Куба-любовь моя

Накрывшая в начале августа европейскую часть СССР жара не отставляла гражданам никаких других вариантов, кроме того, чтобы ломануться на юг. Это Володе не добавляло радости. Ему не просто на юг, а конкретно, на черноморское побережье Кавказа было нужнее других. Во-первых, потому, что он сам оттуда. Жил там до института. А во-вторых, потому что он, отпахавший в стройотряде в далеких широтах, имел полное право смыть с себя северную грязь в родном море.   
Поэтому, только выйдя из поезда в Москве, он отыскал сберкассу около вокзала, сдал честно заработанные наличные, оставил себе на билеты и непредвиденные расходы, и, даже не заезжая в общагу и не разгружая рюкзака, пересек площадь трех вокзалов и направился к кассам Казанского вокзала. Жара, как суфлер, подсказывала: будет облом. Билетов не было. Ни на сегодня, ни на завтра. В ближайшей перспективе. Оставалось брать кассиршу осадой и обаянием. Давить на жалость. Он не отходил. И пока другие люди, желающие к морю, доставали кассиршу, Володина бородка мелькала в ее окошке.  Он надеялся, что кассирша не может не заметить его куртки. Стройотрядовские нашивки должны сработать как пароль.  А может быть поднесенная ей подтаявшая шоколадка подействует. С немой мольбой заглядывая в окошко, он не давал ей забыть о себе.  А вдруг она вспомнит о нем, если кто-нибудь откажется от билета.  Всякое же случается.
И случилось! И то ли кассирша растаяла, то ли бог на небесах. Прошло около часа. И кассирша махнула ему рукой, подозвала, и сказала, что только что сдали билет на Краснодар. Прекрасно!  Дальше добраться – нет проблем. Тому же проводнику кинуть на лапу. И ты в Новороссийске.
 

Поезд прибывал утром. Но родители уже умчались на работу. А ключа от квартиры у Володи не было. Теперь оставалось решить, к кому из родителей идти за ключом. К матери в больницу? А если она на пятиминутке, или на операции? Тогда жди. Проще к отцу.
  - А ну поворотись как сынку, - со скептической усмешкой произнес отец, увидев Володю.  Ни бородка, ни стройотрядовский костюм отца не обрадовали, - Себя казать как чудный зверь в Петрополь едет он теперь, - пробурчал отец и добавил, давая ключ, - Дуй домой и переодевайся в приличное. У нас так не ходят.
Володя ехал троллейбусом домой, немного озадаченный. Это почему он, как чудный зверь? Никто в троллейбусе в его сторону и не смотрел. Даже обидно.
  Мама поддержала отца, заявив, что Володин костюм –профессиональная одежда. В ней по городу не ходят. Видел ли он, чтобы она ходила по городу в белом халате и шапочке?
  Но извините, за что боролись? За красивую жизнь боролись. А красивая жизнь не только в стройотрядовской получке. Деньги в конце концов можно и на овощной базе сшибить. Но костюм с такими нашивками на базе не выдадут.
Сказка, а не костюм! Целых четыре нашивки. И с институтской эмблемой, и со стройотрядовской. И совершенно отдельная песня, каким образом они были пришиты.  Нашивки им выдали на руки. И пришивай, как знаешь. Так вот, у Володи, в отличие от многих, они были пришиты не абы как, а ровненько, словно на выставку. Даже в Москве не всякий сможет. А в стройотряде –  и подавно. Там нитка с иголкой - дефицит. И умеющие шить еще в большем дефиците. Девочек в стройотряде совсем мало. Только на кухне. Да и из них не всякая рукодельница.  И не каждую упросишь. Так что многие ребята сами себе нашивали. И выходило криво. А поэтому аккуратно пришитые Володины нашивки знающим говорили о многом.  Ирка Лопатникова из соседней группы  пришивала. 

  Она неизвестно что за кухарка, но по нашивкам - настоящий дизайнер. Сначала заставила его надеть куртку. И на нем как на манекене прикидывала, какая нашивка где лучше смотрится. На рукаве, слева под нагрудным карманом или справа? Долго примеривалась. Отходила, подходила. Наметывала прямо на нем. И наметывая, шутила, не боится ли он приметы: лишний стежок, пришитый на не снятой куртке, и можно навек пришить себя к хозяину одежды. Володя сказал, что он ни в чертей, ни в приметы не верит, а с нашивками вышло у нее просто великолепно. Лучше, чем в ателье.
