою, я или сажусь за книгу, газету, или пишу что-то, либо лечу со скоростью света на очередную научную конференцию по интересующим меня проблемам. Возможно, это неправильно. Но я так привык, и в некоторой степени, считаю, что она сама выбрала себе жизнь рядом со мною, таким неугомонным и неправедным супругом. Каждый человек вершит свою судьбу сам, ей было предоставлено права выбора, Инна пошла за мною.
Вообще, о моих отношениях с противоположным полом мне говорить не очень приятно. Иногда даже страшно. Конечно, Инна далеко не первая, но, признаюсь честно, последняя. Я женился поздно, в 42 года, ей было 33. За её плечами – два неудачных брака, в финале каждого из которых она оставалась вдовой с детьми на руках. Первый муж сильно пил, издевался над ней и сыном Сашей, в итоге сел на наркотики и загремел в тюрьму, где и скоротечно скончался от туберкулеза. Второй, не многим лучше – не пил, однако жил только для себя, был ужасным скупердяем, жадным до одурения. И, как следствие, Инна сама тянула ребенка от первого брака и двух девочек близняшек, которые, может быть, и не родились, просто она поздно обнаружила свою беременность. Второго супруга сбила машина, и Инна осталась одна с тремя детьми. От непосильных забот – работала по 16 часов в сутки, иногда голодала, отдавая детям последнее – Инна сильно сдала и к моменту нашего знакомства выглядела ни чуть не моложе меня, если не сказать старше. Может, она пошла за меня, чтобы избавиться от безденежья, чтобы хоть немножечко вздохнуть от тягот бытия. Не скрою, для неё и детей мне ничего не жаль. Они живут в достатке и вполне могут себе позволить все то, что делает жизнь человека комфортнее и уютнее. Сейчас у Саши уже своя семья, он живет в Париже. Девчонки учатся заграницей, а мы с Инной которотаем свои деньки вдвоем. Кстати, хозяйкой она оказалась великолепной! Роль моей жены, которая обязана быть ухоженной и красивой, (в чем помогли всякие салоны красоты, лифтинги и что-то подобное), вполне ей подошла.
Вообще-то я не люблю распространяться о своей семейной жизни. Живем, как все, или, чуть лучше в плане финансовом. Женился потому, как пришла пора. Мысль о спутнице жизни пришла вдруг, неожиданно. Заболел однажды сильно, скрутило, аж да кухни не мог дойти. Вот и подумалось, так и помру, даже стакан воды подать будет некому. Банальная народная мысль, но какая мудрость веков в ней заложена! Тут же вышел в свет, но от всех тамошних красавиц меня просто тошнило. Видно сразу – деньги им подавай. Пригляделась официантка, которая вечеринку обслуживала, и подумал, почему бы и нет! Так вот и живем вместе уже двадцать лет, может, и не душа в душу, но семейный очаг вполне хорошо горит.
