О мягком знаке

Всю ночь дул ветер со снегом.  До комбината утром добирались больше часа. Городские службы и в центре снег разгрести не в силах. А до комбината за город еле доехали. Да с таким запозданием, что ночная смена в кровь истерзалась от такой задержки.

 Обычно планерка начиналась в девять, после того, как начальники участков проверят свои объекты. Леониду Борисовичу ничего не требовалось обходить. Он на комбинате в командировке.  Прислали помочь запустить новую линию. С запуском не ладилось с лета. И то не получается, и это. И вот последний и решительный срок - к Новому году. А до него осталось всего ничего. Двадцать восьмого намечен приезд президента Компании.  К его приезду новая линия должна работать, как штык. И вот тогда! В народе поговаривали, что следом пожалует первое лицо. Якобы торжественно запустить, освятить своим присутствием. Правда, такого великого события никто гарантировать не мог. Пути первого лица неисповедимы. Но просто так на предприятии не будут крутиться неулыбчивые серьезные люди со стальными взглядами.
Леонида Борисовича, как и других командированных поочередно вызывали в отдельный кабинет в здании управления. Там серьезный товарищ с ним беседовал.  Причем беседа показалась Леониду Борисовичу смахивающей на допрос. Серьезный товарищ держал перед собой бумаги и зачитывал оттуда вопросы. И у Леонида Борисовича сложилось впечатление, что в этих бумагах уже имелись ответы. И спрашивающий просто сверяет данные с его ответами. Впрочем, особо не копали. Спросили конечно про родителей и нет ли родственников за границей, а в остальном: где родился, где учился, где работал.

  На такие вопросы Леониду Борисовичу отвечать было куда проще, чем по запускаемой линии. Она, гадюка, капризничала. Измотала. И ладно бы. Но Леонид Борисович хотел все-таки успеть к Новому году домой.
 
  И вот совсем некстати, погода ухудшилась. Чего он и боялся. Если непогода надолго, с полетами крышка. А когда потом аэропорт откроется, станут первыми отпускать тех, кто дольше ждал.  А командировка у него до тридцать первого. И билет домой он взял на тридцать первое. Если бы линия заработала, он бы имел моральное право улететь и днем раньше. А она упиралась, не хотела с ним расставаться, как капризная любовница, и позволяла ему вернуться в семью под самый бой курантов. Имелся риск встречать праздник либо в дороге, либо вообще в гостинице.
 А тут, как назло, из-за снегопада, оборвались провода электропередачи.  Приехав, он услышал, как говорили, что полночи запускали дизель. И все электрики с утра устраняют аварию.  И те, что приставлены к вводимой линии, там.  Такие вот неутешительные новости.
   
   По причине снегопада утреннюю планерку отложили на час. Уже посветлело. За окном метель. Электрикам сейчас подпрыгивать в люльке одно удовольствие. Леонид Борисович не в лучшем настроении ждал в зале совещаний, когда подойдут начальники объектов.  Директор, как обычно, пришел минут через пять после всех.  И поехали. Вопрос запуска новой линии, как всякие нерешаемые, или трудно решаемые, проблемы, директор оставлял напоследок. То есть Леониду Борисовичу приходилось выслушать всю текучку, рутину, а только потом снова объяснять, что с таким количеством недоделок, и сляпанного на живую нитку, линию не запустить. Впрочем, почти все, сидящие в зале совещаний, это прекрасно понимали. И директор тоже. И вопросы ему задавал. Уже наперед зная ответ. Может быть он верил в новогоднее чудо? Вряд ли. Он скорее, предчувствовал оргвыводы, если к Новому году линия не заработает как положено.

   В это утро первым делом зашел разговор об электричестве. Так что Леонид Борисович слушал вполуха. И вдруг директор сказал:

  - Дубровский, чтобы к обеду отыскал мягкий знак.

   До этого утра Дубровский, плотный круглолицый мужчина средних лет, работавший, как знал Леонид Борисович, начальником хозяйственного участка, выполнял на совещаниях роль безмолвного статиста. Но пришел и его черед отвечать на вопросы. Он улыбнулся и заверил, что мягкий знак никуда не денется.
 

