Хищники

I   

     Ночной переход был долог и утомителен. Стараясь обходить как можно дальше чужие метки, волчица петляла, боясь нарваться на смертельную схватку с сородичами. Острый нюх, отличное зрение и слух позволяли волчице контролировать окружающее пространство. Законы стаи незыблемы. Чужак не смеет зайти на помеченную территорию. Своя территория - это возможность выкормить потомство и выжить самим. Бесшумно скользя сквозь лесную чащу, пересекая поля с густой высокой травой, она время от времени лакомилась лягушками и мышами, а в предрассветный час удалось загнать даже зайца.

     Добравшись до нейтральной земли, волчица остановилась, принюхалась, поводила ушами, вслушиваясь в звуки, и оглядевшись, улеглась на краю лощины, в кустах пышного орешника. Ее, с недавнего времени, спутник – худощавый, маслатый волк, пристроился невдалеке. 

     Скрестив лапы и положив на них морду, серая прикрыла глаза и задремала. Разнообразные шорохи, время от времени, тревожили ее, и янтарным взглядом она скользила по утреннему небу, по застывшим в неподвижности, на фоне розовеющих воздушных облаков, легким травинкам- метелочкам.  Вот уж и солнце, еще холодным огненным диском, поднимаясь над горизонтом, начинало свой извечный путь. И было в этом пути что-то грандиозно-постоянное, нерушимое, четкое, слаженное и одновременно такое предсказуемо простое. Чтобы не случилось на земле — светило встанет из-за далекого горизонта и горделиво пройдется, щедро одаривая теплом, а порой и нестерпимым зноем все живое. И ход времени тоже был неизменным, прямым, как стрела. Волчица не беспокоилась о будущем, природа оградила животных от этой заботы. Но вот прошлое незримо преследовало серую везде. И редкий сон обходился без тяжелых переживаний, без того, что она сама подскакивала от собственного рычания или скуления. А вздрагивать и томиться невеселой памятью сердца, было от чего.

                II

     Родившись под комлем вывороченного ветром дерева, заваленного сухой валежиной, в компании еще двух сестер и двух братьев, серая, будучи самой крупной и резвой, отвоевывала себе лучшие места возле сосцов матери. А открыв глаза, приобретя способность слышать и вставать на лапы, уже во всю верховодила, подавая задатки сильного лидера.  Мать и отец заботились и берегли свое потомство, обучая всем премудростям нелегкой волчьей доли. Но волчата еще ничего не знали о тяготах этой жизни.

     Первое лето серой было наполнено теплом, сытной едой и беззаботными дневками возле логова, где разворачивались целые игрища с принесенной, кем-то из родителей, полуживой добычей. А нарезвившись и насытившись волчата засыпали вповалку, прижавшись друг к другу.  Недалеко протекал ручей, мерно журча по мелким камушкам, птицы, распеваясь на все голоса, строили гнезда, и ветер, пробегая по верхушкам смешанного леса, срывался вниз, ерошил кусты и затихал где-то в низине сырого оврага.

     К концу лета волчата подросли, окрепли и уже везде следовали за своими родителями на высоких лапах, еще смешные и неуклюжие.  В конце сентября к семейству прибились переярки, и вместе с прибылыми это уже была целая стая.

     Первый, еще недолговечный, снег выпал однажды ночью и волки, покинув окрестности логова, начали кочевую жизнь, нигде не задерживаясь подолгу. Середина осени и начало зимы порадовали отсутствием снега и легким морозцем, который лихо затвердил землю, давая возможность стае легко обходит свои угодья. Как серые тени скользили они в ночи, освещенные лишь тусклым лунным светом, в поисках добычи.  На волчье счастье живности было много. Стая действовала слаженно, четко – умело загоняя лосей, выслеживая кабанов, не пренебрегая, однако, и более мелкой живностью.  Серая набиралась опыта в преследовании добычи, увеличивая свою силу, выносливость и практические знания.  Начало жизни волчицы было прекрасным — легким, сытным.  И казалось, что так будет до скончания ее века.               

     Все изменилось на второй год, зимой, когда вдруг повалил густой непрекращающийся снег. И навалило его столько за несколько дней, что охота стала практически невозможной. Проваливаясь в снег по грудь, увязая в нем лапами, волки не могли угнаться за ускользающей добычей. Длинным ногам лосей и косуль снег пока не причинял неудобств, и они легко уходили от погони. Приходилось перебиваться мышами, зазевавшимися куропатками, но для стаи с большим количеством  переяков и прибылых это – беда. С пустым брюхом доводилось, порой, ложиться спать на дневках. И голод гнал зверей ближе к жилищам людей. Одуревшие, они находили и сжирали падаль, резали бездомных собак, а домашних шавок срывали с привязи и уносили, деля добычу между собой. 