Да ладно, я ведь не о жене хотел сказать, а о женщинах вообще. О моих женщинах и о НЕЙ, та, которая мне… Ну… обо всем по порядку. Мое отношение к противоположному полу, как ни странно, было предопределено свыше. В каждой своей женщине я искал маму. Сравнивал, мстил. Конечно, маму я плохо помню, но её фотографий у меня вполне предостаточно. Красивая, высокая, с крупными чертами лица, с огненно-рыжими волосами и какой-то необычной женственной статью. Обладая способностью разбираться в живописи, я иногда для себя сравнивал её с кобылицей – огненной лошадью, куда-то несущейся. Я искал среди моих любовниц похожую. Но никогда не находил. Были, если уж честно, краше и изящнее, моложе… Я никогда не любил их. В молодости менял барышень, как перчатки, сравнивая их между собой, но главное, с мамой. Был нередко дерзок и зол, разбивая девичьи сердца. Я мстил за то, что они живут, наслаждаются любовью, жизнью, а моей мамы уже нет. Это ужасно, сам удивляюсь своему цинизму, с каким я спокойно мог отбить девушку у друга, переспать с ней. А потом хладнокровно выставить за дверь. Знаю, что многие из них меня действительно любили. Я ведь когда-то был красив – высокий, зеленоглазый, с удлиненными волосами и неплохо сложенной спортивной фигурой. Но моя душа была закрыта для обычных чувств: я возненавидел женщин. И считал, что так будет бесконечно долго, что я не в силах изменить что-либо. Пока…
Как я познакомился с НЕЙ – не помню. К своему стыду я долгое время и имени ЕЁ не знал. Мы встречались несколько раз, девушка пленила меня своей степенностью, мягкостью и душевностью. К тому же ОНА оказалась невинна, что льстило мне. После нескольких встреч и разговоров (о чем шла речь сейчас уже и не вспомню, скорее всего, я участвовал в беседах только формально, отвечая «да» или «нет»), у нас состоялась интимная близость. ЕЁ теплота и смирение пленили меня, мы стали встречаться. К удивлению всех окружающих, наша связь затянулась, и я так привык к НЕЙ, что даже несколько раз приглашал к себе на квартиру, что с прежними девушками для меня было недопустимо. В свете вели разговоры, что Анатолий остепенился, наверное, скоро женится. Не могу точно сказать, что я тогда чувствовал и думал. Наставала тяжелая пора, я учился последнее полугодие – впереди – диплом, госэкзамен, и, наконец, работа по распределению. Все это, а также ЕЁ постоянное присутствие было для меня так естественно, как будто так и должно было быть. Все шло само собой. Пока однажды… Проснулся ранним утром и почувствовал … пустоту воздуха. ЕЁ не было, и я нутром понял, что ОНА ушла, оставив меня. От этой мысли я привстал и поглядел на подушку, которая была смята ещё от последней нашей встречи. Я упал на эту подушку, вдыхая ЕЁ запах…
Сейчас, когда много десятилетий позади, с трудом могу отдать себе отчет в том, что происходило со мной тогда, когда я потерял ЕЁ. Мне кажется, что именно в тот день, когда ОНА ушла, я впервые осознал и свою самую большую потерю в жизни. Впервые в свои двадцать три, понял, что потерял мать. Проплакал над этой подушкой, зовя маму. Она грезилась мне, представлялась. Я ревел, как ребенок, у которого отняли конфету, или что-то очень важное. Наверное, в ту ночь я начал сходить с ума. Я спал и просыпался, плакал и забывался, вставал с кровати, бродил по комнатам и вновь падал без сил. Кажется, я ничего не ел и не пил.
Мое отсутствие в академии обеспокоило друзей, и один из них навестил меня. Сейчас передо мной картинка – словно сквозь пелену тумана я вижу приятеля, который принес пару бутербродов, и мы с ним едим, запивая «Колой». Конечно, может быть, этого и вовсе не было. Может, мне это снилось – не знаю. Только силой ли приятелей, или, как раньше было модно говорить, провидения, я оказался в больнице. И пролежал так – два месяца! Не верится до сих пор, что с того момента, когда я открыл глаза и почувствовал, что ОНА ушла, и до того времени, когда я окончательно пришел в себя в больнице, прошел такой большой промежуток времени. Этот период просто выпал из моей биографии. Диагноз врачей – нестандартная форма депрессии, вызванная сильным душевным волнением или какой-то психологической травмой. Когда я вышел из забытья, то тут же потребовал меня выписать из больницы. И к удивлению многих, рьяно взялся за учебу, вновь стал посещать литературные вечера, танцы, ходил с друзьями в кино. Рутина будней меня тогда затянула. Я старался делать очень много – хватался за книги и научные статьи, перечитал всего Достоевского, написал несколько поэм в духе Заболоцкого. Именно тогда я стал обучаться иностранным языкам, сначала – самоучкой, а вскоре записался на курсы.
