Покаяние

Аристарх Степанович уже больше месяца жил один в собственном деревянном маленьком доме на горе. На самой верхушке горы. За ним уже в ряд выстраивались другие подворья. Можно сказать, жилой массив с этого дома начинался.
Так что восход солнца Аристарх встречал на самом видном месте. Пока был молод и в силе – в огороде; теперь, когда перевалил восьмой десяток, чаще у окна. И этот дом, и эти окна, и ставни на них он всё срубил, смастерил своими руками. Делал, как ему желалось, и для сыновей, внуков. Но жизнь распорядилась, как всегда, по своему усмотрению. Два старших сына сложили головы в Великую Отечественную. Да и сам Аристарх был на ней дважды ранен, но вернулся живым. Младшие сын и дочь выросли и поспешили покинуть родительское гнездо. Осели. Один в столице западной, другой – в восточной. Зазывали к себе отца с матерью – но родители держались  привычного уклада жизни. Мол, у нас тихо, спокойно, и рыбу в реке поймать можно, и грибы, ягоды под боком. Да и мало-мальское хозяйство тоже своё. Пока были силы, держали корову, затем перешли на козу, вскоре остались только курочки. А сейчас из всей животины престарелый пёс во дворе да такой же полуслеповатый кот, прихрамывавший и облезлый.
Аристарх вздохнул: всё имеет свой закат, свой венец. Поднялся с табуретки. Тоже, к слову, сам смастерил. Как и стол, и кровать, и лавку. Русскую печь тоже сложил сам. Клал её особым способом. Так, как когда-то подсмотрел у отца. Тот и плотник был знатным, и печником слыл на всю их округу.
Аристарх вновь вздохнул. Оглянулся на передний угол. На божнице образ, который принесла в дом его покойная супружница из своего родительского дома. Как и при ней, перед Богородицей тлела лампадка. Придерживаясь за стол, старик подошёл к иконе, медленно опустился на колени, оградил себя крестным знаменем, поклонился, что-то начал шептать. Шептал так долго. Пока не залаял пёс.
Аристарх поднялся с колен. Прошёл к окну, посмотрел. За воротами стояла Маруська, женщина средних лет, которая лет восемь приходила к старикам и помогала им по хозяйству. Из собеса её направили. Баба справная, спокойная, опрятная. И очень немногословная, что особо нравилось Аристарху. Жила она на соседней улице, большой семьёю и большим хозяйством. И маленький приработок ей был кстати. Да и трудовой стаж шёл. Что женщине было весьма полезно.
- Калитка открыта. Заходи. Дунай тебя знает. Пропустит, – хозяин открыл створки окна и прокричал сиделке. Точнее, ему показалось, что прокричал, а на самом деле говорил тихо, хрипло.
Маруська прошла в дом. Поздоровалась. Поинтересовалась самочувствием. Прошла на кухню, чтобы достать из авоськи принесённые ею продукты и разложить в шкафу. Но что-то всё у неё не спорилось: то хлеб упал, то крупа рассыпалась, то головки лука раскатились по полу.
- Что там у тебя? – спросил Аристарх. – Случилось что? Дома? Детки-то все здоровы? Муж как? На работу пошёл или на Каму уехал рыбачить?
- Дома у меня всё хорошо. В выходной рыбачил. Я вам пирог принесла. Рецепт взяла у вашей покойной Пелагеи Власовны. Угощайтесь. Сейчас чай поставлю.
Женщина споро старалась привести кухню в порядок, поставить на электроплитку чайник. Такой старый, времён молодости стариков.
- Чай – это хорошо. Маменька ставила его то с мятою, то с душицею. То с утреца заваривала иван-чай. Много пить его нельзя. А с утреца хорошо, на весь денёк силы будут. А лучше простой лист смородины.
- Да, да, Аристарх Степанович. Вы к столу присаживайтесь. Сейчас я мигом на стол пирог и чай подам.
- Не спеши, девка, не спеши. Да отложь там дела свои. Сядь со мной за стол. Поговорить мне с кем-то надо. Баба ты осторожная. Садись, девка, садись.
- Сажусь. Вот только пирог да чай. К хорошей беседе самое то. Или из графинчика налить?
- Нет. Сам графинчик да и то что, что у меня в чулане стоит, дня через три вам, соседям, и самим пригодится. Я тебе деньги дам. Ты моим детям позвони. Если дела их отпустят – пусть приедут. Дуная моего и Ваську только корми. Соседям они не нужны.
- Что-то прощальные песни  ведёте? Да что случилось? Или… Власовна… приснилась?
