И стайкою наискосок

У нас в соседнем доме сплошь гуманоиды живут – с первого по девятый этаж. Мне о них участковый рассказал. Шёпотом. И вот что удивительно, они, как и мы, ходят на выборы и голосуют вместе с нами, догадайтесь за кого. Загадочные настолько, что даже собаки на них не реагируют – морды воротят.
     Такие вот дела…
     А теперь обо всём по порядку…
     В нашем подъезде завелись бомжи. Сначала один, потом второй. Бомжи, если кто не знает, как тараканы - хрен выведешь.
     Вызвал я участкового. Он пришёл, откозырял - резво так, как на параде, выслушал меня – внимание и почтение полное – точь-в-точь врач-психиатр, который весь в комплексах, как ветеран в медалях. Так вот, выслушал он меня, а потом и заявил, что, к сожалению, не может выпроводить этих тунеядцев. "Они, сказал он, ничего предосудительного не совершили и потому преследованию в соответствии с уголовным и административным законодательством не подлежат. Вот ежели прибьют кого из жильцов или ограбят, или, пуще того, изнасилуют, тогда иное дело. А пока – ауфидерзейн, эскьюз ми и, само собой разумеется, ариведерчи".
     Бомжи, между тем, наглели от безнаказанности.
     И пришлось мне в одиночку воевать с превосходящими силами противника. Соседи демонстративно следовать моему примеру отказались – обычная практика для сегодняшних москвичей. Запасся я терпением, стремянкой, отвёртками и плоскозубцами – домофон восстанавливать.
     Одному морду набил… другому… потом обоим сразу…
     И всякий раз после побоища влезал на лесенку и восстанавливал электропроводку.
     Через месяц отвадил их от нечестивых помыслов.
     И пожаловал ко мне участковый - только для того, чтобы выразить восхищение моим упорством и отвагой. Таких целеустремлённых товарищей, как вы, сказал участковый, очень не хватает в наших правоохранительных органах.
     Конечно, ласковое слово и кошке приятно (коту – по фигу), но не до такой же степени! Тем не менее, я, как человек вежливый и вовсю любезный, предложил ему выпить по-дружески (коньячок) или на брудершафт (водочку). Он предпочёл второе. Так что за бутылочкой мы и познакомились, и узнал я, что зовут его Василий Прозоров.
     Услышав имя, я поведал ему одну историю.
     - Знаешь ли ты, что Анна Ахматова и Надежда Мандельштам называли Васями сотрудников НКВД? – "Надежда Мандельштам?" – Да. – "И Анна Ахматова?" – Она самая. – "Во суки! Не читал и читать не буду! Твари… К тому же, я поэзию – не очень. Культура - не по моему профилю. Мне все эти фигли-мигли, честно говоря, – по…" - И он произнёс матерное слово. Такое наплевательское отношение к деятелям культуры озадачило меня (хотя все они матерщинники, да ещё какие!), а с другой стороны…
     Ну не знает он кто такая Венера Милосская, не ведает, каким образом Даная удовлетворяла свою похоть, и чем Питер Брейгель-старший отличается от Питера Брейгеля-младшего – и что с того? Таких, как он участковых, в одной только Москве вагон и маленькая тележка. И, вообще, полицейский, любящий поэзию, - нонсенс, если, конечно, он не министр – в этом случае ему ничего иного не остаётся, как превозносить её и даже писать стихи наряду с иными беспорочными гражданками, которых пруд пруди на литературном поприще. Нормальные любовников заводят, эти дурочки – стихи кропают…
     Посидели мы, побалакали и разошлись весьма довольные друг другом.
     Не скажу, что этот случай исключительный, предупредил я его на прощание, допускаю повтор – не чаще, чем раз в квартал, т.е. при смене времён года. Он мне такой распорядок общения пообещал и по мере сил соблюдает его и поныне…
     В тот самый день он и поведал мне о гуманоидах.
     - Я, - сказал он, - поначалу думал, что это гастарбайтеры, ан нет, пригляделся – твою мать! – инопланетяне! Они всю Москву оккупировали. Собянин, по-моему, тоже залётный.
     - Зря ты так о нашем доблестном градоначальнике, - сказал я ему. - Он из Москвы конфетку сделал – любо-дорого посмотреть!
     - Вот я и говорю – инопланетянин. Наш бы уже пол-Москвы прикарманил. 