Как за такое великолепие отблагодарить? Тем более в стройотряде?  В Москве, в институте, он мог бы, например, помочь с курсовым.  Хотя он не слышал, чтобы Ирка в этом нуждалась. Володя даже потерялся. Но после того, как Ирка сказала: ладно свои люди, сочтемся, - Володя вздохнул спокойно. Но под самый занавес работ, когда все уже паковались, Ирка известила его, что собирается отдыхать у маминой подруги в Геленджике. Она и в прошлом году отдыхала там. Но было как-то одиноко. Уже тогда она ходила по Геленджику и ловила себя на мысли: а ведь Володя из соседней группы где-то почти рядом. Знала бы адрес - проведала бы.
Ирка ткнула пальцем в его нашивку на груди и посмотрела так, что вынь да положь адрес. Увидев, что Володя не готов платить адресом, Ирка вильнула, сказав, что он может, если захочет, сам приехать в Геленджик. Мамина подруга сдает места дикарям. Так что, легко можно пристроиться на ночь и две. И она написала ему адрес. 

  В городе Володя застал изнуряющий зной и изнуряющую скуку. Бывшие одноклассники разъехались кто куда. У всех свои дела. И нашла такая тоска, что он подумывал смотаться в Геленджик. И вдруг встретил Сашку Иванченко. Случайная встреча. Сашка учился в Ленинграде. А жил он когда-то в соседнем дворе. А год назад родители развелись. Разменялись. Отец ушел в приймы к другой женщине.  А мать переехала в другой район.
- Вот я как раз к отцу иду, - сказал Саша, - Хочешь, пошли со мной.
- А мне чего там делать?
 - А есть чего. У этой женщины, папиной новой пассии, дочка смазливенькая.  Моложе нас на год.  Не будь она теперь моей родственницей, я бы за ней приударил. 
- Да какая она тебе родственница? – успокоил Володя, - Никаких препятствий.
- Дело не в этом. Девчонка она, конечно, симпатичная. Да семья у них какая-то кугутская.
- А что же твоему отцу понравилось?
- Всепобеждающий голос плоти.  Ну надо сказать, папина новая вся из себя. Ну и дочка в нее. Вот посмотришь.  Я ее заберу и пойдем на танцы. Можешь с нами.

У Сашки  по рисованию были сплошь пятерки. Еще в школе увлекался фотографией. И, можно сказать, на таком высоком художественном уровне, что даже простенькие девчонки из их класса на его фотографиях превращались в красавиц. Так что, в женской красоте разбирался. И Володя доверял Сашкиному вкусу.  Появлялся шанс убить сразу двух зайцев.  И познакомиться с девушкой, и сразу на танцы завалиться. Компанией веселее. Там на танцах к ней можно и клинья подбить. А Володе разве нечем взять? И институт, уже сопромат сдал, и куртка с нашивками, и бородка, и вообще. И никакой Геленджик не нужен.
 До нового обиталища Сашкиного отца ходу было немало. Вверх на бугры в частный сектор. В кугутский район, как выразился Сашка. Автобуса ждать – уморишься. Автобусы в кугутские районы ходят редко. И потопали они вверх одиннадцатым маршрутом по изъеденному годами, мягкому от жары асфальту, под абрикосами и сливами, свисающими через заборы, мимо ворчащих за воротами собак. Они дошли до места, где Володя прежде никогда и не был. Там асфальт закончился.
- Ни фига себе, куда твой отец вскарабкался, - удивился Володя.
- Любовь зла, - сказал Саша.
- Если бы я познакомился с девчонкой, и она мне сказала, что тут живет, я бы…. – Володя задумался какими были бы последствия, и добавил, - По крайней мере забодаешься провожать ее сюда.
-   Не забодаешься.  Я-то Ленку после танцев до самой калитки довожу. Или ты думаешь, она домой сама ходит?  Конечно, я провожаю.  Хотя я ей не кавалер. Я брат, получается. Мое участие раз в неделю.
- А что у нее кавалеров нет?
- Я не спрашивал. Знаешь, она о себе слишком много думает.
- А кто из них о себе не думает?
- Так если бы было, чем думать.
- Все они о себе черти что воображают. Танька Таманская, помнишь? Я такая - разэтакая. И что? Мыльный пузырь.
- А я слышал, что она в институт поступила, - сказал Саша.
- А я слышал, что по блату. Моя же мама с ее мамой в одной больнице работает. А там все известно. 