Все это время я искал ЕЁ. Но ЕЁ словно след простыл. Никто ничего не мог о ней сказать. В одном стихотворении немецкого романтика есть такая строчка: «Ты пришла из ниоткуда, и исчезла в никуда!». Это была моя история. Честно, я уже был склонен думать, что ЕЁ и вовсе не было, но друзья иногда спрашивали меня, куда девалась моя пассия – милая, невысокая темноволосая девушка с большими синими глазами.
Ах, если бы я знал, когда увижу ЕЁ да ещё и при каких обстоятельствах, право, мне кажется, я пожелал бы себе провалиться на месте и проклял бы день нашей первой с ней встречи.
Обучение подходило к концу. По распределению меня отравляли в далекий Иран, на границу, где, как известно, всегда шли военные операции. Мне, признаться, было все равно. Я совершенно не беспокоился, не боялся за свою жизнь, благо, что у меня не было жены и детей, которым, быть может, страшно было бы меня потерять. Но, к моему удивлению, нашелся человек, который все же переживал за меня и сделал все, чтобы я не попал на войну. Это был мой отец.
Он пришел ко мне как раз накануне моего отъезда. Я был удивлен. Мы не виделись с ним двенадцать лет! Он прошел в мою квартиру, которую я снимал последнюю ночь, и спокойно сказал, что я никуда не поеду. Моя военная практика на время приостановлена – он забирает меня к себе. Состояние полной опустошенности, ощущение истинного безразличия к себе и своей судьбе позволило мне покорно последовать за отцом, перечеркнув все годы обид и молчания. Отец сказал, что какие-то там его знакомые, большие шишки, вошли в его положение и разрешили мне, то бишь его сыну, отложить военную карьеру по состоянию здоровья. Признаться честно, мое самочувствие на самом деле оставляло желать лучшего и, вероятнее всего, решение отца забрать меня к себе, спасло мне жизнь.
Я приехал в его квартиру, и ощущение невероятного спокойствия охватило меня тут же. В первую ночь, которую я провел там, мне довелось выспаться и отдохнуть так, как никогда ранее. Проспал около четырнадцати часов, и мои измученные душа и тело, действительно отдохнули. Самое интересное, что мне приснилась в ту ночь мама. Но в том сне я был счастлив. Впервые за все те мгновения, в которых я в моем подсознании встречался с матерью, я не ощутил боли и душевных мук. А как будто обрел новое понимание того, что мама ушла. Я понял, что она всегда будет со мной и даже с небес видит меня, грешного сына, и все понимает. А сон был странный: мать явилась мне в образе крепкой рыжегривой кобылицы. И рядом с нею я, маленький жеребенок, который скакал по безграничным полям безмерного счастья.
Возможно, я отдыхал не одну и даже не две ночи, скорее всего я провалялся в постели недельки две. Потом я пришел в себя и стал понемногу обживать свое новое жилище – небольшую комнату в квартире отца. Я чувствовал себя достаточно хорошо и уютно, воздух в доме отца был какой-то особенно приятный, мягкий и до боли знакомый. Ах, если бы я знал, с чем связаны эти мои ощущения счастья! Впрочем, выяснилось все довольно быстро.
Однажды отец пришел ко мне в комнату и начал разговор как-то резко, быстро разрушая состояние моей умиротворенности. Оказалось, столь неожиданное его рвение ко мне, к сыну, было вполне объяснимо. Он был болен, жить ему оставалось недолго. Я решил, что он хочет, чтобы я хоть как-то скрасил его последние деньки, поэтому-то он и нашел меня. Разумеется, от части так и было. Честно признаться, как бы это не показалось жестоким, перспективы находиться рядом с тяжело больным, умирающим человеком, смотреть на его мучения и боль, меня не воодушевляли. Возможно, здесь ещё была и подмешана моя давняя обида на отца за то, что он бросил меня совсем юнцом, да ещё и оказался способным предать память матери. Странно, но даже сейчас, будучи человеком пожилым, опытным, видавшим жизнь, я не способен принять ту простую истину, что время лечит, что жизнь идет, и мой отец имел право на личную жизнь и после смерти матери. Такие мои мысли, наверняка, со стороны можно принять за глупое, эгоистичное отношение. Однако, видимо, судьбою мне было предназначено рассуждать именно так и потому, я не могу сказать, что простил отца. Я его смог ПОНЯТЬ, но не простить.
