Развязка

В трёх-четырёх километрах от малонаселенного северного города, относившегося к числу тех, что во время войны переходят от одной армии к другой по несколько раз в месяц, была расположена важная железнодорожная развязка, господство над которой для белых означало пусть и не регулярное, но надёжное снабжение боеприпасами от английских союзников, способное сохранить не только возможность сопротивления Красной армии, но и целостность собственных подразделений, солдаты которых частенько превращались в пацифистов и хоть и тайно, но изъявляли желание вернуться к мирной жизни (попросту дезертировали).
Для красных, установивших свою власть во многих окрестных населенных пунктах и считавших малую Гражданскую войну в этих местах почти завершённой, развязка, да и вся полузаброшенная дорога не представляли особой стратегической ценности. Следовательно, РККА имела в здешних краях один интерес - удержание городка, в котором после очередного освобождения от белого террора вновь начали действовать различные исполкомы и комиссии, в полном назначении которых, казалось, до конца не могли разобраться даже сами организаторы органов, способствовавших слому всего старого и возведению всего нового и мирового.
Там, в окопах Красной армии сидели одинаково одетые бойцы, выглядевшие как солдаты единого дисциплинированного формирования. Их гимнастёрки и шинели были изорваны и истёрты. На ком-то была будёновка, на ком-то фуражка или кепка с металлической красной звездочкой, но все они производили впечатление слаженной общности, уверенной, слитой в один порядок силы, и они ей являлись.
В окопах белой армии у спусковых рычагов пулеметов и мелкокалиберных пушек сидели солдаты, которые бы ничем не отличались от солдат противника, если бы их командование озаботилось не только снабжением частей, но и должной дисциплиной, заключавшейся не в создании привычной единой системы званий, отсутствовавшей у большевиков, а в сведении всех своих сил в одну единственную, способную нанести всего лишь один твёрдый удар. Белогвардейцы были одеты в форму разного пошива: кто-то сражался в светло-зеленой царской форме и привычной бескозырке, на ком-то переливалась ткань темных рубашек, напоминавших униформу черносотенного движения. Множество кокард и орденов разного типа, нашивки с полосками российского флага, повернутые вверх и вниз на длинных рукавах офицерских кителей, сверкали на защитниках «неделимой России». Белогвардейцы выглядели разношёрстно и не собранно, несмотря на попытку их союзников создать единую армию из лоскутков старого войска, разбросанного по Сибири, по Северу и Югу государства, горящего в огне внутренней войны.
Очередная схватка между батальонами, занявшими уже «обжитые» позиции по разные стороны железнодорожных путей, завязалась утром, 6 июля. День был жаркий, пулемёты, ревущие очереди которых, каждую секунду встречались друг с другом, нагревались не столько от непрерывной эксплуатации смертоносных механизмов, сколько от удивительного зноя, несвойственного для этих краев.
- Неужели так и пойдут в наступление?! - удивился один из белых прапорщиков, увидев, как первая шеренга красных стрелков будто бы направилась вперёд, прямиком на их окопы.
- Не посмеют. Вот, уже пятятся... Пытаются перед параллельным путём окопаться... Не выйдет - вполне спокойно ответил офицер, расположившийся в траншее левее, чьё хладнокровие удивило прапорщика не меньше чем маленькая вылазка красноармейцев.
Красные действительно не думали наступать до настоящего момента. Но отсутствие заветных золотистых лент и высокая вероятность ответной вылазки белых, которая могла закончиться потерей одной уже отбитой железнодорожной линии, заставили комиссара - высокого и плечистого парня, выставившего вперёд серый револьвер, повести сразу несколько взводов в атаку.
- Вперёд! - как-то буднично сказал он, даже не попытавшись изобразить командный голос. И несколько десятков красноармейцев последовали за ним то ли в штыковую, то ли в ножевую, одним словом, в рукопашную атаку.
- Приступить к оборо... - хотел скомандовать прапорщик, но его бас оборвала короткая команда офицера, натягивавшего перчатки на свои белые руки, за время войны, покрасневшие по локоть.
- В атаку! - так же спокойно, как и комиссар, произнёс он. И десятки штыков, высунувшись из траншей и окопов, направились в сторону дороги!
Десятки белых и красных солдат попадали на чёрную землю, а выжившие, среди которых были и офицер с прапорщиком с одной стороны, и комиссар со своими ближайшими товарищами с другой, вступили в рукопашную схватку.
После нескольких минут ударов, уколов и ближних перестрелок, которые имели место исключительно перед железнодорожными путями, бой переместился в небольшую траншею, вырытую между ними.
Комиссар выстрелил офицеру в голову. Фуражку с красно-желтой кокардой прошила пуля, в течение своего полёта унесшая форменный головной убор, но не жизнь офицера. Прапорщик своим ножом несколько раз промахнулся мимо крупной фигуры комиссара. Казалось, что столь безрезультатная схватка могла продолжаться вечно, но исход боя, как ни странно, решили союзники белой армии, отсутствовавшие на поле.
Под ногами у сражающихся валялось несколько английских снарядов, на которые никто не обратил должного внимания. Золотистые цилиндры, изготовленные в Манчестере, сдетонировали, когда один из бойцов одной из сражающихся сторон случайно выстрелил в землю, перезаряжая винтовку. Пуля пробила металлическую оболочку снаряда, определив ничью - погибли все, кто находился в траншее.
Завершилось очередное сражение за развязку, располагавшуюся в трёх-четырёх километрах от малонаселённого северного города, относившегося к числу населенных пунктов, господство над которыми стратегически ничего не значит, и битвы, за которые напрасно уносят жизни десятков и сотен солдат, сражающихся то ли за их освобождение, то ли за захват, что определяется исключительно на агитационных плакатах каждой из сторон.
Вместо эпилога:
«От первой до гражданской» (М.А. Козин)
Империя расколота на части,
Она горит в воинственном огне.
Ни у кого не оказалось власти,
Чтоб подвести итог слепой войне.
Деникин на Москву спешит с полками,
Колчак ждёт у далёких берегов,
Скрепив в знак дружбы хрупкий мир штыками,
Германцам руки пылко жмёт Краснов.
А где-то в городе, что будут звать Свердловском,
Прервётся навсегда монарший род,
И сепаратный мир под Брест-Литовском
Подпишет разделившийся народ.