 -  Ну может и по блату, - сказал Саша, - но Танька - другое дело. Не кугутье. Она городская. У нее родители нормальные. А то там кугутье сплошное. А знаешь, что получается, когда кугутье о себе много возомнит? Гремучая смесь.  Поэтому вот я так считаю, мое дело с Ленкой –сторона.  Она красивая. Но мне гремучая смесь не нужна. В Ленинграде, тоже неплохие встречаются. И главное – не кугутье, - Сашка вздохнул, -  Короче провожаю да калитки и на этом крест. У этой вот самой калитки мне было шестнадцать лет, и девушка в белой накидке сказала мне ласково – нет.
- Так я не пойму, это она тебе сказала нет или как?
-  Я у нее и не спрашивал. Дело не в этом.  Положим, ты думаешь, она знает, чьи это стихи?
-  Я тоже не знаю.
- Ну значит, ты такой же кугут, - усмехнулся Саша, -  Выходит, не зря пошел. Может вы друг другу подойдете.
- Ну, так объясни, - разозлился Володя, - Что по-твоему значит кугут?
- А то и значит. С сел понаехали. Со своими тараканами.
- А ты песню помнишь?  - сказал Володя, - «Вышли мы все из народа, дети семьи трудовой»
-  Помню, это к ним никакого отношения не имеет. Ничего, увидишь.  А даже не увидишь. На Ленку посмотришь. Вот эта моя нынешняя сестренка, вроде, не дурочка.  Но как она там в школе училась? Ничего не знает. Ноль.  Вертела хвостом, наверное.  Как ей после школы учиться? А она и не хочет. Мой отец ей говорит – давай учись, пока школа не выветрилась. Поступай в вечерний, заочный. Я тебе помогу. Ни в какую. А мать ее родная говорит: и так сойдет.  Учит ее - главное верно замуж выйти.  А жалко. Девчонка хорошая. Пропадает. Короче, кугутье.   
 
 Теперь улица совсем стала напоминать сельскую. И видом, и звуками, и запахами. Неухоженной битой дорогой, и старыми заборами, из-за которых иногда доносилось кудахтанье. Наконец, Саша подошел к калитке и постучал. Вышел крупный мужчина лет за сорок, нелюбезно посмотрел ан пришедших и буркнул, чтобы подождали, пока он собаку в будку запрет.   
  Саша с Володей прошли во двор.  Середину двора занимал самодельного изготовления длинный дощатый стол, по случаю воскресного обеда накрытый клеенкой и уставленный едой.  За столом сидело навскидку человек шесть - семь. Володя увидел и Сашиного отца, дядю Колю.  А рядом женщину. Эту женщину он помнил. Она работала в маленьком магазине хозтоваров недалеко от рынка.  Редко, но Володю заносило туда. В магазине обычно шаром покати. Не на что глаз положить. Но продавщица настолько замечательной красоты, что Володя, которому она в матери годилась, и тот местную достопримечательность отметил. Так вот кого Сашкин отец оторвал.
  И хотя Володя чтил мамины постулаты, что бегать по бабам да вдобавок разводиться, бросать детей, – недостойно настоящего мужчины, глядя на эту женщину, сидящую рядом с дядей Колей, Володя вполне понимал его.  Молодая девушка, увидев Сашу, выпорхнула из-за стола, едва скользнула по Володе быстрым взглядом, поспешно скрылась в доме.
Вновь прибывших за стол не звали. Наверное, понимали, что они просто зашли за той девушкой, что поспешила в дом. И пробудут ровно столько, сколько той нужно, чтобы причепуриться. Так что молодые люди стояли в сторонке.  Саша стоял рядом с Володей, даже словом не обмолвился с отцом. Он тихо пояснил Володе на ухо, что в этой семье отношения не простые. Эта красотка, к которой переметнулся его отец, живет в доме с матерью и дочкой, Ленкой.  А теперь и с его отцом. Но у нее имеется младший брат, у которого жена и двое детей. Вот они за столом сидят. Брат с семьей живет не тут. И, конечно, он не в восторге, что сестра привела в дом постороннего мужика на все готовое. И ставит претензии, что этот мужик, то есть, Сашкин отец, в чужом доме не по чину раскомандовался. А уж Сашу тут вовсе не жалуют. Кугутня, одним словом.
 Володя пригляделся, в каких таких хоромах Сашин отец раскомандовался. Дом большой, но видавший виды. Рамы в окнах старые, облупленные.  Ясное дело, туалет на улице. И неизвестно, есть ли хоть что-то напоминающее ванную. Такие дома без претензий возводили себе те, кто понемногу потихоньку, тихой сапой перетекал в город.
