Тысячный...

 (рассказ)
               
               
От резкого удара по затылку прикладом автомата я не устоял на ногах и упал лицом вниз. Мозг яркой вспышкой пронзила мысль – вот она, моя смерть, всего в шаге от меня. Наверное, я бы подумал ещё о чем-нибудь, но обрушившиеся вслед за этим удары ногой по животу стёрли все мысли, уступив место пронзительной боли, от которой перехватывало дыхание.
  Лёжа на земле, я закрывал лицо руками, чтобы защитить хотя бы глаза. Осознание того, что нахожусь в плену, липким страхом разлилось по всему телу. В ожидании выстрела, который был неминуем, я украдкой посмотрел по сторонам и увидел прямо перед самым носом пару солдатских ботинок, чернеющих на белом снегу. С усилием приподняв голову, постарался разглядеть лицо человека, продолжающего методично наносить удары. При свете снега увидел смутные очертания солдата с автоматом в руках и окончательно убедился, что конец близок. «Двум смертям не бывать, а одной не миновать. – подумал я, вспомнив пословицу. – Меня всё равно расстреляют, так какой смысл дрожать от страха?»
Солдат что-то скомандовал на армянском языке, а потом, увидев, что я продолжаю лежать на земле, повторил по-русски: - «Поднимайся!»
Опираясь на локоть, я с трудом встал.  За исключением тупой боли в затылке, ощутимых увечий не было, даже боль от пинков понемногу утихала.
Лунный свет выхватил из темноты искаженное злобой лицо стоящего передо мной врага. Я выпрямился во весь рост, и он из предосторожности отступил на пару шагов назад, направив мне в лицо дуло автомата, и скомандовал: «Руки на затылок!»
Я скрестил руки на затылке. Солдат был один, и кругом никого не было слышно. «Как я попал в плен? - пытался я вспомнить. - Наверное, этот армянин – разведчик. Они днём прячутся в засаде, беззвучные как пауки, терпеливо поджидающие свою жертву». На самом деле меня тоже отправили на разведку. Но, видимо, я не проявил должной бдительности - вот и попался. «Что же делать?» - напряженно думал я. – Если этот парень один, я так просто не дамся. Ведь по сравнению со мной он – хлипкий юнец, и мне не составит труда разделаться с ним. За три года на фронте я многое повидал, не раз смотрел смерти в лицо, но, видать, в рубашке родился.
Краем глаза я смотрел по сторонам, оценивая обстановку. Было тихо. Я подумал: «Если этот парень ведёт меня на расстрел, наверняка, он уже взвёл курок и вот-вот изрешетит меня пулями. Но, возможно, он решил взять меня в плен и ведёт к своим. В таком случае я покажу ему, где раки зимуют»
Минуты шли, а я никак не мог принять решение. Мой автомат уже висел на плече у армянского солдата, а другого оружия у меня не было.
– Ладно, я и голыми руками его возьму, - подбодрил я себя.
Заметив мои вороватые взгляды, враг насторожился. Решив, что я собираюсь то ли сбежать, то ли напасть на него, он поднял ствол автомата вверх. Тут же оглушительные выстрелы прорезали тишину леса. Автоматная очередь словно острым ножом скосила ветки нависших зонтом над нашими головами деревьев, и они посыпались на снег. Я понял, что «друг», очевидно, боится меня, и это - предупреждение.
Не прошло и двух минут, как где-то вблизи раздались ответные выстрелы, зловещим эхом прокатившиеся по лесу. Я понял, что солдат здесь не один. Надежды на спасение мигом улетучились. Вслед за выстрелами прозвучали голоса – по всей вероятности, враги поднимались вверх по ущелью, расположенному неподалёку. Только теперь я понял, что придавало смелости щуплому мерзавцу, повалившему меня на землю ударом приклада.

