Как дождик начинался... 2

Всем детям,
не имеющим настоящей – сельской – Родины,
посвящается...

Моей малой Родине -
деревне Дубок Сланцевского района Овсищенской волости, -
посвящается...

Моим дедушке и бабушке,
а, точнее, моим Ванечке и Любочке, -
посвящается...


КАК ДОЖДИК НАЧИНАЛСЯ...

Большой рассказ маленького человека.

ГЛАВКА ВТОРАЯ.
Макушка лета,
или Коси, коса, пока роса.

     ...Хотя год этот выдался на редкость засушливым и стал из Деревни
да из её жителей силы выкачивать.
     И Природу не пощадил: травы пожелтели, цветы поникли, огурцы – в рот не возьми – горькие. Малина в саду, на бутах за огородом и по канавам сухая (правда, сладкая).
     Нет дождей – нет грибов. Разве какая редкая, выцветшая и засохшая на корню лисичка, неприхотливый подберёзовик или безразличная ко всему сыроежка с треснувшей шляпкой.
     Зато что хорошо – птицы в густых черёмуховых зарослях попрятались и почти перестали трезвонить – силы и влагу в себе берегли. А то, бывает, так расходились, что, кажется, волки в чаще леса выть начинали – угомоните, мол, пернатых!..
     А как пахло этим летом разнотравье! Барахтаться бы в поле, растопырив ноздри! Потом, набарахтавшись вдоволь, улечься на спину, бестолково уставившись в яркое-преяркое небо. Вот та;к отлежать боки, и вот э;дак, а потом, соизволивши наконец подняться, – забрать домой осевший на незапахнутой рубахе целебный запах родных сердцу сорняков.
     Спро;сите, чего в речке не барахтаемся? Так далековата она. Это по весне, когда страдны;х работ куда меньше, да по зиме, когда их нет вовсе, уходим мы на целый день за две версты. А летом посередь всех забот не набегаешься. Ничего, потные и грязные, мы отменно и в бочку окунаемся!
     Ну вот. Июль. Макушка лета. Жарко-пожарко. Мне жарко. Сеньке жарко. (Кто такой Сенька?? Как кто??!! Сенька – это мой самый верный на свете друг! Как я потом понял. Но пока я вам про него рассказывать не буду. Помните: всё по порядку.) Ласточкам и ластятам под стрехой жарко. Сенькиному цепному, размером с кошку, псу Скоробею жарко. (Скоробеем его прозвали оттого, что жук: всё время норовит стянуть себе в конуру что след и что не след – и съедобное, и несъедобное, и подъёмное, и необъятное. Однажды этот негодник любимого Сенькиного воздушного змея схватил и, путаясь своими потешными семенящими лапами в добыче, подрал к себе в будку, плотно прижав уши от доносящегося ему вслед: «Скорее, бей басурмана! Скорей бей!» (вот оно и Скоробей, слышите?). Кстати, вслед за этой фразой до наглого уха Скоробея донёсся и чей-то сапог...)
     Всем жарко. О-о-о-х!
- Эй, нет-нет, ветер, не дуй, пожалуйста, только раскалённый воздух гоняешь!
- Я ж как лучше хотел...
     Я тоже хотел как лучше, когда оставил Сенькиного воздушного змея Скоробею на хранение...
     Всем жарко. Э-э-э-х!
     Только сену хорошо в такую сушь: бы;стро просыхает, хорошо; просыхает. Не успели повернуть – уже в валки; собираем, не успели валки; собрать – стог метаем. Взрослые-то подают, а мы, ребятишки, всё выше и выше с каждой порцией, на вилы насаженной, на стогу поднимаемся, за шест-стожар держимся, да топчем усердней усердного, да песенки поём, да частушки на ходу складываем:

Я с пелёнок, я с пелёнок
Батьке-мамке наказал:
Пироги чтоб порумяней,
Да пожарче самовар!

