Сердце, тебе не хочется покоя

— Если вы хотите увидеть бабулю живой, тогда срочно приезжайте. Она совсем плохая.
Чувствовалось, что голос на том конце провода не терпел возражения. Да и кто бы прекословил при таких обстоятельствах. Маша поблагодарила кузину Аллу, за извещение, и положила трубку телефона.
- Мама, с бабушкой совсем плохо. Надо ехать… Как все неожиданно. Она ведь всего неделю назад занемогла.
- Но мы же хотели причащаться на Петра и Павла? Разговеться…
- Не знаю. А вдруг после праздника не успеем с ней проститься? Пойду-ка я покупать билеты в Саратов на завтра. Собраться еще надо.
 На следующий день вновь позвонила кузина и сказала, что бабушка отошла.
— Мы билеты купили на вечер. – Упавшим голосом ответила Маша.
За темным окном вагона проплывали огни маленького незнакомого города. Маша вспомнила, как когда-то в детстве перед Новым годом они всей семьей подъезжали к Саратову. Из бесконечной темноты вдруг появился город, светившийся огнями. Впереди их ждал веселый праздник, проведенный у бабушки Веры. С этого моменты для Маши светящиеся окна домов всегда были связаны с приближающейся радостью и тайной. Ведь с каждым огоньком, зажженным в вечернем окне, была связана чья-то неизвестная остальному миру жизнь с ее радостями и скорбями.
— Бабушка ушла под праздник святых апостолов Петра и Павла, – думала Маша. - У апостола Петра в руках ключи от Царства Небесного. Господь ему доверил их, сказав: «что свяжешь на земле, то будет связано на небесах, и что разрешишь на земле, то будет разрешено на небесах». Надо ему молиться, чтобы пропустил душу новопреставленной Веры к Богу.
Маша лежала на второй полке, спать совсем не хотелось. Она смотрела на пролетающие мимо яркие придорожные фонари, и все время вспоминала о своей любимой бабуле.
Она прожила многотрудную и беспокойную, подобно бурному двадцатому веку, жизнь, и тихо встретив девяностолетие, вдруг неожиданно для родных — все уже привыкли к тому, что бабушка живет себе и живет — отправилась в путь всея земли.
Свыше ей дано было в жизни счастье: забыть себя ради других. Но об этом своем подвиге она так никогда и не узнала. Бабушке ведь это было свойственно так же, как дыхание. Ее доброе расположение, а вернее любовь к людям, выливалась за границы собственной многодетной семьи и распространялась на всех встречных. Она в каждом человеке, видела своего, родного, и поэтому сразу откликалась на чужую беду заботой и помощью. А своих детей и внуков воспитывала, как сейчас любят говорить, личным примером.
- Ты не беспокойся, научишься вязать. Вот держи пальцем нитку, а спицей продевай эту… Молодец. Постараешься еще, и шарф получится. А меня слепая монашка вязать учила, – начинала бабуля свой рассказ.
Маленькая Маруся уже слышала, что их прапрабабка Мария два раза ходила на богомолье в Киев. Взрослые считали это подвигом, и у Маши от таких рассказов поднималась в сердце радость, хотя она плохо понимала, что это такое – богомолье. Но о Боге знала хорошо. В пору ее детства советская власть усиленно боролась с Богом, о Котором она говорила, что Его на свете нет. Для Маши так и осталось загадкой, зачем было бороться с тем, чего нет, а если Бог есть, то бороться с Ним абсолютно бесполезно. Наконец время доказало: Бог был, есть и будет, а тогдашние богоборцы исчезли, словно струйка песчинок в песочных часах. Однако, как показывает, но, к сожалению, ничему не учит, история, богоборцы все равно не переводятся. Ведь еще царь Давид писал: «Рече безумец в сердце своем: несть Бог».
Также за обучением вязанию Маша узнала, что ее прадед Василий был искренне благочестив.
- Он всегда принимал и кормил у себя странников, и всяческого рода нищих и больных, – рассказывала бабушка Вера. - Как увидит на улице калика перехожего, сразу в дом зовет, угощает. Но такое усердие не осталось без испытаний, которое чрезвычайно его потрясло.
Как-то отец пригласил к себе на обед очередного такого несчастного и вкусно и обильно его покормил. Бедный странник, видимо, так давно ничего не ел, что сытный обед вызвал у него заворот кишок. И он после этого обеда внезапно отошел ко Господу. Отец ужасно переживал, что невольно стал убийцей человека, которого хотел пожалеть. Он похоронил нищего, как полагается, но сокрушался об этом деле до самого своего смертного часа.
- Бабушка, как же такое могло случиться. Ведь Бог добрый?