Возвращаюсь к разговору с отцом. Он сказал, чтоб я сильно не переживал, что мне не придется из-под него «выносить горшки». Он планировал в скором времени лечь в больницу и нанять профессиональную сиделку. Добавил, что в наследство мне оставит приличную сумму денег. Но имущество – нет. Я, хоть и не был человеком меркантильным, но в тот момент возмутился. Как трезво подходящий к жизни, я понимал, что моя дорога только начинается, и мне, прежде всего, надо где-то обитать, для чего нужны стены и крыша над головой. Не знаю, правильно или нет, но я тут же высказал всё отцу, не стыдясь добавить, что «ты же все равно умираешь, а я единственный сын, не станешь же ты оставлять квартиру государству». Его ответ меня окончательно вывел из сонного состояния. Отец сказал, что квартиру оставит жене и их будущему ребенку. И нашел он меня, как оказалось, по единственной причине – чтобы я после его смерти позаботился о них. «Моя жена, Нона, очень молода, – добавил он. – Надеюсь, ты сможешь меня когда-нибудь понять и простить. Завтра я вас познакомлю». С этими словами он ушел, оставив меня в полном недоумении и, буду откровенным, в бешенстве. Я тут же решил убраться поскорее из этого дома, мне эта ситуация показалась не просто предательством, но и подлостью, издевательством. В ту же секунду я стал складывать вещи, намереваясь уйти незамеченным. Планировал оставить записку отцу, что пусть он подавиться своими деньгами, и мне от него больше ничего не нужно.
Конечно, молодость и максимализм давали о себе знать. Я бы действительно уехал. Но тут в мою комнату постучали.
– Здравствуй. Не уезжай, – услышал я до боли знакомый голос. Это была ОНА.
Сейчас мне трудно передать то состояние, когда я увидел ЕЁ после столькой разлуки, как я кинулся обнимать и целовать ЭТУ женщину, осознав вдруг, как сильно люблю. Моя больная душа, истосковавшаяся по НЕЙ, не позволила мне сразу оценить всю нелепость моего положения… ОНА, Нона, была законной супругой моего отца и находилась на третьем месяце беременности. ОНА носила под сердцем моего брата.
Даже сейчас, когда прошло так много лет, и у меня совершенно другая жизнь и другая женщина стала моей спутницей, мне очень трудно вспоминать все это. Узнав шокирующую правду, я тут же выгнал ЕЁ из комнаты, заперся на ключ. И в ту ночь я впервые в жизни напился. Хотел быть пьяным до умопомрачения, чтобы забыть маму, ЕЁ, этот запах…
Видимо, у меня это получилось, потому как, когда я открыл глаза, не сразу понял, где я и что со мной. Моя голова была готова треснуть, я не смог даже сесть. «Лежи-лежи», – говорила Нона. ОНА прикладывала мне мокрое полотенце на лоб, давала пить настой каких-то трав. Когда я пришел в себя, мы объяснились.
До сих пор не знаю, были ли ЕЁ слова правдой, или ОНА лгала каждую секунду. Нона сказала, что полюбила меня с первого взгляда, хотела связать со мной свою судьбу. Но не смогла долго выносить мою холодность. ЕЙ казалось, что чувства безответны и тяготят меня. Потому она ушла. Устроилась работать в поликлинику медсестрой. Там ЕЙ довелось ухаживать за моим отцом. Уже тогда было известно, что он безнадежен. Отец так привязался к молодой сестричке, что предложил ЕЙ перебраться к нему, но уже не в качестве сиделки, а как законную супругу. Он обещал ЕЙ оставить квартиру, неплохое состояние. «Мне терять было совершенно нечего. Я уже похоронила себя и решила, почему бы хоть кому-то не быть полезной». По словам Ноны, когда они расписались, отец по началу вел себя, как и прежде – обычные отношения между больным и медработником. Но потом стал претендовать на большее. Когда ОНА отказала, напомнив, что у них был на то уговор, отец взял ЕЁ силой, и пригрозил, что если ОНА и дальше будет отказываться выполнять супружеский долг, то он выгонит ЕЁ голой на улицу и позаботится о том, чтобы ОНА в этом городе никогда не смогла найти себе работу. «Я знала, что он так и сделает. Да и идти мне абсолютно некуда. Я же сирота, сама из детдома. Теперь вот рожать собираюсь».