- Глупости. Власовна добро пожила, спокойно почила. Мир душе её. Вот на моей душе покоя нет. Садись. Церкви сейчас поломаны, закрыты. Ехать куда-то – сил нет. И с собой унести не могу. А моим расскажи. Придёт время – пусть знают, за кого свечи ставить, за кого молиться.
С этими словами Аристарх возвратился к божнице, откинул на ней вышитую салфетку, на что-то сбоку нажал, днище разделилось. На нижней доске были видны  какие-то листы, потемневшие от времени. Аристарх взял их. Привёл в прежний вид днище божницы. Прошёл к столу. Положил листы на столешницу. На них опустил руку. Жилистую большую мужскую правую руку. Сел.
- Извини, девка, что на твои плечи такую ношу взваливаю,  – Аристарх  заговорил медленно, тихо.  – Не сможешь передать моим детям – вины на тебе не будет. Но молю – выслушай.
Женщина кивнула и приготовилась слушать.
Она давно помогала этим старикам по хозяйству. Сначала просто приходила поучиться бабьему рукоделью у Власовны,  да и за малыми её детьми старики приглядывали. Посёлок-то их маленький. Кто-то посоветовал устроиться на работу от собеса: всё копеечка в дом. Так стала ходить, как на работу. После отхода хозяйки по привычке смотрела полностью и за этим домом. Дом был добротный. Да и по желанию сына и дочери Аристарха и Пелагеи, ещё при жизни жены всё хозяйство Аристарх завещал Маруське, то есть Марине Михайловне. Маруська это знала – но губу раньше времени не раскатывала. Муж ей тоже был под стать. Считал, своё удержать надо, а не за чужим журавлём гнаться. Главное – своё дело править правильно.
И сейчас было правильно, поняла Марина, всё выслушать, в память вложить и детям Аристарха передать без чужих глаз и ушей. Поэтому она приготовилась внимать. И старик начал свой короткий рассказ, во время которого его правая длань так и лежала на сокрытых бумагах, а левая на колени. Спина была прямая. Седые, аккуратно подстриженные волосы плавно переходили в длинную бороду. Взгляд же был устремлён куда-то за окно, за горизонт. Взгляд прямой, острый, как у хищной птицы. И этот взор изымал из прошлого память, которой некогда было велено крепко-накрепко спрятаться в самых отдалённых загибулинах разумного сознания. А теперь, встарь, встань в шеренгу! Равняйсь! Смирно!
- Не местный я. С Пелагеей Власовной мы приехала сюда после войны. Ты это знаешь. Она из-за Камы, а я ещё более дальний,  –  и Аристарх назвал родную деревню, что находилась в средней полосе страны.  – У родителей нас было пятеро. После меня ещё две сестры. Тяжёлое было время. Наша семья была, по тем меркам, и богата, и знатна. Дело своё знали, работать любили. Но новой власти такие были не нужны. То над одними соседями ворон прокричит, то к другим друзьям синица залетит. Как-то под вечер батя позвал меня  и говорит: «Ты, Феодор…».  Настоящее-то моё имя Феодор Евстигнеевич Мартынов. И говорит: «Ты, Феодор, завтра на собрании прилюдно от меня, матери, всей семьи отречёшься». Я было возмутился: что ты, батя, задумал. Но он на меня как зыркнул, цыкнул и велел слушать. «Вот, говорю, отречёшься. И в тот же день из дома уедешь. Уезжай подальше от этих мест. Я тут тебе и справку, и деньги приготовил. Справку добрый человек сделал. Царство ему небесное. Должен ты, сын, и род наш, и фамилию сохранить. Лихолетье это когда-нибудь пройдёт. Выживи, сын, и живи. В правде только моих внуков вырасти. Жену тоже себе выбирай вдумчиво. Всё, сын, я всё сказал. С Богом». И на следующий день, как отец повелел, так и сделал. И больше их не видел. Вся семья через неделю сгинула в том лихолетье. А я выжил. Поколесил по стране – но выжил. Это, девка, настоящие мои документы, которые мне батя дал. Передай моему сыну. Даст Бог, восстановит фамилию. А мне пора. Что-то устал я нонче.  А ты бери и иди. За пирог, чай благодарю. Полежу и попробую. Иди с миром.
Марина встала, попрощалась, взяла свою авоську и ушла. А ночью завыл пёс. Женщина, как солнце взошло, поспешила в Аристархов дом. Старик во всем белом и новом лежал на кровати. Под божницей тлела лампадка.
Пройдёт ещё лет семь, прежде чем  Евстигней Аристархович сможет начать работать в архивах, чтобы восстановить свою родословную. Да, как и говорил дед, лихолетье когда-нибудь да пройдёт.
16 августа 2017 года.
Г. Ижевск, Удмуртия.