Сын теневой стороны. 11. Конклав

Бялецкий по прибытии в Рим в соответствии с рекомендациями, полученными в Лондоне, первым делом направился на квартиру польского сотрудника одной из важнейших ватиканских конгрегаций прелата Романа, друга кардиналов...

Тот уже ждал гостя.

— Так что, Ваше Преосвященство? Вы хотите посмотреть, что здесь будет происходить во время конклава?

Бялецкий открыл рот от изумления. «Даже этот в курсе? Что же это за тайна такая?» — пронеслось у него в голове.

Прелат заметил, как прибывший вздрогнул, услышав его слова, и только рассмеялся. Он подал гостю руку и очень характерной манерой пожал ее.

«Ах... он тоже брат... и, по-видимому, из наиболее посвященных...» — Бялецкий вздохнул с облегчением.

* * *

Стояла отвратительная, промозглая и дождливая погода, но площадь Святого Петра все равно была заполнена толпами прибывших посмотреть, кто после Ратцингера займет престол Наместника Христа.

Обсуждали разные кандидатуры, пытались даже угадать, какое имя он примет. Может, Иоанн Павел III? А может, и нет? Кто-то в толпе, какой-то американец, вещал, яростно при этом жестикулируя, что сейчас самое время для Франциска — смиренного бедняка! А может, это будет негр? Да, про негра было сказано особенно громко. Кому в голову пришел этот негр и зачем? Бялецкий никак не мог этого взять в толк. Толпа в своей массе — это сборище придурков.

На площади поднялась суматоха. Незаметно, неизвестно откуда, появилась странная персона. Это был пожилой уже мужчина невысокого и крепкого телосложения, босой, с сильно посидевшей бородой и волосами, с посохом, выструганным из относительно прямой палки, не до конца очищенной от коры.

Он был одет в какой-то длинный балахон до половины икры, сшитый из лоскутов мешковины, перевязанный потрепанной конопляной веревкой, на которой спереди, чуть слева, болтался кошель. На голову был надвинут капюшон, а плечи прикрывала накидка с прорезью для головы, доходившая до локтей. На ремне, перекинутом через плечо, висела обычная небольшая матерчатая черная сумка, как у почтальона, а вторую такую же он держал под мышкой.

Старик подошел к одной из канализационных решеток, опустился на колени прямо перед ней и погрузился в молитву. Странно это выглядело: могло показаться, что он молится нечистотам, текущим по канализации. Его босые ноги были сплошь в синяках, на одной из пяток виднелся липкий пластырь, нос у него был не очень правильной формы, лицо румяное, довольно простецкое.

Как нетрудно догадаться, появление этого персонажа вызвало большую сенсацию. Сквозь толпу пронесся ропот:

— Святой Франциск... святой Франциск... он сам пришел сюда... О, Господи! Сам Святой Франциск...

Отец Владислав, медленно, не торопясь, подошел к таинственному визитеру, внимательно посмотрел на него. Руки и ноги, посинели от холода и сырости, ведь как раз шел дождь, однако их нельзя было назвать неухоженными, натруженными, мозолистыми, да они были синие, но холеные.

«Ну-ну, — подумал Бялецкий, — какой красивый спектакль. Теперь я на сто процентов уверен, что новый папа возьмет имя Франциск. А этот пилигрим тут же его подтвердит...»

* * *

Все, затаив дыхание, смотрели на жестяную трубу, из которой должен был появиться дым. 13 марта 2013 года, вскоре после 19:00, из нее показалась струйка белого дыма.

— Annuntio vobis gaudium magnum — habemus papam... Franciscus... Великую радость вам возвещаю — у нас есть папа римский... Франциск... — донесся из Апостольского дворца голос кардинала протодиакона...

И тут же отозвался довольно неуклюжий человек, одетый в простую белую сутану, — новый папа Хорхе Марио Бергольо из Аргентины:

— Fratelli e sorelle, buonasera! Братья и сестры, добрый вечер!

Бялецкий аж рот раскрыл от изумления... Ничего подобного он не ожидал... Это было абсолютно не католическое приветствие... Но зато каким необыкновенным образом сбылось немое «предсказание» путника с площади Святого Петра, который изображал именно Святого Франциска. Скромная сутана и простота — такой свойский парень! Толпа ревела!

Бялецкий развернулся и двинулся к монастырю, где прелат Роман нашел ему очень удобную квартиру на время пребывания в Риме.