Все слова Ноны, МОЕЙ Ноны, которую я сам не смог уберечь, просто бросали меня в дрожь. Мне захотелось тут же задушить отца, «этого старого козла»: я был готов на все. Видя мою ярость, Нона успокоила меня, сказав, что он итак наказан – скоро умрет. А нам, если, конечно, я захочу быть с НЕЙ, придется поднимать малыша на ноги, так как беременность прерывать уже нельзя. Я как обезумевший кинулся целовать ЕЁ руки, гладить волосы, проклиная себя за то, что упустил свое счастье и обрек ЕЁ на такие страдания, я клялся ЕЙ в вечной любви… Ну, в общем, вел себя как полный идиот, состояние которого могло быть понятно только тем, кто хоть раз любил.
На протяжении последующих трех месяцев моя жизнь совершенно не имела никакой упорядоченности. Порой, я не помнил, что сейчас – день или ночь, какое сегодня число, какой месяц, а то и год на дворе. Возможно, я был на грани сумасшествия. Но я упивался этим. Я был с НЕЮ, моей Ноной. Я спал с женой своего отца, как ни безумно это звучит. Но мне было плевать на все существующие морали и поэтому любое обидное слово, произнесенное в ЕЁ адрес, могло меня действительно привести к убийству. Я был способен на все – так хотелось уберечь ЕЁ от всех невзгод, отгородить ото всего мира.
Между тем, ребенок внутри НЕЁ рос, а мой отец постепенно угасал в больнице. Мы с Ноной уже чувствовали себя мужем и женой, хозяинами квартиры, денег. ОНА, к моему удивлению, продолжала навещать отца в больнице, говорила, что и я должен хоть изредка ходить к нему. Но я не мог. Понимал ли я, что он умирает, и я теряю, возможно, последнего близкого мне по крови человека? Не знаю, не могу сказать точно. Тогда знал только одно – я нашел Нону и теперь уже не позволю себе потерять её, как когда-то потерял мать. О том, что Она скоро должна родить мне брата, я не думал, не замечал. Но время бежало, животик рос. Вскоре начались какие-то осложнения с беременностью, ЕЁ положили на сохранение. Запретили всякие отношения с мужчиной. И тогда я понял, как ненавижу этого ещё неродившегося человечка, который отбирает у нас драгоценные минуты счастья.
Нона пролежала в больнице около двух месяцев, я каждый день приходил к ней, приносил продукты. Врачи смотрели на меня, как на идиота: ну как можно было принести беременной женщине бутылку вина, или передавать сигареты. Но я думал только о НЕЙ. Я знал, что любит или не любит моя женщина, и хотел создать комфорт именно для НЕЁ, совершенно иногда забывая, почему она лежит в больнице, что доктора пытаются спасти ребенка.
Роды начались неожиданно: мне позвонил врач и сказал, что Нону увезли в операционную, возможно кесарево. Положение серьезное и нужно быть готовым ко всему. Я тут же примчался в роддом и умолял только об одном – спасти Нону. Мне было абсолютно все равно, что случится с младенцем. Возможно, именно тогда я вдруг осознал, что если малыш родится, нам придется что-то делать с ним: растить, воспитывать… Это как-то не входило в мои планы и совершенно не укладывалось в голове.
Не знаю, есть ли здесь какой-то рок судьбы или ещё что-то, но получилось так, что мой отец умирал в те же минуты, когда рождался его сын. Его смерть была такой же мучительной, как страдания Ноны. Несколько часов доктора оперировали Нону, борясь за жизнь женщины и ребенка, и несколько часов доктора же не отходили от постели моего отца, что бы хоть как-то облегчить его страдания.
