Кошки умеют считать - продолжение следует

   Вот я и уехала с дачи, позавчера вечером. Кажется, что недавно: сейчас утро, прошло чуть больше суток. Завтракаю, сидя на лестничном пролёте в подъезде. Мысленно благодарю соседей за оставленный ими склад ремонтных материалов. На них уютно, как в кафе, расположились моя бамбуковая тарелка, чашка и турка с кофе. Сама я расположилась на ступеньке лестницы, на газете «Метро».  Себя благодарю за оставленную, сейчас уже не помню, зачем, газету.
  В общем, в сравнении с душной и жаркой квартирой, здесь гораздо комфортнее. Ветерок меня обдувает, Андрюшин механический карандаш пишет… И что? Да что бы ни было! Через четыре дня мой Д.Р., - Днюха, короче. Хотела я осуществить свою давнишнюю мечту: поплавать на плоту на пруду.  На плоту из пластиковых бутылок.
   Сначала написала «на озере». А сейчас смотрю: что-то не то! Конечно, на пруду! Озеро, торфяное – на даче, а здесь – пруд. Исправила.
   Ну так вот: сын вмешался и заказал мне надувную лодку. Теперь надо и мечту осуществить, и сына не обидеть. Может, в нём проснулся папа с его надувной лодкой? Может быть. Однако, плот ещё не готов…
   С дачи я удрала на сутки раньше, чем собиралась. Так искусала мошка, что просто испугалась вида этих укусов и возможных последствий
   А так на даче – дела и жара. От жары – озеро, обливание в бане, дом, пока солнце крышу не нагреет, тень от дома, деревьев и кустов, переносной разбрызгиватель-фонтанчик. Освоила новую электрокосилку и побрила участок, местами – до неприглядного соломенно-жёлтого цвета. Сено честно сгребла деревянными граблями, несколько стожков получилось.
   Я люблю дикую природу. Люблю резные листочки сныти, которые так любят немцы, и медовый запах белых зонтиков её цветов. Сначала я не собиралась скашивать всю полянку между дорожкой и забором, но оттуда летели комары в таком количестве, что пришлось скосить всё. Чуть-чуть бурьяна оставила у забора, где дырки, и у старого очага:   просто руки не дошли.
   Ночью, без света, шила себе от комаров длинную юбку из старого ветхого пододеяльника, ещё и в иголку нитку вдевала. Две длинные юбки от гнуса были сшиты ночью и на следующее утро. Они пригодились, хотя, намокнув. ветхая ткань сразу начала рваться.
   Такой она была, моя дачная жизнь, все эти четыре дня. Хуже всего были ночи. Казалось, что невозможно уснуть на кровати в доме, но раз утром я просыпалась, - значит, всё-таки спала?  Накачала старый велик, на озеро, в магазин и за водой ездила на нём. В магазин, - что я там забыла, когда вполне могла бы обойтись тем, что привезла с собой?
   Я ездила в магазин за едой для кошки. Да, да, той самой кошки, которая жила с котятами на чердаке и на террасе в прошлом году, до моего приезда на дачу первого августа. Это была та самая дикая серая кошка, которая умела считать. Теперь - о ней.  Продолжение следует.
   Мы живём в мире неправды, как её ни назови: полуправдой, постправдой…Проще говоря, погрязли во лжи, по уши. Я не писатель. Не поэт. И слава Богу! Потому что уж где-где, а в литературном мире «по уши во лжи»  - это ещё мягко сказано. Там – по самую макушку.
   Я не поэт и не писатель, хотя иногда сочиняю неплохо, потому что стараюсь писать искренне. Кто сказал: «Три самых главных качества художника – это искренность, искренность и ещё раз искренность»? Кто?...
   Рассказ «Кошки умеют считать» был абсолютно искренним. Без той необходимой фальши, на которой так часто строятся отношения между человеком и его домашними животными. «Фальшь», - может быть, это слишком грубо. Без приукрашивания со стороны человека. Но, если честно, приукрашивание – это и есть фальшь. Если убрать эту фальшь, не останется ни отношений, ни….   
   Сверху стал спускаться дворник со щёткой и совком, и мне пришлось удалиться в  квартиру, надеюсь, временно. Хорошо бы облиться холодной водой. Дворник говорит: 50 и сухо там, у них, и ничего. Но я не верю в хорошее самочувствие в нашем местном микроклимате без водных процедур. На окно кухни с наружной стороны опять жахнула из ковшика со всей (дури или души?). Неважно. Вроде есть эффект. Здесь, в городской квартире, сплю на полу. Может, попробовать так на даче?
   Но я отвлеклась от темы. Итак, продолжение. Которое следует. Тот, прошлогодний, рассказ, был абсолютно искренним. Единственно, наверное… большая бабочка залетела между шторой и стеклом, но вылетела сама в открытую форточку, довольно быстро… привет от Набокова?