     Здесь впервые волчица увидела смерть двух переярков, залезших во время охоты под крыльцо дома за собакой. Видела, как на визг своего питомца выскочил хозяин и успел закрыть отверстие, через которое влезли серые. А потом, схватив ружье, перестрелял волков. С того случая волчица уяснила, что человек с ружьем опасен, и в последствии, даже на большом расстоянии могла отличить вооруженного человека от безоружного. А еще она уловила и запомнила специфический запах, исходивший от огнестрела, который не спутаешь ни с чем.

     Другим случаем, навсегда отложившимся в памяти волчицы, стал неудачный поход за добычей, когда люди, обороняясь от волков, на тропах расставили капканы. И еще один переярок попал в эту ловушку и был забит.

     Серая все мотала на ус, запомнив, что рядом с падалью может быть капкан или засада из людей с ружьями, поэтому даже будучи страшно голодной, уловив запах гнилого мяса, либо обходила это место, либо становилась с подветренной стороны и тщательно принюхивалась, пытаясь учуять перебитый запах металла или человека. А еще с падалью была связана странная история, когда несколько прибылых поделили между собой увесистый кусок найденного мяса, а потом, корчась в судорогах, околели с пеной у рта.

               

                III

     Так, в ежедневной борьбе за выживание, в ежечасном получении ценного опыта, знаний и умений проходила жизнь молодой волчицы. Но, на излете зимы что-то случилось с серой. Вдруг навалилась истома и нега, отчаянно захотелось свободы. И серая покинула стаю, не в силах совладать с обуревавшими чувствами. Молодые волки, привлеченные ее страстью, дрались до крови, нанося друг другу опасные раны, лишь бы овладеть прекрасной незнакомкой и остаться с ней навсегда.  И вот, самый сильный, самый бесстрашный и самый настойчивый вышел победителем, и сгорая от нетерпения, предъявил свои права. И волчица покорилась красивому, крупному зверю, с большой головой, раскосыми глазами, с серо-бурым окрасом, уловив своим природным чутьем не только недюжию физическую силу самца, но и силу характера, даже лютость, и что только он станет отцом ее будущих детей, и что только с ним она будет до самого конца, до самого смертного часа.

      Так образовалась новая, бесстрашно-неукротимая пара. Наверно посмеялся Создатель, наделив кровожадных, сильных, умных, опытных хищников нежной привязанностью друг к другу, верностью и тонкими эмоциональными переживаниями. Неотрывно волк следовал за своей волчицей, готовый в любую секунду броситься на защиту. А серой представлялось, что она и ее избранник это – одно целое, один живой организм, с общей кровеносной системой и с одним на двоих сердцем. Тонко ощущая любые перемены настроения друга, его чувств, ощущая его боль от полученных на охоте ран – серая готова была делить с ним все. Большое волчье счастье быть рядом на дневке или с наступлением темноты трусить след в след на охоту, обнаружив добычу, загонять ее, распределяя роли, а насытившись, отдыхать, наслаждаясь близостью друг друга. А еще Творец определил всем живым тварям плодиться и размножаться. И все следовали этому незыблемому, вечному порядку. Не осталась в стороне и эта прекрасная пара волков. 

      В урочный час серая впервые понесла. Сначала она почувствовала приятную болезненность и покалывание в сосцах, а потом ее будто придавило к земле, и отяжелевшая она уже не отходила от обустроенного логова на краю лесного болота, дожидаясь своего волка с добычей.

     Вместе с распускающимися березами, народились трое первенцев серой – беспомощные, слепые, ничего не слышащие дымчатые комочки, с тупыми мордочками и крохотными хвостиками. Вылизанные, приглаженные тут же присосались к набухшим сосцам, суча лапками по брюху матери. Волчица в истоме и неге наслаждалась счастьем материнства, зная, что ее серый всегда на страже, рядом с логовом, и только в ночи рысцой уходил на охоту, подальше от пристанища, чтобы к утру принести кормящей маме самую лучшую добычу. 

      Все было правильно в этой, на первый взгляд, простой жизни. Все происходило так, как повелела Природа, и она же обязала бороться за выживание, и как будто проверяла, а как же исполняются ее законы — испытывая хищников голодом и нежной привязанностью к сородичам. Входило ли в планы Природы человеческое вмешательство в волчью жизнь, неизвестно. Или человек – царь природы сам решал, кому жить, а кому умереть, тоже неизвестно.  Только зимние набеги на поселок и близлежащие деревни, люди не забыли. Да и как забудешь зарезанных собак, развороченные курятники, перепуганных лошадей на конном дворе, и страшные фосфоресцирующие глаза во тьме.