Их было четверо. Они окружили меня. Один из них, долговязый детина, встал прямо перед моим носом. Ни о каком геройстве в таких обстоятельствах не могло быть и речи. Оставалось только одно – смириться и ждать неминуемой смерти. Однако они не торопились прикончить меня. У них были другие планы…
Стоявший передо мной армянин матерно выругался и ударил меня локтем по лицу. Удар был такой силы, что я еле удержался на ногах. Струйка теплой крови потекла из носа вниз по подбородку, каплями стекая на снег и оставляя на нём алые пятна. Солдаты стянули с меня куртку, а затем потребовали снять ботинки. Стоя босыми ногами на снегу, без теплой одежды и шапки, я понял, что впереди меня ждут ещё более страшные испытания.
Мы добрались до небольшой деревеньки, где меня затолкали в хлев, и тут я в полной мере осознал, что такое ад. От мороза мои ноги разбухли, как шары – казалось, дотронься до них острым предметом, и кровь брызнет фонтаном. Всё тело было обморожено.
В хлеву мне связали руки сзади. Здесь были две коровы и маленький телёнок. Когда дверь закрыли на засов, я порадовался, что ночь мне придётся провести в компании этих «четвероногих друзей». Наверняка, найти общий язык с ними будет намного легче, чем с нелюдями, захватившими меня в плен.
Влажный спёртый воздух теплом разлился по всему телу. Отмороженные ноги заныли, оттаивая от мороза. Мне казалось, что мясо на них клещами отрывают от костей. Я стоял, прислонившись к дощатой стене – иначе упал бы, разбив лицо в кровь. Но долго так стоять было невозможно, от слабости прерывалось дыхание. Я осторожно сполз на колени и с облегчением вытянулся в углу.
Я лежал, уткнувшись лицом во влажный грязный настил - резкий запах навоза щекотал ноздри и щипал глаза. Обмороженное тело постепенно оттаивало, и от этого ноги гудели ещё больше. Я засунул их под ещё теплый навоз, чтобы хоть немного облегчить боль. До утра корчился на полу в схватке со стоящей над изголовьем смертью. Так и не сомкнул глаз до самого рассвета. Время остановилось для меня, и я не понял, сколько было времени, когда открылась дверь. Один из вчерашних солдат, зайдя в хлев, первым делом принялся пинать меня ногами – видимо, хотел удостовериться, жив ли я ещё. Я лишь слегка приподнял голову. Убедившись, что жизнь ещё теплится во мне, он схватил меня за руку и рывком поставил на ноги. Затем, толкая в спину, вывел наружу. После темного хлева лучи солнца, искрящиеся на белом снегу, ослепили глаза. Некоторое время я ничего не видел. Если бы не удары в спину, подгоняющие меня вперёд, я подобно слепой курице кружился бы на одном месте, закрыв глаза ладонями.
Ночью ударил мороз, и погода была очень холодная. Воздух не могли согреть даже яркие лучи солнца.
 Солдат, прикрикивая, гнал меня вперёд. Хрустящий настил снега на узкой тропинке ножом резал босые ступни. Я подпрыгивал на снегу, как на горящих углях.
Я огляделся по сторонам - это была маленькая деревушка. Дома стояли так далеко друг от друга, что напоминали чёрные семечки, рассыпанные на белой бумаге.
Мы подошли к небольшому зданию, на крышу которого был водружен вражеский флаг. Солдат зашёл в дом и тут же вышел. Схватив меня за локоть, затащил внутрь. В углу, в печке мирно потрескивали дрова. Пьянящее тепло разлилось по всему телу.
