Зорба

     Как-то старая дворняга,  клокастая, хромая, с драным ухом и с подслеповато-старческими глазами, поведала Зорбе о его происхождении. Мать Зорбы, оказывается, была породистой овчаркой, жила при хозяине в свободном и чистом вольере,  имела какие-то медали, грамоты и награды. Зорба плохо понимал, что это за штуки, а старая объяснить толком ничего не могла. Может сама не знала, а может память стала подводить ее и Зорба по своему представлял себе эти непонятные вещи  в виде ароматных косточек, кусочков сахара и таящих в пасти сосисок.
     Хозяин матери, время от времени, приводил породистых, норовистых  кобелей, и через некоторое время на свет появлялись щенята слепые и беспомощные, которых мать ревностно вылизывала, выкармливала, а когда они прозревали и начинали шалить – учила уму разуму, любя наказывала, наслаждаясь теплом маленьких пушистых комочков. 
     Но счастье материнства длилось недолго. Приезжали какие-то люди и через сетку вольера разглядывали щенков.  Мать,  ощетинившись, грозно рычала, показывая  клыки – чуя неминучую беду.  Хозяин уводил ее и запирал в сарае, а она рвалась, металась, бросалась на дверь,  моля собачьего бога оставить ей детей. Но бог бездействовал. Сначала она теряла одного двух, а потом и все остальные дети исчезали бесследно.  И каждый раз, без сил, лежа в своем вольере, положив морду на лапы, она тихо скулила, тоскуя о своих щенятах.
       Однажды, в конце весны, когда пернатый мир, построив гнезда, начал высиживать птенцов, по случайному недосмотру, вольерная дверь оказалась незапертой.  Мать Зорбы, покрутившись по двору и саду, нашла лаз и выскользнула на свободу. Первый раз, без хозяина, оказавшись одна на улице, она сначала испугалась, но лавина запахов одурманила ее, увлекая все дальше и дальше от дома.  А потом случилась любовь. Сердце матери захватил молодой бездомный пес – большой, добрый, игривый. Несколько недель счастья вместили в себя огромные поля, теплый песок у реки, сказочный лес  с перешептыванием  исполинских деревьев, веселое пение птиц и ласковые глаза друга.  Мать Зорбы понесла. Счастливые, они мечтали о появление щенят в подвале старого, заброшенного дома – в глухой, забытой богом деревне, где не было ни одной человеческой души, кроме случайных охотников.  Радостно-беззаботные счастливчики гонялись  друг за другом, грели бока  на солнышке  и мышковали в полях. 
Но однажды, в поисках прокорма, они  забрели на помойку, на краю поселка. Поедая вкусные объедки, мать Зорбы услыхала знакомый голос, который звал ее по имени. Обернувшись, принюхалась.  И  узнав хозяина,  с визгом кинулась к нему поделиться своей радостью,  не обратив внимания  на человека рядом  – зловещего и недоброго. А друг, захлебываясь, истошно лаял, но мать Зорбы, от переполнявших ее чувств, не смогла разобрать послание. Она подскочила к хозяину и уперевшись лапами в его грудь, лизнула лицо, затявкала, заерзала, делясь всем пережитым, не заметив, как  на ошейнике замкнулся карабин. 
     Друг, заходясь в неистовом лае, грозно подскакивал ближе. Что-то щелкнуло и раздался невероятный грохот, запахло отвратно-металлическим.  Мать Зорбы ничего не поняла и только слышала пронзительный визг друга, и видела как он,  крутанувшись,  упал на бок, тяжело дыша.  Видела, как подошел человек и засунул странную палку в ухо беспомощного пса, и опять раздался  оглушительный грохот, отдающий во всем теле, и снова  в нос  ударил едкий запах. Словно в дурном сне она наблюдала, как человек ткнул  сапогом в живот ее притихшего дружочка, сплюнул,  и,  закинув страшную палку через плечо, отошел.
     Мать Зорбы, что есть силы, рванулась к безмолвно распластанному телу, уловив приторный запах крови. Не обращая внимания на поводок, не чувствуя  душившего ее ошейника, она лаяла, кашляла, задыхалась, но изо всех сил тащила хозяина за  собой, пока тот,  не изловчился, и со всей силы, несколько раз, пребольно хлестнул  ее свободным концом поводка. Мать Зорбы охнула, завалилась на бок, и, зайдясь от резкой боли, тоненько, истошно завизжала. Хозяин замахнулся, грозно прикрикнул, дернул поводок. Вскочив, с саднящим боком  и темнотой перед глазами, она засеменила рядом с ногами хозяина, боясь оглянуться назад.
     С тех пор в душе матери Зорбы поселилась тоска. Она возненавидела свое жилище, эту сытую жизнь, людей приходивших к хозяину, стучавших по сетке вольера, посвистывающих, причмокивающих. Отяжелевшая, она уползала в дальний угол, за  будку,  и оттуда, с тревогой, наблюдала за передвижениями во дворе. Она мало ела, изредка пила и тосковала  тосковала по своему другу   –  большому, веселому и доброму.
