Глава 11 Нищий купец

   С караваном по южной дороге в город пришел нищий амей. Как он объяснил, его караван разграбили разбойники, и он сам чудом спасся, зовут его Ифраим, он из Буграса, и на родине был богатым купцом. О том, что на дальней южной дороге разграбили караван, в городе знали, это произошло почти месяц назад. Нищему амею сочувствовали, но родственников у него в городе не было, и никто пострадавшего не взял к себе. Нищий на базаре просил милостыню, и когда получал лепешку, уходил на берег моря, где сидел и смотрел на юго-запад, в сторону Буграса. На третий день он решил заработать и подрядился  написать письмо для неграмотного, это не понравилось другим писцам, и они поколотили нищего. Затем он пытался наниматься на любую работу, но ему отказывали, потому что он был грязным, вонючим, а побившие его писцы еще сказали, что и на руку он нечист, будто бы украл монету у одного из писцов. В конце-концов нищий отказался от попыток заработать и довольствовался милостыней, и все так же сидел на берегу. Иногда озорные мальчишки кидали в него камнями, тогда он вскакивал, воздымал руки, грозил проклятиями и призывал в свидетели Единого. Проклятия его были страшны, и мальчишки оставили нищего в покое. 

   Иохим привык скудно питаться, привык к зуду под наклеенными бородой и носом, он ждал очередной группы паломников-ромбидов, другой возможности связаться со своими у него не было. Между тем наступила осень, и если днем стояла прежняя жара, то ночи стали прохладными, особенно когда ночной ветер дул из пустыни, и ночами полуголодный Иохим стал мерзнуть.  Он собирал большой пук сухой морской травы, укутывался в нее, но все равно мерз. В одну из таких ночей он проснулся задолго до рассвета и все никак не мог согреться, и тут вспомнил о бродячей собаке, которая ютилась здесь же, на берегу. Иохим не гонял пса, иногда даже кормил его сухими кусками, и пес не пугался нищего. Когда Иохим подходил, пес поднял голову, но Иохим успокоил его голосом, потом погладил, а когда пес успокоился, прилег спиной к его теплому боку. Пес понял человека и сам плотнее прижался к его спине, так они и скоротали ночь. После этого они ночевали вместе, Иохим соорудил что-то наподобие большого гнезда из травы, куда они и устраивались на ночь. После этого Иохим  вдобавок пропах и псиной. Причуду нищего долго обсуждали на рынке, и когда он просил милостыню, укоряли за пса, ибо собака нечистое животное, но милостыню все же давали, год был урожайным, в кусках недостатка не было.

   Иохим ждал, он давно заготовил шифрованное письмо Святейшему, в котором  насколько мог подробно изложил ситуацию.  По расчетам очередная группа паломников должна  была появиться на днях, но время шло, а их все не было. Эта группа должна была прийти с севера, чтобы, погрузившись на корабль, вернуться домой. О корабле была предварительная договоренность, церковь вносила за своих паломников предварительную плату, поэтому, даже если паломники задерживались в пути, корабль ждал их в порту несколько дней. Но до сих пор не было ни корабля, ни паломников.
Наконец пришел корабль, а днем спустя появились и паломники, и в этот день Иохим заметил, что за паломниками следят, на пристани появились два амея, которые ничем не занимались, изредка переговаривались между собой и постоянно оборачивались в сторону паломников-ромбидов. Корабль еще грузился, и как расслышал Иохим,  отплытие было намечено на завтра, чтобы передать письмо, оставалась ночь. Иохим сидел на берегу в отдалении, смотрел на юго-запад и изредка оборачивался в сторону паломников и их соглядатаев, при этом он гладил собаку и разговаривал с ней.
 
   День близился к концу, солнце коснулось горизонта и скоро утонуло в море, сразу посвежело. Паломники развели костер и расселись вокруг него, значит, у них были деньги, и они могли купить дрова.  Собака  двинулась к травяной лежанке и, заскулив, позвала Иохима, но Иохим не двигался, пока  видно, необходимо было узнать, что предпримут с наступлением темноты соглядатаи. Он глядел в их сторону не отрываясь и уже в густых сумерках увидел, что те с берега перешли на лодку. Лодка находилась на берегу, как раз между Иохимом и паломниками, пока было видно, голова одного из соглядатаев маячила над бортом. Потом окончательно стемнело, и Иохим уже ничего не различал, кроме костра паломников. Он решил, что пойдет к ним за полночь, скоро должна была взойти луна, и можно будет разглядеть, опекают ли паломников следившие. Впрочем, он был уверен, что соглядатаи утомятся и, или уснут, или покинут пост.
   
