Отверглася

День для прополки картофеля был не то, чтобы хорош, но терпим. Солнце расходилось к полудню после ночной резкой прохлады,  да и слабый ветерок приятно остужал кожу рук. От пекла голову защищала выгоревшая шляпа, зато кожа ступней с благоговением принимала обжигающую раскалённую землю. Она, вобравшаяся в себя лившийся от светила щедрыми порциями зной, столь же добродушно всё тепло всем, кто передвигался по ней.
Женщина, видимо, была несказанно рада своей блажи: млела от прикосновения  острых комков из спекшейся глины с землёю, с перепревшей остатками прошлогодних растений. Отличная рефлексотерапия после беготни по городскому асфальту.
Экстаз от прополки прервал женский голос. Он был надрывен и звучал на низких нотах: «Я не стану кормить монаха!».
Пропольщица, не рапрямляясь, повернула голову в сторону прокричавшей сродницы. Уже начавшая ссыхаться седая женщина недовольно бросила на огородную деревянную скамью пустую авоську из болония. Топнула в сердцах ногою: «И в церковь больше не пойду! Свечки дорогие! Записки дорогие! Кто вообще им, этим попам, зарплату платит!».
Половшая поняла, что в данный час её медитация под зноем и на прокаленных  комьях закончилась. Распрямилась. Стараясь правильно поставить стопу на колючей земле, перебралась на оазис шелковистой травы, поплыла по ней к возмущенной даме.
- Теперь, пожалуйста, по порядку, – произнесла.  – Что за монах? И так далее.
- По территории церкви ходит мужик в чёрном. Второго, что ли, взяли. Говорили, что и монаха смогут содержать, – кричала присшедшая. Платок сбился, редкие жидкие волосы растрепались.
- А-а-а, и всё? – усмехнулась та, что некогда  пропалывала длинные ряды картофельной ботвы. – Монах? В сельском приходе? Это только с благословения  владыки. И не щедро ли даже для этого села?
- А говорят!... И кто ходит по территории церкви?
- Так ты подошла сама и спросила. А так… для чего кричать?
- Дура я что ли?! Только бы им деньги сдирать. Одного мало? Второго прислали!
Светило незаметно для глаза дрогнуло, ветер вобрал в себя пылающий воздух, дыхнул на любительницу прополки – женщину, босую, покрытую земляной пылью кофте и юбке, в старой полосатой шляпой, вышвырнуло из огорода за калитку. Успела около крыльца наспех надеть шлёпанцы. И скорёхонько поковыляла в направление отстроившейся заново сельской церкви из кирпича. Уже и стены побелили,  и купол подняли, и крест на нём…
Посмотреть бы на монаха!
А в церкви и в самом деле были гости. Незнакомый джип и во дворе. Незнакомый священник в скуфии и с «Одигитрией» на позолоченной, крупными звеньями цепи. И он ревностно осматривал храм.
- Батюшка, благословите, – быстро перевела дыхание прибежавшая, и, как была вся от земли, так и сложила руки для благословения.
Незнакомец степенно ответствовал.
В церкви было три женщины. Они и вышли провожать гостей.
- Кто это? – спросила с перепугу примчавшаяся у одной из них.
- Наш благочинный, – ей ответили.
- А-а-а. А тут наговорили… Навыдумывали…
Кожу стала приятно покалывать от выстаившего тепла земли. Женщина вернулась в свою усадьбу. Спросила у хозяйки:
- Где ты на нём клобук-то увидела? просто их начальник с ревизией приехал.
- А я что? Я ничего не говорила. А ты что узнала?
- Благословение попросила.
Старуха посмотрела на младшую… Возмущение сникло. Ссохлось. Его просто унесло ветерком, принёсшим с речки свежесть.

