Сын теневой стороны. 4. Симпозиум

Лондон всегда производил на отца Владислава сильное впечатление, хотя отнюдь не восхищал его. Он определенно чувствовал себя лучше на юге Европы, в Италии или Испании, которые в период учебы, а потом и работы в Риме он узнал очень хорошо. Лондон, широко раскинувшийся и богатый, как и подобает бывшей столице империи, над которой не заходило солнце, заключал в себе нечто такое, что в священнике вызывало лишь изумление, но не более того, никаких теплых чувств.

Благодаря любезности одного из бывших однокурсников еще по Сандомирской духовной семинарии, на родине впавшего в немилость к епископу, а потому служившего теперь в Лондоне в качестве пастыря старой и новой эмиграции, он поселился в семье его друзей, неподалеку от Римско-католической церкви Святого Якова. Это позволило ему не тратить деньги на гостиницу и сэкономить немало средств, которых после переезда из Рима в Сандомир ему определенно не хватало. А питаться надо было и в Польше, и в Англии, хотя в Польше еда была явно дешевле. Впрочем, чревоугодником Бялецкий не был, потому довольствовался недорогими продуктами, которые были ему по карману. Проживание в квартире имело еще одно преимущество: чтобы отслужить ежедневную мессу, не нужно было далеко ходить — храм находился буквально в нескольких шагах.

Семья, у которой остановился Бялецкий, принадлежала к старой эмиграции времен Второй мировой войны. Пани Зофья, старшая из рода, несмотря на то, что ей было заметно за девяносто, держалась крепко и сохраняла ясный ум, но не особенно жаждала известий из Польши, что несколько удивило гостя. К нему как к священнику она относилась с большим благоговением, но в человеческом плане явно соблюдала дистанцию. Кажется, она считала его простолюдином, хотя семья Бялецкого принадлежала к старой знати: по праву родства отцу Владиславу формально полагался графский титул, а по другой линии — фамилия древнего рода д'Урхель и д'Осона, обитавшего некогда в франко-испанском пограничье. Однако он не сообщил об этом хозяйке, посчитав, что просто не стоит об этом говорить. Можно было, правда, воспользоваться предложением профессора, готового за свой счет снять для него номер в гостинице, но Владислава такое положение вещей устраивало. Так ему было просто удобнее.

За хозяйкой дома ухаживал внук, так как сын умер несколько лет назад, а дочь переехала в Канаду. Внук, считавшийся весьма успешным врачом, имел кабинет на знаменитой Харли-Стрит, улице бесчисленных врачебных кабинетов, клиник, медицинских и хирургических центров в районе Вестминстер-Марилебон, то есть, в самом сердце Лондона, где стоимость недвижимости составляла миллионы фунтов.

Хозяева предлагали Владиславу обедать у них, но он вежливо и решительно отказался. Во-первых, это заставило бы его неловко себя чувствовать, а во-вторых, ему пришлось бы приспосабливаться к заведенному распорядку дня семьи, что, в свою очередь, мешало бы его планам и занятиям, то есть значительно ограничивало свободу. Поэтому Владислав предпочитал обедать в городе, тем более что в окрестностях не было недостатка в не слишком дорогих ресторанах. Ему приглянулась одна мексиканская забегаловка на Маркет-Плейс под звучным названием «Тортилья», что в переводе означало всего лишь кукурузную лепешку. И тот, кого устраивала экзотическая кухня, мог найти здесь вкусную и достаточно дешевую еду. Не нужно было даже входить внутрь — квадратные столики с пластмассовыми столешницами под дерево на металлических ножках, украшенные кустиками розмарина в горшках, а также синие пластиковые стулья стояли прямо на улице, на тротуаре. От проезжей части их отделяли довольно высокие, но немного рахитичные, с редкими кронами, деревья, похожие на недокормленные и отравленные отрыжкой большого города липы. К стволу одной из этих лип была прислонена доска с меню. Здесь не было толчеи, но в то же время заведение никогда не пустовало. В «Тортилье» трудно было уединиться, поэтому отец Владислав приходил сюда только для того, чтобы утолить голод, не собираясь засиживаться.

* * *

Программа пятидневного симпозиума не слишком интересовала священника. Из многочисленных докладов определенный интерес для него могли представлять только два. Один был о битвах небесных воинов и уничтожении земли, а другой — о половой принадлежности ангелов на основе Кумранских текстов, Библии и апокрифических книг. Однако оба они имели весьма опосредованное отношение к интересам отца Владислава.

Первый доклад нисколько не расширил его знания, утомил и даже разочаровал. Владислав услышал только то, что уже знал, и даже меньше того. Он больше рассчитывал на второе выступление, так как в заявленной теме звучала нотка сенсации, которой уважающие себя ученые в любой области знаний боятся, как огня. Заинтригованный, Владислав решил непременно выслушать этот доклад.

