Живее всех живых

Я был в Ханое уже который раз. И все вокруг уже видел. Все пагоды, музеи, парки, дворцы, озера. Все, что мои добропорядочные хозяева имели в мыслях мне показать.

Я не ребенок и понимаю, что если население города, легальное и не очень, достигает в сезон пятнадцати миллионов человек, и у многих из них есть деньги, где-то должна быть и другая жизнь.  Не такая добропорядочная. И где одна из дверей в эту жизнь я тоже знаю. Есть такие улочки; массажные салоны в каждом доме, а рекламы сами обо всем говорят. И на английском тоже. Но я там не был. По крайней мере так я всем говорю.

Другую дверь мне как-то показала Мун. Мун это младшая дочка моей хозяйки Лин. Вообше-то у нее другое имя, значительно более сложное, но ей нравится Мун, и все ее так зовут.

Мы шли по центру, и Мун предложила выпить кофе. Заведений вокруг было множество, но она завела меня в маленький грязный дворик. Там был разбросан какой-то хлам, у водяного бака старуха, сидя на корточках, мыла посуду.

Из этого дворика через полуоткрытую дверь мы перешли в другой –  еще меньше, но такой же замусоренный. Оттуда вошли в здание, но это оказалась обычная коммуналка. По обе стороны длинного коридора тянулись комнаты. Двери были открыты, виднелись люди в делах и заботах. Хозяйки готовили, дети бегали, мужики сидели за пивом перед телевизорами. Все как везде.

Коридор закончился лестницей. Мы поднялись на третий этаж и оказались в точно таком же. Прошли почти до середины и вошли в одну из комнат. Ни хозяйка, ни хозяин, ни дети не обратили на нас ни малейшего внимания. Мы были призраками.

Не говоря ни слова мы прошли вглубь. В дальнем углу комнаты оказалась узенькая дверь. Мы ее открыли, вышли, поднялись на несколько ступеней по крутой каменной лестничке, открыли еще одну дверь и оказались в баре.  Вполне приличном, с большими окнами смотрящими на площадь перед центральным озером.

Мы там пили кофе. Что пили остальные - не знаю. Было несколько местных юношей и девушек, явно не испытывавших недостатка ни в деньгах, ни в свободе. И пара европейцев, очевидно, как и я, приведенных туда людьми, знающими дорогу.

Мы вышли оттуда через час. Еще через полчаса я не смог бы найти это место ни за какие коврижки. Сезам закрылся.

Но, возвращаясь к текущему моменту, в последний день пребывания в Ханое деться было особенно некуда. И тут меня осенило:

- Лин, у вас ведь здесь мавзолей есть? Хо Ши Мина?
- Есть, - в голосе Лин энтузиазма не было
- Может съездим? А то я не видел. Что дома-то сидеть? Погода, вон, хорошая.

Лин вздохнула, но положение хозяйки обязывало, и минут через десять мы выехали в ее маленькой машинке.

Здесь надо немного сказать про правила дорожного движения во Вьетнаме. В нашем понимании их нет. Ну да, держаться надо правой стороны. По возможности. Но если тебе нужно сделать левый поворот, ты просто со всей дури и на полной скорости выезжаешь на перекресток и поворачиваешь налево. Все. Если это кому мешает, объедут. Почему-то аварий при этом очень мало, а дорожных полицейских такие мелочи не волнуют. Да и пойди найди их еще.

Поэтому мы страшно удивились, когда нас тормознули на прямой дороге. Быть может близость к сакральному месту сотворила полицейского из выхлопных газов и сделала его формалистом, не знаю. В любом случае, мы опечалились. Я, оставшись сидеть в машине, а Лин, отправившись на встречу с тонтон-макутом.

Через пять минут она вернулась, тронула машину, влилась в поток, и только тут я заметил, что Лин смеется:

- Что случилось?
- Отпустил!
- Прямо так?
- Я ему сказала: “Ты знаешь, кто сидит у меня в машине? Русский! Из Москвы. И он сказал, что ни за что не уедет из Вьетнама, пока не посетит мавзолей Хо Ши Мина! Что он теперь о нашей стране подумает?!” Отпустил!

Ну а мавзолей оказался закрыт. В объявлении было сказано, что откроется через два часа. Ждать мы не стали, погуляли с полчаса по прилежащей территории. Там рядом с мавзолеем стоит домик, в котором дедушка Хо до смерти жил. Скромный такой, из досочек.

Мы решили, что увиденного сегодня достаточно, чтобы я мог с чистой совестью покинуть Вьетнам назавтра.