Малыш родился и умер в один день. Я понял это не сразу, а когда спустя несколько недель пошел с Ноной на его могилу: на маленьком крестике вырисовывалась странная дата. Два раза одно и то же число. Для меня это было как откровением: мальчик прожил чуть больше шести часов…
Для женщины это, конечно, страшно: носить девять месяцев, рожать в муках, а потом в тот же день потерять… Но страдания моей Ноны как-то прошли мимо меня. Я от чего-то не виде ЕЁ слез, а теперь даже не уверен: были ли они вообще?
Через несколько месяцев после смерти отца и брата, я предложил Ноне оформить отношения. Я стремился защитить Нону от всяких разговоров и пересудов. Для меня лично документальные формальности были несущественными. Но, к моему удивлению, Нона отказалась: ответила, что все это предрассудки, что она уже была один раз замужем и больше не хочет. Скорее всего, в словах был смысл, понятный только ЕЙ. Я хотел сделать ЕЁ счастливой, и был согласен с любым ЕЁ решением…
Как и когда я потерял ЕЁ, мне определить сложно. Вспоминая сейчас все, что было, мне даже трудно поверить, насколько слепым делает человека любовь.
Первыми о том, что Нона мне изменяет, стали поговаривать мои соседи. Я, разумеется, очень долго не придавал этим сплетням никакого значения. Думал, что разговоры велись все с теми же целями – чтобы окончательно очернить в глазах общества эту женщину, – мою Нону. Ведь она итак слыла аморальной для окружающих – жила и с сыном, и отцом одновременно. Мне, конечно, было абсолютно плевать на пересуды, потому что я знал (или думал, что знал), как мой отец завладел ЕЮ.
Однако все эти разговоры неожиданно для меня стали препятствием для моей карьеры. Заканчивался обговоренный когда-то еще отцом срок о моем временном отстранении от работы. Меня вызвал начальник, достаточно уважаемый генерал, и сказал, что у него есть очень серьезное предложение. Он говорил о моих хороших перспективах в том городе, где мы тогда сожительствовали (как это модно сейчас выражаться) с Ноной. Предложение было действительно неплохое и могло вполне устроить и Нону – не требовалось бы куда-то уезжать, и не нужны были бы с ее стороны какие-то лишние жертвы и движения. Я уже было обрадовался. Тут генерал сказал – есть одно «но».
– Как обычно! – только и вздохнул я. – Что на этот раз?
– Вы должны немедленно расстаться с вашей… пассией.
Я не стал дальше его слушать: извинился, сказал, что его предложение меня не интересует, и собрался было уходить.
– Послушай, сынок, сядь. Прими мои слова так, как они звучали бы из уст твоего отца, – меня еще больше передернуло, и мое желание немедленно уйти возросло.
Генерал это заметил, поправился:
– Ну, или как человека, гораздо старше тебя, имеющего жизненный опыт и желающего тебе только самого хорошего, – он взглядом предложил мне сесть. Я повиновался. Он сказал тихо и спокойно:
– Женщина, с которой ты живешь – валютная проститутка. У нее скоро будут неприятности с властями…
Это было как гром среди ясного неба. После смерти отца прошло около полугода. Я жил в полном счастье с НЕЮ… Иногда совершенно не обращая внимания на то, что в определенный момент могло заставить задуматься… Известие генерала мне вдруг словно глаза открыло: мы прожили это время слишком роскошно, что касается финансов. Состояние отца, хотя конечно и неплохое, мною еще не было получено по наследству, а ни я, ни Нона – не работали… Я, видимо, побледнел, начальник предложил мне валерьянки, но я гордо отказался. Мой вопрос его просто удивил:
– Что я могу сделать, чтобы помочь ей?
Он всплеснул руками, но ответил довольно быстро:
– Единственный вариант – это увезти ее в другой город. Но тогда ты можешь забыть о той карьере, какую я предлагаю здесь…
– Никах но… Прошу, помогите нам с переездом.