- Сейчас, уже по зрелому рассуждению, я думаю, что Господь помог им обоим. Должно быть, в глубине души отец гордился, что он вот так, лучше всех, привечает путников, и этот случай призвал его к покаянию и смирению, а бедный странник уже дошел до конца своей жизни, и Господь послал ему человека, который его по-христиански похоронил… И прабабушка твоя Евдокия была богомольна и чрезвычайно добра. Она-то и приняла и содержала у нас старую слепую монахиню.
- А из каких мест она пришла? – Удивлялась Маша.
- Вестимо, из каких. Монастыри-то все позакрывали, – вздыхала бабушка.
Потом Маша узнала о голоде Поволжья. На памяти бабушки в начале 30-х годов случился ужасный голод. Когда она об этом рассказывала, то ее руки покрывались мурашками.
 - До сих пор вспомнить страшно. Посмотри на мои руки. Кору с деревьев ели, траву варили, – говорила она.
Когда мама привозила Машу к бабушке в Саратов, то водила ее в разные музеи. Особенно у девочки остался в памяти краеведческий. Там она видела фотографии старого Саратова, основанного в 1590 году как город крепость, охранявший границы Руси от кочевников, и безумно огромные сапоги, в которых гитлеровцы пытались спасаться от русских морозов. Но особенно девочку потрясли фотографии голодающего Поволжья, сделанные в начале 20-х годов прошлого столетия.
Видя, как бабушка собирает крошки хлеба с обеденного стола и отправляет их в рот, Маша повторяла все это за ней следом. Став большой, она переехала жить в Москву, и когда в их коммуналке соседка бросала подсушенный батон хлеба в отходы, его стук о дно помойного ведра отзывался в Маше, как удар комьев земли о крышку гроба.
Маша знала, что, несмотря на испытания в детстве голодом, Вера выросла веселой, можно сказать, даже озорной. А в молодости у нее случилось еще одно потрясение – раскулачивание. Отец Василий с четырьмя ее братьями работал в поте лица, и они жили хорошо. Бабушка говорила, что однажды пришла люди, которые свели со двора коров и лошадей, достали из погреба отцову кубышку и утопали. «Лучше бы он чего купил на эти деньги».
Маша же полагала, что, слава Богу, с раскулачиванием семье ужасно повезло. Ведь их же не сослали ни в Сибирь, ни в Казахстан.
Старшие братья стали помаленьку обзаводиться своими семьями. Вера жила с родителями. Вот тут и приехал в их деревню учитель Гаврила Семенович, будущий муж Веры.  Обычно говорят, что надо искать жену не в хороводе, а в огороде. Однако Вера была девушка бойкая, везде поспевала: и пироги печь, и голосиста песни исполнять, в самодеятельности участвовала. И судя по ее красивым дочерям, она была хороша собой. Ее даже хотели забрать в хор им. Пятницкого. Но мама Евдокия не отпустила, сказав: «Неча тебе в артистках делать!»
Через некоторое время Гаврила Семенович женился на своей бывшей ученице Вере. Маша сейчас очень сожалела, что никогда не спрашивала бабушку о том, как он сделал ей предложение? Как они поженились?
Гаврила Семенович преподавал химию, биологию и модный в то время немецкий язык. В январе 1941 года появилась первая дочь Катерина. А уже летом деда призвали в армию, началась Великая Отечественная война с гитлеровцами, и специалисты немецкого были необходимы фронту.
Вере тогда исполнилось двадцать лет. Она была грамотной женщиной, ее поставили секретарем сельсовета. Поэтому ей нужно было разносить по домам продуктовые карточки, повестки на фронт. Однажды Вера доставила одному из своих сельчан такую повестку. А он так разозлился: «Ты чего мне принесла?!», что стукнул бабушку головой о стену, да так сильно, она даже сознание потеряла. Вера не стала никому жаловаться, в органы не заявляла, и посторонним об этом случае не рассказывала. Когда этот человек после войны вернулся в деревню живой и здоровый, то просил у нее прощения и благодарил, что она тогда на него не заявила в милицию. Бабушка, когда об этом рассказывала, всегда недоумевала: «Я же ничего плохого не делала, работа такая была. Куда деваться? Ведь все мужчины на фронт шли».
В ее обязанности также входило воевать с дезертирами. Некоторые солдаты убегали с фронта и окапывались в окрестных лесах, вероятно, это были местные ребята. Люди шли на облаву, а Веру ставили с ружьем на дороге. Она должна была кричать: «Стой, кто идет». Наверное, и стрелять надо было. Но у дезертиров тоже имелось оружие. Бог миловал, на нее никто не выбегал. А однажды такая пошла пальба в лесу, что бедная Вера сильно испугалась и, не выдержав, спряталась в стогу сена.
