Четыре кадра

               
               
Зоя с облегчением плюхнула тяжёлую хозяйственную сумку на дворовую скамейку и, присев, с наслаждением вытянула ноющие ноги: гуду-уть... Это забытое выражение всплыло в памяти совсем неожиданно. Так о больных ногах говорили деревенские бабы на  её далекой Брянщине. Теперь родиной Зои давно был Урал. Здесь прожила она основную часть жизни, оставив в глухом, среди брянских лесов селе не очень радостное детство и самое начало романтичной юности. Зое помнилось, как покидая отчий дом, она будто бы убегала от него и каждый раз ознобно содрогалась, обретая при этом какое-то душевное освобождение. Так много горя и обид уже было внесено в её маленькую душу! "У родины своей любимой была я дочерью немилой..." "Дочерью немилой" Зоя была не у малой родины, а у родного отца - так случилось.
Над скамейкой нависал пышный полог отцветающей сирени и на Зою сыпались тонкие коричневые палочки высохших соцветий. "ГвОздики! - удивилась она их схожести с известной одноименной пряностью. - Оттого специя так и называется - гвоздика! - подумалось ей. - Какой, все-таки, интересный и сложный русский язык: у одного слова столько разных значений!" - мысленно восхитилась Зоя.
Ноющая боль в ногах отступила и Зоя, взяв сумку с продуктами, двинулась дальше. Дом её стоял на самом взгорье, улица так и называлась Нагорной, хотя никаких гор в городе не было и в помине -  просто холмистая местность, низины, подъёмы... Дорога вилась серпантинной лентой. Зоя, меняя руки с поклажей и ругая себя за то, что никак не удосужится купить заплечный рюкзачок, как многие сейчас женщины-хозяйки, передвигалась по этому серпантину от поворота к повороту, от одной складки асфальтовой ленты к другой. "Перебежками!" - усмехнулась было Зоя, но тут же поправила себя: - Какие теперь перебежки! Мучительный переход через Альпы!" Казалось, еще вчера носилась она по этим подъёмным поворотам - только юбка завивалась! "Летящей походкой ты вышла из мая..."  - это в песне Юрия Антонова пелось про неё, про Зою, а теперь вот приходиться отдыхать на каждой складке дорожной ленты. Но в этом, наверное, и есть мудрость великой природы - остановиться на пути, задуматься, осмыслить...
Для Зои каждый поворот дорожного серпантина - отдельная картинка, значимый кадр жизни, застывший в бетоне. Каждому кадру-эпизоду жизни Зоя дала название. Вот этот, с высокими, вошедшими в свою растительную мощь тополями - "Рождение сына" - сразу возвращает её в то майское утро сорокалетней давности, когда она шла рожать своего первенца - благо, роддом находился неподалеку - а по обочинам дороги юные парни и девушки с лопатами в руках рассаживали тонкие прутики будущих деревьев. Эти тополя - ровесники ее сына и Зоя, останавливаясь у них, любуясь ими, всякий раз олицетворяет их красоту и силу с красотой и силой сына.
 "Всех одинаково родит земля..."
Поднявшись выше, Зоя здоровается... нет-нет, не с человеком-прохожим - с яблоней! Яблоня старая и корявая. Эта складка жизненного серпантина так у неё и называется - "Яблоня".  Когда-то яблоня невестой в бело-розовой фате красовалась в  чьём-то саду-огороде - весь микрорайон в то время являлся частным сектором с большими, рублеными из лиственницы домами. Яблоньки - деревца нежные, трудно выживающие в суровом климате Урала, не говоря уж об их урожайности, но и среди них встречаются индивиды с хорошей "иммункой", защитной системой. Таковою и оказалась эта старая яблоня на одном из поворотов дороги и судьбы Зои. Почему-то так получалось, что именно под нею она всегда встречала мужа из командировок. Даже не зная о его приезде! Бежит куда-нибудь в магазин, молодая, свободная, а муж, вот он, уже под яблонькой: здравствуй, дорогая! Раздвоенный ствол старой яблони не оставлял мужа Зои равнодушным. Всякий раз он говорил: "Ну, раскорячилась! Раздвинула бабища свои ножищи!" Зоя с улыбкой делала мужу замечание: " Какой же ты циник, мой дорогой"!