      Беда пришла с наступлением жарких дней и душных ночей, когда серая стала оставлять щенят одних в логове, отправляясь вместе с волком за добычей. Делая большой круг, они обходили свои угодья и на нескольких вылазках серая уловила едва заметный посторонний запах. Это ее настораживало, и замирая, она по долгу принюхивалась, прислушивалась и вглядывалась в темноту ночи. Волк, следовавший всегда сзади, вбирая в себя неподвижный воздух — ожидал решения серой. В поисках пищи волчица осторожно следовала дальше.

      И вот однажды, в пылу погони, когда органы чувств направлены только на одно, почудился ей странный шум не свойственный лесам и полям, но охотничий азарт взял верх. Загнав нескольких молодых зайчат, насытившись сами, понесли добычу щенкам. На подходе к логову серая почуяла неладное, сердце нещадно застучало, и она жалобно заскулила. Волк напрягся, готовый в любую минуту вступиться в схватку не на жизнь, а на смерть. А рядом с логовом было полно человеческих следов, источавших специфические запахи присущие только двуногим, и волчат нигде не было. Логово опустело. Волк в сильном беспокойстве и волнении следовал за волчицей по пятам. А та металась по пристанищу, еще не веря в произошедшую беду.   Кинувшись по постылому следу, серая несколько километров бежала в исступлении, подгоняемая страхом и яростью, пока не оказалась у дороги, где все следы обрывались, и отвратительно пахло бензином и резиной.

     В предрассветных сумерках пара волков рысью следовала по пустой дороге в направлении  поселка. Но тщетны были все усилия серых. Сколько они не внюхивались, не вслушивались, следы были потеряны навсегда.

     Волчья душа, охваченная смятением, страдала. Ведь был нарушен порядок, не волками заведенный. Они всего лишь крохотная часть беспристрастной Природы, ее игрушки. А эти пришлые люди, с их отвратительным запахом тоже часть Природы? И почему Природе понадобилось лишать серую материнства, а серого отцовства. Что за странная прихоть? Наверно так думала волчица, вернувшись к пустому логову, и еще раз обойдя окрестности, рухнула в изнеможении, прикрыв свои янтарные глаза.  А волк прилег рядом и нежно лизал горячие очи подруги, пытаясь хоть как-то облегчить ее страдания.

     Лишившись щенят, нужно было немедленно покидать логово, но материнский инстинкт все возвращал серую на прежнее место, и это было большой ошибкой. Однажды в предрассветных сумерках на тропе к убежищу ее волк попал в капкан. Лязгнув стальными челюстями, страшная штука стиснула мертвой хваткой крупную волчью лапу. О, как взметнулся ее друг, завалился на бок, подскочил и вцепился зубами в невиданного металлического зверя, но поняв, что его не одолеть, превозмогая боль, рванулся и заковылял на трех лапах, таща за собой цепь с привязанным чураком.  Такого поворота событий серая не ожидала. Еще одна потеря — это слишком. И прошлый опыт подсказывал, что где-то схоронились люди, и что от преследования им далеко не уйти. В мгновении ока серая подскочила к волку и со всей присущей ей силой, мощными челюстями вцепилась в лапу, раздробив кость, оборвав сухожилия и кожу.  Серый взвыл и ринулся через лес, напропалую, что было силы, на трех лапах.  Сколько они мчались неизвестно, только волк, теряя кровь, устал и свалился, где пришлось. Серая, в приступе отчаянья, лизала и лизала все, что осталось от сильной лапы. Что еще она могла сделать? Если бы могла, то отдала бы все свои лапы раненому другу. А лизнув его в сухой горячий нос, поняла, что дело плохо, что ее серый мучим жаждой и жаром.