Еще она рассказывала, что ей приходилось ездить за зерном, а может за чем-то съестным куда-то в сторону Средней Азии. Тогда обычно путешествовали, сидя на крыше вагона поезда. Однажды она попала под бомбежку Саратовского моста. Это была, по словам бабушки, такая «страсть»: «Самолеты воют, бомбы летят, вода кипит и вверх прыгает, поезд дергается, я на крыше, привязанная, уши заткнула, чтобы не оглохнуть, но проскочили, слава Богу». Вот такая была у Веры тыловая работа и житейское бытие. В глубокой старости бабушке за такую работу даже дали медаль.
Где-то, наверное, в конце сорок второго года Гаврилу Семеновича сильно ранило. Пролечив долго в госпитале, его комиссовали и отправили домой. До конца жизни он прихрамывал, был тяжело контужен, вследствие этого сильно эмоционален, и не всегда мог себя сдерживать. Особенно на работе, будучи правдолюбом, иногда в резкой форме делал замечания начальству. Вдобавок к этим треволнениям Гаврила Семеновича все время пытались сделать членом коммунистической партии, но он неизменно тактично отвергал эти предложения. Последствия бывали разные. Иногда приходилось увольняться и менять место жительства.
Тогда, во время войны, получив телеграмму от мужа, Вера на перекладных поехала на далекую станцию его встречать. Она об этом рассказывала Маше: «Захожу на вокзал, там сидят несколько мужчин, а я своего мужа не вижу. Вдруг ко мне подходит один из них: худой, седой, стриженный, лицо в морщинах.
- Вера, ты меня не узнаешь?
- Гаврила Семеныч, это ты что ли? - и заплакала. - Вот что война-то с людьми делает.
Потом со временем Гаврила Семеныч подлечился, Вера за ним ухаживала, и он опять стал похож на себя.
Второй у них родилась Машина мама Любовь. Это произошло в огороде. Вера что-то поливала, и вдруг началось... Роды принимала ее мама Евдокия. Ребенок появился в рубашке, поэтому сначала женщины испугались, не разобравшись, что это такое. Но Евдокия все поняла, быстро разорвала мешок, и Любовь вышла на свет Божий.
Прадед Василий обожал маленькую Любочку и с удовольствием ее нянчил. Говорили, что она была на него похожа. Но это продолжалось недолго, через некоторое после ее рождения Василий умер. Вскоре, вероятно, голод заставил Гаврилу Семеновича переехать с семьей в Среднюю Азию, где родилась третья дочь Надежда. Затем они вернулись в Россию и поселились в деревне, в Саратовской области.
Деревенские жители был очень добрыми, увидев малых детей учителя, выделили им пустой дом и стали приносить, кто что мог: мебель, одежду, продукты. Одним словом, встретили радушно, оказали «помочь».
Машу в детстве поразила история о страшном урагане, случившемся в этой деревне. Сначала была ужасная гроза, ливень, гром и молнии, а потом вдруг от земли до неба возник огромный, валивший все на своем пути, черный столб и двинулся на деревню. Мама рассказывала, как их деревенские маленькие старушки в белых платочках взяли в руки иконы и, подняв их над головой, пошли с молитвами прямо навстречу смерчу. А жители деревни падали на колени, тянули руки к небу и громко молились, просили прощения и Божьей помощи. Ужасный круговорот уже подошел к окраине деревни, но вдруг, словно его кто оттолкнул, он свернул с дороги и со свистом ринулся к лесу. Когда деревенские жители пошли туда, то увидели целую просеку…
Здесь в деревне текла скрытая христианская жизнь. Евдокия ходила на тайные молитвенные собрания и брала с собой любимицу Любу. Мама рассказывала, что однажды на Страстной неделе в доме какой-то женщины на столе лежал огромный крест. Старушки читали молитвы и поклонялись Ему. А потом на Пасху всем семейством красили яйца и пекли куличи.
В этой же деревне случилось несчастье. Когда Вера была вновь беременна, на нее напала нервная корова и боднула рогами в живот. Девочка родилась красивой, но парализованной. Назвали ее Машей. Она была очень сообразительна, быстро развивалась для своих младенческих лет, вот только двигаться не могла.
В это время Гаврила Семенович опять собрался в Среднюю Азию. Никто из родных не мог вспомнить и объяснить этого его желания. Почему он уехал? Ведь в деревне они жили хорошо.
В рассказах о Средней Азии Маша с детства слышали от мамы и тетушек удивительные истории о змеях. Это была тема с холодком под ложечкой. Кроме диких змей, которые ползали рядом с людьми, купались в арыке с детьми, по счастью никого не ужалили (Господь бережет младенцев), висели на хлопке, когда его собирали, и еще много чего вытворяли, водились еще такие гадины, которые селились в самом доме. Маша помнила семейное предание, как ее маму, в их первое проживание в Средней Азии, такое «домашнее чудо-юдо» посетило.