Как выразился Саша, были у отца, ванная и теплый клозет и мы с мамой.  А теперь туалет на улице и тазик с ковшиком. И новая свекровь, темная, как динозавр, и непутевая падчерица, которая после школы учиться не желает.  И новая родня, которая к нему любовью не пышет.
 Володя ловил уже на себе неприязненный взгляд мужчины, открывшего им калитку. Стоила ли такая нагрузка новой жены? Или сердцу не прикажешь?
Дядю Колю Володя знал плохо.  Не помнил, чтобы хоть одним словом с ним обмолвился.  Хотя, жили они по соседству. Если встречались, дядя Коля проходил мимо, словно и не знает, что Володя с его сыном учится в одном классе.
  Пока Володя разглядывал дом, двор, раскидистую сливу, под который был накрыт стол, из дома вышла невысокая и полная, можно сказать, старая женщина. Она тяжело подошла к столу и поставила блюдо. Как видно, она плоховато видела, потому что о Сашином присутствии догадалась только после того, как он с ней поздоровался. 
- Здравствуй, Сашенька, - ответила она, повернулась на Сашин голос, увидела Володю, подошла и принялась пристально разглядывать его наряд, как ребенок – новогоднюю елку. А потом спросила у Саши:
- Военный что ли?
- Почему военный? Студент, - сказала Саша.
Женщина снова осмотрела Володю. Теперь подобно парикмахеру, когда он заканчивает стричь.
- Я извиняюсь. Вы кто ж по нации-то будете? 
 Вопрос был, конечно, интересным.  Настолько тонкой материей, что Володя несколько замялся. Хотя ответ был простым. Раз папа его русский, так и он русский. Но дело в том, что Володе не первый раз задавали такой вопрос. И он знал, что следом за его ответом последует второй: разве такие русские бывают. А Володя, не считая себя обязанным каждому рассказывать историю своей семьи. И он второй вопрос игнорировал.  Не отвечал. И поэтому не получившие ответа перебирали на пробу различные кавказские национальности. Чаще всего Володю причисляли к армянам. И попадали пальцем в небо.
 Мама часто удивлялась, как причудливо вильнула генная наследственность, что Володя похож даже не на нее. Он и чертами лица, и глазами, и черным, слегка вьющимися волосами, - копия дедушки Миши. А если быть совершенно точным, следуя маминому отчеству, дедушки Моисея.
 Но прежде чем Володя, набрав воздуху, приступил к объяснению причудливой игры генов, Саша, быстро сориентировавшись, сказал:
- Кубинец.
- Кубинец! – сплеснула руками   пожилая хозяйка, - Надо же.   Куба- любовь моя. А как же его к нам-то занесло?
- А он со мной учится в институте, - невозмутимо врал Саша.
 Володя молчал. Внутренний голос подсказывал, что молчанье –золото. А он ведь и впрямь напоминает кубинцев с плакатов.
- Вань. Слышишь?  Кубинец, - обратилась хозяйка к своему сыну.
- Слышу?  - отозвался Ваня, –  Цыган, одним словом. Все они цыгане.
- Тише ты! – сказала старая хозяйка и спросила у Саши, - А он по-русски понимает?
- Понимает, но не говорит, - невозмутимо произнес Саша.
- Вот видишь Ваня, - покачала головой пожилая женщина, - Человека почем зря обидел.
-  Почему же почем зря? И нечего тут обижаться. Цыгане они и есть цыгане.  Фидели. Видели мы таких Фиделей, - Ваня сделал ударение в имени на последнем слоге.

Володя молчал. Он посмотрел на Сашиного отца. Тот улыбался, усмехался, но не вмешивался. Возможно, следил за развитием ситуации, как зритель в театре.
 - Дак, что же вы стоите, - засуетилась хозяйка, -  Садитесь к столу. Вань подвигайся.
- Чего это я буду подвигаться? Мы и так уже ради них в самый угол задвинулись. Они за Ленкой пришли. На танцы сейчас дунут, - усмехнулся Ваня, - А перед танцами кушать вредно. 
- Ну садись, садись, -    хозяйка подтолкнула Володю к столу и спросила Сашу - А звать-то его как?
- Володя, - сказал Саша.
- Ишь ты! Кубинец, а звать по-русски.
- А у них там многих так зовут. В честь Ленина, - сказал Саша.
