Оборотень

   Есть у меня знакомый оборотень по имени Витя. Днем он человек как человек. Пьет водку в неположенном месте, флиртует с продавщицами мороженого, верит, что коллективный сон разума порождает казнокрадов, отгоняет неприятности фотографией жены министра юстиции и видит будущее сквозь замочную скважину военкомата. А поздно вечером, когда стол неба покрывается звездной скатертью, когда на улицу выходят церковные патрули для проверки удостоверений о крещении, когда супруга Вити с ловкостью тарантула заворачивает его в кокон одеяла, он превращается в писателя. Суставы его пальцев в этот момент хрустят. Руки зудят. Во рту появляется привкус книжной обложки. Со всех сторон Витю начинают домогаться новые идеи, словно навязчивые блохи.  От них у Вити в животе рождаются свежие сюжеты, а в голове селится Алфавит Степанович - строгий укротитель слов в костюме дрессировщика из блошиного цирка. При помощи хлыста и нецензурных выражений он загоняет дикие слова в шеренгу культурных предложений.

    После превращения Витя выползает из кокона. Аккуратно, чтобы не нарушить тонкий, похожий на комариный писк храп жены.  Идет в трусах на кухню. Без лишнего шума – босиком. По дороге чешет свою лысину, заходит в туалет и сбрасывает там осадок ушедшего дня. На кухне Витя варит шесть яиц вкрутую и готовит вдохновляющий коктейль. Кофе, бренди, немного апельсинового сока. Затем кладет на табуретку «самоучитель писателя» и садится сверху у окна, разложив на подоконнике чистую бумагу. Отодвинув бежевую штору, он обращает взор внимательного «творца» на многоквартирный дом напротив. Для улучшения писательской наблюдательности Витя использует бинокль.

 
    Обитатели дома напротив жили, тем временем, привычной жизнью. Не зная, что находятся под наблюдением писателя, они не прятались. Не догадываясь, что уже попали в рукопись «художественные хроники муравейника №67» они даже не задергивали шторы. Они как бы говорили:

    - Смотрите на нас! Нам скрывать нечего.

    А посмотреть, действительно, было на что:

    Человек старой закалки устроил в своей квартире голубятню, где выращивал сталинских соколов. Он показывал мирным голубям портрет усатого вождя и кормил их свежей говядиной.

    К карнизу восьмого этажа пытался причалить пожилой мужчина в пижаме. Он парил в воздухе как влюбленный юнец, и обещал хозяйке причала подарить золотой якорь.

    Священник с пятого этажа каялся перед коллегами в ереси. Как-то раз он перебрал церковного вина на ярмарке духовности и сравнил патриарха с проворовавшимся завхозом.

    На маленькой кухне холодильник ухаживал за газовой плитой. От горячего темперамента плиты в нем портились продукты, но он продолжал пускать ледяную слюну на ее соблазнительные конфорки.

    Кукловод из театра марионеток готовился к новому театральному сезону. Ради этого он менял на куклах головы местами и давал им другие имена.

    Дружелюбный бунтарь ловил ветер перемен сачком для ловли бабочек.

    Нервный художник искал вдохновение в подзорной трубе.

    Семейная пара занималась запрещенной в патриотической сексологии ролевой игрой. Он изображал президента, она – целую страну.

    В загаженном подвале с узкими окошками, группа суровых менеджеров из «Кредитного Рая» - так назывался банк по соседству, закапывала кого-то в долговую яму.

    На крыше три херувима играли в кости. Когда-то кости принадлежали ответственному члену городского совета. Хотя скончался он совсем недавно, кости были уже трухлявыми и часто рассыпались в руках игроков. От этого херувимы матерились как черти и обвиняли городской совет в поставке бракованных скелетов.

    В темной для конспирации столовой одной из квартир, проходила тайная вечеря. Вокруг черного самовара сидели зловещие силуэты, вообразившие себя теневым правительством дома. Они пили чай с черствыми вафлями и плели, в который раз, сети заговора против управдома. Но их сети всегда оказывались дырявыми и улов не приносили. То ли опыта в интригах заговорщикам не хватало, то ли в теневом правительстве затаился предатель. Все давно уже подозревали друг друга в измене, а самопровозглашенный председатель ради выявления «иуды» даже объявил конкурс поцелуев.

    А сам управдом, тем временем, спал спокойно в своей кровати. Он лежал в позе мертвеца, скрестив руки на груди и смотрел сон про вавилонскую башню. Во сне управдом стоял на ее вершине, почти у самых облаков и предлагал жителям башни сбросится на установку передовой канализационной системы… 

 
    Как бы Витя не прятался по ночам, жена о его превращениях знала. Одно время она даже пыталась его лечить. Она обвешивала Витю, как настоящего оборотня, серебряными амулетами. Она обращалась к церковникам старой школы, что до сих пор считали книги богохульным злом. Она ходила на консультацию к психиатру, и он ставил Вите диагноз – «творческий вуайеризм» и «недержание слов». Она привлекала литературного экзорциста, который с помощью профессиональной критики изгонял из людей бесов графомании.

    Но все было зря. Витя по-прежнему выползал из кокона тихонько по ночам и шел наполнять свою рукопись новыми главами. Тогда супруга Вити решила «организовать и возглавить». Она сходила на ускоренные курсы писательских муз и в одну из ночей оседлала Витю вдохновением крупного размера. До самого утра она старалась пробудить в нем что-нибудь большое и романтическое. Но в итоге вдохновила лишь на короткий рассказ – «В душном погребе водятся мыши». В конце концов супруга махнула на творчество Вити рукой. При этом зацепила две хрупкие вазы и игрушечную железную дорогу, что муж бережно хранил с самого детства.

 
    Так бы и продолжалось Витино творчество, но тут его писательское любопытство неожиданно заметили. Блеск от бинокля в ночи поймал тот самый художник в подзорную трубу. Он тоже высматривал вдохновение в чужих окнах и писал сценки из жизни горожан в стиле Питера Брейгела. Витю он, в свое время, изобразил сидящим голым задом на чернильнице, с гусиным пером в ухе и растущим прямо из лысины кактусом. Вскоре про рукопись с «разоблачительными хрониками» стало известно.  В доме напротив слепили на скорую руку комитет «главных героев» и отправили к Вите делегацию для предварительного чтения. Для этой цели отобрали нескольких особо крепких жильцов и одного очень злого херувима.
 
    Уже потом, не лишенный хорошего литературного вкуса травматолог утешал Витю тем, что писательские судьбы без ран не обходятся. Он подсчитывал синяки на Витином лице, сравнивал их с многоточием и советовал писать о чем-нибудь более отдаленном. И более безопасном, чем ночная жизнь обитателей соседнего дома. Но, залечив раны, Витя травматолога не послушал. Он купил себе хоккейный шлем для защиты головы, травматический пистолет для защиты авторской гордости и, как «настоящий писатель» ушел в подполье. Обосновался у батареи под подоконником и сменил бинокль на перископ.