Норвежская новелла

               
Печь была старинная, высокая. От бесконечных подкрашиваний выпуклые узоры  на ней  расплылись и стали незаметны, но пальцы их чувствуют.
   
- Голландка, - сказала Татьяна Николаевна.

Зимой печь топили с утра до вечера, и сама библиотекарша, и Соня, совсем девчонка еще,  приехавшая по распределению после педколледжа.
Заведующая Татьяна Николаевна - вдова, муж ее утонул в навигацию четыре года назад. Тут часто тонут, обьясняла Татьяна Николаевна, река же, на реке живут, река кормит, и прибирает, бывает. А раз в году теплоход приходит, с Большой Земли, тогда все на берег идут встречать.  А кого?  Так, пару-тройку пассажиров, но и их жадно  рассматривают - чего занесло? К кому?

- К Верке, что ли, этот, в плаще-то??

- Да к ей, к кому еще..

- А этот непонятно кто...  может, в медпункт, доктору ж помошник нужен, Танька, вон, шприц уже не держит...

Встречающих бывало много, даже бабки подтягивались.
Корабль медленно подплывал, завороженная публика смотрела, как два матроса проворно  закидывали  тяжелую веревочную петлю, затем отгружали тушенку, повидло и водку.

Юная Соня тоже стояла, смотрела, поглядывала на Татьяну Николаевну, когда та назад засобирается? Но и Татьяна Николаевна не торопилась.      Уходили неспеша, последние, кто ж торопится летом в библиотеку?
Разве Лешка? Так вот он, чуть впереди, да и побывал сегодня уже, чаю напился.

Соня в селе недолго, но уже  полюбила неяркую северную природу, и, конечно, библиотеку. Ей нравилось трогать страницы, выправлять загнутые уголки, и читать вечерами: любила новеллы - в библиотеке их целая полка! Особенно скандинавскую. Про светловолосую девушку Айрис, смелую и хрупкую одновременно.
Соня вспоминала Большую землю, Юрика, который почему-то не пишет уже целый месяц, а ведь обещал приехать! Поеживалась, переживая,  но оправдывала - кто ж отпустит молодого специалиста? Да в такую даль. Становилось зябко и одиноко. Она опять погружалась в таинственный мир викингов и их потомков, бесстрашных, суровых, и их преданных золотоволосых подруг.


               
                *****



С высокого яра река казалась темной, неприветливой, приехавшие карабкались вверх по тропке с сумками-чемоданами, наверху им подавали руки, помогали, и собаки настороженно поглядывали на хозяев, тревожились, поскуливали, словно спрашивали  - наш, не наш?

Он выходил последний с парохода,  шел не торопясь, вразвалочку, под ноги не глядел, смело ставя поношенный ботинок на неустойчивый трап. Одна рука его была в кармане, другая держала  небольшую затасканную сумку.

- Ишь, -  пошла волна сверху.

- Валька, Валька, вернулся.. Не изменился, щогОль, - заволновались, зашептались селяне.

А Валька уже ступил на землю, потянулся, поглядел в небо, широко раскрыв рот.

 - Винченко вернулся. Местный. Восемь лет отсидел, за драку с убийством. Ох, хитер, - говорила Татьяна Николаевна. -  Уголовник.



 - Держись от него, - сказала Татьяна Николавевна, когда они вернулись в библиотеку.

Соня пожимала плечами, почему она должна бояться какого-то уголовника?   

Вот сегодня опять не было письма, она трогала пальцами  выпуклые узоры, бледноокая Айрис страдала,  улыбалась, чуть шевелила бледными губами.

-  Надо начать свитер, -  думала Соня.

Вечером, дома  у печки набирала петли, считала, вывязывала потаенный узор: Летящие олени, прекрасные и свободные, несли викинга к Айрис, чуть касаясь земли...


               
                *****



 - Страницы не загибаем, деточки, -  откладывала бутерброд Татьяна Николаевна, дотрагивалась до книги  пальцами.
Ах, как Соня любила утро в библиотеке! Шорох страниц ласкал уши, тихие  и доверчивые посетители стояли в ожидании сказочной истории, которой так не хватало в забытом Богом, поселке. И Соня была их добрая фея в мире книг! Она проведет и поможет, найдет нужную дорожку для каждого!
И Татьяна Николавна нравилась Соне, иногда  за чаем они делились по-женски, Соня про Юрика, Татьяна Николаввна про бывшего мужа.