 Володя молчал. Он даже не позволял себе улыбнуться Сашкиному вранью. Ничего не оставалось, как играть роль, соответствовать Сашиной легенде.  А бессловесный гость – игрушка в руках хозяйки.  Она затолкала Володю за стол и стала подставлять ему все, что было на столе.  И стопочку налила. Умоляющий взгляд не заставил ее смилостивиться. Гость должен выпить в знак уважения к хозяйке. Когда еще такое было, чтобы к ней в дом иностранцы приходили?  Она только что на немцев да румын в войну нагляделась. Вот румыны так те сущие цыгане. А немцы порядок любили. А кубинца она и не думала увидеть. Вот она потом соседкам расскажет, что у них живой кубинец за столом сидел. И даже водку пил.
 От   насильственного кормления Володю спасла вдруг появившаяся во дворе Лена. Она вышла из дома уже готовая отправиться на танцы. Володя потом вспоминал этот момент и думал, что все заметили, как вилка застыла в его руке. И Лена это заметила. Окинула его взглядом повелительницы. Теперь это была не та хорошенька девушка, что порхнула в дом. Шемаханская царица.
- Леночка, глянь-ка, у нас тут живой кубинец. Вместе с Сашей в институте учится, - сказала пожилая хозяйка.
- Учится он, - буркнул Ваня, - Он ведь по-русски не бельмеса. Небось только за то, что кубинец оценки ставят. Слыхал, и стипендию им платят как мне зарплату. Присосались. Знаем мы этих социалистических друзей.
- Хватит тебе, Ваня, - одернула его на правах сестры, жена Сашиного отца.
 -  Вот мы и кубинца дождались, не обращая внимания на замечания, продолжал Ваня, -   Скажите спасибо, что не негр. А могли и черненького нам в институт подкинуть.  Интернационалисты хреновы.  Друзья по соцлагерю. С дерева еще не слезли. Присосались. Обдерут как липку.  Тут амбалишь с утра до вечера. А платят как этим стипендию. Кто бы нам помог. 
 В это время девушка оглядела Володю, словно оценивая, может такой присосаться, или нет. Володя боялся, что его глазах она могла легко прочитать готовность не присосаться, а пасть к ее ногам.   Кажется, прочитала. И, удовлетворенная прочитанным, она приступила к изучению его нашивок.
- А что это тут написано?  Фамилия? - спросила она, глядя на нашивку в районе Володиного сердца.
- Какая еще фамилия? – удивился Саша.
- Как у хоккеистов.
- Так у хоккеистов фамилии сзади, а спереди название команды, - поправил ее Саша.
- А у этого сзади никакой фамилии, -  вклинился Ваня, - Как его фамилия? Небось Рабинович?
- Кастро его фамилия, -  опять быстро нашелся Саша.
- Родственник?! – ахнула хозяйка.
- Не родственник, а однофамилец, - поправил Саша, - Это там, как у нас Иванов.
- Все они кастраты, – съязвил Ваня 
-  Хватит вам, дядя Ваня, - сказала молодая красавица, и легко ткнула Володю пальчиком в грудь, - Так что это за слово?
- Это название института, - сказал Саша.
- Что это за название такое? – она с трудом выговаривала незнакомое слово.
-  Это аббревиатура, -  сказал Саша.
- Это что за институт такой? Не выговоришь. Тура - тура
-  Ладно пошли, - поторопил ее Саша, - По дороге объясню.
 И они вышли за калитку. Идти втроем по узкому тротуару было невозможно. Лена пошла чуть впереди.  По неровностям того, что с трудом можно было назвать тротуаром. Но ее легкость в движении, природная грация создавали нечто подобное танцу.  Залюбуешься.
 Солнце, уходя за холмы, окрасило бухту золотом. Окна по ту сторону бухты запылали розовыми огнями.  Недавно еще зеленые отроги гор покрывались легкой розовой патиной.  И это розовое и золотое свечение, заиграло драгоценным обрамлением фантастической картины: девушки, спускающейся с холма. Нет, не девушки, молодой богини, спускающейся с Олимпа вниз к людям. Окна вдали за бухтой заблистали в честь юного божества золотисто-алыми самоцветами. Кострами, на которых сгорают сердца.
Володя слушал Сашу, но смотрел на молодую богиню. И поэтому несколько раз оступился.
 - под ноги гляди, - сказал Саша, - в этом кугутском районе нужно под ноги глядеть. Иначе голову свернешь.
А Володина   голова уже была потеряна.  Он смотрел на девушку и думал, что такую драгоценность, на танцах нужно охранять, не отходя ни на шаг. Даже если скажет, что тут, на танцах у нее свои интересы. И уж несомненно потом проводить до самой калитки. Не грех и напроситься в провожатые. И как там Сашка сказал – «сказала мне ласково нет»? Ну что же такая имеет право говорить что угодно.
