Ниновка далекая и близкая. Главa 45

  В великой радости пролетела праздничная неделя светлой Пасхи, и теперь до Вознесения в каждой ниновской избе будут гореть свечи и совершаться усердные моления во Славу Христа. Ведь в эти святые дни Иисус пребывал на Земле со своими учениками до своего Вознесения на небо.

После Светлой недели на подходе Радоница, или Проводы. Именно в этот день православные идут на кладбище, чтобы помянуть умерших родных и близких.

Канун празднования Радоницы. Вечереет...

  Хлопотунья Авдотья всегда готовилась к этому дню основательно. Вернувшись с посевной, с особым усердием она управилась и со своим хозяйством, натаскала с Оскола воды и вдруг поняла, что во рту маковой росинки не было. Она заглянула в печное устье. 

  - Исты хоться, а растоплять печку сил ужо немае... - бормотала она, поглядывая на любимый казанок, в котором обычно готовила себе нехитрую стряпню.

Запустила в него руку и, достав пару вареных картофелин, посыпала их крупной солью, наскоро перекусила, а затем налила из крынки молока и не спеша выпила.

  - Оце и уся еда! - проговорила уставшая Авдотья. - Ну не буду засиживаться, ещё не время для отдыха.

С благоговением и старанием принялась собирать назавтра поминальный узелок.

  - Да-а!  Праздник - празднику, а работа - работе! - рассуждала Авдотья.  -  Погодка-то, вон как  разгулялася, ветерок подул, особливо к вечору... Как бы не надул чего ненароком, а то как-никак посевная началась. Божье дело! Тута поспешить бы надобно, времечко то поджимае... А мужик, хоть и силен, а без нас, без баб, с посевной ни як не справиться!... А Дягель, чертяка, лютуе! Приказчик коршуном летае... Подобру то надобно, подобру!
И хотя ниновские крестьяне были свободными, но помещик Дягель зачастую обращался с ними как с крепостными, относился к ним как к собственности, и это считалось вполне нормальным. 

 Работали на поле всей деревней. Дома оставались лишь самые слабые старики да малые детки. С самого утра мужики пахали земелюшку, а бабы вручную засевали, ловко  таская на себе мешки с семенным зерном. За день каждая женщина, имеющая хоть какую мало-мальскую силушку, полностью выкладывалась, ведь никак нельзя было прослыть белоручкой.

Авдотья всегда работала в полную силу, не позволяла себе отставать от других.

- Так, узелок собрала, Слава Богу! Вот тута яйца, сальца кусочек, хлебца положила, щас кваску с чулана унесу и хватить! Лукичевы тожа не спустыми руками пойдуть. Евдокия обещалась пампушек напекти, Прокоп завсегда с медком приходив до своей Серафимы, от, гуртом и помяним нащих родных.  Бог даст, Дягель помягчае да раньшенько отпустэ, шоб до вечора поспеть на кладбище. Ох!... Недаром людочкы кажуть, што на Радуницу до обеда пашуть, в обед плачуть, а вечером скачуть (пляшут). Прости, Господи...

Долго в тот вечер думала-рассуждала наша Авдотьюшка, многое вспомнила, а когда почувствовала, что уже совсем не осталось сил ещё что-то делать, то сразу  поняла, что времечко-то уже перевалило за полночь.

  - За день так натопчешься, што к вечеру ноженьки передвигатыся никак не хочуть... - посетовала она и, прикрыв шторками окно, напрочь отгородилась от заоконной темени. 

На дворе стояла темная южная ночь, такой она бывает здесь, когда с небосвода уже ушла полная луна, а в молодом месяце еще только-только зарождается жизнь.

Авдотья задумчиво огляделась... Вокруг темно. Горькое ощущение одиночества вдруг снова охватило ее.

Колеблющееся пламя свечи еле разгоняет мрак, сквозь который на стене вырисовывается старая фотография ее покойного мужа Кузьмы. Подошла поближе к портрету и со слезами в голосе обратилась к спокойно смотрящему на нее Кузьме:

- Уж стильки годочков пройшло..,  а душенька моя до сих пор болыть по тебе! - Ах!... Як жешь она болыть, аж разрывается..! А тоска прямо жжет душу... От, спина и ручичкы мои болят, аж гудять от усталости. Как жа я намаялася! А пожаловаться некому...Не до кого голову прыклонить! Эх!... Кузьма, Кузьма! Родный ты, мой?! На кого-жа ты меня оставил тута?! - рыдая причитала Авдотьюшка.

И тут странный шорох заставил её отвлечься, Авдотья бросила настороженный взгляд на дверь:

  - Кошак прыйшов! Нагулявся, наблюдився, теперича до дому прыперся, гад такый!... 

Присутствие живого существа ее успокоило. Измученная от душевных переживаний Авдотья, почувствовала нарождающуюся сладостью покоя, устало опустилась на лавку и только приклонила голову к подушке, как вдруг громкое раскатистое “Ку-ка-ре-кууу!” напрочь прогнало сон.

  - Ах!... Штоб тоби! - вскрикнула она, с новыми силами поднялась с лавки, и уверенно направилась в сени.

В потемках постаралась найти палку, служившую подпоркой для двери, но вместо нее нащупала топор, припасенный для особого случая, в сердцах настежь распахнула входную дверь и… замерла.

Природа мягко дохнула на нее утренним туманом. Она впервые обратила своё внимание на то, как в сизой дымке с нежной осторожностью, словно пшеничный росточек из зернышка, рождается и прорастает рассвет. Ее Величество Природа предстала пред ней во всей своей красе!

Ласковые, напрочь забытые нотки радости осторожно прикоснулись к струнам ее души, тело обмякло, руки ослабели, топор выскользнул и упал, глухо ударившись обухом о землю, а за ним опустилась на колени Авдотья: 

  - Господи Праведный!  Што жа это я?...   

  - Ку- ка-ре-ку-у-у! - снова оповестил пернатый глашатай.

Авдотья улыбнулась, направила восторженный взгляд  к небу и тихонько запела:


- Спивай, пивничок! Спивай, родненький!

 Дющенько спивай, да солнышко взывай!

 Земелечку родимую скорее пробуждай!

 
 Туман исчезал и растворялся, за ним бледным шлейфом тянулся хвост, уступая дорогу ясному солнышку. Зазвенели заряночки... Их утреннее пение поддержал жаворонок, бойко выпорхнул из своего гнездышка, взвился в прохладное небо и будто завис над деревенским кладбищем.

Утро. Молодое, нежное...

Солнце, Земля и Небеса обмениваются радостными обоюдными приветствиями. Прохладный ветерок нежно ласкается в шелковистой траве деревенских могилок.

Радоница...

                Продолжение тут: