Карьер

У меня странный характер, хотя недавно перевалило за семьдесят: я всегда влипаю в странные, даже немыслимые истории. С детства, когда мне сильно доставалось от матери каждый раз! Однажды я бежал с камышинкой во рту. Упал, пошла кровь, соседи вызвали с работы маму, хорошо, что она была продавщицей в близком от нас магазине. Повела меня к врачу, к хирургу. Он сказал, что я содрал нёбо и запретил есть всё, кроме мороженного. Это здорово – неделю есть эскимо!
Потом я зацепился за задний борт проезжавшего мимо нашего двора грузовик. Он резко остановился, и я упал в ложу. На лбу рана, кровь смыл из этой же лужи. И – ничего! Ещё проходил мимо упавшего во время грозы провода…
Последний случай, уже когда я учился в школе, это были игры в карьере после выработки угля открытым способом. Ели подняться на холм из отработанной шахтерами породы, то попадаешь в яму наверху, заполненную дождевой водой. Мальчишки боялись нырять, говорят, нырнувшие пропадают. И спорили на смельчака или просто легко поддающегося, каким оказался я.
Долго примерялся к прыжку, подзадориваемый дворовой компанией, мол, «слабо», мол, «не смогу». Прыгнул. Вернее, нырнул с небольшого пяточка в воду, головой и выброшенными вперёд руками. А вдруг там внизу затопленная машина или комбайн?
И меня затянуло в воду, не вглубь, а как-то в бок с выбросом на ту же небольшую полоску земли, за которой скат, хоть садись и катись, как с горки снега. Я вынырнул, ожидая крики восторга, поощрения и прочего, что ожидает смельчака.
Витька, Косой, Конопля, немного какие-то не такие, как обычно, стояли и в молчаливом ужасе, вглядываясь на меня.
- Ты кто? - спросил Косой.
- Как кто? – удивился я. – Я же только что нырнул в яму! Гришка я.
- Да Гришка полгода нырнул сюда и с концами, - сказал Витька дрожащим голосом. – Если это ты, то чего ты там делал с весны по осень под водой? Как дышал? Что ел?
- Да я при вас же всех нырнул только что! Вы что офигели что ли?
-Только что, - передразнил Косой. – Скажи, какого дня ты нырнул?
- 31 апреля!
- Во врёт! Мамка оторвала вчера второго октября! Ещё батя поругал, что день не прошёл, а она сорвала, теперь ему третьим октябрём в туалете подтираться!
- Чё осень? - спросил я. – А как моя мамка?
- Глаза выплакала, - пробурчал Конопля и вдруг заорёт: - Вот радости будет! Вот счастье – в доме! Я побежал в магазин.
И он лихо скатился с холма. А потом понесся, как наскипидаренный.
В его бегстве был явный страх перед моим явлением. Он бежал, разве что не крестился на ходу.
Мы ещё не успели спуститься по пологой стороне карьера, как весь посёлок сбежался, чтобы посмотреть на меня. И всё-таки первой бежала мамка в простом ситцевом платьице, с косынкой в руке и криком:
- Гришенька, Гришка, да как же ты так, мой родимый и не наглядный!
А как я и сам не мог понять, нырнул и вынырнул. Всё!

- Надо пустить туда водолазов, - сказал дед Матвей, когда в нашем доме набилось народа и все хотели до меня дотронуться. Приехал председатель поселкового совета, и ещё, кто-то из города, даже из шахтерской газеты «На глубине».
- Ну ладно, нырнул и тут же обратно, - это ещё понять можно. Но где ты был шесть месяцев? Словно держали долго, а потом всё-таки отпустили.
- А там русалок не было? Может жену оставил?
- Ну хватит тебе, дед, пацану ещё и десяти нет, а ты про взрослое здесь.
Это были пятидесятые годы Советского Союза. Восстанавливались, строили, смены делали невероятно ёмкими по выработке угля. У нас в посёлке было десятка два героев соцтруда. Были и герои войны, но все – инвалиды. А «герои», не тронутые пулями и снарядами, позже повылазили, когда все свидетели их «подвигов» уже умерли.