 - Понял каков жлобский элемент тут произрастает, - тихо жаловался Саша, - Слышал Ваню. Философ.
- Не бери в голову, - ответил Володя.
И только он это произнес, Лена резко остановилась, развернулась и смотрела на Володю. В ее глазах удивление, на губах смех.
- Так ты говоришь по-русски?
- Еще как. Не хуже твоего, -  Саша снова ответил вместо замешкавшегося приятеля.
- Пусть он скажет.
- Говорю, - наконец вымучил Володя.
 - Во-от оно как, - нараспев произнесла Лена.
- Кто же виноват, что твоя бабушка шуток не понимает, - сказал Саша.
- Ничего себе шутки! Это меняет дело.
  Володя не мог понять, как это могло менять дело. Он испугался, что она сейчас заявит, что она обижена и возвращается домой. Но она отвернулась и молча пошла вперед.


На танцплощадке было тесно. Они стали обособленно, треугольником.  Естественно, что Лена не могла стоять спиной к танцующим, а значит, к потенциальным партнерам. Зачем тогда пришла? Спиной к танцующим стал Володя. Саша – боком. Но молодые люди, гораздо выше Лены, заслоняли ее от зала. И такое ей никак не подходило. Володя видел, как она, вся мыслями среди танцующих, старается отодвинуться чуть в сторонку от него, что его соседство ей досаждает. Он заслоняет ее от возможных приглашателей. А сам он, как Володя понял, в качестве кавалера не рассматривается. Он еще не дерзнул пригласить Лену, а она уже предупредила.
- Имейте в виду, с вами я не танцую. Принципиально. Шутники. Ни с тобой, ни с тобой.
- А с кем же ты тогда танцевать собираешься? – усмехнулся Саша
- Не беспокойся кто-нибудь пригласит. Найдутся.
Но прошло несколько танцев, а Лену никто не приглашал.  Ее настроение падало. 

- Тут Танька Таманская, - вдруг сказал Саша Володе. И объяснил Лене – Это наша классная красавица. Она, кстати, в школе в Вовку по уши была втюренная.
- Ничего подобного, - запротестовал Володя.
- Не прибедняйся. Было, - сказал Саша.
Лена снова скептически и оценивающе посмотрела на Володю. Может ли в него втюриться красавица? Наверное, пыталась представить, как он выглядел без нашивок и бороды. Потом она, вытянув шею, порыскала взглядом в том направлении, куда показывал Саша, чтобы убедиться, что втюрившаяся действительно красавица. Но сколько ни подсказывал ей Саша: вон, беленькая кудрявая, - казалось, она Таньку так и не вычислила в толпе. И посоветовала Володе.
-  Вот и дуй к своей Танечке.
-  Что я там потерял?  Не могу, боюсь тебя кто-нибудь отобьет, - улыбнулся Володя.
Лена, по его подсчету, уже в третий раз просверлила его испытывающим взглядом. Усмехнулась. Но Володе показалось, что она поверила его словам. И как не поверить, если он говорил чистейшую правду. И он добавил очень серьезно:
- А я не шучу, -  и оставался стоять, как   караульный у стен Мавзолея.

Конечно Мавзолей трудно сравнить с танцплощадкой, а брызжущую здоровьем и красотой девушку со святыней Мавзолея. Но для Володи охрана этого прекрасного молодого тела, ограждение его от возможных посягательств, превратилась в высший священный долг.

Глазастая Таманская увидела их, и сама подвалила. Она с надменным видом осмотрела Володины нашивки. Усмехнулась и заявила, что лично ее ни за какие коврижки в стройотряд не затянешь. Потому что она знает, какой это рассадник аморалки. Высказала компетентное мнение, что Володю бородка очень красит.  Болтала еще о всякой ерунде. Но видно было: ждала ясности, с кем эта девушка, которая сверлит ее взглядом.  А Сашка будучи в ударе, решил поддеть Таманскую. 
- Это Лена, Вовкина невеста. Родителям ее привез показать.
-   Даже так?  - подняла брови Таманская.
    Этой новости Таманская определенно не обрадовалась, усмехнулась и спросила Сашу,
  - А ты как?
- Я убежденный холостяк, - улыбнулся Саша. 
- Вот и правильно. Лучше так, чем выйти замуж за что попало, - сказала Таманская при последних словах многозначительно посмотрев на Володю.
 У тут объявили белый танец. И неожиданно Лена взяла Володю за руку и позвала на танец. Володя мысленно поблагодарил Таманскую, которая своей трескотней вероятно, Лену задолбала.