   За полночь Иохим поднялся и в первую очередь посмотрел на лодку, в свете ущербной луны ее борт хорошо выделялся на фоне воды,  прежней головы над бортом не было.  Иохим, крадучись, двинулся вначале к лодке, пес заскулил и пошел следом. Это было некстати,  Иохим  затолкал его обратно в траву, но пес опять поднялся и хотел идти следом, тогда Иохим в сердцах пнул пса, тот взвизгнул и довольно громко, Иохим сразу глянул в сторону лодки – если соглядатаи на месте и не спят, обязательно оглянутся на шум. Но никто не выглянул. Иохим уложил пса на место и шепотом успокоил. Пес наконец-то понял, и когда Иохим пошел к лодке, остался  в гнезде.

   Рыцарь подобрался к лодке и заглянул в нее через борт – лодка была пуста. Обошел лодку, уселся в ее тени и стал внимательно осматривать берег, не остались ли следившие где-нибудь поблизости. И в это время засветилось море, так случалось, когда стаи ночных хищников выгоняли мальков к поверхности, и те возмущали поверхностные слои воды. Неяркий колеблющийся свет моря  четче проявил берег и все, что на нем находилось. Это было и кстати, и некстати, Иохим хорошо осмотрел ближайший берег и никого посторонних не заметил, но, с другой стороны, если за ромбидами следят откуда-нибудь издалека, увидят и его, Иохима, когда он приблизится к паломникам. Он решил пока ждать, и еще внимательнее осмотреть окрестности. А море все разгоралось, некогда небольшое пятно светящейся воды растянулось до самого горизонта, слышались плески рыб, выскакивающих на поверхность, и в местах плесков проявлялись еще более светлые, почти яркие пятна. Прождав полчаса, Иохим направился к единоверцам. Он шел открыто и прямо на тот случай, если его видят. Паломники спали тесной группой, укрывшись своими походными одеялами. Иохим остановился и внимательно посмотрел в лицо крайнего: сухощавый бородатый, скорее всего франк.  Лицо внушило доверие, Иохим опустился на колени и стал будить паломника, надавливая ногтем на тыльную сторону его кисти. Паломник открыл глаза, Иохим на франкском  шепотом сказал:
- Во имя Господа твоего молчи и слушай.
Паломник проснулся окончательно и с удивлением уставился на грязного амея. Иохим шепотом продолжил:
- У меня письмо к Святейшему, только обязательно сохрани его, за вами следят, спрячь надежно. И еще передай на словах: «знаю, видел, читал».  Если понял меня, кивни, но голосом не отвечай. 
Паломник кивнул. Иохим вложил в его руку свернутый пергамент, шепотом сказал:
- Прощай…да хранит тебя Бог.
Потом Иохим поднялся с колен и медленно пошел, но не к своей лежанке, а в обратную сторону, при этом внимательно осматривал берег, но и здесь никого постороннего не заметил.  Спустился к кромке берега, сел и стал смотреть на свечение моря. А свечение стало смещаться на север и заметно ослабевать, скоро оно потухло окончательно. Иохим принял этот знак как благоприятный, Господь освятил его дело по передаче письма свечением моря, значит, письмо найдет адресата, а Святейший не оставит его без помощи. Когда Иохим  вернулся к своей лежанке и стал укладываться, пес лизнул его в ухо, а потом  тяжело вздохнул. Иохим погладил пса и плотнее прижался к нему спиной.
 
     И была ночь.

   Воины топтались перед храмом и не могли войти в него. На входе, на верхней ступени храма, сидел монах. Он сидел неподвижно, не молился, не укорял грабителей, просто сидел на вывернутых в стороны ногах, но вокруг него была невидимая стена, приблизившиеся к ней сразу отступали назад. Сколько храмов уже было порушено и разграблено, но с таким чудом воины Искандера сталкивались впервые. В толпе, осаждающей храм, были в основном пешие копьеносцы, конники преследовали разбегающееся побежденное войско и еще не вернулись. Толпа полукругом обступала вход в храм, задние напирали, но те, кто приближался, к невидимой черте, сразу норовили повернуть назад. Толпа галдела, подбадривала себя криками, но ничего не менялось, за черту не прошел никто. Более того, те, кто приближался к невидимой стене, затем с испуганными лицами проталкивались обратно, уходили в сторону и сидели с отупелыми лицами, не реагируя на насмешки соратников. И эта безвольная отупелая сидящая масса все увеличивалась, а число рвущихся к храму сокращалось. Наконец появились разгоряченные конники. Один, сообразив в чем дело, попросил копьеносцев расступиться, чтобы на коне подняться по ступеням. Он разогнал коня и успел проскочить на нижние ступени, но тут конь дико заржал, встал на дыбы, завалился набок и придавил ногу всадника. Ржал испуганный конь, он возился,  пытаясь встать, вопил всадник, вопила толпа, а невидимая стена стояла незыблемо. Конь наконец поднялся и отойдя в сторону, замер с опущенной головой, раненого всадника унесли, толпа отступила, но те, кто не подходил близко, смотрели на ненавистного монаха и шипели как змеи, они не привыкли отступать.