Возле печи были сложены в кучки ещё сырые дрова. Немного поодаль, возле окна, за столом сидел офицер. Его форма отличалась от обычной. По тельняшке, безворотому кителю и сдвинутому набок берету я понял, что он из подразделения особого назначения. У нас таких называли «десантниками» или «людоедами»
Мне приказали сесть напротив офицера. Тот, опустив голову, крутил в руках какой-то предмет. Я предположил, что это пистолет и вскоре убедился в правильности своей догадки. Немного погодя офицер поднял голову и с резким стуком положил пистолет на стол, пристально посмотрев мне прямо в глаза. Увидев его лицо, я даже вздрогнул – настолько неожиданно родным оно мне показалось… Так и есть! Карие глаза, густые чёрные брови на смуглом, немного грубоватом лице, широкий нос напомнили мне моего сына Керема. Даже маленькая мясистая родинка слева от носа была точь-в точь как у него! Мне часто приходилось встречать двойников своих знакомых, но я даже в мыслях не мог себе представить, что представители двух враждующих народов могут быть похожи друг на друга как две капли воды.
Офицер принялся допрашивать меня, пытаясь выяснить, из какой я части, где расположены наши позиции, численность нашей живой силы и боевой техники. Конечно, не отвечать на вопросы было невозможно, но я умышленно преувеличил численность воинского состава и техники. На нашем посту стояло двадцать солдат, а я заверил офицера, что там сорок человек. Точно так же вдвое преувеличил количество вооружения.
Выслушав мои ответы, офицер усмехнулся и, неожиданно вскочив со стула, рукояткой пистолета наотмашь ударил меня по голове. Видимо, он располагал точными сведениями, и мой ответ взбесил его…
При выходе из штаба мне дали пару стоптанных, рваных солдатских сапог, которые хоть немного защитили меня от мороза.
Днём передо мной положили миску с двумя варёными картофелинами, кусок чёрствого хлеба и стакан холодной воды. Со вчерашнего дня у меня крошки во рту не было, поэтому я моментально всё проглотил. Еды было слишком мало, чтобы почувствовать насыщение – но что поделать, хвала Аллаху и за это скудное пропитание.
Затем меня заставили колоть дрова до самого захода солнца. Ладони покрылись волдырями, я валился с ног от усталости. Вечером меня отвели в тот же хлев. От голода сосало под ложечкой. Но где мне было взять еду – не есть же заживо коров…
Сидя в углу, среди мычащей скотины я думал, что товарищи наверняка считают меня погибшим. Возможно, даже отправили похоронку семье. Бедные мои родные, жена, дети… Представляю, каково им… Я пытался отогнать от себя черные мысли, но одна не давала мне покоя. Перед глазами вновь и вновь вставало лицо штабного офицера. Оно было до боли знакомым и даже родным. Но где я мог его видеть?
Зарывшись в сено, я пытался заснуть, но от голода крутило желудок. Я готов был съесть, что угодно. Даже камень бы проглотил, чтобы только заглушить чувство голода.
Постепенно мне становилось всё хуже. Обезумев от голода, я стал ползать по полу, шаря руками в поисках навоза и готовый съесть даже его. В это время произошло маленькое чудо – маленький теленок, отвязавшись от верёвки, подбежал к корове и начал сосать её вымя.
Лунный свет из маленького окошка падал прямо на телёнка, освещая белую пенящуюся полоску молока вокруг его рта. Увидев это, я судорожно сглотнул. Кое-как дополз до коровы. Трясущимися руками схватил её за вымя и стал жадно сосать. Молоко было тёплым и вкусным. По счастью, корова – мирное животное. Она продолжала спокойно стоять на месте и лишь искоса с мычанием поглядывала на меня. И телёнок, и я вдоволь напились сладкого молока. Меня даже стало подташнивать от сырого молока, переполнившего желудок. Я отполз в угол хлева и, прислонившись к стене, погрузился в сытую дрёму.
Через несколько часов я проснулся от урчания в желудке. Сырое молоко и влажный воздух в хлеву сделали своё дело – в животе словно рота солдат била в барабан. Рези в желудке и подступавшая тошнота изматывали меня.
Я не спал до самого утра, а на рассвете меня вновь вывели из хлева. До самого вечера я работал как вол почти во всех дворах этого маленького села. Колол дрова, чистил снег, убирал хлев, таскал воду. Одним словом, выполнял самую тяжелую и грязную работу для всех жителей деревни. Кроме самих хозяев за мной надзирал и вооруженный солдат. Перед началом работ он снимал с меня наручники, а ногу привязывал к цепи. Цепь была достаточно длинной, чтобы я свободно передвигался и в то же время не мог убежать. Но мысли о побеге не покидали меня. Я ждал удобного случая.