Вера вошла в дом, а там маленькая дочь Люба, сидя на полу, гукая, что-то объясняла огромной змее, которая ее внимательно «слушала». Мать обмерла на пороге, змея зашипела в ее сторону и уползла. Говорят, что своих домашних такие змеи вроде бы, если жалят, то в самых исключительных случаях.
Во второй свой приезд в Узбекистан семья поселились в Ферганской долине. Нищета настала ужасная, однако жили весело. Дети ведь росли, а это всегда приносит родителям радость и чувство полноты бытия.
Гаврила Семенович был безмерно добрым отцом, девочки его любили чрезвычайно. В дни общественных праздников сестричкам было раздолье. Папа, отдыхая от тяжелых трудов, был свободен и весьма благодушен, давал деньги на конфеты, ласкал их, устраивал веселые игры и забавы. Девочки с нетерпением ожидали, когда во время семейного застолья он запоет свою любимую песню: «Сердце, тебе не хочется покоя, / Сердце, как хорошо на свете жить / Сердце как хорошо что ты такое / Спасибо сердце, что ты умеешь так любить...» Маша замечала, что у теть во время исполнения этой песни всегда в глазах появлялись слезы. Слушая рассказы о жизни деда, ей приходило на ум, что он воплощал слова песни в реальность. От его широкого сердца покоя, возможно, и не было, но зато семья чувствовала безграничную свободу жизни по совести.
 Трудился он на пяти работах. Преподавал, часто приходилось ездить в отдаленные кишлаки, репетиторствовать. Уча ботанике, он внедрял ее достижения в жизнь и выращивал огромные помидоры, яблоки и груши, скрещивал разные сорта между собой. Трудно было из-за немецкого языка, часто дети в спину обзывали его фрицем, и еще чего похуже говорили. Он сильно огорчался. Помощница его, жена Вера, была непомерно загружена трудами по дому. Поэтому утешителем семьи стала бабушка Евдокия. Она жалела внучек после родительского наказания, полученного за провинности и шалости. Сам Гаврила Семенович в теще души не чаял, найдя в ней внимательного и доброжелательного слушателя. Бабушка Евдокия всегда с ним соглашалась, сочувствовала во всех его затруднениях на работе (Гаврила Семенович был человек впечатлительный и переживательный) и всегда утешала, чтобы он не волновался: «Не скорби, все пройдет и образуется».
Бабушка Евдокия особо выделяла Любу и Машеньку, как ее все ласково звали в семье. Младшую она учила молиться с младенческих лет. Наверное, это была короткая молитва «Господи, помилуй».
Все помнят, что у этой девочки был удивительный слух, она наперед знала, кто идет к дому. А Маша предполагала, что, возможно, это был духовный слух: «Как, лежа в кроватке, можно слышать, что происходит далеко на улице? Что кто-то идет в сандалиях по пыльной дороге».
Этот трехлетний младенец к тому же увещевал старших девочек, когда они хулиганили. Тогда был в моде американский фильм «Тарзан», можно себе представить, какое влияние он имел на детей.
- Что вы делаете? - говорила Маша, когда сестренки с дикими криками скакали по комнате, - побойтесь Бога. Он все видит. 
С ее уходом в мир иной связана неразгаданная тайна. Вера в очередной раз отправилась в роддом. К великой радости отца родился долгожданный мальчик Коля. А в этот момент совершенно неожиданно и, можно сказать, беспричинно умерла Машенька. Днем у нее поднялась температура, а ночью она ушла в мир иной. Все горевали об этом ребенке, потому что очень любили. Никто не хотел говорить Вере о случившемся, и к ней отправили, как самую отважную, Любу. Но и она пришла в роддом и там горько заплакала.
Перед преданием тела Машеньки земле, гроб принесли в роддом, чтобы мама могла попрощаться с дочерью. Бабушка рассказывала об этом очень странную историю и всегда плакала, а Маша рассуждала, что, возможно, такое могло показаться от волнения… Когда Вера прощалась с дочкой, Маша вдруг открыла глаза и посмотрела на нее, а потом опять их закрыла. Медсестра, видевшая это, сказала, что она попрощалась с мамой. Вере стало дурно, она сильно заболела, ее долго не выписывали из роддома.
Вскоре после Маши умерла и бабушка Евдокия. Это случилось, во сне, очень тихо. Такой же тихой была и вся ее прошедшая жизнь. Вера, вставшая, как всегда в пять утра, вдруг услышала, что Евдокия громко вздыхает. Подошла к ней: «Ты чего, мама?» А она уже отошла. Прабабушка Евдокия очень не хотела умирать в Узбекистане, но получилось иначе. Люди рассказывали, что русское кладбище, где лежали Машенька и прабабушка Евдокия распахали и засеяли хлопком.