- Забрала река моего Николая, приняла.. А ведь пловец был, рыбак, - какой раз говорила Татьяна Николаевна, замолкала. - Судьба.

- Где ты, мой Юрик, моя судьба? - задумывалась Соня, помешивая чай в стакане, прислушиваясь к легкому, хрустальному звону. Прекрасная легкая грусть будто касалась сониных плечей, тонких прозрачных пальчиков.

- Не грусти, - поправляла Татьяна Николаевна выбившуюся прядь сонечкиных волос.

Вечером вдвоем закрывали библиотеку на большой амбарный замок, на три оборота, вздыхали и расходились. И опять дома было одиноко, только печь, да книги. Соня ложилась на холодные простыни, грелась, опять вспоминала Айрис, убранную в лодке лилиями и кувшинками, и свитер Юргенса - его нашли в чужой протоке и узнали по узору, которые ему вывязала любимая жена.

               
                *****


Скоро холодная долгая весна уступила место короткому жаркому лету. Солнце слепило, уставшее, выцветвшее, и только к вечеру становилось прохладнее.


Он зашел в библиотеку и Соня увидела, как напряглась, выпрямилась Татьяна Николаевна.

- Книжечку бы почитать, - сказал он, и улыбнулся.

Соня  рассматривала его: высокий, с длинными руками и подвижными ладонями, они двигались, раскрывались, закрывались, как листья большого цветка, лотоса, скрывая что-то важное, сердцевину, суть, чего Соня понять не могла.

- Про любовь, конечно, - добавил гость, и улыбнулся опять. Губы у него были тонкие и влажные.

- Возьмите "Мадам Бовари", - сказала Татьяна Николаевна и спряталась за полками.

- Зачем нам мадам? - улыбнулся уголовник.

-  Нет, - перебила Соня, - я... дам.

Она пошла к дальним стеллажам, почти интуитивно взяла, знакомый пальцам, шереховатый томик.

- Вот... Здесь.. О том.. что вы спрашивали.

Ладони приняли, описав в воздухе сложную букву, или незнакомый узор, петлю, похожую на двойной накид.

 - Норвежская новелла! - присвистнул он. - А мы прочитаем, посмотрим, про любовь ли?  - и посмотрел странно, долго на Соню.

               
                *****


Соня смотрела в окно. - "Какой странный, совсем не похож на уголовника!"

- Маленький такой славный был мальчишка! Смышленый! -  подхватила, вздохнула, где-то далеко Татьяна Николевна, - Что потом случилось, где оступился?

Посетителей было немного. Летом их вообще мало, все на реке, на катерах, рыбалках.  Приходили, если, тихо ходили между полок-стеллажей, терпеливо ждали, пока Соня, Софья Витальевна, не заполнит бумажный циркуляр, исчирканный и пыльный.            Дети просили "Буратино" и "Незнайку". Взрослые - "Что-нибудь про жизнь".
   
Соня поливала цветы на подоконнике, ухватывая взглядом прохожего, ребенка, или пробегавшую мимо собаку. Жизнь в поселке была вялая и неинтересная. Почти каждый день заглядывал к ним Леша-дурачок, пил чай из граненого стакана, благодарил-кланялся, мыл долго руки.

- Чистота, чистота, - повторял, долго крутил мыло в руках, Лешка.

-  У него такое.. заболевание, -  обьясняла Татьяна Николаевна, - целый день руки моет, моет.. Вроде как "отмыться хочет", что ли... Говорят, что-то в детстве было. С матерью что-то. Болтают всякое, знаешь же, языки-то по коленкам бьют..

Сонечка  жалела Лешку, каждый день брала в библиотеку горсть карамели.

                *******


На День Рыбака, праздник, самый почитаемый в деревне, возле Сельсовета накрыли столы. Солнце, стоявшее в зените не уходило, жарило, бледное, но жгучее, и успокаивалось только к ночи.

- Держись меня, девочка,  - говорила Татьяна Николаевна, - не поддавайся, я этот народ с детства знаю.

А Соня не жалась, рассматривала принарядившийся люд, высматривала своих читателей. Вон там Аникины, те только Чейза читают и приносят вовремя. А Барановы - исторические романы,  так все страницы перечирканы, и не дождешься когда принесут...

- "Какие им исторические романы, пятеро по лавкам.. Ну хоть, не пьют,  - вздыхала библиотекарша.

               
                *****


Красное вино черпали из маленьких бочонков, водка лилась рекой.
Соня потягивала лимонад, по маленькому глоточку, жмурилась.

-  А мне понравилось! - раздался вдруг голос, как-будто сверху.