     Уже зачинался рассвет, в лесу было сумрачно и почему-то очень тревожно. Серая напряженно вслушивалась в доносившийся издалека лай собак. И лай этот был не поселковых шавок, который серая отлично знала. Это был лай азарта и погони, а значит, следом за псами двигались люди. Уходим, уходим! Волк поднялся, слабый, с кровоточащим остатком лапы, готовый вступить в свою последнюю смертельную схватку, защищая подругу. И пока были силы, они уходили, как могли, но собаки нагнали, и завязалась кровавая бойня. Серая не видела, что происходило с ее волком. Она взяла первый удар на себя сцепившись с кобелем. И полетели кровавые клочья шерсти, и разносилось по лесу свирепое рычание и визг. Извернувшись, не чувствуя прокушенного бедра, серая сжала свои челюсти на шее кобеля, и так крутанула ненавистное тело, что тот, как тряпичная кукла взмахнул лапами и замолк навеки с вырванным куском горла. Только теперь, обернув окровавленную морду, серая увидела схватившихся в неравной борьбе пса и ее волка. Слепая, черная ярость овладела всем существом волчицы, смешанная с горем и страданием по исчезнувшим щенятам и страхом за своего друга. Она, как ураган, налетела на непрошеного гостя, и со всей свирепостью и лютостью вгрызлась в худую спину кобеля, со всем злобным бешенством стиснула мощные челюсти, да так, что хребет хрустнул, как  сухая сломанная ветка и пес обмяк. Волк с трудом свалил с себя неподвижное тело, поднялся весь окровавленный, с жуткими рваными ранами. Уходим, уходим! Серая лизнула его морду, рану на груди. Уходим, уходим!  Потрусила рысцой, потом вернулась к еле ковылявшему волку, опять потрусила, опять вернулась. Уходим, уходим! А тот бы и рад, но не было сил, глаза туманились, тошнота подступала к горлу, а уже совсем рядом слышались спешные шаги и треск веток. И сильный грохот разнесся по лесу, оглушил, запахло отвратительной вонью металла, и ее серый упал как подкошенный. А она в страхе метнулась в кусты и бесшумно, на кончиках лап, растворилась в лесу, осознавая всем нутром, что и волка больше не будет в ее жизни, как не стало в ее жизни волчат.

     Теперь уж ничего не держало здесь серую, и много километров бежала рысцой она в рассветной тишине, ища безопасного места. Достигнув реки, смело вошла в воду и проплыв, вниз по течению, некоторое расстояние, выбралась на противоположный берег. Это было спасением. Даже если у людей были еще псы, то уж теперь след потерян навсегда. Только бы не нарваться на сородичей. Первым делом серая обследовала близлежащие земли и не найдя ничего подозрительного, выбрала местом дневки лесное урочище, посреди большого, с густой травой, поля.  В урочище находился глубокий овраг, на дне которого бил ключ и вода тонким ручейком исчезла в исполинских зарослях крапивы. Найдя укромное место на более пологом склоне оврага, под торчащими корнями огромного дерева, где имелось достаточно вместительное углубление, серая заснула мертвецким сном, поскуливая, вздрагивая и суча лапами.

                IV

     В горе страшнее всего просыпаться. О, какое это было мучение для пробудившейся, в предзакатный час, волчицы. Потеря щенят, потеря верного друга обрушились на нее с новой силой, и, выбравшись из своего убежища на край оврага, она дико и отчаянно завыла, нарушив непреложное правило – одинокие волки никогда не воют. И было в этом отчаянном вое и призыв, и мольба, и надежда, а вдруг услышат ее и прибегут щенята и друг отзовется в ответном кличе. И будет все как было. Но, напрасно взывала волчица. Только обитатели окружающих лесов и полей, услыхав этот одинокий волчий голос в закатный час, вздрогнули.  И все же, в это тихое предвечерье, кое-кем возглас был не только услышан, но, и, явившись загадкой, поманил, повлек за собой.

      В отдалении, на краю леса серая вдруг заметила шевеление, жадно вдыхая воздух, превратилась в зрение и слух. Из-за деревьев и кустов, напряженно вглядываясь в урочище, на небольшую возвышенность вышел волк. Серая насторожилась – если это стая, то нужно ретироваться, но меток она не находила, территория нейтральна. А незнакомец, тем временем, медленно приближался к урочищу. Серая, ощетинившись, заворчала. Скалясь, пригнув голову, глядела исподлобья – готовая ввязаться в драку. И вдруг ринулась на незнакомца первая, а тот, на ее удивление, метнулся в сторону, и, отбежав на значительное расстояние, остановился.  Серая принюхалась к следам и поняла, что опасности нет – это волк-одиночка, как и она сама. За территорию такой самец бороться не будет, ее у него просто нет. Он такой же гонимый, как и она сама. Только ее жизнь разрушили люди, а вот что произошло с незнакомцем неизвестно. Может он был изгоем в своей стае и не выдержав травли сородичей ушел в одинокое странствие, а может покинул стаю сам, освободив место более молодому самцу, а возможно, при трагических событиях, лишился всей своей семьи и теперь бродит одинокий, не находя покоя. Но серой то было все равно. Она не охраняла территорию, но защищала себя. Уходи, незнакомец! Не до тебя. И серая потрусила по выпавшей росе на прокорм, перебиться мышами и молодыми зайчатами, а может яйцами птиц, спрятанными в траве или уже вылупленными птенчиками. И пока она утоляла голод, незнакомец, на значительном расстоянии следовал за ней, попутно перекусывая попадавшейся мелкой живностью. Так и повелось, куда бы ни направлялась серая, за ней всегда, как тень, скользил незнакомец. Поначалу она гоняла его, он отступал, пережидал, а потом все равно приближался, везде следуя за серой. А когда та отдыхала, располагался невдалеке. И серая привыкла к незнакомцу, как привыкают к солнцу или луне и перестают их замечать. Так двое одиноких стали жить рядом, но не вместе, кочуя по лесам и полям – серая всегда первая, незнакомец, на некотором расстоянии, сзади.