   Наверное, лучшему пониманию (вместо никакого) того рассказа помогло бы крохотное, совсем малюсенькое, продолжение, или вставка в тексте. Там автор обязательно должен был бы оговориться, что на дачу-то приехал не на месяц и даже не на неделю. Важные обстоятельства требовали скорого отъезда: в крайнем случае через день, если не на следующий день. Тогда понятно, почему дама не оставила несчастную многодетную кошачью маму жить на чердаке, сама разместившись в доме (всем бы хватило места!).
   Если, композиционно, завершить рассказ нужно было так, как он завершён, то вставить в текст такое пояснение было бы возможно. А зачем? Это значило – оправдываться. Человек начинает оправдываться тогда, когда знает, что он неправ. А если человек (это редко бывает, знаю) внутренне абсолютно прав, оправдываться ему незачем. Это – отсылка к внешним отношениям, а не к собственному внутреннему состоянию: он чувствует, что (и это бывает ещё реже!) он абсолютно прав перед самим собой. Внутренне. Молча.
   Но если он скажет, или, хуже того, напишет об этой своей внутренней правоте, которой и есть-то всегда на всех 1% из 100, то что почувствуют остальные 99%? Стыд. А до того – зависть. Им бы тоже так хотелось. Но у них не получилось. Или не получается. И тогда, раз он сам об этом не промолчал, они начнут обходить молчанием это сказанное некстати и некстати написанное. Отворачивать головы. Прятаться от стыда. К сожалению, я не могу это объяснить иначе. Кто-то, вероятно, может.
   Ну так вот: первым, следовавшим по счету, продолжением рассказа «Кошки умеют считать» было его абсолютное замалчивание. Со стороны всех: читателей, родственников, знакомых. Даже просьбы автора о том, чтобы хоть что-нибудь было сказано, обходились молчанием со стороны близких людей, открыто декларировавших себя таковыми.
   Рассказ был подан на конкурс, где ничего не получил, что было совершенно не удивительно. «Близким людям» было поставлено на вид, напомнено, объяснено, а потом рассорено с ними. Надолго. По сей день, по крайней мере.
   Возникло как-то одно коммерческое предложение: платная публикация рассказа в сборнике памяти Достоевского. Как раз что-то насчёт искренности. Но кто гарантировал, что это не была просто рекламная зацепка? Никто.
    Наступило следующее лето. Середина июня. Машина примяла днищем вытянувшийся люпин. Трава была по колено после единственного приезда в мае, когда надо было срочно разобраться с луком и тюльпанами. Тявкала маленькая соседская собачка, громко и часто трещали сороки. Трещали они сверху на кошек, проходивших внизу. Кошки были разномастными, появлялись они с разных сторон и исчезали в разных направлениях после таких слов, как «я тебя на звала», «не ждала», «не приглашала» или вообще «здесь вам не хостел».
   Но вдруг… серо-жёлтое, небольшое тельце мелькнуло за кустом сирени, сначала остановившись в нерешительности, потом оказавшись в глубине того самого куста, где пряталась прошлогодняя кошка и куда я ставила ей блюдце с едой. Потом – решительно, даже нахально и нагло она полезла наверх по стволу сирени, протопала по козырьку крыльца, по чердаку на другую сторону дома, и там раздался писк, похожий на птичий.
   С возвращением!
Что ж, хозяйка здесь – я. И я должна знать, что там, на чердаке моего дома, происходит. Я полезла на чердак. Когда стремянки не хватило, расчехлила складную лестницу для высотных работ. На всякий случай оделась в плотный брезентовый костюм и приготовила ещё куртку, чтобы защитить лицо. Приподняла люк на потолке террасы, и, поняв, откуда раздаётся знакомое шипение и урчание, спустилась, присоединила к настольной лампе два удлинителя и снова полезла на чердак.
   За книгами, журналами и разобранной мебелью я увидела кошку и что-то копошащееся рядом. «В этот раз я тебя не трону, я только посмотрю. Сколько у тебя котят? Сколько? Ты же умеешь считать!» Она сделала именно то, что от неё требовалось: зашла за какое-то перекрытие, и я увидела трёх котят дней 10-ти: дымчатого, полосатого и пятнистого. «Ах ты, трусиха!» - укорила я её. «Что ж ты котят-то бросила?». «Три», - подведя итог, я убрала лампу, слезла с чердака и закрыла за собой лаз. В тот же вечер я уехала с дачи.
   Появившись снова через неделю, я привезла специально купленную дверцу для кошек, собираясь переселить всё семейство в хозяйственный сарайчик. Убралась в нём я еще в предыдущий заезд, когда, несмотря на шок от неожиданности и огорчение, всё же поняла: что-то делать придётся.
