Доживем до тихих зорь

После Марка Захарова и 80-ых «Доживем до понедельника» Ростоцкого воспринимается как настоящий глоток воздуха. Душевная простота, легкость, честность, эмоциональная открытость и неуловимая поэтичность этого фильма – конечно, все это свойственно и нашему шестидесятническому кино вообще, и проявлялось также у Данелии и у Рязанова, у Хуциева и у Шепитько, и у многих других советских режиссеров той поры. Но каждый раз, как ты сталкиваешься с этой манерой и с этим родным невероятно духом, то просто не можешь не растрогаться, не улыбнуться и не растаять. Да и сам фильм Ростоцкого – в том числе и о попытке быть живым, открытым и искренним в тех нелегких и «закрытых» условиях, в каких существовал тогда советский человек. И, конечно, о закрытости личной, о личном кризисе, о невозможности соответствовать тому внутреннему и светлому творческому «я», что может проявлять себя внешне и суровым, и черствым, и жестоким, из-за чего потом раскаивается и жаждет очищения, выхода – и все-таки его находит. По крайней мере, оптимизм здесь явно побеждает, да и преобладает изначально, несмотря на все сложности и неизбежные конфликты.

Хотя все не упирается в один только очевидно привлекательный и в хорошем смысле «добрый» сюжет об отношениях школьников и учителей друг с другом и между собой – как не ограничивается фильм и обаянием множества юных и многообещающих лиц, не говоря уже об образцовом Тихонове. Режиссеру удается блеснуть здесь и чисто эстетически – что сказывается и в броской, по-европейски тонко продуманной контрастности черно-белых тонов (тут тебе и освещение, и костюмы, и фон), и в поэтических парящих переходах между некоторыми сценами, в самом их внутреннем наполнении и радостной свободе, ничуть не нарушающих сценарной строгости и ясности повествования – но лишь усиливающих каждый из комических и драматических моментов. И если в большинстве случаев все это не бросается особенно в глаза, то, скажем, в эпизоде, где одаренный и меланхоличный Генка Шестопал любуется профилем и каждым жестом своей одноклассницы Риты, в которую он давно уже и безответно влюблен, сомнений почти не остается. А уж после череды крупных планов горящих и восхищенных глаз учеников, устремленных на своего героя-преподавателя в финале – тем более. Но вся красота и эстетика «Доживем до понедельника» – она такая же простодушная и подкупающе естественная, как и сама эта вдохновляющая и безусловно близкая мне история.

На фоне этого фильма «…А зори здесь тихие» – кино уже явно семидесятническое и более типически советское, более прямолинейное и простое, хотя и, опять же, не в плохом смысле. Тем более, что и тут Ростоцкий находит свое изящное визуальное решение, противопоставляя цветные и намеренно идиллические воспоминания персонажей с их черно-белой суровой действительностью. Причем многие эпизоды из прошлого девушек выстроены на ярких контрастах белого и красного, первый из которых символизирует любовь и светлую сказочность мирной повседневной жизни, в то время как кричащий и угрожающий второй – языки пламени и зарево войны, возникающее на горизонте семейного счастья, которое долг и смерть у многих навсегда отбирает. Конечно, это очень правильное героическое кино (с неизбежной, но некритичной долей моральной однозначности в противостоянии «плохие немцы» – «хорошие русские»), но и очень, в то же время, человечное, эмоционально сильное и не способное оставить равнодушным.

Особенно, учитывая, что «Зори» – нагляднейшее подтверждение истины о совсем не женском лице войны. И блестящие сцены с импровизированным балом или с купанием на виду у немцев, весь звонкий смех, вся красота, все надежды и самая живость таких отважных, но слишком юных еще зенитчиц свидетельствуют об этом лучше любых слов и любых громких заявлений. И череда персональных историй со всей той большой личной болью за плечами каждой из девушек, которую мы со временем узнаём, переживаем и, так или иначе, в себя впитываем, позволяет воспринимать их не просто как легендарных спартанцев или хрестоматийных панфиловцев – но именно как реальных и понятных людей, совершивших по-киношному не такой уж эффектный, но по-человечески необходимый и настоящий подвиг.