И после этого он забыл и про Таманскую, и про Сашу, и про Кубу, и про время. он просто погрузился в запах волос своей партнерши в ее легкие движения. Он дерзнул пригласить ее на следующий танец.
   Теперь он потерял из виду и Таманскую, и Сашу. И все на свете. Когда прозвучал музыкальный проигрыш, означающий окончание танцевальной программы, нарисовался Сашка и сказал, что он надеется, что Володя проводит.  Нет вопросов. Но главное, что Лена и у Лены не было возражений.
И как в сказке Пушкина: «потом неделю ровно, подчинясь, ей безусловно, околдован, восхищен, пировал у ней»…  Володя у Лены не пировал. Потянулись будни. А его шемаханская царица работала. Уже в понедельник Володя пришел к ней в маленький магазинчик на буграх. Торчал там два часа. И даже помог рассортировать продукты. Чем заслужил согласие пойти вечером на пляж.
Пляж   вечером.  Как измотанный за день конь-трудяга, недвижно разлегся он у воды, отдыхая от горячих тел жаркого полдня. Людей вечером немного. Перебаламученная за день вода у берега успокаивается. От морской дали течением приносит чистую морскую воду. Бухта понемногу меняет краски. Желтые тона сменяются синими. Опускается прохлада. Купальщиков все меньше. И вырастает ощущение отрешенности от людей и прикосновения к миру моря и неба. Теперь можно сидеть бок о бок, в обнимку, глядя на море, на робко обозначившую себя Луну, на темнеющие понемногу отроги гор с той стороны бухты, на огни рейда. И так замереть, пока на небо не выйдут звезды, пока горы с той стороны бухты не потемнеют до баклажанного цвета, пока прохлада наползающей ночи не подскажет, что пора сворачиваться.
 Но в четверг Володя почувствовал, что что-то изменилось.  Лена ни сказала ни слова, а показала ему глазами подождать в сторонке, в углу магазина.  Он жал, а три женщины, стоявшие в очереди у прилавка, то и дело крутили головой и стреляли глазами в его сторону.  Женщины накупали всякой мелочи: от спичек до лаврового листа, лишь бы задержаться. Осознанно   тормозили.  Лена стала поторапливать покупательниц и получила, что она еще соплячка, а на работе нужно покупателей обслуживать, а не амуры разводить. Лена поджала губы и молча кивнула Володе, чтобы вышел.
 Он выполнил приказ. Что за объяснения начались в магазине, он не знал. Стоял вдали за кустами, держа в поле зрения вход в магазин. Он видел, как вышла первая покупательница. Потом вторая. Потом вышла Лена, поискала глазами Володю, увидела и прицепила к двери табличку «Переучет». Наконец, вышла последняя. И Володя вернулся под своды храма Меркурия.
 Какая полезная штука – картонка с тесемкой и надписью «переучет». Она дала им возможность целоваться без свидетелей.  Как сладки поцелуи, когда наконец отделался от надоедливых теток. Но поцелуи и не больше. И они не могут длиться вечно.  Потому, что переучет посреди белого дня может вызвать подозрения, поскольку Лену сдали с потрохами. Доложили, что к ней залетает с какое-то ряженое чучело.  Бабушка все поняла. Забеспокоилась, как бы внучка не залетела. Ведь это же …. Потом ищи свищи.  Кубинцы, конечно, тоже люди, тоже за дело мира и социализма, но все-таки русской девушке лучше встречаться с русским парнем. Надежнее.  И Лена ляпнула, что Володя вовсе не кубинец. Бабушка, обманутая в своих самых благородных порывах, так распереживалась, что ее отпаивали каплями.
 Так что придется соблюдать конспирацию. Нечего ему тут светиться.  И в магазине тоже.  Путь приходит к калитке через час после закрытия магазина. И в нормальной одежде. Пройдет по противоположной стороне.  Лена к этому моменту будет в окно поглядывать.
 Володя пошел на жертвы: распрощался со стройотрядовским костюмом и сбрил бородку. И постригся коротко. И посмотрев на себя в зеркало, с прискорбием констатировал, что теперь он – рядовой гражданин. Весь шарм пропал.  Может быть, именно нашивки да бородка делали его оригинальным.  А теперь как она на него посмотрит?