     На исходе августа, в предзакатный час у нее сильно заболел живот, и появились один за другим шесть щенят   – маленькие, скользкие, милые комочки. Ослабевшая, в приступе отчаянья  и предчувствия скорой беды, мать Зорбы вылизывала мордочки, спинки и животики. А сердце ныло, сжималось и слезы подступали к горлу.
      Предчувствие оправдалось.  Явился хозяин, одним махом сгреб щенят в корзину и ушел. Мать Зорбы  ничего не смогла сделать, только подползла к сетке вольера и, уткнувшись в нее мордой, жалобно заскулила. Через несколько мгновений, услыхала глухой удар по дну большого бака, беспомощный писк щенят и шум льющейся воды.  Не понимая происходящего она  забралась в будку, дрожа всем телом, толи от ужаса, толи от холода, но чувствуя  своим собачьим сердцем, что деток больше нет, как не стало ее друга.
     Ночью, когда взошла большая луна, она родила еще одного, последнего щенка – Зорбу, и всю свою неистраченную  любовь, смешанную с горечью и тоской  обернула в искусное спасение единственного сыночка. Пряча его в глухой будке, она почти целыми днями лежала рядом с ним, положив голову на порожек входа, зорко следя за хозяином и за приходящими людьми. Мать Зорбы понимала, что пока сынок сыт, никто не услышит его писка и поэтому она много ела и кормила кормила малыша.
     Но долго так продолжаться не могло, Зорба прозрел, окреп, стал вылезать наружу, и как мать не старалась, хозяин увидел щенка – большого, чернявого, лобастого. Все приходящие люди и сам хозяин дивились собачьему уму и изворотливости.
     Зорба плохо помнил свою жизнь с матерью, только когда наваливалась тоска, вдруг ощущал тепло мягкого живота и необыкновенный привкус молока, как-будто мать закрывала его своим телом от всех напастей. Но вот день, когда пришли   за ним, врезался в память навсегда.  От человека пахло чем-то незнакомым и тошнотворным, но Зорба думал, что это игра, а  мать рвалась и стенала в сарае, ненавидя хозяина и всех людей на свете. По рассказу старой дворняги, она больше не понесла. Хозяин оказался скуп и расчетлив – теперь  мать Зорбы была ему не нужна.  Явился уже знакомый человек с железной палкой за спиной, и она поняла, что это конец. Безропотно дала себя вывести в лес, спокойно сидела, не скулила, не ныла, только внимательно смотрела в глаза хозяина, стоявшего в сторонке, и видела, как дрогнули мускулы на его лице, и как он отвел в сторону глаза, не выдержав собачьего взгляда. А потом  горячим обожгло голову и матери Зорбы показалось, что она проваливается в сон.
     Зорба рос в небольшом дворе, с десятком глупых  куриц и одним петухом. Хозяин был вечно пьян, и вспоминал о нем, только когда выпить было не на что. У хозяина имелась жена – сварливая, злая баба, бесконечно пилившая мужа за нехватку денег, за пьянку, за приведенного пса. Говорила, что этого волкодава не прокормишь, и, что надо его усыпить, а вместе с Зорбой усыпить и самого хозяина, и, что это будет большая выгода и профицит.
     Зорба жил  впроголодь. В желудке постоянно была пустота, изредка заполнявшаяся едой. Невесела цепная жизнь. И только хозяйский сынок, милый мальчуган лет восьми, любил Зорбу, тайком приносил ему не съеденную кашу, яйца, картошку, а иногда даже сосиски. Мальчишку он обожал всем сердцем, и когда никого не было дома, они затевали игры на заднем дворе – с палкой, с мячом и с «летающей тарелкой».
     А потом что-то произошло. Хозяин исчез. Зорба почуял недоброе, особенно после того, как в дом пришло много народу и из форточек потянуло спиртным и прокисшим салатом. Позже прибежал мальчуган, обнял пса за шею и, заплакав, уткнулся  в густую собачью шерсть. Зорба растерялся. Тихо заскулил.  И осторожно слизывая соленую влагу  с лица друга, пригорюнился.
     Рано утром пришел человек, стукнул в окно. На крыльцо вышла сонная хозяйка, уняла заходившегося лаем Зорбу, привязала к ошейнику веревку и, вручив ее человеку, вернулась в дом.
     Зорба сначала шел с незнакомцем, потом с ним же ехал в машине и очутился во дворе, пахнущим куриным пометом, кошками , чем-то незнакомо-кислым и еще чужой собачьей жизнью.  Встретила их ветхая старуха, источающая запах печки и сигаретного дыма. А еще от нее пахло старостью, недолговечностью, отчего у Зорбы по спине прошел холодок. Опять он был посажен на цепь, но жизнь началась совсем другая. Старуха оказалась доброй, заботливой, кормила до отвала, и помимо  этого, частенько, запустив морщинистую руку в карман, давала с ладони что-нибудь вкусненькое. Так они и жили – он охранял, она кормила и ласкала. Зорба искренне привязался к старухе, иногда вспоминая маленького мальчика -  доброго дружочка по играм и забавам.