               

                V

     Жизнь, конечно, брала верх. Серая осталась жить в этих лесах и полях, не была загнана собаками в засаду к охотникам, не попала в капкан, не была отравлена и избежала кровавой стычки с сородичами за территорию. И нужно было из ночи в ночь добывать себе еду, искать безопасные дневки и все время вглядываться, внюхиваться и вслушиваться в окружающий мир. Жизнь, как жизнь, самая обыкновенная – волчья. Но вот странная штука. В существовании серой появилась какая-то не заполняемая пустота, как если, будучи голодной – глотаешь глотаешь  куски мяса и какая-то часть желудка заполняется до отказа, а другая его часть продолжает саднить и сосать вакуумом до голодной тошноты.  Невозможность до конца исполнить свое материнское предназначение и потеря верного друга, камнем лежали на сердце одинокой волчицы. И только иногда приснится редкий сон, где на безопасной дневке скачут ее забавные волчата и волк, положив морду на лапы, чутко дремлет, готовый в любой миг взметнуться на защиту своего семейства. Но чаще виделось ей — жуткое опустевшее логово, окровавленный друг и натасканные шавки, которых она нещадно рвала на куски. И еще в сны приходили люди, с отвратительными запахами огнестрела, табака и спиртного. Их она люто ненавидела и боялась даже во сне – тихо ускользая, как тень, в приснившиеся лесные чащи. Тяжелы сны волчицы, тревожны. Волк-одиночка, отдыхающий в сторонке, всегда в волнении поднимался и прислушивался к сдавленному рычанию и повизгиваниям серой, не решаясь подойти ближе. 

     Все-таки странно устроена жизнь. Чтобы не случилось в волчьей ли жизни или в жизни человеческой, но придет определенное время суток и всех без исключения одолеет либо сон, либо голод. И все без исключения покорятся этим биологическим законам. И серая ничем не нарушала установленных правил. Вот только, когда загоняла добычу, всегда думала о своих волчатах, о том, как принесет им лучший кусок. Потом спохватывалась, ведь некому и некуда нести еду и в сердце втыкалось что-то тупое, с рваными краями, и, проворачиваясь, причиняло жгучую, нестерпимую боль.

      Как-то, в поисках пропитания, серая трусила по лесу. И вдруг заметила под ногами сухой мох и целое море малюсеньких кустиков, с темными ягодами–горошинами. Она отщипнула ягоды вместе с листочками и от удовольствия прикрыла глаза – так свеж и хорош был вкус ароматного лакомства. И тут же пришла мысль о том, что волчата тоже могли бы пастись на этой делянке вместе с ней, если бы люди не вмешались в их волчью бедовую жизнь, обрушив эту самую жизнь до основания. Серая тихо заскулила. Тут же всполошился волк-одиночка, зорко всматриваясь в сивогривую волчицу. А серая постояла, переждала жгучую боль в сердце и побрела дальше, продолжая обкусывать кустики. Делянка оказалась большой, почти в гектар величиной. И если бы кто-то посмотрел со стороны, как кровожадные хищники, смахивающие на заправских коров, щиплют травку, то крайне изумился бы, до того удивительным было это зрелище.

     Но, вкусная трапеза, вдруг, прервалась далеким волчьим воем, на который с разных сторон отозвались другие голоса, то хищники вышли на охоту, и, перекликаясь, давали знать о своем местоположении другим стаям, чтобы в пылу погони не столкнуться на чужой территории. Серая, слушая эту какофонию, в напряжении застыла. Одинокие волки не воют. Надо уходить. И она трусцой засеменила по матовым ягодам черники, а вслед за ней двинулся ее провожатый, внимательно всматривающийся в бархатную черноту ночи.

     Эх, занесла их нелегкая на чужие угодья. Одиночки должны убраться отсюда как можно быстрее и как можно дальше.  Но, навстречу им уже неслась разъяренная стая волков, готовая все сокрушить на своем пути. Серая, мгновенно оценив ситуацию, ринулась в другую сторону от преследователей, маневрируя между деревьями, и чувствуя, как след в след, мчится за ней волк-одиночка. Когда стая вытеснила их со своих угодий и отстала, серая рысцой потрусила дальше, решив найти более безопасные места для жизни.