Через час я был на квартире и приказным тоном дал понять Ноне, чтобы она немедленно собирала вещи. «Уезжаем завтра!» – сказал я. А ночью я любил ЕЁ так сильно, что она кричала от боли и просила сбавить пыл. Чего я не сделал и даже набрал обороты. Возможно, с моей стороны это было насилие, но я просто мстил ей за то, как она меня растоптала. Я вдруг понял, когда впервые начались ее похождения. Когда однажды ночью почувствовал, что у нее какой-то другой запах…
Не знаю, поняла она или нет, почему мы так резко переехали, знала ли, что мне стало известно о НЕЙ… Примерно через месяц мы немного обжились в тихом маленьком городке, где ни ЕЁ, ни меня никто не знал. Благодаря генералу я получил неплохую работу, а ЕЙ велел сидеть дома, обеспечив при этом и экономкой. Лидия Петровна, наша прислуга, выполняла еще и немного иную миссию. Она следила за Ноной, постоянно отчитываясь мне… В сложившейся ситуации мне, конечно же, следовало просто выгнать её, или сдать властям. А ЕЁ так любил, что моя голова просто кругом шла. Жизнь потихонечку налаживалась. Экономка следила за Ноной, но ничего особенного в ее поведении не было. Пока однажды…
Я вернулся домой очень уставшим… День на работе был сложным. И вдруг в нос мне ударил невыносимый, до боли знакомый запах… У меня земля из-под ног ушла.
– Привет! – она была одета очень нескромно и вызывающе. – Я соскучилась по тебе, – и начала прижиматься ко мне всем телом, всей душой. Я резко оттолкнул ее. Ушел в комнату и запер дверь. Долго курил и не мог прийти в себя. Что это было? Что?
Потом я позвал экономку и стал подробно выспрашивать, что нового произошло сегодня. Та вроде все в подробностях рассказала – все как обычно. Завтракали, обедали, гуляли с собачкой… Все разговоры пересказала… Ничего особенного.
А потом она вдруг так спокойно произнесла, будто только что вспомнила:
– Ах, да! Хозяйке какая-то посылка пришла… Она при мне открыла. Там духи были. Нона Вячеславовна сказала мне, что их по почте заказала.
– Духи?..

Я вбежал в спальню, как безумный.
Нона не спала, она как будто даже плакала. Я включил свет и первым делом обратил внимание на ее туалетную тумбочку. Там действительно стоял флакон с духами… Они назывались… «Жизель».
– Где ты их взяла? Где? – начал я как-то очень громко.
– Что с тобой? Духи как духи. Заказала по почте. Ничего особенного… – я резко схватил пузырек и выбежал из комнаты.

Мама! Моя мама! Эти духи появились не случайно! Я воспринял то, что в моей жизни вновь появился запах «Жизель», как знак судьбы, знак свыше… Словно мама хотела меня спасти… В ту ночь я и пил, и курил, и плакал… Я вдруг понял, что скорее всего Нона давно пользуется этими духами, поэтому я чувствовал себя при ней уютно, спокойно… И именно этот запах остановил меня, когда я после долгой разлуки нашел эту женщину в доме своего отца. Каким же преступлением, безумием казалось теперь, что проститутка носит на себе запах моей матери! Может именно тогда я осознал, что Нона никогда не заменит мне маму…
А утром я просто выгнал Нону, без всяких объяснений. Потом собрал вещи и тоже уехал из города, в надежде на то, что место, которое мне когда-то предлагал генерал, еще не занято. Работа для меня нашлась, хотя конечно, у моей карьеры история с Ноной отняла достаточно много времени. Я с головой ушел в житейские бытовые проблемы… Чуть позже начал вновь встречаться с женщинами и мстить им… Но однажды мне это все наскучило. Я захотел семейного счастья и нашел Инну.
И только намного позже я узнал, что моя Нона умерла от «профессионального» заболевания – СПИДа, и что она действительно была валютной проституткой. Среди своих ЕЁ звали Жизель…