Тургенев, Чехов и другие entre nous - 1

        - Ну так что у тебя за гром средь ясного неба, Анюта? Все молчиш/ь.
  - День-то какой золотой! Такая красота, что не хочется, знаешь… На носу Новый год, а такая теплынь! Наряжала сегодня елку – иголочки тоже прямо золотые под солнцем, пришлось штору совсем задернуть. Долго не простоит, бедненькая…
  - Да уж, можно подумать, бархатный сезон возвращается!
   Зинаида Александровна еле шевелит губами, откинув голову – так тепло, хорошо, и говорить не хочется, в самом деле. Семнадцать градусов в тени, на солнце - «Итальянский полдень»! «Хорошая картина незнамо кого, но не Репина!» (Шуточка из подарочного набора дочки: понавезла вкусностей, посидела пять минут и укатила - свои у молодых празднования...) Но какие мы с Анютой молодцы, что выбрались в парк...
  Две подруги, очень давно когда-то одноклассницы, давненько уже пенсионерки, отдыхают на скамеечке в тенечке. Ах, как же хорошо «в краю магнолий»! Солнышко все равно пробивается сквозь субтропическую зелень… нет, не магнолий, а… незнамо чего?! 
  Хотя Зинаида Александровна по учительской привычке предпочитает точность. Картина - Брюллова! Дерево – криптомерия. И Аня хотела что-то рассказать, негатив какой-то. Но может и правда не надо, а то еще разнервничаемся обе… О, какая трава на газонах свежая, яркая! И яркие курточки детей мельтешат повсюду… они на ходу срывают их, бросают на колени матерям, бегут, бегут себе куда-то… 
  Аня, Анна Александровна, бесхитростная, бессемейная, рыхлая, нынче грустит, все вздыхает. «Аптекарские труды таки превратили милашку в меланхолика!» – в который раз досадует Зинаида Александровна:
   - Дома не сидится, опять кого-то в своей аптеке подменяла! Вот и результат! Эх, прекрасная ты моя провизорша, принцесса на горошинках-таблеточках! Ну так что стряслось все-таки?
     Но подруга молчит, даже на «принцессу» не откликается. Нет, не интригует, ищет слова и силы, - с утра, жалуется, давление скачет! Наконец, отвернувшись, бесцветным, тихим голосом начинает повествовать о страшном…
   - Да неважно, как ты в том районе оказалась. Ты по делу! И погромче! – морщится Зинаида Александровна, еще не забывшая, как надо взбодрить мямлящих у доски троечниц.
   - …вот и представь, идут себе под ручку, тесно-тесно друг к другу прижались! Голубки, за километр видно… Останавливаются, он ее чмокает, еще сильнее прижимает к себе. Так и стоят, смотрят друг на друга! А она не моложе нашей Надежды нисколько! Ну нисколько! Такая седая, голубовато-седая стрижечка, морщин полно… Одета хорошо, модно, худенькая такая… А Геннадий увидел мой раскрытый рот, наверно, и говорит вроде как с улыбкой: «Это моя любимая женщина. Давно и очень, очень любимая. Можешь такое понять, Рудакова? Но нашим с ней семьям об этом знать не обязательно!» И эта седая кивает, тоже улыбается мне: «С наступающим!» Представляешь? Ну просто не знаю, что и думать…
   - Они тебе дали выбор, что думать? Голубки, сама ведь говоришь! Ну и что уж такого?
   - Нет, ну как это, обоим за семьдесят… Генка же за Надей, нашей красавицей, чуть ли не с первого класса бегал, помнишь? Что она скажет – закон! Всю жизнь за ней, как за каменной стеной…
   - Вот за каменной стеной и бегал! Теплом она его никогда не баловала, с ее-то девизом: «Лучше подставлять щеку, чем целовать!» Тоже вспомни!
     Зинаида Александровна хмурится, вовремя умолкает. Конечно, многое можно было сейчас выудить из памяти, но их девчачьи, девичьи, семейные денечки десятилетиями бок о бок - все они поблекли, выцвели, как школьные фотки! Все женское, жизненно когда-то важное будто в море ухнуло, и уж не сыскать там какие-то раритетные страсти-мордасти… Обратились в глупенький ржавый лом! Хотя родное, «самое синее в мире» иногда и возвращает кое-что в целости и сохранности! Зинаида Александровна чуть улыбается, вспомнив, как после недели поисков ее немецкие очки-хамелеоны (страшно дефицитные в ту пору!) выудил незнакомый дядька с аквалангом - дочка нечаянно утопила, руками размахалась. И ни царапинки, вот ведь как…
      - Вот ведь как сумела устроиться! Да, всегда Надечка наша сама по себе. В пароходные круизы одна ездила… два раза… - Анна Александровна тоже ограничилась коротенькой ремаркой.
      Подруги замолчали, задумались. Слышнее стала вкрадчивая шелестящая ритмика близкого моря, щебет пташек и ребятишек в парке… Солнечные лучи сквозят между пышнобоких криптомерий такие горячие… И светлоглазый улыбчивый Генка Муравьев из параллельного класса горячо обнимает какую-то седовласку, забыв о нестареющей красотке-супруге… Доныне эдакой жгучей брюнетке – краску, хвалилась, всегда покупает одной какой-то французской марки, дорогущую! А вот брюхо отрастила побольше Анютиного, никакими сшитыми на заказ нарядами не скроешь… Зинаиде Александровне смешно и даже немножко, совсем немножко завидно - седой Надюхиной сопернице!