Днём, чтобы я не умер от голода, мне давали миску с похлёбкой, слабо напоминающей суп. Но даже этой бурды было слишком мало, чтобы поддержать силы человека, с утра до ночи не разгибающего спины. Работая, я всё время смотрел на руки хозяина дома в надежде, что он сжалится и протянет мне кусок хлеба.
Как-то вечером меня вновь отвели в штаб, к тому самому офицеру. В этот раз он бы особенно зол, что я ещё больше почувствовал во время разговора. Выяснилось, что прошлым вечером наши убили одного армянского солдата. Вокруг печи сидело несколько человек, которые, опустив голову, о чём-то переговаривались на своём языке. Заметив меня, они тут же прервали разговор и подняли головы. Чувствовалось, что они обозлены до предела. Самый здоровый из них вдруг встал, схватил свой стул и швырнул им в меня. Если бы я не успел увернуться, он бы размозжил мне голову. Увидев, что промахнулся, армянин набросился на меня с кулаками. Мои руки были связаны, я даже не мог прикрыть ими лицо. Мне казалось, что от ударов голова вот-вот расколется, как орех. Не успокоившись на этом, детина начал бить меня ногами по животу.
Офицер, которого все называли Вовой, еле вырвал меня из рук взбесившегося армянина и оттащил его от меня. Тот, фыркая, оглядывался и глядел на меня таким испепеляющим взглядом, словно я убил его отца.
Из носа и рта струилась кровь. Она забрызгала одежду моего обидчика, стены, пол. Казалось, это была не комната, а бойня, где только что резали скот. Я и так был ослабшим, а после зверского избиения уже еле дышал. Ещё немного, и я бы испустил дух.
Вскоре военные вышли из комнаты. После их ухода офицер усадил меня на стул и, постучав по оконному стеклу, позвал одного из солдат, стороживших штаб снаружи. Когда тот пришёл, Вова приказал принести ушат с водой. Я начал смывать кровь с лица. Холодная вода, касаясь израненной кожи, приносила невыносимую боль…
Офицер начал допрос. В действительности, он прекрасно понимал, что я многого могу не знать, так как пошел на фронт добровольцем. Отвечая на вопросы, я внимательно разглядывал черты его лица. В какой-то миг наши взгляды встретились, и как это ни странно, я почувствовал его смущение. Возможно, это мне просто показалось. Офицер отвел взгляд в сторону и, помедлив, спросил: «Что смотришь? Я показался тебе знакомым?»
Набравшись смелости, я ответил:
- Кажется, я раньше видел тебя, только не могу вспомнить, где.
- Где ты мог меня видеть? Может, во сне? – усмехнулся он.
Но и я за словом в карман не полез:
- Да, верно. Возможно, во сне.
Офицер поинтересовался:
- Сколько тебе лет?
- Сорок!
Армянин заёрзал на стуле.
- А мне двадцать. Вот видишь, мы даже не ровесники – так что вряд ли когда-то вместе по бабам ходили.
Не обращая внимания на эту грубую шутку, я заметил:
- Ты очень похож на моего сына. Вы с ним словно две половинки одного яблока. Если бы ты его увидел, сам бы удивился. Правда, он на два года младше тебя, в институте учится.
Хлопнув рукой по столу, офицер засмеялся во весь голос. Затем вдруг посерьёзнел:
- Кажется, у тебя мозги вышибло от побоев… Сейчас прострелю тебе череп – будешь знать, как сравнивать меня со своим отродьем.
Он разозлился не на шутку. Я сжался, ожидая, что он набросится на меня с кулаками. Однако он продолжал спокойно сидеть и молча смотрел на меня.