     Вот уж и утро занялось зарей и тихие туманные поля, с редкими деревьями, потревожились движением двух странствующих призраков – одиноких, неприкаянных, которым, согласно инстинкту, и нужно-то было всего лишь выжить. Зачем? Для чего? Неизвестно. Нужно и все.

     А вот и лощина  и мягкая трава, и уютное место под кустом орешника. И так хочется, прикрыв глаза, провалиться в сон, где привидятся щенята-малыши и ее волк – здоровый, сильный и такой надежный.

                VI

     Серая проснулась от того, что изменилось направление и сила ветра. Поднявшись среди кустов орешника, волчица огляделась – одиночка дремал в сторонке, от ветра клонилась трава, ерошились кусты и что-то знакомое и такое страшное почудилось ей в дневном воздухе. Вглядываясь в поле и раздувая ноздри, серая вбирала в себя запахи с подветренной стороны. Сначала она уловила человеческий дух, смешанный с запахом огнестрела, а потом увидела и самого человека. Серая, оскалив зубы, тихо заворчала. Волк-одиночка вскочил всполошенный, и, заметив человека, напрягся. 

     А тот шел через поле — вооруженный, беспечный, ничего не подозревающий. О, как взыграла волчья кровь. Сколько воспоминаний таких еще живых и страшных поднялось в душе серой. Волчица, дрожа от ярости и напряжения, ждала удобного момента, чтобы выскочить, как молния и свалив с ног, перегрызть глотку этому человеческому отродью. О, как люто она ненавидела!

     Одиночка, уловил готовность серой напасть на человека, остро чувствуя каждое вздрагивание мускулов волчицы, ее нетерпение. В тоже время, ощутив всей кожей, в ее движениях, в ее напряженном взгляде, что-то такое, что не укладывалось в обычное волчье поведение. Голоден – охотишься, устал – спишь, пришла пора заводить семью – заводишь, проник чужак на твою территорию – вступаешь в схватку.  Было что-то такое в серой, что противоречило звериной природе, что-то, что невозможно было объяснить голодом, борьбой за выживание.  Не было у волка способности разложить по полочкам свои ощущения, и не было опыта для понимания этой чужеродной энергии, исходившей от серой, которая роднила ее, скорее, с человеком, чем с сородичами. Ведь в волках режущих свою добычу нет злобы, нет ненависти, нет мстительности, а есть предопределенность жить так, а не иначе. Жить по инстинкту.  А в серой клокотали, кипели все чувства присущие, казалось, только людям и которые так не понятны были волку одиночке, вызывая в нем дрожь и волнение.

      А человек, ничего не подозревая, приближался к кустам орешника, намереваясь с левой стороны обогнуть лощину. Ах, если бы он только знал, что в это самое время две пары желтых, кровожадно-звериных глаз, скрытых густой листвой, наблюдали за каждым его движением.

     Предвкушая легкую добычу, серая поджидала, когда охотник поравняется с ее укрытием и спокойно вышла на встречу. От неожиданности человек застыл на месте, и, встретившись взглядом с янтарным блеском очей, и видя боковым зрение, как еще один волк, словно в замедленном кино, вышел из кустов орешника, вперив зловеще-желтые глаза в несчастного – напрочь забыл о ружье, мертвея от страха. 

      У серой, наблюдавшей за бескровным лицом, с крупными струящимися каплями пота, странным образом исчезло напряжение. Она просто смотрела, как будто раздумывала, а стоит ли ей трудиться, перегрызая глотку этому недотепе.  Человек же, обливаясь потом и почти теряя от ужаса сознание, вдруг почувствовал, что все зависит от этой пары янтарных глаз, и, что тот, второй, только ждет сигнала, чтобы разодрать его слабое, тщедушное тело.  А тело это оказалось настолько слабым, что физиологические процессы дали сбой, и волчица уловила запах человеческих испражнений, смешанный с запахом животного страха, сочившегося из всех пор несчастного. Она еще стояла, вглядываясь в безумно-расширенные зрачки человека, а потом скользнула как тень в густую траву и исчезла, уводя за собой волка-одиночку. Ей самой было непонятно ее действие, но видимо где-то глубоко, от предков, на генном уровне, заложилось знание, что лучше обойти это человеческое отродье за три версты. Обойти, даже если он оказался самой легкой добычей в мире.

     Когда волки ушли на значительное расстояние, со стороны лощины раздались запоздалые выстрелы, заставившие их вздрогнуть. То царь природы в собственных испражнениях удирал прочь, стреляя на ходу и распугивая все живое, еще не веря в свое нечаянное спасение.