* * *

Владислав сидел на старой каменной скамейке, прислоненной величественному стволу векового бургундского дуба, с корой, распаханной глубокими буро-серыми бороздами и покрытой кое-где пятнами желтоватых и седых лишайников — ксантории и лепрарии.

У священника была с собой фляжка отменной золотистой граппы с великолепным вкусом и чудесным сильным ароматом.

Дождь уже прекратился, но было довольно прохладно, и потому Бялецкий то и дело прикладывался к горлышку. Алкоголь приносил тепло, а печали и заботы уходили прочь.

Вдруг раздался шум шагов по гравию садовой аллейки, и тут же из-за поворота появились две женщины: уже пожилая монахиня и сопровождавшая ее юная девушка. Дождавшись, пока женщины поравняются с ним, Владислав широко улыбнулся, как бы приглашая к общению. Он так надеялся, что с ним захотят поговорить. Остро переживавшего одиночество священника тянуло к людям.

Бялецкий не ошибся. Старая, сморщенная монахиня поклонилась ему, а вслед за ней так поступила и девушка. Ох уж это подобострастие монахинь перед священниками...

Владислав поднялся со скамьи, зная, что неприлично сидеть, когда женщины стоят, хотя их бы это наверняка не смутило.

Все трое обменялись несколькими ничего не значащими любезностями. Владислав при этом украдкой смотрел на милую девчушку, такую красивую и с таким невинным лицом, что не описать словами, — по внешнему виду ей было всего-то лет четырнадцать.

Бялецкий был сам на себя зол, ведь он никогда не обращал внимания на подросших детей и уж тем более никогда не испытывал к ним влечения. Возможно, такой интерес проявляли некоторые из его собратьев, но только не он. Не в этот раз, однако...

В девушке было нечто такое, что не просто пленило, а полностью покорило его сердце, разожгло жар желания. Возможно, это была ее невинность и чистота... Мелькнула мысль, что за ночь с ней можно отдать целых десять лет жизни... нет, даже двадцать...

— Кто ваша спутница, преподобная мать? — спросил Владислав изменившимся голосом, так как горло сковал спазм. Дрожь сотрясала все его тело.

— Это Сара, наша воспитанница. Сейчас она готовится к монашеской жизни.

— А сколько ей лет? — изумился Бялецкий.

— Одиннадцать, падре.

— Одиннадцать? Это противоречит канонам!.. Но она выглядит лет на четырнадцать...

— Готовится, но неформально. Если в будущем захочет...

— Да... если захочет... — он громко сглотнул слюну.

— Нам пора.

— Да, конечно. Может быть, мы еще когда-нибудь увидимся?..

— Может.

Монахиня с подопечной продолжили свой путь по аллее сада и вскоре скрылись за густыми зарослями темно-зеленых остролистных падубов...

Владислав сделал солидный глоток граппы и двинулся к воротам. Несколько часов он бродил по Риму...

* * *

Отцу Бялецкому приснился странный сон... Ему привиделось, что он находится в какой-то просторной гостиной, обставленной дорогой старинной мебелью. На стенах висят картины с весьма необычными сюжетами, а он сидит в удобном кресле, потягивает благородную тридцатилетнюю Метаксу и прислушивается к бою часов, стоящих где-то в коридоре. В единственном бронзовом позолоченном канделябре в барочном стиле горят лишь три восковых свечи, и подвижные языки их пламени пробуждают тревожные тени. От китайской кадильницы из позолоченной бронзы и малахита поднимаются причудливо изогнутые струйки дыма от тлеющих ароматных палочек, испускающих чарующие запахи, смешивающиеся между собой, — сандарак, ладан, сандал, стиракс и нард...

Когда часы пробили полночь, дверь, ведущая в коридор, бесшумно открылась, и в ней появился сэр Дональд Б. Уэллдоун, ведущий за руку милую Сару...

Священника охватило сильное чувство вожделения... но в тот же миг какая-то ночная птица, присев на подоконник, издала столь громкий и резкий крик, что Бялецкий внезапно проснулся и испуганно присел на край кровати.

Было темно, хоть глаз выколи. Фосфоресцирующие стрелки старых часов, сохраненных в память о первом причастии, показывали ровно полночь. Владислав нащупал кружку, наполненную газированной минеральной водой, и выпил. Он посидел еще немного, пока не пришел в себя и снова не улегся спать.