Вскоре пришёл мой конвоир и вывел меня из штаба. Уже стемнело. Снег перестал идти, но в воздухе ощущался сильный мороз. Солдат вновь затолкал меня в хлев, не удосужившись дать хотя бы кусок хлеба. Но, увидев в хлеву корову-кормилицу, я воспрянул духом.
Так прошло около двух недель. Днём я работал, как вол, и с нетерпением ждал наступления темноты, когда меня отведут в хлев, где я вдоволь напьюсь парного молока. Благодаря ему я стал чувствовать себя гораздо лучше, кашель совсем прекратился. Организм постепенно привык к сырому молоку, и колики в животе перестали мучать меня.
Офицер Вова был родом из этой же деревни. Жил неподалёку от штаба в одноэтажном домике с матерью, которую, как я узнал, звали Варварой. Несколько раз мне довелось рубить дрова и у них во дворе.
По сравнению с другими армянками, у которых мне приходилось работать, Варвара не была столь агрессивной по отношению ко мне. Даже иногда, не смотря на протесты моего надзирателя, кормила меня горячим обедом. Когда я работал во дворе, Варвара, набросив на плечи вязаную шерстяную шаль, украдкой наблюдала за мной, стоя на веранде. Иногда я исподтишка смотрел на неё. Поймав мой взгляд, Варвара лукаво подмигивала мне и улыбалась. Она была моей ровесницей. Когда мой конвоир куда-нибудь отлучался, мы подолгу беседовали с ней. Я чувствовал, что эта женщина не на шутку влюбилась в меня. Однажды она напоила моего надзирателя водкой до бесчувствия и увела в дом, где тот моментально заснул. Потом вернулась во двор и, взяв меня за руку, отвела в сарай… После этого мы окончательно сблизились. Я почувствовал, что она и сыну замолвила за меня словечко, потому что меня уже не мучили, как прежде.
Когда мне приходилась работать у других, Варвара скучала. Но обычно долго так не продолжалось – где бы я ни работал, после обеда за мной приходили и отводили к ней во двор. Конечно, всё это было её рук делом… Вначале я выполнял разные мелкие поручения по дому, но потом она нашла для меня хорошую долгосрочную работу. Мне было приказано сделать пристройку к западному крылу дома. А для этого требовалась как минимум пара недель. Как-то во время беседы я сказал Варваре, что её сын очень похож на моего. Она рассмеялась в ответ:
- Мамеджан, клянусь Богом, если бы я хоть раз побывала в ваших краях, непременно сказала бы, что Вова – твой сын. Но я никогда не была там. И, честно говоря, у меня и мужа-то никогда не было.
Ничего не понимая, я пожал плечами и с удивлением посмотрел на неё.
- Да, Мамеджан, я никогда не была замужем, - повторила Варвара. – Моя молодость прошла в гостиничных номерах. Бог знает, со сколькими мужчинами я спала…
- А кто же тогда отец Вовы?
- Откуда же мне знать, душа моя. Бог знает, чей он сын.
Моему удивлению не было предела:
- Что ты такое говоришь?! Не может быть, чтобы ты не знала, кто его отец!
Видя мое недоумение, она рассмеялась ещё громче:
- Думаешь, я запуталась в мужчинах? Нет, душечка, поверь мне. Я действительно не знаю, кто отец Вовы. Всё намного сложнее…
Я решил, что Варвара насмехается надо мной, и молча продолжил отложенную работу. Варвара заметила, что я обиделся:
  Эх, Мамеджан, почему обижаешься? Я правду говорю. Я действительно ни разу не видела Вовиного отца. Он рождён при помощи ЭКО, искусственного оплодотворения…
Варвара немного помолчала, погрузившись в воспоминания. Затем продолжила:
-  Нас было около ста девушек по вызову…  Таких ещё называют «жрицами любви»… Мы работали в гостиницах. Как-то ночью пришли люди, погрузили нас в машины и вывезли за город, в такую даль, где мы раньше ни разу не бывали. Разместили по палатам. Да, именно по палатам, потому что это место больше напоминало больницу. Палат было очень много. В каждой поселили по пять человек. Все мы были как на подбор – молодые, здоровые девки. Нас продержали около месяца под строгим медицинским наблюдением. Полностью обследовали. Проверили всё – от кончиков пальцев до корней волос. Дважды в день приходили врачи. За нами ухаживали, хорошо кормили. Словом, жили мы как принцессы. Ни в чём нам не отказывали. Проси, что хочешь, кроме мужика… а по мужской ласке мы ой как истосковались... Одна даже в шутку говорила: «Может, обменяете все эти блага на какого-нибудь мужичка - хоть на лысого или хромого. Не лучше ли это будет?»