                VII

     Волкам неведомо было о том, какой грандиозный переполох  вызвал рассказ горе-охотника, о нападении на него двух матерых, и о том, как он героически отбился, чуть ли не ранив одного из них. Случай оброс подробностями и такими несусветными небылицами, что тщедушный шестидесятилетний мужичонка превратился в местного героя. Однако, герой умолчал о загаженных штанах, которые он, прежде чем войти в поселок, тщательно выполаскивал в местной речушке, страшно боясь нарваться на знакомых рыбаков.

      А слухи уже наворачивались, как снежный ком, и когда этот ком докатился до местной администрации, то речь уже шла о волках-людоедах. Было принято решение о срочном уничтожении матерых, и выводка, если таковой имеется.

     Не знали человеки, что эти двое волков ничем не повязаны – ни логовом с волчатами, ни территорией, ни любовными отношениями друг с другом. Они, как два вольных ветра, носились по полям и лесам, отягощенные лишь своим прошлым жизненным опытом и страшными воспоминаниями. И как охотники не старались, выйти на след матерых не удавалось. Псы, беря след, петляли, бегали по кругу, натыкались на места дневок, но никакого гнезда с выводком так и не нашли. Вабильщик, подражая голосу волков, тщетно драл глотку, пытаясь приманить предполагаемых волчат, но затея не увенчалось успехом. Волки вроде и были, но вроде их и не было. 

     А серая, почуяв странную активность людей, стала еще осторожнее. Она принюхивалась к таким знакомым, по страшным событиям, следам и осторожно двигаясь по запаху, как будто собирала информацию о противнике. И если бы кто-то посмотрел на это со стороны, то мог бы возникнуть странный вопрос – а кто на кого, собственно, охотится? Люди на волков или волки на людей?

     Заслышав однажды вой вабильщика, серая бесшумно, на кончиках лап, кралась ближе, а учуяв  человеческий запах, скалила зубы, готовая броситься на этого чудака, но отступала, по опыту зная, что, возможно, недалеко схоронилась засада.  А в один из дней волки обнаружили молодую косулю, угодившую в капкан, поставленный на хищников. Бедное, измученное животное, обессилев, уже не пыталось освободиться от страшных оков. Для волков же это событие обернулось ужином, без усилий и напряжения.  А волчица, помня все случаи, связанные с капканами, перестала ходить по своим старым следам.

                VIII

     В жизни серой, в ее мироощущении, под воздействием пережитого, произошли странные перемены – она боялась и ненавидела людей, но в тоже время ее, удивительным образом, тянуло к ним. Ведь люди были единственной, хоть и очень призрачной, нитью, связывающей ее с исчезнувшими детенышами.  И   даже удаленность от тех мест, где разыгралась трагедия, не ослабляли эту связь, подогреваясь тоской по утраченному семейному счастью.

     А еще серая не могла осознать той небывалой активности человеков, преследовавших ее и волка-одиночку буквально по пятам.  И чудилось волчице во всей этой суете что-то знакомое, болезненно-беспокойное, что никак не хотело складываться в ясную картину, а мелькало в сознании, раздирающими сердце ощущениями и отрывистыми кадрами – волчата, люди, пустое логово, замертво упавший друг.  Не зная ничего другого, серая пыталась увязать агрессивную активность людей с исчезнувшими волчатами, и все кружила и кружила недалеко от поселка, ловко уходя от преследователей, оставляя пустыми капканы и ловушки. 

     На что надеялось одинокое волчье сердце? Ощущая тепло уходящего августа, предчувствуя изменения в природе, серая не осознавала стремительного течения времени, которое своей быстротечностью меняло жизнь вокруг. Не могла серая осознать, что дети ее, если они еще живы, уже подросли, превратившись в неуклюжих длинноногих волчат, и что возможно они даже и не признают ее. Но волчица не ведала этого, в ее сознании, дети жили маленькими и беспомощными, требующими заботы и ласки. Не было у серой способности до конца понять эту трагическую историю, со всеми возможными исходами. Зато в борьбе за выживание, практический, повседневный опыт стремительно рос, оставляя ни с чем преследователей, со всеми их уловками, хитростями и приспособлениями. Так серая вдруг поняла, что самые безопасные места для дневок это —  места вблизи поселка, где никому и в голову не приходило искать хищников. И серая ловко приспособилась отдыхать под носом у людей, чувствуя свою защищенность и безопасность.

      Неизвестно, долго бы это продолжалось или нет, но странный случай потряс однажды все существо серой, заставив сняться с места и покинуть навсегда эти края.