Маша утешала себя мыслью, что хлопок сеют не на два метра вглубь, могилы их сохранились, и молилась об упокоении родных душ в «месте злачне, в месте покойне, идеже лицы святых веселятся» с особым чувством. Ведь ее назвали в память столь рано ушедшего, любимого всеми дитя. Маша верила, что эта девочка тоже молится о ней, поэтому именно она первая пришла в Церковь к Богу.
А жизнь их семьи шла своим чередом. Веру в Узбекистане одолела малярия, поэтому решено было его покинуть. В этот раз переехали на Урал, к ее брату Алексею, человеку добрейшей души. Он жил в поселке Гора Хрустальная с девятью детьми в одной комнате, к ним присоединилась Вера с мужем и пятью детьми. Уживались они в основном мирно, затем Гавриле Семеновичу выделили собственную комнату.
Но вскоре, в 1954 году, Гаврила Семенович трагически погиб. Он и на Урале, как всегда, работал в нескольких местах. Однажды переходил железнодорожную линию, чтобы поспеть на свою электричку, и его сбил поезд, пришедший на пять минут раньше расписания. Гаврила Семенович ведь хромал и не смог быстро, как все пассажиры, перейти через рельсы на свой перрон.
Вера осталась с детьми одна. Любу с Надей предложили определить в интернат в городе Краснотуринске. Мама всегда тепло вспоминала это время. Жизнь в интернате протекала хорошо и спокойно. Преподаватели там были, в основном, из ссыльной профессуры Москвы и Ленинграда. Воспитатели работали добрейшие, детей любили и жалели. Кормили замечательно, зимой бывали даже арбузы. Однажды ребят на целое лето отправили отдыхать в Адлер.
А вот Вера, лишившись мужа и девочек, от горя обезножила. Перестала ходить, ноги не держали, и она могла только ползать по земле. А надо было как-то жить, у нее на руках ведь были еще малые дети. Выручали ее жизнелюбие и трудолюбие, она никогда не унывала. Могла, конечно, погоревать, поплакать, но особого времени на это у нее не было.
Бабушка рассказывала внукам, как во время этого жизненного испытания, однажды она ползала по полю, собирала картошку и бросала в ведро ходившей за ней старшей дочери Катерине. Надо было кормить еще двоих, самых маленьких. Вдруг мимо едет начальник, знавший их семью и спрашивает: «Вера Васильевна, ты чего здесь ползаешь?» Она ответила, что Гаврила Семенович погиб, а у нее ноги отнялись, некому картошку собрать и рамы зимние в окна вставить. Этот добрый человек прислал рабочих, они собрали картошку и вставили рамы. А бабушка со временем стала приходить в себя и совсем поправилась. При муже она занималась только семьей и хозяйством, а без него всю жизнь трудилась на самых тяжелых работах. Надо было одной поднимать детей, а там всегда хорошо платили.
Встав на ноги, Вера перебралась под Краснотуринск, поближе к интернату, чтобы быть при своих девочках. Однако климат на Урале, особенно же в Краснотуринске, был ужасно суровый. Веру стали мучить ангины. Девочки уже закончили обучение в интернате и Вера решила переехать к своим дальним родственникам опять под Саратов, в поселок Приволжский, в народе называемый «мясокомбинатом», потому что там действительно стоял огромный мясокомбинат. На него-то бабушка и устроилась, в самый трудный цех.
Сначала жили по съемным квартирам. Денег совсем не было, и она с отчаяния пришла со всеми детьми в приемную к директору мясокомбината и стала просить жилье. Они все вместе даже переночевали в его приемной. Директор пожалел Веру и выделил помещение в аварийном бараке. Скоро его сломали, и семья получила трехкомнатную квартиру в новом доме.
К этому времени старшие дочери уже выросли. Надя скоро замуж вышла. Катя с Любой, видимо, впитав от родителей дух странствий, еще долго ездили по стране от Киева до Владивостока, пока не вышли замуж. Сын Николай отлично учился, его даже наградили за это поездкой во всероссийский детский лагерь «Орленок» на Черное море. Поступить в летное училище не получилось из-за проблем со здоровьем, и Николай, наверное, тоже из-за кочевого детства, стал машинистом. Когда он женился, Вера оставила ему в подарок общую семейную квартиру, а сама, по сложившимся обстоятельствам, вновь переехала с младшей дочерью Татьяной в барак. Его потом сломали, и они получили новое жилье. 