Но оказалось, что его метаморфозы не были к худшему.  Они продолжали встречаться. И тут подкатила другая беда. Неизбежная.  Август не вечен. Скоро уезжать. И как решить с Леной?  Ее чары крепко держали его. А у него какие чары? Нашивочные прошли. А чем еще взять?  Нужно смотреть на жизнь трезво. Еще неизвестно, как она о нем думает. Она-то прекрасно знает, что ему скоро уезжать. Может быть, смотрит на него, как на эпизод, и не больше?  Она, понятное дело, ждать его не будет. Такую только отпусти, желающие найдутся. А что делать?
Ничего умнее, чем слово свадьба не приходило в голову. Он сам понимал, что это сумасшествие. Мама повторяла, что студенческие свадьбы некрепкие. А мама, опытный человек, говорила так, потому что понимала, как легко парня в Москве могут окрутить. Вот и в этот раз она нашла у него в кармане клочок бумаги с адресом в Геленджике.  И забеспокоилась. Каким-то нюхом определила, что адрес написан женской рукой. И стала допытываться, что это значит. Володя, кончено, посоветовал маме не брать в голову.  Эта Ирка просто не при делах. И успокоил:
- Было бы что, я бы уже давно в Геленджик смотался.
 Мама, кажется, тогда успокоилась. Правда сказала, что на дурь много времени не требуется. И в который раз повторила, что жениться нужно после того, как человека хорошо узнаешь.   
Вот именно. А что он знал про Лену? Про, говоря мамиными словами, Ленин внутренний мир? Да, собственно говоря, ничего.  А то, что знал, не очень радовало. Окончила кое-как школу, учиться дальше не собиралась.
   Билет в Москву уже куплен. А насчет Лены он так ничего и не придумал. Пока Володя искал варианты, все расстроилось быстро и неожиданно. Как обычно, Лена вышла за калитку, подошла к тому месту, где он ждал ее и, вдруг с печальным упреком спросила:
- Это правда, то, что дядя Коля сказал о твоей маме?
- А что он сказал о моей маме?
- Что она…. ну….еврейка?
- А это имеет значение? – спросил Володя.
- Может быть, для меня и не особенно. А для мамы, для бабушки? А для дяди Вани?
- А при чем тут вообще моя мама, твоя бабушка? И тем более твой дядя Ваня? Дядя Ваня – тоже мне пуп Земли, -   Володя разозлился.
- А при том. Тут уже вся улица судачит. И про Кубу, и про твою маму.  Некрасиво так делать, обманул, а потом выкрутился -  пошутил. Бабушка так и сказала – так евреи делают.
 -  Да так они и делают, - раздраженно произнес Володя повернулся и пошел вниз
  Шел не оглядываясь. Даже не знал, что делает Лена. Задержалась ли она хоть на мгновение у «этой вот самой калитки»? Поглядела ли ему вслед? Какая теперь разница. Тут все понятно.  Неприятно, конечно.  Он оглянулся. Лены на улице не было. И прекрасно!  Возможно, он для нее с самого начала был эпизодом.
Он шел и говорил сам с собой. Причем с мамиными интонациями. Мамин голос словно говорил ему, что тут каждый обманулся.  Он в ее интернационализме. А она в его расовой чистоте. Значит. каждый остался при своих.  А ведь в институте за три года никто ему ничего подобного не сказал.  Ответ простой. Потому что там ни его фамилия, ни его отчество не вызывают подозрений. Про его маму там ничего не знают.  Обидно за маму. Хотя, обидно не за маму. Она в городе уважаемый врач. Заболеют к ней прибегут. Обидно Саше было за себя. Получалось, что он не меньше воспитанием русский, для этих обитателей бугров рылом не вышел. Не зря тогда Саша быстренько ввернул, что Володя кубинец.  Вполне сознательно. Володя должен был признать, что и он не просто так не стал опровергать Сашу. Как это ни печально.   
Идти вниз легче и быстрее.  Ломать - не строить.  Это верно. Но не верно, что душа не болит. Ломать свое - душа болит. Остаются руины. В один момент груз угнетавшей его проблемы, -  как уехать в Москву и оставить Лену, - исчез. Не о чем теперь беспокоиться.   Проблема рухнула в один момент, как хрустальная люстра, оставив на месте падения стекляшки.

 Улица, спускавшаяся в центр, проходила рядом с автовокзалом. Он зашел в зал и просмотрел расписание, отмечая утренние автобусы на Геленджик. Езды туда час. Интересно, Ирка еще в Геленджике? Съездить? В Геленджик его не тянуло. Но как-то пусто стало. Чем заполнить шесть дней до отъезда в Москву? А автобусы ходят так часто, что даже запоминать время отправления нет нужды.