       Как-то, на исходе ночи, волчица уютно устроилась на дневку. Свернувшись клубочком, хотела уж было задремать, но вдруг уловила еле слышные звуки, похожие на писк небольшого животного. Насторожившись, поводила ушами, принюхалась и потрусила на звук, ведя за собой волка-одиночку. И чем ближе она подходила, тем резче в нос бил запах крови и страшное беспокойство овладело серой. А подойдя к тревожному месту, с примятой травой, в предрассветных, еще густых сумерках, увидела нечто – от чего просела на лапах, прижав уши и пригнув голову, оскалилась. В траве лежало крохотное существо – голое, в запекшейся крови, синюшное от холода.  Скрюченные конечности вздрагивали, когда существо извергало слабые звуки, и сморщенное, старческое личико кривилось, гримасничало, а слабое тельце, с кровавой длинной пуповиной, дергалось от укусов насекомых. 

     Серая, оправившись от страха, принюхалась и подошла ближе. Да это же детеныш, но только не волчий, а человечий – слабый, беспомощный, голодный и умирающий. Волчица тихонько заскулила, лизнула маленькую синюшную ножку.  Волна нежности захлестнула ее с головой, и показалось, что тут же приятно закололи сосцы и начали наливаться молоком.  Серая легла рядом, облизала беспомощное тельце, обвила его собой, согревая, защищая и предвкушая, как отнесет детеныша в логово и употребит все свое неистраченное материнство для спасения, теперь уже ее, малыша.  А волк-одиночка, стоя невдалеке, наблюдал за этой удивительной картиной, не решаясь подойти. Но и он осознал, своим волчьим нутром, что это не добыча, а маленькое, беспомощное существо, которому требуется уход и забота. Подойдя ближе, он лег рядом в позе сфинкса, зорко всматриваясь в окрестности и чутко внюхиваясь в предрассветный воздух, почувствовав себя важной частью образовавшегося семейства. Серая же, уловив перемены в волке-одиночке, впервые за все время с нежностью посмотрела в его глаза, вдруг ощутив, что этот волк — ее семья, ее друг, ее защитник, и на время окунулась в спокойное счастливое состояние, когда-то познанное и такое далекое, но не забытое.

     А младенец, согретый вылизанный, на время затих, а потом слабенько пища, зачмокал беззубым ртом, вытягивая губки в поисках еды. Волчица забеспокоилась, заскулила. Одиночка поднялся, внимательно глядя на серую.  А та поняла, что не в ее силах вырастить человеческого детеныша, что еще немного и он погибнет от голода.

     Волчица поднялась, осторожно подхватила мощными челюстями младенца и потрусила к поселку. В шаге от нее следовал волк, готовый вступить в любой неравный бой, ради своего нового семейства. Странно было бы увидеть, как два огромных волка бесстрашно трусили по безлюдной, тихой улице и в пасти одного из них, колыхая ручками и ножками, висел младенец.

     Миновав несколько жилищ, волчица остановилась у дома, где удивительно пахло яблоками, смородиной и еще чем-то, вкусно- незнакомым. Постояв несколько секунд возле распахнутой калитки, будто раздумывая, она медленно двинулась по вымощенной дорожке, к ступенькам крыльца. Из открытого окна, с цветастыми занавесками, веяло неизвестными запахами. Серая принюхалась, положила младенца на крыльцо, а тот, собрав последние силенки, что есть мочи закричал. Волчица занервничала, лизнула детеныша, когда же в доме послышались торопливые шаги и через окна брызнул свет, отпрянула, и, отбежав на некоторое расстояние, остановилась, напряженно всматриваясь в сумерки, окутывающие крыльцо. В образовавшемся прямоугольном проеме, льющем золотой свет, возникла молодая, стройная женщина. Подслеповато щурясь, тревожно вгляделась в пищащий комок, сделала шаг в сторону, чтобы свет упал на то, что лежало на дощатом полу. А разглядев, всплеснула руками, запричитала, упала на колени, сорвала с плеч накинутую кофту, и осторожно закутав малыша, прижала его к груди. Не вставая с колен, женщина осмотрелась по сторонам и увидела в нескольких метрах от крыльца двух огромных (как ей подумалось) собак, внимательно наблюдавших за ней.  Женщина обомлела от пронзившей ее мысли: «Царица небесная! Это же собаки принесли ребенка!»

      Волки, пристально вглядываясь в лицо молодой женщины, постояли еще какое-то мгновение, и, сверкнув напоследок глазами, будто прощаясь, потрусили в конец тихой улицы, постепенно растворяясь    в утреннем тумане.

                КОНЕЦ      
5 января 2018г