2
Дневная усталость рано уложила в постель. Ночь, выпавшая на первые часы родительского дня. Да ещё и накануне Троицы, через сутки после  Сёмика.
Дама, чей возраст перевалил за отведённый Господом, невесть где. Утрясёт же на старости лет! Или когда ум за ум из нижних  отверстий выходит. Надрывные скрипящие звуки слух,  в ноздри пёрся едкий дым, словно сгорели на нескольких сковородках блины. Или оладьи. Значения не имело. Что-то не то  шершавое, не то склизкое постоянно прикасалось к открытым участкам тела, от чего кожу покрывало  попурышками. Непонятно – от дрожи из-за холода или озноба из-за пекла. Странные: чудные, хлипкие, покрытые шерстью или чешуёй, до безобразия прекрасные – личины постоянно тыкались в её лицо, отдавая затхлым запахом пота или мочи. То, что грязно, никто и не заикался. Просто раздражало и убивало своим блёклым видом и ароматом буквально всё на каждом шагу. Что-то пугавшее запустением и одичалостью врывалось в пустое тело, как диктатор, командовал сжавшимся в комок некогда крикливым существом.
Наконец замечена щель. Бабушка ковыляет к ней. До её больших ушей доносится шёпот: «Ему много не познать»… «Он мал»… «Она слабенькая»… «Один ли много вытянет»… «Тише…Подходит»… «Что толкаетесь?»… «Я давно жду, а ты вчера появилась»…
Но бабушке повезло: нечто высветило её невесомое тельце и потащило куда-то вверх. Путь был прост: узкая, в миллионы деревянных ступенек, лесенка по отвесному каменному склону тянулась ввысь – где ожидалась наконец-то тишина, тепло, покой. Обыкновенный покой. И само движение вверх напоминало планирование: всё выше и выше. Лишь с высоты роста человека, одетого во всё чёрное, доносился тихий-претихий шёпот: «Господи, помилуй». С каждым словом сокращался путь до обиталища, где тишина, где свет, где радость.
Бабуленька с предвкушении долгожданного покоя прикрыла глаза – и открыла: существо в чёрных, бьющихся на ветре лохмотьях, словно порезанных острым лезвием, поднёс правую руку к следующей ступени. Бабка узрела остаток пути. Бабка узрела остаток пути. Третья сверху! Всего три до конца! Ступенька… Крепка.  Надёжна.
Вторая. Предпоследняя. Узкая, гнилая…
Первая, последняя. Крепкая-прекрепкая.
Но идущий вверх замер…
Баба посмотрела вперёд, вверх. Осталось чуть-чуть.
Баба посмотрела вниз: с высоты орлиного полёта все существа и предметы были мелки и ничтожны. Так низменны в тени и сырости.
Старушка хотела окликнуть нёсшего её. Но не смогла: на неё сверху вниз смотрел тот мужик в чёрном, которого она  намедни видела во дворе церкви…
Он тоже смотрел… но не на неё. А на чёрный портфель, в котором лежали листочки с именами и который каким-то чудом прикрепился к ней.  Эта ноша была так тяжела…  И не подъёмна уже…
Старушка почувствовала его мысль: «Гнилая ступенька. Или она, или они…».
Сжалась душа: «Неужели лететь вниз, в мокроту. В ор»…
Всё её нутро свернулось от страха.
И проснулась бабка: фу! Всего лишь сон…

3
Существо в чёрной хламиде стояло около печи. Она круглая, как голландка. Только выглядит как высокий шкаф с массой ящиками. Существо поправило  свою разорванную одежду, подняло портфель, стоявший у его ног. Открыл.  Пуст. Оглянулся – точка отсчёта была далеко-далеко вниз у.
На секунду стало страшно. Господи, помилуй! Не поднять без Твоей помощи этот груз. Тяжёл, тянет его, Твоего служку, книзу!
Господи, помилуй.
Не падать же!
Но как подняться! Ступенька-то впереди гнилая… Гнилая?
Господи, помилуй.
Он вновь поднял голову и посмотрел вверх: там твёрдая почва, там свежий воздух, там свет и тепло. Там тишина, которая несла ему благость и радость.
Он вновь посмотрел на чёрный небольшой портфель, в котором лежала одна-единственная папка с листочками, на которых написаны имена…
«Господи, помилуй»,  – прошептали его губы.
19.06.2016. Июль 2017 года.