Страницы из дневника Дерзать и верить Том 2

Страницы из дневника "Дерзать и верить" Том 2.
Понедельник. 27 августа 1979 года
Жара, словно нам назло, продолжается. Тридцать пять градусов в тени, а на солнце? Лучше не думать!
Сегодня выезжал на работу на свои посёлки: Соцгород, Октябрьский, Донской. От обильного потения весь мокрый, хорошо только, когда ветерок из-за угла дома вдруг прошумит сухими листьями и вроде бы становится прохладней, и вроде бы свежей. А солнце стоит в зените и будто кружится и смеётся, что так ловко жару поддаёт и ни одного на небе облачка.
А вчера ночью небо было всё в звёздах и так выразительно они крупно сияли, что невольно залюбуешься! Но и ночью душно, потом к двенадцати потянуло лёгкой, но приятной свежестью и как бы невзначай запахло дождём. О, какой это был запах! Где-то, видимо, прошёл дождь, а нам от него только запах достался. Да и тот вскоре улетучился. А потом я заснул.
Сегодня, по пути в ателье на посёлок Молодёжный, решил пойти к Николаю Юрину. Он обрадовался, увидев меня. Первым долгом он поделился тем, что как за два вечера «уничтожил» мой дневник, о котором он отозвался, кажется, неплохо. У него пробудилось желание самому вести дневник. Значит, это моя заслуга. Потом он спросил о том, сколько я написал после той тетради, что я ему давал читать. Я ему ответил сколько.
–– Да, ты плодовито пишешь, –– отметил он.
Николай прочитал тетрадь за прошлый год и начало этого года. Ту тет-радь я вёл с конца августа и по конец февраля. Ещё бы не плодовито, за весну и лето я исписал лишь одну сорокавосьми листовую тетрадь и одну толстую все девяносто шесть листов. А эта уже вторая толстая за лето. Николай справедливо замети, что у меня много повторов, на что я не раз указывал сам себе. По-моему, в последней тетради повторов меньше. Я у него поинтересовался, что он пишет, он ответил, что пока ничего, по-прежнему продолжается творческий застой.
–– Но замыслы есть? –– спросил я.
–– Да, –– задумчиво ответил он, –– кое-что есть.
Потом он привёл на память несколько начальных строк, из которых хо-чет развить, то есть написать стихи.
Николай выглядит хорошо не то, что я. Он был весел, непринуждён, а я вёл себя спокойно, как будто кого-то стеснялся. Временами у меня покалывало в сердце, и я уходил на секунду в себя. Но внешне хотел казаться немрачным. Как мне уже порядком надоела эта несносная болезнь! Ведь Николай ничего не знает о том, как я себя чувствую.
Мы сидели на улице, пришёл симпатичный высокий парень в клетчатой рубахе, со светло-русыми вылинявшими волосами, которые у него длинные, но подстрижены аккуратно со всех сторон. Николай заговорил о балерине Власовой, из-за которой уже третьи сутки задерживают в Америке наш самолёт «ИЛ-62», американские власти хотят, чтобы Власова осталась у них, а она не хочет и выражает протест, что они ведут себя незаконно. Николай сказал мне о том, что говорил «Голос Америки». Он говорил, что муж Власовой остался в США по своему желанию и что Власова тоже вроде бы согласилась. Но в последний момент отказалась. Об этой нашумевшей на весь мир истории я узнал из программы «Время». Потом от этой истории все перешли к политике, что мы в США закупаем 10 миллионов тон зерна и столько же кукурузы из-за низкого у нас урожая зерновых.
–– Вот поэтому у нас и повысили цены на золотые изделия, –– изрёк Николай, –– а иначе бы, зачем было в июле повышать, чего никогда не было, обычно повышение или понижение цен происходило весной.
Я, конечно, не домысливал, как и что происходит у нас и там, поскольку это меня нисколько не волнует. И вообще хоть я политикой интересуюсь, но в наше время столько развелось доморощенных политиков и с каждым не наспоришься. Уж лучше промолчать, их вон сколько этих голословных «политиков», которые на свой аршин меряют и толкуют государственные вопросы.
Мы сидели и говорили о политике, пришёл высокий пожилой мужчина с вытянутым лицом. Николай величал его Петровичем.
–– Петрович, ты там не слыхал, наш самолёт отпустили? –– спросил у него Николай.
–– Это Власову? Нет, не отпустили ещё.
–– Вот скажи, Петрович, какие наглецы?! –– делясь своим возмущением, сказал Николай. И он рассказал и ему о том, что говорил «Голос Америки».
–– Ну что ему сказать? Предатель! Его выучили, дали всё. А он бросает Родину и остаётся в этой Америке, –– проговорил патетично Петрович о муже Власовой. И как было с ним не согласиться. Но, видимо, что-то его заставило там остаться.
–– Там он сломает ногу. А больше делать ничего не умеет, только и ос-таётся, как идти в дворники, –– высказал своё мнение парень, кажется, по имени Юра, –– у нас хоть может преподавать.
Петрович во что-то углубился и в нашем разговоре не участвовал.
–– Вот скажи, Коля, –– вдруг обратился он к Николаю, –– почему у них безработица?