Через месяц прибыли иностранные врачи, и всем нам сделали ЭКО - искусственное оплодотворение. Сначала мы ничего не могли понять. Потом выяснили – им нужны были рожденные искусственным путём сильные выносливые дети. С этой целью иностранцы привезли специально отобранную мужскую сперму. Девчонки ещё тогда шутили между собой: «Что это с мужиками стряслось, что их работу доверили бездушным железякам? Совсем ни на что не годны уже, а мы и не в курсе?»
После процедуры всех нас взяли под строгий контроль. К каждой приставили персональную медсестру. Через месяц те же самые врачи приехали вновь. На этот раз их интересовали результаты. Эмбрионы прижились почти у всех, за исключением нескольких девушек. В должный срок все пациентки родили. Как ни странно, мне повезло в этом смысле больше всех. Не знаю, сколько времени функционировала эта спецбольница, но мой Вовочка оказался тысячным ребёнком, рождённым в её стенах. По этому случаю мне вручили особый приз – дорогое бриллиантовое кольцо. Видишь, какая я везучая!
Интересно, что большинство младенцев были мальчиками. Вот и я, как видишь, родила Вову. Детей вскармливали грудным молоком мы сами, но под присмотром врачей. Нам их приносили трижды в день. Представь, Мамеджан. Я стала матерью, родила ребёночка… и это было такое чудо… Знаешь, что самое смешное? Когда я подносила малютку к груди, мне было так щекотно, что я еле сдерживала смех. А он, как пиявка, так сильно присасывался к соску, что невозможно было оторвать его груди. Всё-таки как это прекрасно – быть матерью…
   
Вова был смуглым и очень сладким ребёнком. Я полюбила его с первого дня. Иногда меня одолевали мысли – интересно, кто же его отец, какой он национальности? Среди девочек ходили слухи, что мужская сперма доставляется из Африки, там люди более выносливые… Но мой Вовочка совсем не был похож на африканца. Он был таким сладеньким…

До года дети оставались с нами. Затем их отняли у нас. Мы надеялись, что и нас выпустят из лечебницы, и мы заживём как прежде. Заточение осточертело нам. Но не тут-то было… Через какое-то время нас опять подвергли такой же процедуре. Как каких-то подопытных кроликов... После Вовы я родила ещё двоих мальчиков. Когда мне показали последнего, я чуть с ума не сошла – это был чёрный как уголь негритёнок с толстыми губами, расплющенным носом и пружинистыми кучеряшками на голове. Меня аж мороз по коже продрал, когда я взяла его на руки… Но что поделаешь – я произвела это дитя на свет, и мне за ним ухаживать. Они следили, чтобы мы хорошо смотрели за малютками…
Немного помолчав. Варвара сдвинула брови:
- Знаешь, что самое удивительное? Этих детей готовили для войны, им нужны были будущие воины…
Я слушал Варвару, и в душе словно что-то переворачивалось. Смутные догадки, обрывки туманных воспоминаний вихрем проносились в голове. Яркой вспышкой в памяти вспыхнуло воспоминание о случае, который произошел так давно, что я даже забыл о нём…  Неужели? Неужели Вова – мой сын?!