Мне не давали проходу, восхищались, хвалили, ругали, а мама с посветлевшим взглядом, словно помолодела. Я, да Женька были её и мукой, и опорой.
Я не хочу описывать дни и случаи, когда меня пытались куда-то затащить, попытать, измерить температуру, давление, одеть на голову обручи и замкнуть на мне какие-то контакты, но вокруг всё было по-прежнему, и, всё-таки, что-то не так. Стало проявляться такое, что будоражило и озадачивало, и я не мог тому найти тому объяснения.
Однажды мама спросила, помню ли я посёлок Рваный, где мы жили до того, как мне исполнилось пять лет. Но я ничего не помнил, хотя Женька, которому стало уже 13 лет, говорил, что это около Дона. Что такое Дон я не знал. «Как, ты не помнишь, как в нём тонул, а я тебя спас?» - спросил с возмущением брат.
- Он чокнулся в карьере, - засмеялся Женька. – Надо поискать в нём ещё одного Гришку, может быть нашего и выловим...
- Не говори так. Он твой младший брат, и что с ним случилось, никто не знает, - примирительно сказала мама и тут же всплакнула.
За ней я никогда не замечал этого бабского расстройства, когда чуть что, и сразу - в слёзы!
Ещё я заметил, что мама не отвергает частые встречи на улице или в магазине дяди Жоры, работника военкомата и овдовевшего мужика. Она даже приглашающе улыбалась ему и как-то поглядывает на меня, словно давая знать ухажёру на моё присутствие и её стеснение от моего присутствия. А однажды дядя Жора пришёл к нам вечером, и мама постаралась уложить нас пораньше.
Раньше мама начисто и резко отвергала любые попытки мужчин с ней сблизиться и отдалить нас от неё. Она очень любила папку, которого мы похоронили через десять лет после войны.
Да и посёлок немного стал удивлять меня. Школа, в которую мы ходили, мне показалось, что она немного стала дальше от нашего дома. Вроде всё, как и было, но только, чтобы дойти до неё, теперь надо было по мостику перейти через канаву. Когда её вырыли, как успели за моё отсутствие? А учителя физики, оказывается, звали не Николаем Ивановичем, а Николаем Степановичем. И техничку тётю Веру почему-то после моего отсутствия стали звать тётей Любой. А в магазине мамы появились хозяйственные товары.
Я спросил маму, когда они появились? Она ответила, удивленно подняв брови, что всегда были. Она никогда раньше не поднимала брови.
Вот таких «нестыковок» было много, и на вопросы о них мне иногда смеялись в лицо, а чаще, пожимали плечами.
Потом появился Никанор Иванович, не понятно, откуда пришедший и чем занимающийся. Он устроился в наш Дворец пионеров и стал вести радиокружок. Это было современно, и все мальчишки мечтали поймать по радио Америку и сказать ей, что она ужасная и хочет войну. А ещё я хотел найти в Германии радистку своего возраста и пригласить её приехать в наш город погостить. И я бы прошёл с ней вечером в парке культуры и отдыха под ручку и покатал её на качелях. Учитель истории Герман Андреевич рассказывал нам, что теперь вся Германия наша и мы не отдали ее американцам. Вроде полгода назад говорили, что Германии две, одна наша, а другую захватили англичане, американцы и французы. А здесь – она вся наша!
Однажды, в конце занятий, я сказал Никанору Ивановичу о своих мыслях. Он не удивился, не стал меня отговаривать не верить своим сомнениям. Он внимательно посмотрел на меня и попросил более подробно рассказать о моём приключении в карьере. Он даже позвонил маме в магазин и сказал, что проводит меня до дома. Когда я всё рассказал, он потёр лоб, словно он у него заболел, и промычал: «Ну дела!» И мы пешком пошли ко мне домой, а он всё спрашивал и спрашивал, и спрашивал. И про Германию, и про канаву перед школой и о многом другом, что вдруг всплыло среди моих нестыковок.