  На вечерней планерке директор уже не спрашивал про провода. Их отремонтировали. И переключился на Леонида Борисовича и капризную линию. Но после того, как он в очередной раз выслушал, что чудес не бывает, что нужно сначала все доделать, а потом требовать от линии работы, директор почему-то вспомнил Дубровского


  -  Кстати, Дубровский, ты обещал найти мягкий знак?  В чем проблема? Ну уж мягкий знак найти – это не линии запустить.
Дубровский снова выдал обезоруживающую улыбку и заверил, что мягкий знак никуда не денется. Острие проблем переместилось на Дубровского. И Леонид Борисович, уже приготовившийся к неприятному разговору, смог облегченно передохнуть.
На следующее утро Леонид Борисович снова услышал странный вопрос о мягком знаке. И опять повторились заверения Дубровского, что мягкий знак отыщется. На что Ещенко, сидевший рядом с Леонидом Борисовичем, заметил.

  -  Парус порвали парус. Каюсь. Каюсь. Каюсь.

  Леонид Борисович уже совсем ничего не понял. При чем тут парус? Но директор понял.

   - Не смешно, - нахмурился он, - Если кому-то смешно, то мне не смешно. Телевидение приедет. На нас вся страна смотрит. Как мы всей стране в глаза будем смотреть?

  Вечером директор был уже встревожен мягким знаком настолько, что вопрос о капризничающей новой линии ушел на задний план. Зато директор высказался, что, если некоторые не могут сладить с каким-то вшивым мягким знаком, их есть кем заменить. Пусть хоть всю ночь ищут.

  Утром вопрос о мягком знаке не просто повторился, а встал во главу угла.

   - Дубровский. Послезавтра приедет президент Компании. Так ты его собираешься встречать? Без мягкого знака?
   - А я при чем? – стал оправдываться Дубровский, -  Погода подвела. Метет. Я что ли такую погоду заказывал?
  - Не он заказывал!? – проговорил директор, - А кто привязывал?  Ты где живешь? В Африке?  В Сочи?  Снег первый раз видишь? Ты на каком объекте работаешь? На нас сейчас вся страна смотрит. Уникальную линию запускаем. Приедет президент Компании. А потом и сам, - директор указал пальцем в потолок, -  Телевидение наедет. И что? Ты же взрослый человек. Соображать должен. В телевизоре не разберешь, работает там линия или не работает. Они отснимут на минуту материала и скажут, что работает. И кто возразит? Никто. Раз показали по телевизору, значит работает. И еще снимут как сам – и он снова указал пальцем в потолок, - кнопку нажал.  А раз сам кнопку нажал, какие сомнения, что работает. Все прекрасно. Иначе быть не может. А с мягким знаком все иначе.  Если нас заснимут без мягкого знака?  Это как тебя без трусов. И на всю страну. Приятно?  - директор печально вздохнул, -   Так вот учти, приезд президента без мягкого знака - это выдача тебе зарплаты без премии. Электрики в полдня все восстановили, а ты с вшивой буквой возишься.  Не находишь - делай другую.
  - Мы и в этом направлении работаем. Но…
  - Никаких, но, - поставил точку директор.
 
  Леонид Борисович не разобрал ничего в этом разговоре. И что удивительно, он видел, что другие, сидевшие на совещании, определенно, директора понимали. Ещенко после планерки все Леониду Борисовичу в две минуты объяснил. 
 
   Ещенко начал от Адама, что комбинат – штука вредная, ядовитая, и такая, про которую не каждому нужно знать. Хотя, конечно, все знают. Комбинат в пятнадцати километрах от города. И спланирован так, что сначала, как свернешь с шоссе и проедешь немного к комбинату, так по левую руку стоит управление, а по правую вдали за довольно широким пустырем - котельная. От котельной к управлению и цехам идут трубы. Пар, горячая вода, и еще неизвестно что. А над дорогой они проходят по эстакаде, в изоляции. Получается, что эта эстакада прямо над въездом. Ну и к визиту важных гостей, изготовили плакат с надписью: «Добро пожаловать». Причем не цельным полотнищем, а отдельными буквами. Закрепили на эстакаде. Как раз над проездом. То есть, любой важный гость, будь то президент Компании или сам президент, проедет как раз под этими буквами. Крепили буквы к эстакаде с автовышки. По холоду, наверное, ненадежно прикрепили. И только подул ветер, да еще и со снегом, и буквы сорвало. Парусность. Унесло их на пустырь и снегом порядочно присыпало. Утром только заметили. Стали буквы под снегом искать. Нашли все кроме мягкого знака. И вроде бы понятно по логике, где его искать. Он же был самым последним в приветствии. Соответственно, самым ближним на пустыре в сторону к котельной. Искали-искали. Нет мягкого знака. Как провалился. К вечеру плюнули. Завтра найдем. А утром только дошло, какую ошибку совершили. Нужно было на том месте, где нашли буквы Т и А, самые ближние к мягкому знаку, хотя бы вешки установить. А теперь оказались потеряны все ориентиры. Что делать?  Все найденные буквы прикрепили на свои места.  Конечно, продолжали искать и мягкий знак. Но уже без всякой надежды. Ну и ладно. Что за проблема сделать новый? А оказалось, что проблема. Дубровский мотанулся в город в художественные мастерские, которые прежние буквы изготовили. С бутыльбродом, конечно, как отдельной доплатой за срочность. А оказалось, что художник, который буквы писал, от такого снегопада впал в уныние или даже творческое отчаяние и запил. А он по объявлениям и прочему у них единственный специалист. Это его жанр. Его ниша.  У него рука набита. Остальные - пейзажисты, портретисты и натюрмортщики. И все женщины, непьющие. Могут сделать, но не быстро. 