     ...За что получаем по пояснице шестом от вил. Как за что?? За дело! Потому детвора взрослым – не указ!
     Да-а-а, стога метать-топтать – весело! Косить-то куда труднее было. Недаром народ вывел: «Коси, коса, пока роса, роса долой – коса домой!» По раннему утречку травка-то легко ложится, нежно полотном косы режется. А как просохнет – что струна становится. Говорю так, потому что знаю – сам пробовал. Ну ладно, не совсем сам. С дедом ходили. Он мне говорит: «Тебе, братец, нынче не охота ли со мной по росе походить? Никак дюжину годков я у тебя насчитал!». А я что? А я и рад. Вот и стали мы ходить. (Вы, ребята, уже, догадались, наверное, что «ходить по росе» - значит косить по утрам.) Когда ранёхонько с рассветом, а когда и ввечеру ходили, как туман если поляжет. Ведь роса – что смазка, и трава мягче.
Так вот мы и «страдали» с дедом. Это я деда однажды спрашиваю: «Страда – есть такое слово. Трудная, напряжённая работа, значит. Правильно?» Дед говорит: «Правильно». А я: «Значит, тяжело работать – это страдать? Мы с тобой, деда, страдаем, да?» Задумался дед, оселком затылок почесал, потом, хмыкнув, ответил: «И то верно. Шагай, страдалец!»
     Так вот, говорю, мы и «страдали». Дед со своей косой-восьмиручкой неразлучной, а мне, видите ли, «и пятиручки пока хватит». Только бы не видел никто, а то сраму да смеху не оберёшься. Где это видано: коса-пятиручка только промеж грядок ходить должна, потому как более сноровистая, хотя захват меньше. Но это ладно. Хорошо ещё, что дед горбушу или серпик мне не дал.
     А то ведь страшный сон мне был, вещий, с четверга на воскресенье. Приснилась картина: ползаю я по полю на коленках. Издалёка видать, что тяжко мне, неудобно мне, несподручно мне, а я всё одно – не сдаюсь. Народу собралось – видимо-невидимо: и наши деревенские, и райцентровские, и даже кого-то из городских далёких родственников я узнал. Все меня кру;гом магическим окружили, а там уж – кто во что горазд. Бабки в беленьких платочках своими маленькими седенькими головками качают, мужики сквозь цыгарки сплёвывают, старики кемелями лбы чешут, самые малые ребетята – навзрыд плачут, а наши деревенские девчонки (ну что я говорил!) хихикают-заливаются, аж икота их от смеха пробирает. И что бы вы думали я там, на коленках, делаю?? Полевому бурьяну войну серпиком объявляю! Додумался же!..
     Ну, пятиручка, так пятиручка. А к ней, и правда, оказалось легко привыкать. И пошёл я «крыльями махать» в две стороны, чтобы быстрее, значит, с покосом управиться, да силу свою напоказ выставить. Домахался. Шеи теперь нет. Плечей нет. Рук нет. Спины нет. Постойте, братцы, что же тогда осталось-то от меня? А-а: «голова моя дубовая» (моя бабушка так любит про меня повторять), да «ноги-дроги» (это уже Сенькина бабушка подшучивает). А ноги у меня и вправду длинные, не по годам...
     И всё же я наловчился косить, да так, что однажды под туманный вечер решил поступить по-хозяйски: сам надумал покосить, без деда. Взял с собой банку с грибом (питьё такое; у-у-у-х-х, сила – от жажды не остаётся и помина!), оселок взял, и пошёл: «Берегись, мол, щеглы, – хозяин-барин идёт!». Правда, недалёко тот барин (ну, то есть я) утопал. Не дальше бабушкиной поляны с мятой. Косовище в землю воткнул вот эдак важно, поскрёб оселком уже наточенное полотно (аккуратно поскрёб, чтобы, как рассказывали про одного «умельца», «без четырёх пальчиков
не остаться»), щедро сплюнул на руки, как дед от мозолей учил, и давай... наяривать... бабушкину... мяту... Которая (от кого пряталась?) вся в бурьянчике сидела. А я и забыл...
     Ещё до того, как бабушка тревогу подняла, я по подозрительно резкому, но вкусному запаху всё понимать начал. Дед в ту пору сидел ша;брил свою косу (мою уже наладил), когда бабушка ему из огорода как крикнет:
- Да ты не с косы своей стружку сыми, а с нашего распоясчивого!
А дед и понять ничего не может – левым глазом ша;брит, а правым щурится от вкусного и едкого табачного дыма.
- Ты же подумай, отец, что натворилось! Моя ароматница!.. Моя ароматница!.. Плакали твои чифи;ри да мои чихи;ри!.. – утираясь платком, причитала бабушка.
     Так что косовица в этот год пролетела, что внезапно вспугнутый стриж, который итак – чемпион по скорости полёта среди всех птиц.


                Продолжение следует...



ПРИМЕЧАНИЕ от автора!
Название "Главкам" дано по очень похожему принципу, уже встречавшемуся на страницах детской литературы - а именно: в рассказе Валерия Медведева "Капитан Соври-голова".
Автор настоящего произведения не берётся сказать, что первое предстало его (её) внешнему (или внутреннему) взору - собственная фантазия или знакомство с хорошей советской детской литературой. В любом случае, всё новое - это хорошо забытое старое...