На заседание священник прибыл вовремя, занял хорошее место и огляделся — зал не был заполнен целиком. Его ближайшим соседом оказался симпатичный англичанин, на вид лет тридцати-сорока. Заметив взгляд Владислава, он улыбнулся, кивнул и, протянув руку в знак приветствия, представился:

— Доктор Джон У. Б. Чарни.

— Доктор Владислав Бялецкий.

— Наверное, преподобный доктор? — уточнил Чарни, разглядывая его колоратку. — Вы из какой Церкви?

— Из римско-католической.

— Ага. А я англиканин. По крайней мере номинально. Я наполовину англичанин, наполовину итальянец. А вы, преподобный доктор?..

— Я поляк.

— О! Много ваших земляков нынче живет на Островах.

— К сожалению... немало...

— К сожалению?

— Да, к сожалению. Так заканчиваются для народа коммунистические в ленинском издании эксперименты. Нищетой и эмиграцией.

— Но ведь коммунизм давно закончился.

— Так только кажется вам, доктор Чарни...

— Да? Почему же? И вообще, давайте называть друг друга по имени. Ок? — предложил Чарни со всей непосредственностью, свойственной скорее американцам, а не англичанам.

— Хорошо, Джон. Но почему бы нам не продолжить разговор после выступления? Докладчик уже начинает.

Отец Владислав приложил палец к губам и извинительно кивнул в сторону собеседника.

— Тогда после выступления...

Они замолчали и стали слушать речь пожилого господина с благородным, вытянутым, словно восковым лицом и ухоженными руками того же цвета:

— Уважаемые дамы и господа! Мне бы хотелось представить анализ текста апокрифической Книги Бытия, которая явно имеет отношение к проблеме, затронутой в шестой главе канонической Книги Бытия, то есть к вопросу о «сынах Божьих» и «дщерях человеческих», ибо благодаря этому апокрифу мы можем узнать, кем древние евреи считали сих «сынов Божьих».

Несмотря на серьезные повреждения рукописей и отсутствующие фрагменты, документ окончательно подтвердил древние верования о том, что в давние, допотопные времена с небес на землю сошли существа, сношавшиеся с женщинами, а те рожали им детей — великанов, нефилимов.

Здесь можно задать вопрос: правда это или вымысел? Мы знаем, что мифы нередко имеют источник в реальности, но как обстоит дело на этот раз?

В шестой главе канонической Книги Бытия мы находим только краткую информацию о том, что «сыны Божие» (стражники, стражи, согласно апокрифу) были очарованы красотой «дщерей человеческих» до такой степени, что брали их себе в жены, а те рожали им нефилимов, «людей мощных», «людей славных». Однако из апокрифической Книги Бытия, найденной в Кумране, мы узнаем нечто большее: что они не пренебрегали прелестями женщин, необязательно стремясь к женитьбе, а то и вообще соблазняли замужних женщин, вызывая у мужчин ревность. В том, что так бывало, мы можем убедиться, прочитав речь Ламеха, сохранившуюся в Кумранской рукописи. Текст этот повествует о сомнениях Ламеха в верности Битенош, его жены, которую он подозревал измене ему со «стражами, сынами небес», то есть с ангелами. Согласно Библии, Ламех был сыном Метушелаха и отцом Ноя. Он был девятым из десяти патриархов допотопного мира. Текст этот неполный; квадратными скобками и точками отмечены лакуны в рукописи; в круглых скобках я поместил добавленные мною логические дополнения, обеспечивающие непрерывность повествования, чтобы содержание стало понятнее. Вы сами можете прочесть неполный текст, но сегодня я зачитаю его целиком, не отмечая, где сделаны мои вставки.

Докладчик откашлялся, поправил очки и принялся монотонно читать древние письмена. Завершив чтение, дальнейшую часть выступления он посвятил доводам за и против признания сынов Божьих ангелами. После долгих рассуждений, напоминавших то ли балансирование на канате, то ли сидение верхом на заборе, докладчик в конечном итоге определился и склонился к теории, утверждавшей, будто в рукописи речь идет не об ангелах и земных женщинах, а о Сифитах и Каинитках, то есть сыновьях праведного Сифа, сына Адама, и дочерях Каина, также сына Адама. С точки зрения Владислава это была полная ересь и чепуха, подгонка фактов под изначально выдуманные беспочвенные, нелогичные теории, уходящие корнями в глубокую древность, в общину сексофобных монахов из пустынь Египта и Палестины.

Подобная интерпретация полностью разочаровала Бялецкого, поэтому он решил не тратить время на прослушивание дальнейших бредовых рассуждений пожилого господина, повторяющего убеждения сих раннехристианских иноков, которые своим скудным умишком додумались, будто ангелов секс никак не мог интересовать. Мол, раз уж они, монахи, могут без него обходиться, то и этим небесным сущностям сам Бог велел.