     И много чего ещё наговорил о пришельцах: "В основном, рассказал, они обитают в Европе, у нас их мало. А тут, вдруг, целый дом! Ну почему, почему на моём участке? Почему, как говно, так к моему берегу?"
     И убеждал он меня, что их видимо-невидимо – видимых и не очень, и что говорят они друг другу "ути-ути", пальцы рогаткой выставляя – да! И что в одной из квартир устроили хостел, который в любое время года забит ими до отказа.
     - А ещё они могут летать - как птицы, - сказал Василий. – Я своими собственными глазами наблюдал, как они друг за дружкой влетали в форточку на седьмом этаже.
     - А зачем в форточку, если в двери ходить проще? – моему удивлению не было предела.
     - А я знаю? - изумлением на удивление ответил страж порядка. - Да и двери им в общем-то ни к чему: они сквозь стены проникают запросто.
     И застонал в отчаянии:
     - Что делать, не знаю. Проблема с алкашами решается просто – дал по морде и достаточно. Труднее с пришельцами, с ними-то что делать? Сжечь их что ли, как поступили авторы бессмертного романа с жителями Вороньей слободки?
     - Скажешь тоже - ты же при исполнении!
     Если честно, то я до поры до времени Прозорову не верил. Какие в нашей стране могут быть гуманоиды? Чай не гуманистическая Европа. Хули им тут делать? Ни пособий или каких иных подачек. Скорее всего обычные люди. Да, с прибабахами, а кто сегодня не пришибленный? Целые континенты с ума сходят, что уж говорить про отдельные, на редкость цивилизованные страны! Да и не похожи они на пришельцев – тех, каких рисуют в фантастических фильмах и комиксах.
     Это – с одной стороны, а с другой, может и в нашем доме небесные пришельцы обитают, а я и не ведаю.
     И пошёл я в гуманоидную обитель, дабы проверить словесные инсинуации околоточного. Присмотрел местечко на одной из скамеек во дворе, сел и, вроде как пребывая в ожидании Годо, начал присматриваться к образу жизни упомянутых пришельцев… - 
     и не увидел ничего особенного. Всё, как в обычном московском дворе: мальчишки мчались на самокатах, сумрачные пенсионерки катили коляски, направляясь в магАзины, двое влюблённых из рода Монтекки и Капулетти сидели на соседней скамейке и лобзались не извращённым способом, какому обучают в школе, а классическим, русским поцелуем – рот-в-рот. Утопленников откачивают подобным образом, а тут, мать твою, любовь! Попробуй, откачай! Ничего не получится - хренушки.
     Гляжу - идёт Клим Опискин. Я его сразу узнал по описанию Прозорова. Он считал этого самого Опискина едва ли не главарём космических гастарбайтеров. Вид у него и вправду не приведи Господи: в носу бусинка, ещё парочка - в изломленных бровях, волосы сизые с проседью, на ногах черевички: "чере" написано на правой туфле, "вички" – на левой. А в общем и целом, не такой уж он и странный, этот Опискин, если проигнорировать бусинки и обувку.
    В общем и целом, так и не понял, живут ли инопланетяне в этой девятиэтажке или только привиделись участковому служаке.

Прошло некоторое время – месяц или более – звонит Прохоров. Голос взволнованный. Просит пожаловать к нему на рандеву. 
     - Что-нибудь срочное? – спрашиваю.
     - Срочнее не бывает, - отвечает. - Не от слова "срач", а от слова "срок". Приходи, будь добр – посоветоваться надо.
     И ожидал он меня перед злополучным домом, на той самой скамеечке, на которой я давеча сидел. Лицо красное, потное. Сидит – и форменной фуражкой, как веером обмахивается. В некотором отдалении от него Клим Опискин болтается. Сумрачный, как Нотр-Дам де Пари после исторического пожара.
     - Всё, - сказал мне Прозоров, - улетели.
     - Кто улетел?
     - Гуманоиды.
     - Как улетели?
     - Как-как - стайкою наискосок. – И понял я, что поэзию он всё-таки знает. Ахмадулину во всяком случае.
     - А куда?
     - Куда-куда – на Кудыкину гору. А вот где находится эта гора не знают ни в одной обсер-засер-ватории… - И тут он дёрнулся. – Гляди, вон они! вон! – закричал. – Из Лефортово улетают. А те - из Измайлова.
     Клином летели существа, похожие на ангелов. А, может, они и были ангелами – почему нет? Чем, скажите, ангелы отличаются от гастарбайтеров? Прищуром?
     - И обрати внимание, все без масок, как на подбор. Ни одна зараза их не берёт.