   Немного погодя толпа зашумела, это подъехал сам Искандер, после того, как ему поведали о чуде. Толпа расступилась, Искандер подъехал к ступеням, его конь заржал и попятился. Искандер успокоил коня и спешился. Он пешком направился ко входу и поднялся на первую ступень. Остановился, лицо его побледнело, а потом задергалось в нервном тике, но он не отступил. Они смотрели друг на друга, царь – повелитель мира, как он сам считал себя, и монах в оранжевой накидке с бритой головой. Царь ощутил облегчение, непонятный ужас,  охвативший его вначале, отступил. Царь подозвал толмача и через него спросил монаха:
- Почему ты не пускаешь моих воинов в храм?
- Им здесь нечего делать, это храм чужой для их веры, - ответил монах, а потом спросил сам.- А кто ты?
- Я Искандер, повелитель мира, меня знает всякий, живущий в ойкумене. Почему не знаешь ты?
- Ты лжешь! – ответил монах. – Ты не можешь быть повелителем, ты простой смертный.
От неслыханной дерзости лицо царя вновь дернулось, но он сохранил самообладание и опять спросил:
- Почему ты так дерзок со мной, в чем твоя сила?
- Моя сила в Божьем даре…
И только тут царь понял, что общаются они, не произнося слов. Молчит толмач, да в нем и нет нужды. Мысли, не облеченные в слова, летают между ним и монахом.
- Ты великий чародей. А кто твой Бог?
- Бог у нас один, просто называем мы его по-разному…
- А теперь лжешь ты! В мире много Богов, и каждому мы строим храмы, и каждый Бог  опекает свою паству.
- Было время, когда Богов было много, но тогда не было людей. А потом остался один Бог, он наставлял наших предков, и он оставил Завет.
- И ты знаешь этот Завет?
- Знаю…
- И в чем он?
- Ты не поймешь…
- Неужто я так глуп?
- Нет, ты не глуп, просто не пришло время понимания… Одно могу сказать тебе: мир нельзя завоевать, против любой силы найдется другая сила. А твое великое царство рассыплется, как только ты умрешь.
- Я бессмертен.
- А вот теперь ты глуп.
- Может, ты даже знаешь, когда я умру, - внутренне холодея, спросил царь.
Монах не ответил. Царь повторил вопрос, но монах молчал. Искандер понял, монах сказал ему все, что хотел, больше он разговаривать не будет. В душе царя поднялась ярость, но он не показал ее, повернулся, подошел к коню, сел в седло и уехал. После отъезда царя осаждавшие покинули площадь перед храмом, последними ушли те, кто вплотную приближались к невидимой черте, а потом в страхе уходили от нее. Ушли все, остался неподвижный монах на верхней ступени перед входом.
Но царь не смирился, он не привык отступать. И он понял, что надо сделать. Ночью две сотни лучников под покровом темноты приблизились к храму и выпустили стрелы в монаха. Большая часть стрел ушла в сторону, сдвинутая невидимой силой, но две стрелы достигли цели и попали в монаха. А  выпущенные повторно превратили тело монаха в дикобраза. После этого царь первым вошел в храм, но множество факелов осветили лишь пустоту. Храм был пуст, только в одном из нефов на алтаре лежала металлическая цитра. Цитру вскрыли, в ней оказался белый свиток из очень тонкого, но прочного материала. Свиток был чист.
- Это и есть Завет Бога? – ухмыльнулся царь. Потом сказал. – Отдайте казначею, пусть хранит вместе с другими сокровищами. Потом разберемся.

   Искандер умер на третий день после ограбления храма. Просто уснул и уже не проснулся. Между ближайшими соратниками царя начались раздоры. Славинды, на земле которых войско вело последние бои, воспользовались ситуацией, собрали остатки своих разбитых отрядов и стали нападать на войско некогда непобедимого царя. Войско, лишенное жесткого управления, стало терпеть поражения. Полководцы Искандера вынуждены были отступать, они уже не столько желали побед, сколько сохранить награбленное и вернуться на родину. Огромное царство быстро развалилось. Полководцы стали сатрапами и осели в своих наделах. При разделе добычи цитра с чистым внутри свитком потерялась, да о ней никто и не вспомнил, каждый сатрап прежде всего хотел золота и серебра.

   Утром Иохим, вспомнив свой сон, еще более уверился, что Бог не оставил его своим покровительством, если посылает вещие сны, письмо найдет адресата, и Святейший пришлет помощь. Иохим издалека наблюдал за паломниками, видел франка, которому передал письмо, тот вел себя обыкновенно, и это тоже радовало. Вчерашних соглядатаев Иохим не заметил, хотя внимательно наблюдал за всеми, кто находился в порту. Около полудня, перед самым отплытием, на корабль погрузились и амейские купцы, это было обыденно, но Иохим ощутил смутную тревогу. Он стал молиться про себя, чтобы вернуть  душевный покой, и молитва помогла. Когда судно отчалило, он следил за ним до самого горизонта.