* * *

Отец Владислав, позавтракав в одиночестве, сразу же отправился к той же скамье, где был накануне, в надежде вновь увидеть прелестную девушку. Однако была не судьба. Он просто замерз, потому что на сей раз не взял с собой фляжку.

Около полудня раздался звонок. Владислав достал из кармана сотовый телефон.

— Слушай, брат Бялецкий, ты проветрился в Риме, увидел то да се — папу, в том числе... Возвращайся в Лондон.

— Жаль, потому что мне там делать нечего.

— Теперь тебе будет, чем заняться. Твое начальство дало согласие, я беру тебя на работу.

— И чем я буду заниматься?

— Тем, что тебе точно не надоест.

— Ты хочешь, чтобы я стал твоим помощником?

— Как бы да.

— А зачем тебе двое?

— Почему двое?

— Ну... Джон, как его там... Чарни и я.

— Ах! Джон У. Б. Чарни. Но его больше нет.

— Как это нет?

— А так. Есть люди, а потом их нет.

— Ты его уволил? Он получил другую должность?

— Он исчез. Куда-то подевался... знаешь... люди иногда куда-то исчезают...

Бялецкий больше не спрашивал. По коже пробежали мурашки, а ледяная струйка неописуемого страха стекла по спине от затылка вниз... Он понял.

— Хорошо, профессор, я забронирую билет на самолет... на первый возможный рейс...

— Тогда я жду. Пока!

* * *

Отец Владислав Бялецкий по возвращении в Лондон стал трудиться под началом профессора Уэллдона, выполняя его личные поручения. Он анализировал многочисленные каббалистические и эзотерические документы, стараясь отыскать в них информацию, особенно интересующую сэра Дональда. Иногда такая информация там действительно находилась, в другой раз в тайных записях обнаруживались важные детали, позволявшие подтвердить или исключить некие предположения, а порой содержание документа вместо того, чтобы прояснить тот или иной вопрос, еще больше его запутывали. Уэллдон не солгал — такая работа действительно не давала скучать.

Это был нелегкий труд, требовавший от Бялецкого постоянного расширения и углубления тайных знаний, но вместе с тем он невероятно затягивал и увлекал. Благодаря этой работе Владислав созревал для чего-то значительного, чего-то запланированного специально для него...

* * *

Работа полностью поглотила Бялецкого, однако был еще один вопрос, мучивший его и не дававший покоя, на который он сам никогда не смог бы найти ответ. Действительно ли найденные в Сандомире зубы принадлежали Самсону, как это следовало из надписи на бронзовой табличке и латинского документа? И если да, то было ли подтверждено родство между легендарным героем и Сарой, останки которой профессор хранил в подсобке.

Однажды, собравшись с духом, Владислав прямо спросил об этом сэра Дональда. Профессор пристально посмотрел ему в глаза.

— Знаешь, Бялецкий, я долго ждал, когда ты спросишь меня об этом. И я даже удивлялся, что ты так долго тянешь с этим вопросом. Да, эти двое действительно связаны друг с другом. Это отец и дочь. Таким образом, почти со стопроцентной уверенностью можно утверждать, что это останки людей из исчезнувшего племени Дана...

* * *

Отец Владислав Бялецкий по возвращении в Лондон полностью перестал совершать богослужения и исполнять обязанности пастыря. Так, наконец, он почувствовал себя свободным!

Он смирился с ситуацией, успокоил совесть и полностью отдал себя во власть течения, которое понесло его туда, где жизнь приятна и лишена забот.

Владислав все чаще стал посещать различные тайные собрания, где совершались древние мистические культы, словно скопированные из фильма Стэнли Кубрика «С широко закрытыми глазами», и это ему все больше нравилось...

Уик-энд он обычно проводил в салонах известных личностей из мира бизнеса, культуры и политики, куда его приглашали как личного друга сэра Дональда Б. Уэллдона. Владислав продолжал плыть по течению... а совесть погрузилась в глубокий сон, словно медведь в зимнюю спячку... Суждено ли было совести когда-либо вообще проснуться? Смогла ли бы она, как зверь, укрывшийся осенью в лесной глуши, выбраться из той берлоги ранней весной, когда по древесным стволам бегут живительные соки? Возможно, да, а может, и нет?.. Бялецкого почему-то это уже мало интересовало.