Через эту небольшую квартирку по очереди, по мере взросления, прошли почти все ее одиннадцать внуков. Она собирала их летом к себе и, наверное, именно в это время дети получили основные понятия о жизни, определившие всю их дальнейшую судьбу. Сами родители обычно много работают и не всегда успевают глубоко заниматься воспитанием детей.
С внуками бабушка Вера смогла заниматься потому, что, как мать-героиня, она рано вышла на пенсию, которая у нее из-за тяжелых работ была по тем временам очень приличная – 120 рублей. Но она еще продолжала трудиться, считая, что надо помогать воспитывать внуков. Сначала была дворником, и двор у нее сиял чистой. Затем стала банщицей. Раньше любили мыться в банях. Люди нарадоваться не могли: баня блестела. Все ее благодарили и ходили туда мыться с удовольствием. Внуки по вечерам тоже иногда отправлялись в баню, помогали ее убирать и купались. Бабушка говорила им: «Работать не стыдно. Вот воровать стыдно, а работать не стыдно – никогда и нигде».
Маша, когда выросла, то сама убедилась, как замечательно трудиться хорошо, и совесть спокойна, и все вокруг рады и желают тебе здоровья и долгих лет жизни. Ее бабушка действительно дожила до глубокой старости… Но когда плохо работаешь, да к тому же втихаря воруешь, то все злятся и клянут. А впоследствии, натыкаясь на твою халтуру, всегда вспоминают черным словом.
Внуков летом было всегда много. Спали, кто где умещался: на диване, рядком, на полу на ковре, бабуля даже иногда под столом стелила. Но жили дети дружно и весело. Бабушка варила огромную кастрюлю щей и молочной каши. Если затевала блины, то получалось штук пять высоких башенок, а пирожков пекла — большой тазик. Любила, чтобы всем досталось помногу, «с горкой».
Маша вспоминала, как бабушка учила ее никогда не жаловаться. Говорила: «Вот меня бывало спрашивали: «Вера, как живешь?» А я им: «Лучше всех, с покрышкой»». Люди удивляются, одна с пятерыми детьми – и лучше всех». К великому сожалению, у Маши так жить не получалось. Ничего не поделаешь: такое поколение нытиков-паралитиков.
  Для внуков был взят дачный участок, где выращивались фрукты с овощами. Бабушка Вера, когда весной сеяла семена, приговаривала: «Чтобы всем досталось: и нам, и воробьям, и ворам». Действительно шесть соток давали такой урожай, что все ели-угощались, и до ста банок закручивали. Она их потом детям раздавала, приезжавшим за внуками. Вишня «пятиминутка» была ее фирменной консервировкой. Зимой Маша открывала банку с живой вишней, которую сама же и колупала от косточек, и по квартире шел ягодный аромат бабулиной дачи.
А летом бабушкины внуки часто ходили на дачу, и никто никогда не протестовал. Днем они бегали по двору, купались (в том время Волга была полноводной, заливы у поселка еще не заросли камышами), спали. Затем бабушка собирала свой «колхоз». В тележку сажала самых маленьких, чтобы быстрее идти, и они отправлялись объедаться ягодами, ну и, разумеется, собирать их. К вечеру не спеша возвращались. Большие шли с бидончиками, маленькие налегке, держась за тележку, наполненную огурцами, помидорами, пряным укропом, малиной и вишней. Так дети приучались трудиться.
С годами внуки подрастали, и когда шли за бабушкой, то занимали пол-улицы. Но к этому времени у многих из нас начиналась своя взрослая жизнь. Реже стали навещать бабушку, которая сразу заскучала. Жить только ради себя Вера совсем не умела. Тогда она стала объезжать своих детей. Гостить. Может, присматривалась, к кому перебраться? Шел ей тогда шестой десяток.
Бабушка Вера, да и вообще люди старшего поколения, по своей святой простоте и некичливости была необыкновенно общительна. Запросто могла заговорить с любым человеком на улице, и с готовностью ответить незнакомцу и объяснить все, что он спрашивал. Сейчас так общаться люди уже не умеют.
Поэтому Маше особенно запомнилось, как бабушка посетила их семью. Тогда они жили в новостроящемся городе, чтобы там получить квартиру и вернуться в Саратов, где было трудно заработать жилье.
 И вот, как раз, семья квартиру получила. Бабушка телеграмм о своем приезде никогда не присылала. Хотя они часто переписывались, бабушка еще не знала, что у них уже другой адрес. Она пришла на старую квартиру, там соседи сказали ей новую улицу и дом, а номер квартиры они забыли, помнили только этаж. Бабушка отправилась по указанным координатам. День рабочий, соответственно, домочадцы были на производстве, или в школе. Бабушка обошла все третьи этажи указанного дома, обзвонила соседей, рассказала, что ищет свою дочь. Лишь в последнем подъезде, услышав собачку, решила, что это та квартира. Но она, увы, была безлюдна. Тогда бабушка отправилась на огромный завод, где работала дочь. Кто ее надоумил пойти в отдел кадров и как она туда попала через проходную без пропуска, история умалчивает. Когда дочь, сидя на своем рабочем месте, взяла трубку внутреннего телефона и вдруг услышала голос матери: «Люба. Это я к вам приехала, а никого дома нету», у нее пол под ногами закачался от неожиданности и волнения. «Как же ты меня нашла?!»