                ***

… Я учился на последнем курсе Института физкультуры. Был статным высоким юношей спортивного сложения, на которого заглядывались все девушки института. Как-то, гуляя после занятий, я забрёл на окраину города. Проголодавшись, зашёл в небольшое кафе перекусить. Ко мне подошла официантка – молодая симпатичная, рыжеволосая армянка. Она окинула меня оценивающим взглядом и спросила, что я буду заказывать. Заметив взгляды, которые она на меня бросала, я сначала не придал им особого значения, так как знал, что женщины, работающие в барах, кафе и ресторанах часто кокетничают с посетителями.
Проглотив наспех сосиску и запив её кружкой пива, я встал и только собирался выйти из кафе, как официантка подошла ко мне и, взяв под локоть, потащила в соседний кабинет, жарко шепча:
- Красавчик, ты мне очень понравился. Приходи опять вечерком, не пожалеешь. Хочу хотя бы на часок забыть обо всём на свете в твоих объятиях.
Я был молодой и горячий. Естественно, столь заманчивое предложение не могло оставить меня равнодушным. Вечером я вновь пришёл в кафе. Завидев меня издали, она подошла ко мне, усадила за столик. Тут же принесла кружку пива и закуски. Когда рабочий день закончился, она закрыла кафе и отвела меня в соседний кабинет… Это была сумасшедшая ночь. Я был с ней почти до утра, несколько раз. Напоследок ей захотелось любви «по-французски»… Добившись своего, она собрала мою сперму в целлофановый пакет и со смехом сказала: «это твой сын, мы всегда будем помнить тебя, папочка». Увидев мою растерянность, подмигнула мне. Я, конечно, ничего не понял, подумав, что это просто прихоть развратной женщины.
Больше я к ней не ходил. Но по разговору приятелей из института понял, что не один я был так близко знаком с рыжеволосой официанткой - к ней часто захаживали многие наши спортсмены… С тех пор прошло 20 лет… Я только сейчас понял, какие коварные планы вынашивала рыжеволосая бестия, соблазняя наших парней…
Я спросил у Варвары про судьбу других «искусственных» детей. Живут ли они также в этой деревушке? Варвара ответила, что периодически встречалась с ними, даже с негритёнком… Их ведь поместили в специальный детский дом, построенный в лесу.
- Конечно, мы скрывали это от всех, в нашу тайну были посвящены только мы сами и наши врачи. Кстати, в прошлом году моего африканца застрелили в бою ваши. Мне даже тело его не выдали… думали, что он был иностранным наёмником. На самом деле он – мой родной, «шоколадный» сыночек Никос. У меня был ещё один мальчик – узкоглазый, маленького росточка. Но его судьба мне неизвестна...
Вова, как и я, ничего не знает о своём отце. Я сказала ему, что его отец давно умер...

Я слушал рассказ Варвары, и мне казалось, что всё это происходит во сне. Только сейчас я всё понял и больше ни на минуту не сомневался, что Вова – мой сын.
Я ничего не сказал Варваре. До сих пор сожалею, что не открыл ей правды… Ведь именно она помогла мне бежать из плена в морозную, снежную ночь. Прощаясь, она положила голову мне на грудь и сказала:
- Мамеджан, Вова так похож на тебя. А может…
Она не закончила фразу и просто улыбнулась.
Я же посмотрел ей прямо в глаза:
- Варвара, ты хочешь сказать, он – мой сын?
- Откуда мне знать, Мамеджан. Ты такой мачо? – пошутила Варвара. -  А, впрочем, это было бы замечательно. Я бы тогда ещё больше любила бы его…
Прощаясь с Варварой, я попросил:
- Постарайся взять сына и уехать подальше отсюда. Эта война – не для вас.
Она кивнула головой:
        -  Я тоже так думаю.
Благодаря Варваре, я смог бежать из плена и перейти к нашим.
… С тех пор прошло много лет, но я до сих пор не могу понять, с кем же мы воюем…

      
ПЕРЕВОД  ЛЕЙЛЫ  КАДЫРЗАДЕ