Меня этот вопрос его удивил, сколько об этом говорится, пишется и, кажется, больше не существует этого вопроса.
–– Как, почему? –– не меньше удивился Юра и иронично усмехнулся.
–– НТР потому что… –– бросил я свою фразу. Николай на это не среагировал.
–– Скажи, Петрович, отчего у них четыре миллиона работает в сельском хозяйстве. А у нас 70 миллионов?
–– А почему? –– спросил возбуждённо Николай у Юры.
Петрович молчал. Наверно, при постороннем остерегался высказываться или обдумывал ответ.
–– Что, не знаешь? Да потому что, у них полно техники. А у нас до сих пор мотыгой работают, да лопатой. А там ты этого не увидишь.
–– Только это? –– вставил своё Петрович и недоверчиво смотрел на Николая.
–– Фермер заинтересован получить урожай. Вот они работает, а у нас как на базаре зерно в цене, где тогда колхозники? На базаре, арбузы кто даёт народу? Шибай! В Архангельске арбузы везут на баржах и когда они довезут и что довезут?..
–– Корм скотине! –– вставил Юра.
–– А шибай фургончик нагрузит, и быстро на место торга везут. Вот в чём смысл…
–– Ты рассуждаешь как капиталист, –– возмутился Петрович.
Николай засмеялся.
–– Потому что, Петрович, у нас не любят говорить правду, а всегда только полуправду или ложь! –– Николай, видать, не раз уже спорил с Петровичем, подумал я.
–– Фу ты, да откуда такие знахари берутся? –– возмутился Петрович.
Все засмеялись. Мы отвернулись от Петровича. Николай заговорил со мной: –– Вот так-то! А я по телефону с Донником прямо говорил, что они мне могут дать?
––Значит, не сумели организовать? –– Николай на это не ответил и продолжал своё:
–– А он мне, ты давай так не говори, что мы тебе можем дать? Все! По-нял, всё?! –– я засмеялся. А он продолжал: –– Ты, говорит, будь готов, мы сейчас придем за тобой. Я ему: в чём я поеду? Квартиру закрасили. Ничего не достану. А на мне одни брюки. А он наладил: ты не прибедняйся, будь готов! Ну, вот я и начал собираться, стихи кое-как собрал. А некоторые пришлось перепечатывать на машинке. В общем, всё было на ходу. А в итоге я прождал их три часа, а они не приехали. в шесть часов Донник звонит, что Анатолий Озеров, который собирался приехать за мной укатил на своей машине в Москву в командировку.
–– Скажи, Николай, –– вновь заговорил Петрович,–– зачем мы торгуем с Западом?
Но вместо него размашисто и бойко ответил Юрий:
–– Чтобы каждый индивид с точки зрения банальной эрудиции, разви-вался…
–– А ты бы не вмешивался, –– заметил Николай…
–– Чего-чего? –– не понял или не расслышал, Петрович.
–– Чтобы тебе и мне было выгодно, –– не утерпел Юра.
–– Чего, выгодно-то? –– опять переспросил, не понимая, Петрович.
–– Кто торгует, Петрович, тот не воюет, –– пояснил громко Николай.
–– Вот зачем? –– заключил Юра. Он лукаво улыбался, глядя на мудрого старика.
–– Э-Э, всё это не то, –– разочарованно махнул рукой, Петрович. Он, казалось, мне искал давно какую-то истину, но только вот никак не доберётся до единственно верной.
–– Тебе, Петрович, всё что-то опять не так?
–– Мы вечно совсем светом торгуем, а только с нами никто не хочет как следует знакомиться, –– сказал он с некоторой грустью в голосе, как будто можно было подумать, что этот собственный вывод давал ему повод лишний раз переживать то, о чём он сказал.
Между тем, он действительно переживал, о чём говорило его озабоченно-сосредоточенное лицо. Петрович сидел солидно и просто, он смотрел перед собой и не двигался с места, он упорно смотрел в избранную точку, и его лицо было всё взволнованно-возмущённое и будто бы не то задумчивое, не то грустное.
Руки его были рабочие и большие и тяжёлые, большой покатый лоб, на нём ветерок шевелил седой чубчик. Петрович был пенсионер, он всю жизнь проработал на НЭВЗе. Он часто приходил к Николаю, и они затевали споры на политические темы.
Сегодня что-то мне не хотелось активно беседовать с Николаем. Юра то и дело уходил и возвращался. Мы с Николаем говорили о поэзии немного. Я ему рассказал о том, как провёл отпуск, где был.
От Николая я уходил прочему-то всегда неудовлетворённый, а чем именно так и не смог уяснить.
Вот и сегодня было почти то же самое душевное состояние. Я будто бы перестал себя понимать.
С посёлка Молодёжного до Октябрьского я шёл пешком. Мои мысли по дороге были не столь оптимистичные, к тому же мучила несносная жара. Уже прочитал статью Эренбурга. «Перечитывая Чехова». И кое-что я узнал о Чехове нового. Он кажется своим многогранным творчеством не исчерпа-ем. Чехов глубок и жизнен на все времена. И рано стал мастером слова.
Вот так и проскочил весь день.