     - Может они и ковидлу к нам завезли?
     - Может быть. Всё может быть…
     - А этот хмырь почему остался? – спросил я у околоточного, указав на Опискина.
     - А он оказывается не гуманоид, а самый что ни на есть настоящий уфолог, - ответил Прозоров. - Его в их общину внедрили.
     - Кто внедрил?
     - А я знаю? Я ему говорю: "Что ж ты раньше мне не сказал какая у тебя миссия и что вокруг нас сплошные пришельцы? А теперь получается, что ты мне всю малину обосрал". А он: "Ничего я не обсирал – я поносными делами не занимаюсь". Да бог с ним, с этим пришибленным. Идём, что я тебе покажу.
     Вошли мы в один из трёх подъездов. Двери распахнуты настежь. И так во всех квартирах на девяти этажах. Даже хостел пуст.
     - Все замки из дверей вывинтили, - сказал Вася, - все лампочки вывернули и с собой увезли. А больше ничего не взяли.
     - Ну и радуйся, - говорю я ему, - баба с возу – кобыле легче.
     - Ой, да причём здесь баба! Что я начальству скажу? Как объясню куда люди исчезли?
     - Правду скажи.
     - Да не поверят они. А если поверят, то обязательно спросят, почему раньше молчал. – И пригорюнился. - Что делать с домом - не знаю, ведь все двери распахнуты! Заходи, бери всё, что на глаза попадётся!
     - Ну это-то не беда, - говорю я ему и кричу: - Эй, уфолог сиканный, поди-ка сюда! Зачем-зачем – помогать будешь.
     И пошли мы с ним по квартирам. Нашли доски, молотки, гвозди. Начали входные двери в подъезды крест-накрест заколачивать. Стучим молотками, смотрю я, а глаза у Опискина грустные-прегрустные, грустнее некуда.
     - Ну и чего ты нос повесил, - спрашиваю, - как девственница, у которой в первую брачную ночь случились месячные?
     - Как же мне не печалиться, если он хочет сделать меня крайним в этой истории?
     - Кто?
     - Ваш на редкость прозорливый товарищ. Жаждет невинность изобразить – якобы ничего не знал. Думает, что я не видел, как он, вооружённый биноклем, за мусорными баками прятался. Соглядатай хренов! Я всё видел, всё знаю и буду свидетельствовать против него.
    - Не ссы в компот! - сказал я ему. – И не лезь поперёк Лукашенко в пекло. Доживём до завтра – утро вечера мудренее…

Пришёл домой затемно. Перекусил чем бог послал, как та крыловская ворона, любительница пиндыря с дырочками. Сел в кресло, в котором всякий раз пищу перевариваю… -
     тай думку гадаю – это какие же бабки можно срубить, если гуманоидный дом прихватизировать! Да ещё со всем скарбом! Четыре квартиры умножаем на девять этажей, а потом ещё на три подъезда… -
     итого 108 квартир! И не где-нибудь, а почти что в центре города – в двух шагах от Кремля.
     Бешенные бабки! Бешенные! И всякие практические мысли полезли мне в голову. Тут, конечно, надо будет поразмыслить, подсуетиться, но учитывая, что пришельцы оставили все свои документы, игра стоит свеч.
     А потом я, вдруг, с ужасом подумал: а если они вернутся – что тогда?
     И тут позвонил Василий, и голос у него был радостный и торжественный, как у Левитана в день Победы.
     - Вернулись! – воскликнул он мне в ухо. - Все, как один, вернулись! Куда они без нас? Вот то-то и оно, что некуда!
     - Не может быть! – буркнул я в ответ. Вот всегда так: только размечтаешься – на тебе! – А ты уверен, что это они?
     - На сто, на двести процентов!
     - С замками и лампочками?
     - С замками и лампочками!
     - Ну, если с замками и лампочками, тогда поздравляю, - сказал я ему. – Магарыч с тебя, друг ситцевый.
     - Это – всегда пожалуйста, - сказал Василий. – Ты знаешь - за мной не заржавеет. Только сначала я докладную руководству о наличии гуманоидов на вверенном мне участке напишу. Ты и Опискин пойдёте в качестве свидетелей. А может и в другом качестве: гуманоиды – это тебе не бомжи, тут масштаб иной, Уэллсом попахивает, опыт твой может пригодиться.
     И как я ни старался, отвертеться не удалось. Теперь к войне миров готовлюсь – мечи из орала кую-перековываю.