   Но ничего делать не пришлось. Нет, все были там, и я лазила на чердак и ставила еду и питьё, и видела очень подросших котят, которые уже шипели и урчали на меня, подражая маме. Она всё так же где-то поодаль пряталась, но вдруг, устрашая, поднималась оттуда во весь рост, урча и шипя уже как следует.
   В этот раз я сначала полезла на чердак, чтобы проверить, как она: накануне, на моих глазах, она свалилась с сирени с громким стуком, и, хотя тут же поднялась и побежала, я забеспокоилась: под сиренью лежала бетонная плитка.
   Дикая кошка упала с дерева? Может, она ранена? Или была ранена ещё до того? У меня сейчас не было своих животных, и я не собиралась их заводить, но вдруг почувствовала, что эта дикая кошка с котятами стала частью моей дачной жизни и моих забот. Когда я в этот раз ставила блюдца с едой, котята поразили меня тем, что стали грызть край блюдца с молоком. Не умея лакать, они пытались найти что-то твёрдое, что можно сосать. В эту страшную жару каково им там днём, на чердаке под плоской железной крышей?
   Очень скоро стало понятно, почему кошка упала с сирени. Скоро я увидела, как она спускалась, ловко перепрыгивая со ствола на ствол, держа в зубах что-то: мышь, подумала я сначала, но тут же поняла – котёнок! То ли из-за этой страшной жары, то ли опасаясь меня, каждое утро она спускала по сирени по очереди всех трёх котят, а на ночь поднималась с ними обратно.
   Предвидела ли эта небольшая щупленькая кошечка, что очень скоро она не в состоянии будет так перетаскивать своих подросших и потяжелевших котят? Перспектива переселения становилась реальной. Вымыв деревянный короб из сарая, я поставила его сушиться на солнце.
   Задумывалась я уже и о перспективах более отдалённых, и не от хорошей жизни. Увидев её в этом году, я содрогнулась: раз она появилась снова, она придёт и на следующий год, и через год, и… Она будет приходить сюда рожать и выкармливать котят столько лет, сколько проживёт.
   Она появилась тогда, когда я, сделав в тот заезд много тяжёлой, но необходимой работы, собиралась отдохнуть перед отъездом. До того я всё время работала с каким-то вдохновением, и у меня получалось, - даже  то, что, казалось, не могло получиться!
   «Я – то, что я делаю», - думалось мне. Её появление было шоком: что я тут сделаю? Вместо отдыха и удовлетворения явились полная неясность и неудовлетворённость. С очень тяжёлым чувством я в тот раз уезжала с дачи, решив, скрепя сердце, подождать и подумать.
   Хочу ли я, чтобы каждый год, упорно, эта кошка приносила мне на чердаке трёх-четырёх котят? Нет. Я этого не хочу. Значит, если я хочу оставить её жить, надо исключить эту возможность: когда котята подрастут, поймать её, отвезти в ветлечебницу и стерилизовать. За свои деньги. И оставить до выздоровления там, тоже за свои деньги.
   А потом? А потом, возможно, взять себе, раз уж так сложилось. У неё будут дом и хозяйка. У меня будет кошка. У кошки будет имя. Какое? Когда я снова увидела её, на моих глазах нагло лезущую по сирени на чердак, я мысленно сказала: отрава! Отрава – Трава. Травушка-Муравушка. Нет, это нехорошо. Травушка – Трава, Трава- Отрава…Уезжая в первый раз, я так и сказала ей: «Отрава, я сейчас уеду. Кротов не надо, приеду – тогда.» На тот момент и следующий приезд представлялся мне в отдалённой перспективе.
   Не мешай, не навреди, - вертелось в голове. Единственная верёвка ушла на то, чтобы крепко связать стволы сирени, так, чтобы по ним было удобнее спускаться и подниматься. Но, похоже, не только меня тревожили мысли о переселении. На следующий день на чердаке громко запищал котёнок, и тут же я увидела её, слезающую с ним по стволу. Спустившись, она, хвост трубой, побежала куда-то за дом с котёнком в зубах, покосившись на меня. Первый или последний из трёх? И я не успела поставить еду?
   Полезла с едой на чердак. Двое оставшихся котят отчаянно шипели и урчали на меня. Другое урчание заставило меня поспешно ретироваться. Ещё один котёнок спустился вместе с мамой. Ага! Возьму-ка я смартфон и подежурю: хоть заснять!
   Но я не дождалась. Услышав треск веток, увидела её, уже убегающую с последним, третьим котёнком. Этим вечером они больше не вернулись. Нет. Я вру. Она вернулась только один раз, с одним котёнком, сразу же запищавшим на чердаке, но скоро забрала его снова. Наверное, там, куда они ушли, ей показалось лучше. Хочется так думать.
    Бывай, как тебя там: Муравушка- Травушка-Трава-Отрава… Нам обеим пока удалось избежать обоюдного плена, сохранив свою свободу. Пока. А там будет видно.