Путешествие в Горно-Алтайск, с описанием случивших

Путешествие в Горно-Алтайск, с описанием случившихся приключений


Следуя по делам в Горно-Алтайск, доверился своему наитию и купил в придорожном ларьке картошку, килограмма три. Посадил её на обочине, ощущая запах родной алтайской земли, и поехал дальше.

Проезжая Семинский перевал, видел лошадь, запряжённую в машину. Редкий случай, следует сообщить. Симбиоз техники и природы, всегда готовой помочь человеку! Оглобли крепились к бамперу скобой, снабжённой двумя рычагами. Лошадь щипала траву, поднимаясь на гору, и разгонялась на спуске порой до третьей скорости.

От спутника своего, имевшего живот роженицы и бороду «старовер», похожую на зимнюю лопату, услышал новости последних дней. Поймали будто бы в океане рыбу по имени Саи. Плавники – капроновые тюли, глаза – весенняя лазурь. Телом же рыба была настолько велика, что достигала в длину восьмидесяти метров.

После Семинского перевала дорога кружила среди скал, и мы с моим спутником, выпив весь самогон, имевшийся в его корзине, решили заехать к отшельнику. Он жил неподалёку в кедровой домовине, имевшей лаз, подобный лисьей норе. На доске, прибитой к домовине, были написаны слова: «Здесь нет места здравому смыслу!»

Подъезжая к Горно-Алтайску, встретили пастуха, одетого в латы средневекового рыцаря. Его сжигало солнце, донимали мухи и слепни, залетавшие под забрало. Но пастух выглядел живописно. И напоминал собой Дон-Кихота, которого я видел в кино.

Беседуя с нами, пастух курил алтайскую трубку и шумно ругал советскую власть, морщась при одном её упоминании. А когда вспоминал наше время, называл его почему-то «николаевским». А ещё – деревянно-нулевым!

Мало у меня осталось воспоминаний о том дне, поскольку выпито было много. Но все воспоминания хороши. Они греют меня в зимние дни, с их тоскливыми метелями. И хоть снова поезжай в Горно-Алтайск на лошадях, взятых у доброго соседа!

Решил поделиться своими воспоминаниями и с вами, дорогие читатели, поскольку третью неделю как метёт. Свищет, стучится в двери, заносит по самые окна мой дом. Спрятаться можно только в листе бумаги. Написать на нём в рифму, заполнив лист целиком, и ощутить радость в своём сердце. Такова действительность, мои дорогие, и с нею приходится считаться!


Затрещит стрекоза над кустом

и откроет ключом-невидимкой

человеку в обличье простом

дверцу лунную, в утренней дымке.


Сам войдёшь или звать мотылька

удивлённому сердцу прикажешь?


Дни забот забирает река,

отдыхает сомненье на пляже.

У открытого воздуха рот

перепачкан молвой и малиной.

Вот она, моя родина: ждёт,

записаться в поэты зовёт…

Акварели аквамарина!