Соня и не поняла сразу, увидев высокого, опасного Виталия.

-  Правда? - растерялась она.

- Да, - все жизненно. По-настоящему. Мы не познакомились, кстати,  - сказал он.

 - Виталий.

- София, Соня,   -  совсем растерялась Соня.

- София! - присвистнул Виталий.

Он протянул руку ладонью вверх, и Соня машинально положила свою, и еще более растерялась, выдернула, опять положила, но, увидела , что уже поздно, бесцветные глаза уголовника стали почти белые, красные губы изогнулись, и целая игра была этими губами, и невозможно было уследить.

- Я занесу... На наделе, - говорил он и улыбался, смотрел,  смотрел Соне в глаза,  ждал как-будто чего.

- Конечно... извините... вы не торопитесь,  - опять лепетала Соня.

               
                *****


К вечеру все бросились выкатывать лодки и катера, большой пикник перемещался от клуба  к реке, где по привычке ловилась рыба, кидалась тут же, на грубосколоченные столы, потом жарилась, фырчала  на огне.  В тальниках и невысоких кустарниках устраивались компаниями,  стелили самобранки, разливали вино. Из магнитофонов пела Пугачева.

- "Держи меня, соломинка, держи!", - выводила Примадонна.

Соня  смотрела на его ладони, они были такие огромные, казалось, они могут ее всю спрятать от целого мира, укрыть; непонятный героизм, сила, шли от его рук и холодного взгляда.  Как-будто суровый викинг, защитник - земли холодной и строгой.

Виталий выкатывал тяжелую, старую лодку.

- Боишься меня? - спросил он вдруг.

- Нет, почему? - прошептала Соня.

- Поедем, пока тучи не собрались, - он как-будто даже не спрашивал, и Соня слушалась.

Тяжелая гладь северной реки тревожила.  Стало прохладно. Соня надела свитер.

- Вам правда, понравилось? - спросила Соня, когда они уже отплыли до середины.

- Про любовь-то? Конечно, кому ж про любовь не понравится.

Соня оглянулась  - берег был далеко, пляшущие, танцующие человечки тоже.

- Хочешь любви? - спросил, облизывая красные губы, Виталий,- длинным указательным пальцем подцепил низ у свитера.

- Оленей любишь, говоришь? Я прокачу...

Соня видела каждую морщинке на лице, они прыгали, когда он улыбался, вокруг глаз, вокруг красного рта особенно,  прыгали все быстрее, выстраивались в непонятные иероглифы. Соня хотела испугаться, но испуга не было.

 "Когда вокруг шторма двеннадцать баллов", - эхом выводила певица.

- Нет, подождите...  Зачем Вы так? - лепетала Соня.

- Со - фи - я... Мадэмуазель... Ты напрасно, я нежный...

Длинный прохладный палец уже выписывал на нежном сонином животе непонятные буквы-узоры.




Она очнулась в лодке, звезды покачивались и смотрели на нее. Гулкий собачий лай стоял где-то далеко, в другой жизни.
Соня попробовала поднять руку, тяжелые кувшинки обвили ее и тянули вниз.

- Как красиво, - подумала Соня.

Хор из кузнечиков и лягушек завораживал незнакомой прежде партитурой.

Соня улыбнулась, она еще не проверила письма! Надо встать, и подойти к ящику на заборе, быть может, там уже два, ведь она же вчера не проверяла, и Юрик, наверное, ей написал, может быть, уже много писем.. Может быть даже, он написал, что приедет!      
А может он уже летит? Она приподнялась, посмотрела на небо, но заныли плечи, болью отозволось в животе, белые, тяжелые лилили обвили пальцы,  запах нечистой, застоявшейся воды, ударил в нос...

- Юргинс, - сказала Соня.

- Я здесь, - ответил голос.

Яшка-дурачок улыбался, обрадовашись ее пробуждению, заплясал, затанцевал над  нею.

- Чистая! Чистая! - смешно размахивал руками дурачок, и радовался , как ребенок.

Свитер валялся рядом мокрый и тяжелый, впитавший в себя все запахи прошедшей ночи, полуоборванные,  уставшие олени спали на нем, запутавшись  в кожаных поводьях.

- Чистая! Чистая! 

 Последняя звездочка мигнула, "Все хорошо", - сказала она. Соня прикрыла глаза, и прекрасная Айрис уснула, ей нужно немного времени, чтобы принять, чтобы быть готовой к той правде, что подарила ей суровая северная природа.