     Но омрачают другие воспоминания. «Жена не стена, можно и подвинуть!» - это дочь сегодня пошленько так посмеивалась. Сама развелась раз и другой, теперь любовника хочет развести, «заняться мужчинкой всерьез», «двигаться вперед», сообщила… Знает, я всегда за внуком-студентом как-то присмотрю, накормлю, по крайней мере… Еле родила эту цацу, долго не получалось… рады радехоньки были с мужем! Баловали, разумеется, а теперь она вон что устраивает! Говорит, хочет «просто быть счастливой». Но счастье это такая вещь, это… Вот ведь посверкает новогодняя елка – и сохнет потом на мусорке. Всё так непрочно, все мы и, главное, наши чувства! Муж дочку-то очень любил… а вот меня в последние годы… Эти его ужасно недовольные, постепенно точно в мозги вросшие морщины на переносице! А потом у него, майора милиции, на работе произошел теракт… Вспоминаю часто беднягу, хотя и не каждый день.
     Теперь уже Зинаида Александровна вздохнула, машинально нащупывая в сумке валидол, утешительный стариковский ледок-леденец... Иногда даже такое кажется: муж все равно ушел бы из семьи, даром что напевал ей тенорком «О, голубка моя», как познакомились. Все гуляли… и раз даже в этом самом парке! Брызгались друг на друга, охлаждались у фонтана… На ней был тогда… ну да, ситцевый сарафанчик розово-лиловый такой, с абстрактными узорами, любимый… очень ей шел! Но мужчины в «бальзаковском возрасте» начинают прямо с ума сходить… Так все меняется, «движется вперед» куда-то! Теперь уж понятно, куда, в какие черные моря, но… Но как же хочется всем, и даже пенсионерам со стажем, какой-то крохотулечки ласкового внимания, чувств каких-то теплых… Ладно, ничего не попишешь, и пусть все движется так неостановимо, а все-таки…
      Рядом тяжелым, шумно дышащим черноморским дельфином задвигалась Анна Александровна.
      Повернувшись наконец всем обширным корпусом к подруге, она прямо-таки стонет, громко, протяжно: «Ой-ё-ё-ё-о-о…» Начинает сбивчиво размышлять вслух:
      - Вот послушай меня, сплетницу… Наде, еще кому-то я, конечно, даже не заикнусь никогда… Зарабатывал-то у них Генка! Как он с этим компьютером разобрался – раньше всех, еще в перестройку! И все, все в семью, жене, детям. Надя только командовала, носом крутила… А эта на командиршу не похожа, прямо седенькая такая Снегурочка. Тоже с семьей, значит!  Просто ошарашили они меня… А тебя нет? Ты вон своего когда еще потеряла, и все одна! Школьникам всю жизнь рассказывала про настоящую любовь, про тургеневских барышень… И я считаю, что, конечно, правильно это!
      -  А вот про самого Тургенева не рассказывала то, что знаю, – возражает Зинаида Ивановна, загадочно улыбаясь. Да, да, всем, а старикам больше всех, может быть, нужна эта теплая крохотулечка любви, луч такой закатный… Только где его возьмешь?! Это надо быть Тургеневым, гением! Но, оказывается, даже смирный, верный и примерный Геннадий…
      - Ой, да все знают: влюбился в эту певицу Виардо, так и ездил всегда за ней, так и не женился!
     - Ты вот послушай… В советское время мы о желтой прессе, понятно, и не слыхивали, прочитала в солидном журнале такую вещь… Были у него «отношения», как сейчас выражаются, с одной из дочерей Виардо, талантливой скульпторшей, между прочим. Любовь была, в общем! И у той старшая дочка выросла великанского роста, да и лицом копия Иван Сергеевич! Помню, кинулась читать его письма к этой скульпторше в полном собрании сочинений – и полностью пересмотрела официальный миф. Она и на похороны Тургенева приезжала в Петербург…
   - Вот это да! Ужас! Смотри какой… С матерью и с дочкой?!
   - А я, честно скажу, порадовалась за нашего классика! Всегда казалась унизительной его жизнь «на краю чужого гнезда», как он писал. Семейного гнездышка этой знаменитой Виардо, отнюдь не белой голубицы… Вот и наша Надя тоже… ммм… не подарок.
   - А эти, эти-то голубки, Генка с этой…
   Замешательство, мучительное непонимание комкают отечное, все еще миловидное лицо Анны Александровны… Да какая-такая любовь сейчас уж?! Когда и молодой ее не больно-то встретишь! Вокруг одни пьяницы и бабники, вон, даже великие писатели. Только раз по-настоящему собралась замуж за одного там… Слава Богу, мама отговорила, глаза раскрыла! А Генка всегда нравился, и даже очень… еще в школе! Но куда было с этой Надькой тягаться… Сейчас бы на ее месте просто с ума сошла, если б узнала! И ведь неизвестно еще, чем обернутся эти его свиданьица, вдруг кто увидит, всем расскажет! Еще подумает, я разболтала…
   - Всегда, всегда уверена была: Геннадий – один на миллион! Вот правда – голубок прямо такой! Думала, Надюхе, как говорится, только ноги ему мыть да юшку пить.
   Зинаида Ивановна не спорит, и ей так казалось. Мол, компьютерный спец-сиделец Генка - гений места, дома то есть родимого! Все там на нем держалось, все успевал. Ну да, голубок домашний! Непривычно это для россиян: количество ведь ой как влияет на качество – качество семейной жизни. Это в Китае, говорят, малочисленное женское население научилось строить из себя принцесс, а наших мужчин трагично, традиционно меньше… Посему у нас сплошные «прынцы», которых надо покорить, ублажить, удержать…
   - Ох, Анечка, давай лучше о чем-то другом. О других голубях, смотри, вон, девчушка кормит. Так и набросились на нее… такая заполошная птица! И давай-ка к морю пройдемся, засиделись. Движение – жизнь все-таки!