Владислав, вежливо кивнув своему соседу, поднялся со стула, намереваясь незаметно покинуть зал. Но Чарни попросил его жестом подождать, и они вышли вместе.

* * *

Владислав и Джон сидели в укромном уголке небольшого итальянского винного бара и потягивали сладкую, тяжелую марсалу, стараясь поближе познакомиться, потому что удивительным образом с первого момента знакомства они понравились друг другу и почувствовали взаимную симпатию.

Отец Владислав, хотя ему было чем похвастаться, довольно лаконично пересказал свою биографию, а затем с интересом стал слушать рассказ Джона. А ему было что рассказать. Болтал он очень долго, расхваливая красоту, мудрость и ум своей невесты. Такая манера речи была свойственна не хладнокровному британцу, а пылкому итальянцу. По-видимому, от матери он унаследовал больше черт характера и темперамента, чем от отца.

Закончив тему невесты, он замолчал, словно не зная, что говорить дальше.

— Джон, может, расскажешь что-нибудь о работе, о хобби?

— То, что я работаю в Британском музее, ты уже знаешь.

— Знаю, потому что мне тоже нужно туда съездить. Я собираюсь навестить профессора сэра Дональда Б. Уэллдона, моего... так сказать... друга.

— О! А это же мой непосредственный начальник, — удивился Джон. — Какое совпадение! А мое увлечение — древнее племя Данитов. И этим я сейчас занимаюсь. Не только в частном порядке. В музее тоже.

— Не может быть?! Такое же увлечение, как и у профессора, — засмеялся Бялецкий.

— И что тебя так рассмешило?

— Еще одно довольно странное совпадение.

— А какое?

— А такое, что и я недавно столкнулся совершенно случайно именно с Данитами! И именно по этой причине я хочу встретиться с твоим шефом.

— То есть как?

— Раз ты его помощник, то все равно узнаешь, так что я могу сразу рассказать тебе, в чем дело. Я наткнулся на один древний артефакт, который при неких, без сомнения, необычных обстоятельствах оказался в городе, где я работаю, в Сандомире.

— В Сандомире? А как это по-английски?

— Sandomir. Но сегодня лишь немногие знают, что этот город имеет и английское название...

— Ок! Я знаю. Я как раз знаю. Ну, говори дальше. Расскажи что-нибудь еще?

— Что-то еще? Хорошо.

И Владислав рассказал товарищу о поиске пергамента тамплиеров, о вылазке в Перечные горы, увенчавшейся успехом, и, наконец, вынул мобильный телефон и показал фотографии таблички и пергамента, что были заключены в свинцовой трубке вместе с человеческими останками.

Чарни с любопытством взглянул на фотографии, но они оказались слишком малы, чтобы на них можно было что-либо разглядеть, тем более надписи.

— Пришли мне эти фотографии на мой почтовый ящик, — тут он продиктовал Владиславу адрес электронной почты. — Я посмотрю дома. Если они в приличном разрешении, я смогу даже расшифровать их. К встрече с профессором у меня уже будет кое-что, — он широко улыбнулся. — Так я наберу определенные очки в его глазах.

— Надеюсь, фотографии неплохие, потому что мне самому не терпится узнать, правда ли все это. Это действительно какая-то средневековая тайна или более поздняя мистификация? Хотя многое говорит о том, что это все-таки подлинник. Место, сосуд, обстоятельства нахождения... Только это мы узнаем не по фотографиям, а при осмотре памятников.

* * *

Доктор Джон У. Б. Чарни, ассистент профессора сэра Дональда Б. Уэллдоуна, робко постучал в дверь кабинета своего начальника и, услышав приглашение, нажал на дверную ручку и вошел внутрь. Он уже открыл рот, чтобы сказать «Доброе утро», но профессор, приставив телефонную трубку к уху, жестом приказал ему молчать, одновременно указывая на пустой стул, стоявший неподалеку от стола.

Чарни сел и терпеливо выждал эти десять-двенадцать минут, пока профессор закончил разговор.

— С чем ты пришел, Джон?

— Кое с чем весьма интересным... господин профессор! — помощник не смог скрыть волнения.

— То есть?..

— Позвольте мне кое-что показать.

Чарни извлек из зеленоватой, чуть выцветшей полотняной папки, перевязанной протертой хлопчатобумажной тесьмой, несколько цветных компьютерных распечаток большого формата и протянул их профессору. Уэллдоун тут же принялся их детально рассматривать, перебирая зажатую в левой руке пачку правой рукой. На двух первых фотографиях были видны человеческие зубы и распиленная человеческая массивная нижняя челюсть, видимо, принадлежавшая какому-то мужчине необычайно мощного телосложения. Следующий лист представлял средневековую рукопись, а на остальных распечатках можно было увидеть металлическую табличку с надписью финикийским алфавитом и перстень со змеей.

