Иисус и Божья Матерь

В связи с чтением мыслей я вспомнила интересные
моменты. В доме были иконы, как во всех деревенских
домах. Мама была не фанатично верующей, но религиозные
праздники соблюдала. Икона Спаса висела так, что при входе
в комнату в неё упирался взгляд вошедшего. Это была старая
и тёмная икона, откуда она появилась, никто не помнил. Даже
нарядный рушник не делал её светлее.
Строгий взгляд Спаса с поднятой рукой меня просто
парализовывал, когда я заходила в хату. Он пронизывал
меня насквозь и обличал в чём-то. Каждый раз я вынуждена
была перед этим взглядом делать внутреннюю ревизию, не
натворила ли чего плохого? Не находя никаких грехов за
собой, сильно сокрушалась: почему он так строго смотрит на
меня? Я ничего запрещённого не сделала. Маму слушаюсь. Я
добрая девочка, за что он меня осуждает?
Мама уже объяснила мне, что это – бог, он самый главный
на земле и на небе. Он не любит, когда его не слушают.
Но он же мне ничего не говорил, не делал замечаний,
почему же так строго смотрит, будто я виноватая?
 Всё детство прошло под этим взглядом. Спас поддерживал во мне
внутреннее напряжение, я постоянно контролировала себя.
Само собой разумеется, что маме я таких вещей не говорила.
Просто не догадывалась пожаловаться на бога!
Полной противоположностью была икона Владимирской
Божьей Матери, Троеручица. Она занимала передний угол,
как и положено иконе. Вот с ней у меня были совсем другие
внутренние отношения, настолько доверительные, что она
казалась мне лучшим другом. Может быть потому, что в лице
Троеручицы я видела черты своей мамы. Я не боялась её,
как Спаса, я ей доверяла. Просто глядя на неё, я распахивала
душу и впускала её взгляд, в котором видела умиление и
покровительство.
Был период, когда мама вынуждена была пойти на работу,
и меня оставляли дома одну. Видимо, было время прополки,
когда в колхозе нужны лишние руки. Папа работал на
железной дороге посменно, иногда брал меня с собой. Но
чаще мне приходилось оставаться дома одной, потому что
оставаться с бабой или тётей Мотрей я не хотела. Это был
период игнора.
Мама готовила мне еду, оставляла на столе, давала
тщательную инструкцию, что и когда делать. Потом сажала
меня на лавку возле окна. Напротив окна стоял стол. Здесь
же находились игрушки, я играла на подоконнике. В такие
дни Владимирская Божья Мать была моей единственной
надеждой и защитой от одиночества. Мама просила её
охранять меня и совершенно спокойно оставляла одну. Икону
было хорошо видно, и я часто смотрела на неё, чтоб не было
так страшно от взгляда Спаса, смотревшего мне в спину.
Когда мама возвращалась с работы, еда была не тронута:
я боялась повернуться к столу, чтобы не встретиться с ним
взглядом. Маме я не говорила о своих страхах, но каждый раз
сердцем выражала благодарность Троеручице, сохранившей
меня до прихода мамы.
Вот такая внутренняя работа может происходить в душе
маленького ребёнка, о которой не догадываются взрослые
люди.