     Но вот в одно  холодное  весеннее утро, старуха не вышла,  как всегда, из дома с миской еды в руках, не вышла она и к вечеру, и Зорба, чуя недоброе, истошно завыл. Только к концу третьего дня, появились  люди, подъехали машины, началась непонятная возня и суета. Зорба рвался на цепи, не притронувшись к, подсунутой под изгородь, еде. Он защищал, он сигналил, он выполнял свой долг. Люди вынесли из дома нечто большое, завернутое в целлофан, но даже через него Зорба учуял запах печки и сигаретный дым, но смешанный с запахом тлена. И он завыл – дико, отчаянно, страшно. Что еще он мог сделать для старой доброй хозяйки.
     Потянулись беспросветные дни одиночества. Забрали кур и кошек, и Зорба ждал, что придут и за ним и  решат его судьбу. Но время шло, он сидел один на цепи, опять впроголодь. Ночью ему не спалось, он слушал, как ветер шуршит сухой прошлогодней травой, скрепит старой березой у дороги, и, вспоминая рассказы старой дворняги о его матери и отце, о братьях и сестрах, грустил о них, грустил  о хозяйке, о ее добрых старческих руках.
     Изредка приходил человек, подсыпал еду и подливал воду, и Зорба, в надежде, ждал, что тот заберет его к себе, но человек уходил, появляясь опять только через несколько дней. Иногда наведывались чужие люди, смотрели на мечущегося и лаявшего Зорбу и,  постояв, уходили. Медленно тянулись собачьи дни и ночи. Зорба страшно затосковал.  Одурев от одиночества, он целыми днями  крутился на цепи, пока однажды, торчащий из земли корень так ограничил его движение, что теперь  он не мог  подойти даже к воде. Зорба приготовился умирать.
        Когда ушла луна и взошло солнце,  подъехала машина. Из нее вышли двое – женщина и мужчина. Женщина бесстрашно подошла к лающему Зорбе, распутала цепь, дала корм, подлила воду. Трепала за холку, заглядывая в глаза, что-то ласково говорила. Зорбе женщина понравилась. Понравился  ее запах – ивовый, горьковато-свежий. Затеплилась надежда, что возможно она будет его хозяйкой. Но женщина уехала, вернувшись вновь спустя два дня - с  мясным бульоном и  сладкими косточками. Появилась, чтобы   исчезнуть. Зорба не знал, дождется ли он ее снова.
    А холодная весна студила Зорбины лапы, проникала сыростью в густую шерсть,  очень хотелось есть, но больше всего Зорба страдал  от того, что он никому не нужен.  В одно хмурое, холодное утро пошел снег. Зорба наблюдал, как  валят с неба  огромные снежные лохмотья, шурша молоденькими листьями ивы, быстро покрывая белым саваном, еле проклюнувшуюся,  зеленеющую траву . Пес застыл.  Тишина. Только шорох снега, да  горьковатый ивовый запах витал в воздухе.  Сжалось, заныло  сердце. Хотелось Зорбе бежать без оглядки далеко далеко, туда, где ждет его собачье счастье и куда не пускает  проклятая цепь…
      После снегопада пришел человек, приносивший изредка еду, вывел Зорбу со двора.   Забыв о голоде, он гордо зашагал рядом, как ему подумалось, с новым хозяином. Они шли полем, потом перелеском, Зорба искренне не понимал, куда же они иду, ведь жилище этого человека совсем недалеко от дома старой хозяйки.  Человек привязал Зорбу к дереву, вытащил из кармана горсть корма и сыпанул на покрытую снегом траву. Зорба без аппетита  понюхал, что-то скользкое,  холодное заворочалось в животе, и он тихонько заскулил.  Потрепав Зорбу за холку, человек  сказал: «Прости, брат».  Сняв с плеча ружье, приставил его к голове Зорбы. Тому подумалось:  «Может он хочет поиграть?»
     Острая, горячая боль прокатилась по всему телу. Зорба побежал от этой боли со всей присущей ему прытью, и становилось все легче и легче. Зорба  несся  уже по цветущему солнечному лугу, а навстречу, из травы, поднялись мать, отец и гурьбой высыпали его братья, сестры. Обступили, облепили, терлись, визжали, радуясь Зорбиному приходу. Так значит соврала старая, все живы, все счастливы, и Зорбиной радости не было края. Ведь теперь исчезла боль, исчез  голод, исчезли одинокие страшные  ночи и дни, и есть где и к кому приклонить голову. А еще Зорба подумал, что обязательно найдет старую хозяйку в этом большом, безмятежном и всегда солнечном мире.



                Конец

Май 2016 года