И неожиданно спросил, как бы самого себя: «А где же другой Гриша?»
- Какой дядя Никанор?
- Это я так, не обращай внимания.
Мы сблизились. Мало того Никанор Иванович сумел отшить дядю Жору и вскоре они с мамой поженились, и я с радостью стал называть его папой, хотя Женька этого не одобрял и обращался к нему по имени-отчеству.

Прошло ещё полгода и снова наступил апрель. Как-то мы сидели за ужином, Женька спросил Никанора Ивановича:
- Вы говорили, что у Вас никого нет из родных, а вчера на улице Ленина я увидел человека, очень похожего на Вас.
- Может его зовут, как и меня, Евгений? – спросил наш новый папа.
- Вы знаете, его кто-то окликнул как Никанора Ивановича. И он отозвался.
Наш Никанор Иванович изменился в лице и сказал, что у него заболело сердце.
Он схватился за грудь и прислонился к стене. Мама укоризненно посмотрела на старшего сына. Женька ухмыльнулся.
- Ты не заметил, куда похожий на меня человек пошел дальше? – спросил наш Никанор Иванович.
- Он зашёл в поссовет. Я видел, как он открыл дверь и скрылся за ней.
Никанор Иванович рано лёг спать, а утром он ушёл, не сказав никому ни слова. В полдень он пришёл в школу и забрал меня с урока.
- Пойдём к тому карьеру. Ты не против?
- Я его боюсь.
- Но это надо, чтобы кое-что выяснить. Соглашайся и пошли. Вернее, поехали. Я взял такси, оно ждёт нас.
Это было ново для меня. На такси ездили чудаки и богачи. Что одно и тоже. И поэтому согласился покататься.
У холма нас ждал близнец Никанора Ивановича. Одет он был также, как и мой новый отец, но вёл себя уверенно и встретил меня хорошо. Но его появление укрепило моё подозрение, что есть ещё какие-то другие миры с живущими в них такими же людьми, как и в нашей жизни. И это было страшно до тошноты. Разве может так быть? Не должно быть! Значит, каким-то образом мы повторяемся в другом мире и в них живут люди, похожие на нас. И это стало для меня потрясением! Я очень сильно загоревал по прежней матери, и где моя, та, единственная? Хотя и эту стало жалко. И всё эти чувства были написаны на моём лице так, что новый Никанор Иванович меня понял.
- Не горюй малец! Я вот встретился со своим двойником. Он прыгнул, разыскивая тебя и появился здесь. Хорошо, что мы всё это выяснили.  Если твой близнец в этом мире попал к вам, ты его должен вернуть. Все должны занимать свои места, у каждого из нас своя, неповторимая жизнь! Усек!
- Да, - всхлипнул я и размазал рукавом неожиданные слёзы.
- Не побоишься нырнуть в этот омут?
- Не…
И с разбегу бросился в воду.
Я никому не рассказывал, как всё произошло. Это сейчас я мыслю более объективно, чем тогда. Ну а тогда мы нашли Гришку из другого мира и с трудом уговорили его вернуться в свой мир. Он прыгнул и не вынырнул при нас. А я добрёл до дома, бросился на шею маме, тараторя, что она самая единственная и нужная мне. Моя мама так и осталась не склонившейся перед ухаживаниями вдовой.
Мишка что-то подозревал про мои путешествия, но встретил девушку из первой школы, что стояла напротив нашей, и забыл обо всем.
Я хотел бы забыть, но всё помню. И даже помню такую же Мишкину девушку в том мире. Там она была красивее, может, потому, что я видел её издалёка.
Карьер засыпали, но люди не перестали пропадать, потому что у каждого своя судьба и свои дороги, а куда они приведут, никто не знает. Словно нами кто-то играет и готов заполнить пробел, если такой случится…