   А своими силами букву сделать – замучишься. Для этого нужны и рейки, и брезент, и краски. А людей наперечет. Драят в цехах, готовятся к приезду важных гостей. И ладно бы если бы не планировали приезд телевизионщиков. А они, собаки, ушлые, глазастые, точно заявятся. В цех их можно не пустить. Сказать, что закрытый объект. А инвалидную надпись куда деть? Она на самом въезде красуется. Каждому дураку видна. Будь она для дураков, ее можно было бы как угодно написать.  Даже с ошибками. А для президентов абы как не напишешь. Уедут президенты, и не знаешь, можно ли вздохнуть спокойно. Буквы-то снимут до нового визита. Но ведь может случиться, что директора снимут даже раньше, чем буквы. А кто такое себе пожелает? Вот директор и нервничает. Кто хочет, чтобы тебя из-за какого-то мягкого знака турнули с мягкого кресла?

    После таких разъяснений Леонид Борисович все понял. И как только, случалось появляться в районе управления, так смотрел на эстакаду. Мягкий знак упорно не появлялся.

  Получилось же все не так, как планировалось. Президент Компании почему-то не приезжал.  Такое впечатление, что отсутствие мягкого знака ему и мешало. Тридцатого декабря с утра навалили телевизионщики. Директор, конечно, сам им показывал, что должно войти в кадр, а что не должно.  Были они на комбинате не больше часа. Но на вечернюю планерку директор пришел мрачнее тучи. Телевизионщики ему не показали, как договаривались, что они наснимали. Торопились. Сказали, что завтра перешлют смонтированный сюжет в Компанию. И кто их, гадов, знает, может быть тайком умудрились снять и эстакаду без мягкого знака.
Тридцать первого декабря утром Леонид Борисович покинул гостиницу со своим чемоданом. Так и пришел с ним на  утреннюю планерку. Как знак: хоть линия не работает, как надо, но его командировка кончилась и билет в кармане. На утренней планерке состоялась селекторная с Москвой. Президент компании поздравил славный коллектив комбината с Новым годом и новыми достижениями.

  Когда прошли новогодние праздники, Леонид Борисович зашел к директору подписать командировочные документы.
- Леонид Борисович, надо же, как вам повезло.  Вы видели президента? - сказала Аллочка, секретарша директора.
- С чего ты взяла?
- А по телевизору показывали, как он линию запускал. Там, куда вас посылали. 
- Что-то ты перепутала. Не было там президента. Я тридцать первого днем улетел.  Он до этого времени там не появлялся.
- Да я своими глазами видела. В новостях.

  Леониду Борисовичу было не до споров. Наверное, Аллочке показалось. Приняла желаемое за действительное. Хотя, и невероятное бывает. Может быть, что перед самым Новым годом президенту стукнуло в голову слетать на комбинат? В нашем непредсказуемом мире все может быть.
- Ну Леня, - сказал директор, подписывая бумаги, - Говорят, самого президента видел?
- Кто это говорит?
- Алла. Говорит в новостях видела.
-  Меня с президентом?
- Ну уж не знаю, как вы там с ним. В обнимку или порознь.
- Вы ее больше слушайте, - сказал Леонид Борисович, - Она не то расскажет.
- Ладно, - рука директора с авторучкой замерла над его бумагами. Он посмотрел на Леонида Борисовича, словно хотел попросить об одолжении, - Не видел так не видел. Но если уж кто тебя спрашивать будет, ты не брыкайся, не отпирайся. Лучше просто промолчи.  Тебе что, жалко побыть местной знаменитостью? И тебе хорошо и окружающим. Договорились?