Уэллдоун вопросительно поднял брови и глазами указал на фотографию с табличкой.

— Что там написано?

— Немного, господин профессор... Самсон, судья дома Израиля.

Профессор с недоверием взглянул в лицо Джона.

— Что?.. А это как-то связано с этими костными останками и с этой средневековой рукописью? Или...

— Да, господин профессор, эти останки, согласно документам, которые к ним прилагались, были найдены случайно, внутри спрятанного в земле средневекового глиняного сосуда. И... и... они действительно могут принадлежать Самсону. Впрочем... это можно проверить...

Профессор вопросительно поднял брови.

— Проще всего — путем генетических исследований, ведь у нас есть скелет, как мы предполагаем, дочери Самсона...

И прежде чем профессор успел что-либо сказать, помощник открыл дверь в коридор и, махнув рукой в приглашающем жесте, сказал:

— Пожалуйста, преподобный доктор.

— Добрый день, профессор, — сказал отец Владислав, входя в кабинет сэра Дональда.

— Бялецкий? Ты должен был прийти завтра!

— Но я сегодня.

— Садись, — профессор указал священнику на стул. — Ты привез то, о чем мы говорили по телефону?

— Разумеется.

— Ну, тогда рассказывай...

— Так ты как раз рассматриваешь мою находку на распечатках, которые принес тебе Чарни.

— Если эти артефакты подлинные, то это позволит решить важнейший для человечества вопрос...

— Для человечества? Эта куча зубов? — изумился Бялецкий, одновременно доставая находку из Перечных гор и кладя ее на стол сэра Дональда.

— Ну... думаю, у нас нет выбора... — профессор взглянул на помощника. — Нужно, чтобы доктор был в курсе... Да, эта куча зубов, и все потому, что в наших запасниках мы наткнулись на скелет, принадлежащий дочери Самсона... При нем была почти идентичная табличка с текстом, сообщавшим, что это его дочь... Теперь достаточно провести генетическую экспертизу, и мы будем знать, были ли эти двое людей связаны друг с другом и в какой степени. А если выяснится, что это действительно отец и дочь, то вероятность того, что написанное на табличках правда, достигла бы почти ста процентов. Ты, конечно, понимаешь значение и важность такого открытия, доктор... брат?

— Конечно... — Владислав сначала кивнул, но тут же изменил мнение. — Хотя, на самом деле, нет... я не совсем осознаю важность такого открытия, потому что... потому что на самом деле, что это даст науке?

— О, хотя бы то, что мы узнаем, что у Самсона была дочь от Далилы. А в Библии об этом нет ни слова!

— Вот именно, ну и что еще? — пожал плечами священник. — Если для тебя, профессор, это действительно так важно, то я могу подумать о том, чтобы передать тебе эти зубы и рукопись. Но помни, что я их тебе просто одолжил. После осмотра они вернутся ко мне. Так?

Сэр Дональд Б. Уэллдоун поднялся с кресла и, подойдя к священнику, крепко пожал ему руку.

— Благодарю... И в заключение... Не буду ли я выглядеть излишне настойчивым и нескромным, если спрошу: кто, кроме нас троих, знает об этой необычной находке?

— Никто, профессор. Никто.

Сэр Дональд как бы с легким недоверием приподнял брови и вопросительно посмотрел на своего собеседника.

— Правда?

— Правда. Я не знал, кому можно сообщить... Отдать в местный музей — это все равно, что сбросить эту находку в старый колодец... А ты все это хотя бы изучишь, от этого будет хоть какая-то польза науке. А потом все это вернется в Польшу.

Сэр Дональд некоторое время молчал, а потом произнес:

— Не хотел бы я показаться назойливым... занудным... но что, если я попрошу сохранить и твою находку, и наш разговор в абсолютной тайне, пока мы не проведем генетические исследования и не сравним геном предполагаемых отца и дочери? Ты бы, брат, оказал очень большую услугу. Во благо человечества...

— Хорошо... Согласен... — Владислав громко сглотнул слюну. — Даю слово.

В то же время он подумал: «Что он зациклился на этом человечестве? Что за благо человечества?» Однако вслух он ничего не сказал, решив, что чего-то здесь просто не понимает.

Профессор одобрительно и с нескрываемым удовлетворением кивнул.

— Тогда мы скоро встретимся.

— И зачем? Ты получил то, что хотел.

— Вроде бы да... однако...

— Что «однако»?

— Кажется, тебя избрали...

— Для чего избрали?

— В свое время... в свое время... брат Бялецкий...

На прощание они пожали друг другу руки.