На Урале яблони цветут гораздо позже сирени , черёмухи, рябины, но сегодняшняя весна случилась удивительной! Разом заблагоухали черёмухи и сирени, рябины и яблони. Под пронзительной голубизной июньского неба -  утра наступившего  лета -  в пластах прогретого воздуха плавали-качались смешанные цветочные ароматы. Зоя, как опытная собака-ищейка, вынюхивала-отыскивала среди них любимые ею яблоневые и черёмуховые, но рябиновый запах, так не нравившийся Зое схожестью с кошачьей мочой, перекрывал все остальные. Наверное, рябина сильнее и устойчивее сирени, черёмухи и яблони вместе взятых, потому и цветёт дольше и запах-дыхание ее ярче, выраженнее.
"Ой, рябина кудрявая, белые цветы..."
Следующий изгиб серой ленты в памяти Зои предстает не совсем приятным эпизодом её жизни. Она называет его "Пощёчина". Приревновав мужа по эмоциональной глупости, она на глазах его друзей влепила ему пощёчину -  а ладонь у Зои была крепкая, крестьянская - и, испугавшись, бросилась бежать. Зоя не бежала, а летела по этому самому серпантину вверх, к дому, но лёгкий и спортивный муж быстро догнал её именно на этом вираже. И был ответный удар. Нет, не пощёчина, скорее, "поглазница". Зое долго пришлось носить тёмные солнцезащитные очки, хотя давно кончилось лето, "исчезли солнечные дни..." Тем не менее, молодые  супруги как-то помирились, договорились, прижились...
"Горячая страсть побеждает обиды..."
Зоя поднималась всё выше и выше. Чувствуя вновь подступающую усталость, дискомфорт в ногах она поставила сумку у крошечной осиновой рощицы - следующего витка своего пути, мысленно названного ею "Тип".
"Ожили, мои дорогие!" - улыбнулась, обрадовалась она. Ранее, проходя мимо, Зоя видела сухие, голые, казалось бы, погибшие деревца, но сейчас осинки оделись в изумрудный наряд и, трепеща на ветру юными лакированными листочками, зазывали в свой тенёк. Тридцать лет назад были они невысокими, тонкоствольными да и сама тридцатилетняя Зоя смотрелась тогда стройной осинкой. Именно у этой рощицы выслеживал её один тип. "Тип", оставивший след в названии складки жизненной ленты Зои. Тип, кстати, был недурён собой, но в действиях своих опасен. Ко всему прочему, он являлся ещё и знакомым мужа Зои. Тип имел странность: ревновал Зою к собственному мужу. Он караулил её, останавливал "поговорить", стараясь при этом приобнять, поцеловать... Мимо проходили люди, но тип ничего и никого не стеснялся. Зое было весьма неловко, неудобно. Она старалась как-то по-доброму сгладить ситуацию, но тип не унимался, а однажды закричал "во всю ивановскую" на весь серпантин: "Люди! Я люблю эту женщину!" Что оставалось делать Зое?! Пришлось изменить маршрут и какое-то время к своему дому она пробиралась обходными, окольными путями. Зоя долго решала: сказать или не сказать мужу?..
Проблема решилась неожиданно. Ничего не подозревающий муж сообщил Зое о смерти "типа". Его убили в каких-то городских разборках. Неоднозначное, непонятное чувство охватило тогда Зою. Удивительно, но ей было жаль этого любвеобильного парня и очень долго ещё возле этой осиновой рощицы Зоя почему-то приостанавливала свой стремительный шаг, ощущая щемящее чувство грусти и утраты.
Горькая дерево осина...
Два последних пролёта-подъёма Зоя преодолела не останавливаясь. Вот уже видна и макушка березы, переросшей её пятиэтажный дом, родную обитель.
Всего четыре кадра, четыре эпизода многосерийного фильма-судьбы Зои. А сколько таких кадров запечатлено, сколько разноцветных складок свёрнуто на большом труднопроходимом серпантинном пути?! И сколько новых кадров-эпизодов милостиво подарит Зое таинственный драматург и режиссёр?!
Дорожная серая лента по закономерности должна завязаться в большой серый "бант"! Но из множества цветов Зоя не любит серый, и не торопится "бант жизни" завязать!
                июль. 2021