Когда вечером они с бабушкой шли по двору, с ней уже многие здоровались. Справлялись, нашла ли она своих детей. А бабушка весело отвечала, что они встретились. А ее дети, прожив здесь уже несколько месяцев, никого не знали.
Маша вспомнила тут же, как однажды они с бабулей поехали отдыхать на Черное море. Пока она, как всегда, медленно заходила в воду, бабушка, которой было тогда уже шестьдесят семь лет, в это время поднималась на волнорез, кричала оттуда: «Давай, чего бойиси…», - и бултыхалась в морскую пучину. Потом она говорила Маше, что в молодости отдыхала в санатории и была лучшей пловчихой. Пляж смотрел на бабушку-спортсменку. И вскоре отдыхающие, улыбаясь, стали с ней здороваться, как с доброй знакомой. Все любят жизнерадостных людей.
Когда Маша переехала в Москву учиться, бабуля ее навещала, опять же быстро сойдясь накоротке со всеми соседями ее съемной комнаты. Людям всегда нужна какая-то помощь, а бабушка, замечая это, шла им навстречу. Но про Москву сказала, что здесь над городом стоит смог и закрывает солнце: «Темновато тут». С какого моста она это увидела, Маша не знала.
Но в том знаменательном году, о котором идет речь, объехав дочерей, бабушка, посмотрев на их житье-бытье, видимо, решила, что будет семейным отягощением. И сделала такое, чего от нее никто не ожидал. Оставив квартиру дочери Наде, жившей с подселением, она переехала в деревню к одинокому деду Михаилу, которому тогда было уже лет за семьдесят.
Близкие сначала этот поступок бабушки не приняли и, видимо, молчаливо осудили, временно прекратив даже письма писать. Бабушка очень переживала. Но со временем они друг по другу так соскучились, что, нарушив молчаливое табу, сообща двинулись к бабе Вере в далекую глухую деревеньку, затерявшуюся на границе с Казахстаном.
Для Маши это было первое посещение настоящей деревни. У старичков к этому времени уже сложилось братское трудовое содружество. Они, помогая друг другу и утешая обоюдную старость, жили спокойно и в согласии. Как люди, уважающие порядок, они расписались в загсе, чтобы все было по закону. Управляла домом баба Вера. Дед Михаил играл на гармошке, чем понравился семье, любившей петь.
Поначалу у них было огромное хозяйство: конь, две коровы, куры, утки и огромный огород. По утрам пить парное молоко для городских жителей было огромной радостью, а сорвать на огороде огурец или яблоко и тут же съесть, делом небывалым. Получилось, что бабушка и тут позаботилась не только о себе, но и о своих детях и внуках.
Со временем уже внучки стали выходить замуж, и бабушка справляла им приданное. Все очень удивились, когда она в начале двухтысячных годов подарила своим уже престарелым дочерям солидные, по тем временам, денежные суммы – «для поддержки хорошего настроения». Пенсия у нее была приличная, хозяйство свое, а денег копить она не любила.
Бабуля еще в детстве рассказывала внукам народные предания, видимо, оставшиеся от прабабки Евдокии. Одно из них говорило о том, что в Библии написано, как в последние времена по земле будут ползать огромные железные змеи, а в небе летать железные птицы. Потом исчезнет вода, все станет пустыней. Люди начнут везде ходить и искать воду, увидят, как впереди что-то блестит, побегут туда. Но вместо воды они найдут слитки золота, и будут рядом с ним умирать от жажды. На всю жизнь Маша получила урок, что во времена всеобщих потрясений никакое золото и деньги не заменят даже глотка обыкновенной воды. Значит, думала она, надо надеяться на Нечто высшее. Бабушкиными наставлениями, в их семье никто не стремился к накоплению богатства. Конечно, должен быть дом, и все необходимое для простой радостной жизни, а желание большего — это суета сует и томление духа.
В лихих девяностых годах у Маши временами было совсем плохо с деньгами, и в отпуск она с удовольствием отправлялась к бабушке в деревню. Они поливали огород, пели бабулину любимую песню «На горе колхоз под горой совхоз…», и были вполне довольны жизнью.
Надо сказать, что все бури, прошумевшие над нашей страной в конце двадцатого столетия, бабуля с дедулей пережили спокойно и без больших проблем. Дед Михаил без старческих болезней дожил до девяноста двух лет. Однако под самый конец жизни ослеп, и бабушка Вера за ним ухаживала, иногда не без ропота. Но когда она опять осталась одна, выяснилось, что Вериным потомкам не передалась ее жертвенная любовь к ближним. Бабушка хотела, чтобы кто-нибудь переехал жить к ней в деревню. Но на этот призыв никто не откликнулся. Правда, старшая дочь Катерина специально приезжала с мужем на машине, чтобы забрать бабушку к себе, но та наотрез отказалась.
После восьмидесяти лет бабушка Вера жила в деревне одна и время от времени наезжала с визитами в Саратов. Смотрела на житье детей, и затем к ней обязательно кто-то приезжал в гости. Несколько раз  она ходила на исповедь (у них в деревне храма не было), привозила городским батюшкам вкусные деревенские гостинцы. Иногда бабушка ездила к Катерине, живущей в другом городе, и даже, в сопровождении Надежды, посетила свою родину.
Дама, сидящая в железнодорожной кассе, увидев дату рождения Веры Васильевны, возмущенно спросила у Надежды:
- Куда вы тащите старушку?
- Да она сама велела билет купить. Это еще вопрос, кто кого тащит, – отвечала та.
А на восемьдесят шестом году жизни бабушку резко, в один момент, одолели старческие хвори. Она вдруг ослабела, стала очень плохо слышать и начала с большим затруднением ориентироваться в пространстве.
Поэтому, когда Любовь и Мария, как волевая группа поддержки, приехали за бабушкой, чтобы вести ее к Наде, та уже не сопротивлялась и сама стала собирать вещи.
Живя у Надежды, бабушка Вера исповедовалась и причащалась у местного батюшки, посещавшего ее дома, ела строго по часам и была вполне довольна жизнью.
За праздником Крещения Господня тут же следовал день рождения бабушки Веры. На девяностолетие родительницы Люба с Машей на святки приехали из Москвы, чтобы ее поздравить. Но она их не узнала.
Когда бабушка спросила:
- Вы кто и откуда?
Люба ответила, крича ей в самое ухо:
- Мама, это я, Люба, а это – Маша. Мы из Москвы приехали.
Бабушка согласно кивала головой. А через некоторое время вдруг заявила:
- У меня тоже дочка в Москве живет.
Маша горевала, что самый близкий друг, бабуля, ее не понимает, им больше невозможно поговорить по душам. Она, пытаясь восстановиться в бабулином сознании, специально купила недорогой слуховой аппарат. Вставила трубку в бабушкино ухо и умоляюще заговорила:
- Бабушка, это я, твоя первая внучка Маша.
- Кто-то говорит… - Удивленно отвечала старушка. Но дальше этого дело не пошло. А потом бабуля, видимо, желавшая естественности в своей жизни, вырвала трубку из уха и махнула на аппарат рукой.
Связь времен прервалась.
По ночам в тишине Маша иногда просыпалась от звука ее шагов по деревянному полу — «топ-топ-топ». Бабушка вставала и прохаживалась. А внучка думала: «Чего только не пришлось пережить любимой бабуле, ведь даже ноги у нее отнимались. А сейчас через девятый десяток перевалило и, Богу нашему слава, она до сих пор ходит самостоятельно».
«Топ-топ-топ» - раздавались тихие, словно детские, шаги в темном коридорчике.
…Под утро, утомившись от воспоминаний и дум, Маша, наконец, заснула под стук колес с горькой мыслью, что бабушки в этом мире больше нет.
Дверь им открыла Надежда, уже повязавшая на голову черный платок.
- Умерла она так же тихо, как бабушка Евдокия, – рассказывала она. – Несколько раз вздохнула и отошла ко Господу.
Бабушка Вера лежала такая спокойная, словно уснула совсем ненадолго.
Вечером приехала Катерина. Они, наконец, встретились все вместе. Затем всю ночь читали Псалтирь по новопреставленной Вере. Батюшка отпел ее дома. На похороны собрались знакомые старушки, подъехали, кто смог, внуки.
Сороковины новопреставленной Веры пришлись на праздник Преображения Господня. Московский священник служил панихиду, а у Маши на сердце было хорошо. Вчера на всенощной она в стихире неожиданно четко услышала: «Днесь Христос на горе Фаворстей, Адамово пременив очерневшее естество, просветив, богосодела», - и вдруг подумала, что Господь за искреннюю любовь к людям простил все вольные и невольные согрешения Его рабы Веры, и душа ее преобразилась для жизни вечной.
На фотографии семья Веры, но еще не вся, младшие детишки еще не родились.